Глава 11

Эанир сидел в гостиной, запивая сбывшуюся мечту крепким ромом. Это был первый в его жизни повод напиться и первая реальная возможность. Вопреки ожиданиям, он не пьянел. Кокаин немного лучше справлялся с поставленной задачей. Шери и Ласа уже успели расправиться с притащенной в дом проституткой. Она была слишком пьяна, чтобы понять, что происходит, в том числе, осознать собственную смерть. Этим двоим сейчас совершенно всё равно кого убивать, лишь бы вспороть чьи-то синюшные вены и пустить кровь на белый кафель ванной, наслаждаясь последним криком жертвы. Серый же держался в стороне от подобных забав, он был сам не свой. Мысль о том, что его подлинная мечта может сейчас бродить по этим, улицам не давала покоя. Они совершенно точно никогда не виделись раньше, даже случайно не сталкивались взглядом, но Эанир уже знал этот едва уловимый запах и блеск глаз. Наверное, точно так же люди узнают свою истинную любовь.

Он снова бродил по улицам до рассвета, стараясь обходить буйства низших демонов стороной, он не хотел быть причастным ко всей этой мерзости, он выше этого. Потом в один миг всё прекратилось, золотистый свет ударил в глаза, как сигнал к тому, что нужно возвращаться домой и пережидать отвратительную радость светлого дня. Радовало одно — разыгравшийся шторм.

Что же там теперь с телом некогда любимого мальчика? С тем телом, которым он так жаждал обладать когда-то, оно теперь отдано гниению на радость мухам и опарышам. Всё хорошее рано или поздно обращается в прах и только любовь вечна, потому что она ничто иное, как память о прошлом, которая может жить гадами. А что у нас есть вообще кроме памяти?

***

— Я мечтаю о снеге, но верю точно что не доживу до его прихода, а всё, что мне остаётся ловить в ладони пепел, что падает с неба, — произнёс Марк, сидя на крыльце. Он удивительно точно умел погружаться в этот образ мерзкого смертельно больного в своих длинных чёрных одеждах в скрипучем кресле на веранде.

Сад умирал вместе с ним. Вчера ещё листья деревьев подёрнулись золотистой гнильцой, сегодня они уже полыхали алым. А Марк светился предсмертным эгоизмом, радуясь, что возможно этот мир умрёт вместе с ним. Рю молчал, понимая, что возлюбленный хочет забрать его с собой на тот свет. Марк Шмерц был эгоистом, таким же, как все, не вымышленным героем, благородно принимающим смерть, а просто обычным человеком, не умеющим уходить с липовым благородством в глазах. Он всю жизнь одинок и теперь надеялся умереть не один. Рю принимал его порыв, не пытаясь представить свою жизнь без Марка, иначе она снова станет невыносимой. Порой настаёт время когда больше нет сил пытаться помочь. Несмотря на временное облегчение в своей болезни, Марк не думал оставаться в мире людей, там, где ему больше никогда не будет места. Вся их жизнь до этого напоминала лестницу к смерти.

Листья осыпались кровавым дождём на ступени старого дома. Странно, вроде бы ещё далеко до осени? Рю любил это воемя года и ненавидел одинаково. Странное время, когда десять лет назад пришло внезапно осознание себя, то что он вовсе не тот, кем считал себя до этого. Трудный период, когда растёшь и думаешь, что ты не такой, как все, только внутри, когда нет никаких внешних проявлений странностям, а всё спрятано глубоко внутри. Очень странно, будучи мальчиком однажды проснуться в крови, подойти с невинным вопросом к матери, которая вместо объяснения впадает в истерику, шепча свой набожный бред про дьявола. В этот же вечер она повесилась в сарае, не оставив никакой предсмертной записки. Та сила, что жила в Рю вырвалась наружу, завершив его превращение, сделав окончательно двуполым существом. Он долго проклинал себя самого за эти фантазии связанные с мальчиками.

Память была неумолима, возвращая в более жутки моменты прошлого, в продолжение кошмара той осени, к неудавшейся попытке самоубийства. Он решил умереть, будучи девочкой. Взяв нож, Рю облачился в платье цвета золотой листвы, распустил волосы по плечам и босиком отправился в лес. Острые камни и осколки стёкол больно кололи замёрзшие ступни, но он получал истинное наслаждение от боли и холода. Грозди рябины на кустах алели подобно каплям крови. Рю сорвал из них и вплёл в волосы. Серое небо над головой, рыжий пожар природы на земле. Он глубже в лес, цепляясь за ветки, стремясь уйти, как можно дальше от людей, чтобы наверняка не нашли и не спасли. Рю был слишком увлечён своими мыслями и созерцанием прощальной красоты вокруг. Он не услышал шагов за спиной, хотя позднее понимал, что мог бы среагировать вовремя.

Сколько бы Рю не терзал свою память он так и не запомнил лица нападавшего, но помнил всё, что тот с ним делал. Его прикосновения и горячее дыхание. Насильника совсем не смутили половые признаки этого ребёнка, он просто молча лез под платье, погружая свои пальцы во влажную зыбь, сжимая едва проклюнувшуюся грудь до посинения. Но тем не менее, маньяк был омерзительно ласкав. «Я же знаю, ты сама всегда этого хотела», — шептал он, проникая своим огромным членом в тело Рю, который почти лишился чувств от страха. В это время в душе кипела масса чувств: стыд, отвращение и давно дремавшая похоть. Да, насильник угадал его желание, то что спало внутри и хотело умереть.

Вспоминая этот момент Рю, расползался в слабой улыбке: «Кто знает, что бы со мной было, не будь я с самого начала извращенцем». После того случая, он просто ушёл из дома, не попрощавшись даже с любимой сестрой, которой просто стыдно стало смотреть в глаза.

Рю ещё раз взглянул на Марка.

— Нет, мне придётся идти за тобой. Я больше не хочу оставаться один, — чётко решил он.

***

— Сжечь всё к чертовой матери, — устало вздохнул Светлый, туша сигарету о край медного блюдца.

В воздухе витал аромат вишни, табака и рома. Фонарь под потолком продолжал раскачиваться словно от порывов ледяного ветра. За стенами пустого дома слышался шум прибоя.

— Зачем? — вмешался Полынь. — Мы, наверное, всё исправим. Будет, конечно, хуже, чем было, но никто не заметит.

— Люди не должны воспринимать богов, как добрую бригаду ремонтников, исправляющих все косяки мирозданья. Мы должны преподнести им урок, оставить навеки, как шрам и напоминание, руины города.

Из угла послышался робкий кашель.

— Простите, я не понял, кто из светлый? — спросил Серафим, приподнимаясь в кресле.

— Не путайте тёплое с мягким! Я не добрый, я — Светлый!

— Вас очень нездоровое чувство юмора, рискну заметить.

Дьявол и Светлый переглянулись и расплылись в синхронных улыбках.

— Скажите мне, кто здесь здоров и я немедленно его вылечу! — рассмеялся Полынь.

***

Если птицы взлетают слишком высоко, их перья возгорались от невыносимого небесного жара, а дыхание замирала от смрада собственной горелой плоти, а сердце переставало биться. Так они и падали на мостовые мёртвым тяжелым градом. Все птицы Чёртовой Пристани — чёрные. К чему бы это? Раньше никто над этим не задумывался, пока они не украсили собой тротуары и выжженные газоны. На руку Эаниру упало большое чёрное перо, он долго разглядывал его, словно сорванный цветок, затем вставил в гриву пепельно-серых волос и зашагал дальше. Он видел, что Шери следует его примеру, ощипывая огромного ворона, вплетая множество перьев в чёрные космы. Ласа волочилась следом, Эанир не могу выдержать её непередаваемого запаха, который, как казалось ему, заглушал собой весь смрад города и трупную вонь.

Скоро в городе мёртвых не останется живых. Маленький ад на земле.

Разгар дня, но никто не видел солнце из-за густых облаков. Вокруг города горело кольцо полей, оно сжималось всё туже с каждым разом. Это словно петля или капкан. Казалось, что даже стёкла плавятся от невыносимого жара. Крысы бежали с корабля по морю. Эанир видел белые полосы, оставляемые катерами на серой поверхности воды. Море бурлило, как котёл для жертвоприношения. Если бы он мог, то поднял бы шторм.

***

Но там в доме на холме было тихо, словно время остановилось, и губительные силы города ещё не проникли за его ветхие стены. Только голые ветви тихо стучали в грязные окно, словно случайные гости, которым никто никогда не откроет. Время тихо стекало с часов, переполняя всевозможные чаши. Всё остановилось в немом и бессмысленном молчании.

— Марк, помнишь, каким ты был раньше? Когда мы с тобой ещё любили гулять по кладбищам. Там где-то были могилы десяти зверски убитых детей. Каждый вечер кто-то зажигал там десять лампад и они горели всю ночь до самого утра. И пахло ладаном и хвоей. И мы всегда приходили туда, когда казалось, что мы заблудились в этом просторе бессмысленного царства смерти. Словно эти дети выводили нас из тьмы, каждый раз вселяя надежду на свет. Мы смотрели на их фотографии и удивлялись этим чистым светлым лицам, таким пронзительным глазам, что бывают только у ангелов. Это и были настоящие ангелы, а не разбухшие от дождя туши на церковных ступенях.

— А что было ещё раньше? — спросил Марк, его взгляд по-прежнему был обращён на часы.

— Мы были ещё злее и циничнее, мы воровали таблички с именами и фотографии красивых девушек и юношей. Сейчас их много на нашем чердаке.

— Чёрт, кому же достанется всё это богатство после смерти?

— Тому кто найдёт наши тела… Наверное, тогда мы уже станем прахом или двумя пустыми скелетами, а этот дом будет нам склепом.

— Нет, лучше сожги всё, когда я умру. Просто сожги, чтобы больше никто и никогда не касался всего того, что было мне дорого.

— Конечно, — Кивнул Рю.

Штукатурка осыпалась с потолка снежными хлопьями, а старые часы в белой комнате пронзительно тикали, отмеряя время…