Глава 12

Трещины ползли вверх по фасаду, как змеи. Грязно-красные стены дома расслаивались под напором влажного жара. Пахло вековой пылью. По неизвестным кварталам в тумане плыл Гарван, шелестя своей пыльной накидкой. Он бережно собирал крылья мёртвых птиц в огромный мешок, что волочился следом по грязной мостовой. Руки существа, жилистые ветви, испещрённые шрамами и прожилками лет, словно разгребали туман впереди. Капюшон плотно скрывал лицо, вернее то, что от него осталось. Закостеневшая воронья маска, с парой горящих глаз. Это единственное, что ещё оставалось живым в этом ветхом скелете Гарвана. Его сердце и мозг давно превратились в труху, осыпавшись чёрным пеплом на землю. Именно это помогло ему без потерь пройти кольцо огня. «Mortui non moriuntur» — гласила случайная надпись на стене, наспех накарябанные, словно рукой умирающего эпилептика, буквы. Почти неразличимая вязь иероглифов. Мёртвые не умирают.

Акации шелестели в такт пыльному ветру, гремя странными украшениями из мёртвых воробьёв, клочков ткани и цветных лент. Неизвестный миру алтарь южного колдовства или случайное стечение бреда. Ниточки миров обрывались, запутавшись в ветвях вечно мёртвых деревьев. Колючки и сухоцветы — единственные, кому наплевать на всё на пороге локального апокалипсиса.

Гарван обходил трупы, петляя по узкой улице. Она вела вниз, к морю, туда, где ныне бурлил огромный котёл, а вода источала лишь яд. Чёрная тень метнулась к существу, в момент отшатнулась и оставила в руках Гарвана своё живое и ещё бьющееся сердце.

— Не стоило их награждать телами! Черви всегда остаются червями! — низкий клёкот рассёк тишину. Он презрительно вытер руку об мантию. Кровь на красном почти не видна.

***

Марк оторвал голову от подушки, не ощущаю привычной тяжести и боли. Он ещё долго смотрел в зеркало напротив кровати, понимая, как сильно он ошибался всю ранее, считая себя тощим. Сейчас его отражение словно растаяло, оставив белый, обтянутый кожей скелет, не та приятная прежняя худаба. Теперь Марку казалось, что он весит от силы килограмм сорок, включая мутную жижу расслаивающихся лёгких.

Рю спал в кресле, уронив голову на плечо. В его руках покоилась спящая гадюка. Змея обвивала его запястья изысканным браслетом или чёрными кандалами. Казалось, что они оба мертвы. Так безнадёжно отравились ядом друг друга, что даже не верится в это. Но андрогин пошевелился, сбросив с себя змею. Та, зашипев, скрылась в щелях пола.

— Я пойду куда-нибудь, — сказал Марк, натягивая рубашку.

— Тебе лучше? Можно я схожу с тобой? — глаза Рю удивлённо расширились.

— Нет, я просто хочу немного побыть один. Подумать о жизни.

Рю прикрыл глаза, из них вот-вот готовы были прыснуть слёзы.

— Ты ведь идёшь к утёсу? — спросил он.

— Может быть и так, — Марк застегнул последнюю пуговицу рубашки под самым горлом. — Но вернусь, обещаю, что вернусь. По-другому быть не может.

Рю знал эту примету. Как правило, больным резко становится лучше перед смертью. Снисходит некое облегчение от бренных тягот этого мира и тело больше не тянется к земле. Это возможность всё осознать, передумать и исправить. Всё что угодно, кроме собственной смерти. Марк уходил, чтобы не вернуться. Рю старался не смотреть ему вслед через мутную рябь окон и заросли густой, пожелтевшей травы. Стало даже жаль, что так не вовремя уползла гадюка, не дав поиграть в египетскую царицу.

***

— Почему мы ничего не сделаем с колдунами? — спросил Светлый, отрываясь от губной гармошки.

Вокруг мутный ветер носил обрывки бумаги и мелкий мусор. Бывший базар был непривычно пуст в этот час.

— Они тут ни при чём. Просто пешки. А всех наказывать сил не хватит, — Дьявол присел рядом на горячие камни мостовой.

— Добрый ты до ужаса.

— Я не добрый, я ленивый. А за прошедшие пару лет так и не разобрался в сущности бытия. И вроде бы наш мир, наши люди, только творится что-то совершенно из ряда вон выходящее, даже по моим меркам. Безумие на сумасшествии и ебанутостью погоняет, — вздохнул Дьявол, закуривая крепкую вишнёвую сигариллу.

— Да это ещё что. Ты средневековье вспомни, так что это ещё цветочки.

— Не знаю, не жил, — Тёмный выпустил колечко ароматного дыма.

— Мне как-то тоже не доводилось, но я наслышан, — Светлый снова заиграл заунывную апокалипсическую мелодию.

***

А ветер гудел, словно раздираемые струны сломанной виолончели, и капли горячего дождя били по крышам в такт. А ветер пел о пирогах с начинкой из детей, о крысиных леденцах на палочке, о бесподобности приближающегося конца. Шери волновался, мечась из угла в угол. Эанир оставался непреклонен, он планировался задержаться в этом мире как можно дольше, несмотря на то, что внутренние колокола давно уже звонили о бунте на корабле. Скоро его сторонники разрушат его тонкую оболочку изящным шёлковым шарфом вокруг шеи. Именно такие картины напевал ему предательский дождь. Он сам им неугоден, а они противны ему, как получеловеческие отродья, слепленные из того же дерьма, что и их жертвы.

Потом вышло солнце, и всё изменилось. Нежно золотистые отблески его растеклись по крышам, и Эанир понял, что пора. В нос ударил аромат сырой листвы. Запах осеннего янтаря, такой забытый в библиотеке его памяти, как старый фолиант на чужом языке, к которому даже ни разу не прикасались за ненадобностью. Он распахнул окно, вдыхая этот свет, позволяя ему играть на своих серебристых волосах и блёкло-серой коже. В этот миг демон ощущал себя живым. Глаза его блестели какой-то осознанной радостью вместо чёрно-серого марева чистых хаотических сгустков. Он знал, куда ему идти, мечта загорелась в душе черным пламенем. Эанир вышел в окно, его соратники, словно верные псы, устремились следом. Не только Шери и Ласа двигались за ним, но и другие безымянные серые тени срывались со своих мест, презрев белый день.

Он перешёл на лёгкий бег, не чувствуя ног, проносясь мимо пустых омертвевших кварталов, поднимая за собой ворох битых стёкол и обрывки цветов. Серые перья разлетались шлейфом за его спиной. Тени бежали по следу, будто гончие псы в предвкушении лова. Эанир узнавал свою жертву с каждым шагом и биением сердца, словно собирая по частям всех фантомов, что он оставил на улицах этого города. Все тени, улыбки и слёзы, все слова, записанные на плёнку реальности.

***

Рю спал в тревожном дневном сне. Пространство искажалось, щуря кровожадную пасть. «Я сплю, это просто сон», — повторял он себе, стараясь хоть немного приоткрыть веки, но снова проваливался в этот бесконечный чёрный водоворот. Тьма была живой, словно состоящей из множества маленьких крыльев и клювов. Где-то в голове тревожно ныла интуиция. Он залез под одеяло с головой, стремясь спастись от чего-то странного, неведомого, инородного. Становилось только жарче от чада внешнего мира и уличной одежды. Рю метался по кровати, как рыба, выброшенная на лёд. «Это к смерти Марка, — думал он, падая в липкий жаркий омут. — Это простая неизбежность. Быстрая смерть, натянутая строка становится многоточием, обрываясь на середине. Это просто смерть».

И она где-то там, за пределами дома, устало скребёт когтями в двери.

— Что происходит? — Шери застыл у дверей, не имея сил переступить порог.

— Это не простой дом. Мы не можем попасть туда. Какое-то древнее колдовство.

— Сказки всё это! — Ласа метнулась вперёд.

Пламя объяло её водянистое тело, оно лопалось как пузырь, растекаясь жаром. Ласа кричала, стараясь сбить пламя, но было уже поздно. Эанир лишь ядовито улыбнулся, перешагивая горящий труп. Он оказался за порогом и вопросительно посмотрел на Шери.

— Ты же сказал, что мы не можем попасть сюда! — недоумевал второй.

— Своей смертью бедняжка Ласа разрушила барьер, он мог бы сдержать ещё сотню примитивных демонов, но на существе высшего порядка дал сбой. Ох уж эти земные тела, они столь тленны и недолговечны. Помни об этом, мой друг. Опасайся огня, ножа, яда и многого другого, что способно убить твою оболочку.

Шери сделал шаг вперёд. Порог пропустил и его, не причиняя вреда.

Где-то на одном из побочных уровней мира слышались крики. Сначала Рю казалось, что это ему просто снится: стук веток в стекло, птичьи вопли, новый дождь или что-нибудь ещё. Но нет, просыпающийся мозг смекнул, что это именно крики. Забившийся под землю голос, который вместе с жижей выходит из горла. Рю сумел почувствовать именно его — агонию неведомого и ужасного существа и треск невидимой защиты дома, сотканной заботливыми руками предков Марка, скрепленное их смертями. Теперь ничего этого нет. И холодный ветер гуляет по коже, словно плеть, позабыв о кроваво-жарком лете. Рю вскочил на ноги, слышал шаги в дальнем коридоре. Они крались незаметно, как бесплотные призраки кошек или тлеющие порывы отгоревших крыльев мотылька, но, тем не менее, Рю их слышал. Это как та опасность из сна, только более реальная. В лабиринте души заплясал на раскалённых ножах страх, он набирал свою силу и терзал изнутри внутренности. Казалось, что это тянулось вечность, и Рю уже много раз смог представить себе того, кто появится за этой дверью, но секундная стрелка на часах словно прилипла к циферблату, не решаясь сдвинуться с места, чтобы запустить проклятый механизм бытия. Неизбежность выстрелила трелью дверной петли. Она скрипела в сотни раз сильнее, чем цепи мёртвых всадников в миг Дикой Охоты. Ветер принёс иссохшие листья и вороньи перья. Взорвалось осколками стекло, осыпая пол россыпью фальшивых бриллиантов, так похожих на слёзы дома. Спальня пяти мертвецов искривилась в тонкой гримасе.

Дверь отворилась. Тихо неслышно, почти стелясь к земле, туда прошмыгнуло странное существо. Оно не было страшным, скорее жалким и отвратительным, как похожий на один большой колтун, бездомный пёс. Его разнокалиберные глаза смотрели не мигая, как два мяча для пинг-понга на наспех скроенном лице. Его длинный язык извивался, как щупальца недавнего монстра из канализации. Рю не боялся таких созданий, он уже вдоволь насмотрелся на их ужасные лица, преследовавшие его из темноты. Что-то другое, более сильное и ужасное таилось за дверью, но не решалось явить себя. Тварь медленно приближалась на четверёньках, всё так же дразня своих языком. С её пасти стекала зловонная кровавая слюна — словно от остатков недавнего пира. Она прыгнула, Рю успел отскочить в сторону, падая спиной на осколки. Не чувствуя боли, она приподнялась, сжимая что-то в руках. Большой кусок острого стекла, заострённый, словно нож или зуб гигантской акулы придавал уверенности, но впивался в ладонь, прорезая её, пожалуй, до самой кости. Рю знал, что монстр кинется вновь, и молча, стоял, выжидая момент. Это будет его единственный шанс на спасение, если оно, вообще имело смысл. Но нет, эта тварь слишком ужасна и нелепа, чтобы стать его убийцей. Он сам убьет себя, но уже после, не доверяя никому такой участи. Следующий момент, прыжок, изготовка, момент, свистящий воздух.

Шери не привык к тому, чтобы жертвы сопротивлялись, обычно они были сонны и беспомощны, но тот, кто перед ним, сумел проснуться, чтобы дать отпор свой смерти. Он понял это, только когда осколок стекла впился ему в горло, разрывая артерию — дорогу жизни в его слабом земном теле. Жизнь уходила, с клёкотом вытекая на пол. Что было сил он загребал когтями воздух, чувствуя, как лезвия находят свою цель, но сил было уже слишком мало, чтобы рвать. «Будь проклят, Эанир!» — шептал он, стрелой вылетая в свой привычный мир.

Рю облокотился о стену, смахивая потные волосы со лба. Сердце билось в груди обезумевшей птицей. Он знал, что его раны не смертельны, но силы стремительно покидали его. Мокрое от крови платье липло к телу.

— Эй, посмотри на меня, — шептал серый голос цвета пыли на городских крышах.

Рю нехотя поднял глаза, встречаясь взглядом с самой пустотой. В этих глазах зияло спокойствие речного тумана и могильная тишь неба над погостом. Смотреть в них было так же страшно, что и на своё изуродованное отражение во сне. Дыхание перехватывало, и по телу разливался ледяной мороз. Лицо незнакомца красивое, словно у куклы, что много лет пролежала в склепе, покрываясь серой пылью и слоями грязи. Но это красота не мёртвого, завораживающая красками угасшей жизни, это красота неумершего, того, кто никогда не был живым. Тонкая прорезь рта изгибалась в улыбке. Волосы струились по плечам застывшим серебром, мёртвыми пучками степной травы. От него странно пахло: с примесью крови, пыли и изысканных духов. Рю принюхался, ощущая знакомый запах ладана и опия. Это всё составляющие запаха смерти, того, что переходит потом сладковатой волной в зловоние разложения. Всё так тонко, тленно и зыбко. Только эта сущность сумела законсервировать в себе этот тонкий аромат.

— Я так долго тебя искал, — шептал неизвестный, проводя холодной рукой по лбу андрогина, осторожно спускаясь к щеке. Повеяло морозом. Слезы потекли из глаз, как горячий воск со свечи. Рю понимал, что впадает в истерику, только ничего уже не может поделать с собой. Эти жуткие губы больно впивались в него поцелуем. Слюна со вкусом крови переполняла рот, хотелось блевать, но было настолько пусто внутри, что даже желчь не пришла бы на помощь. Его язык, гладкий и скользкий, как устрица, пробирался дальше. Пальцы сплетались на горле, перекрывая кислород. Потом это прекратилось. И новая порция поцелуев и укусов, зубы раздирали место старых ран, а проворный язык скользил внутрь.

— Я всю жизнь искал тебя, я пришёл в этот мир именно за тобой. Ты действительно уникален в своём уродстве, мой мальчик или… может быть, девочка. Впрочем, как разница, у красоты нет пола, имени и места, она струится повсюду.

Рю уже не сопротивлялся, даже когда острые когти срывали с него одежду вместе с кожей, а множество искривлённых и гипертрофированных органов входило в него. Это больше чем секс, это больше чем насилие, это больше чем смерть. Страх смерти отступал вместе с жизнью. Рю понимал, что это тело больше не способно жить, думать и чувствовать. Ощущения смерти были странными, неестественными и почти оргазмическими, только во множество раз сильнее. И тут же его словно подхватило что-то и потащило наверх… «Здравствуй, Смерть», — шептал он ей.