Часть 7. Проклятое ожерелье

Часть 7. Проклятое ожерелье

Глава 1

«Где мое ожерелье? Я пришла за ним!». Ценная историческая находка. Старинная легенда.

Историк как художник, он тоже

пишет картины прошлого,

которые мы видим его глазами.

— Лет тридцать назад, — начал Сергей Тимофеевич, — так… когда же это было?- задумался он на какое-то время,- Лариска тогда Егора носила… Да, точно — тридцать лет назад, посчастливилось мне в археологической экспедиции участвовать. Руководителем был Каиржан Ильясович, старше меня лет на шесть-семь. Сейчас ему уже под восемьдесят, но до сих пор, как и я, иногда читает лекции. Человек очень увлеченный, неординарный, даже немного странный, но высоко порядочный и воспитанный. Об образованности говорить излишне.

Мы тогда вели раскопки древних захоронений в глухой степной зоне Акбасарского района. Нам посчастливилось обнаружить стоянку кипчаков — древнего народа, кочевавшего по северным территориям теперешнего Казахстана. Кажется, что вся земля давно перелопачена и археология не может дать ничего для истории, но это подход обывателей. Изучая черепа и кости, сохранившиеся под вековыми наслоениями почвы, мы пришли к выводу, что в этом месте было кровопролитное сражение двух родовых племен. Нам попадались воинские доспехи и оружие, а также скелеты с отрубленными конечностями и черепами. Не буду утомлять вас лишними подробностями, скажу только, что предстояло выяснить, к каким древним племенам принадлежали останки воинов и членов семей и разобраться в том, что послужило причиной событий, таких привычных для тех времен.

Перерывая тонны земли, мы аккуратно, нежными художественными кисточками буквально сдували с предметов пыль веков, таившую от нас столько необыкновенных загадок. Одному из членов экспедиции посчастливилось найти серебряное ожерелье с чудом уцелевшими несколькими камнями. Это были полудрагоценные камни, но само ожерелье было просто бесценно, уникальность его сложно было переоценить. Каиржан Ильясович запер его в отдельный сейф, специально предназначенный для особенных находок. Сейф был прикручен к полу экспедиционного УАЗика огромными болтами, ключ был только один, Каиржан Ильясович никому не доверял его и всегда носил с собой. Так что открыть сейф можно было только в полном смысле слова — через труп академика, а украсть его — только угнав машину.

Во время наших раскопок к нам частенько приезжали пастухи, пасшие свои стада где-то неподалеку. Я наблюдал, как Каиржан Ильясович подолгу беседовал с ними, усевшись в тени навеса, сделанного из плотного брезентового полога. Совсем немного, на бытовом уровне, я владею казахским языком. Прислушиваясь к их разговорам, я понимал только, что пастухи пересказывают ему сохранившиеся обрывки легенд, услышанные их дедами и бабками от своих предков.

Однажды к нам приехала очень старая женщина. Несмотря на то, что ей было за восемьдесят, она прискакала верхом, сидя по-мужски в старом седле необычной формы. Передний и задний края его непривычно высоко загибались вверх и были мастерски украшены чеканным растительным орнаментом. По всему было видно, что седлу намного больше лет, чем старухе, одетой в темно-зеленый велюровый чапан с серебряными застежками. Голова ее была обмотана длинным белым платком, свисающим на спину. Из-под широкой атласной юбки выглядывали мягкие, великолепно выделанные сапожки, острые носы которых так же, как и края седла, были загнуты кверху.

Маленькая худощавая старушка энергично жестикулировала, говорила резко и громко. Не надо было знать языка, чтобы понять, что она ругается и обвиняет в чем-то нашего руководителя, тыкая в его сторону камчой — коротким казахским кнутом с рукояткой, сделанной из рыжей сайгачьей ноги с блестящим черным копытом.

Каиржан Ильясович помог ей слезть с лошади, усадил под навесом и стал задабривать ароматным индийским чаем. Он был удивительный человек и умел найти подход к любому, не роняя при этом собственного достоинства и не задевая самолюбия собеседника. Бабка постепенно успокоилась, разговор перешел в мирное русло, и она стала рассказывать что-то, энергично жестикулируя и часто вставляя в повествование выражение «Ой, бай!».

Вечером, за ужином, Каиржан Ильясович пересказал нам легенду, услышанную им от почтенной старушки. Вся экспедиция собралась под брезентовым навесом, было уже довольно поздно. При свете керосиновой лампы, вырывавшем из темноты загорелое лицо рассказчика, повесть казалась нам особенно загадочной и страшной. Бескрайние ночные просторы окружали лагерь, и на многие километры вокруг не было никакого человеческого жилья, кроме нескольких одиноких пастушьих юрт. Иногда издалека слышалось конское ржание, и тогда казалось, что это души давно умерших всадников бродят по степи, отыскивая своих родных, тоже ставших бестелесными воздушными призраками.

Это было очень давно, в те времена, когда в этих местах жил род Козыбая. Бай был очень богатый, и все люди, служившие ему — от воина до простого пастуха, тоже жили богато и счастливо. Как-то, во время родов, у него умерла жена. Козыбай очень любил ее и впал, что теперь называется, в депрессию. Он перестал управлять делами, и горе пришло в счастливый некогда край. Воины разбаловались. Много пили и мало тренировались. Пастухи воровали друг у друга скот, переругались и даже начали вершить самосуд. На такое положение, конечно, не могли не обратить внимания соседи, завидовавшие просторным жирным пастбищам, принадлежавшим роду Козыбая. Однажды они напали на аул, воины были пьяные и с трудом смогли прогнать захватчиков. После этого собрался весь род, и было принято решение найти баю новую жену, тем более что прошло уже несколько лет со дня смерти Айгуль.

Козыбаю было сорок, когда ему привели пятнадцатилетнюю Сауле. Она была очень похожа на его Айгуль, когда та была в таком же возрасте. Бай решил, что это аллах пожалел его и воскресил его первую жену, вселив ее душу в юную невесту. На радостях он забыл свое слово, которое дал умирающей жене. Та просила пообещать, что никто не наденет ее любимого ожерелья, подаренного ей на свадьбе. Козыбай поклялся, что ожерелье положат с ней в могилу, чтобы она могла вспоминать о нем на том свете, а когда он тоже умрет, то по этому ожерелью найдет ее в другом мире, и они никогда уже не расстанутся. На похоронах бай был словно в беспамятстве, и хитрые родственники не положили ожерелье в могилу, сославшись потом на то, что никто не давал им такого приказа, а Козыбай вспомнил о нем только на бракосочетании с новой женой.

Через какое-то время, ночью, к нему пришла его первая жена Айгуль.

— Ты не сдержал клятву. Где мое ожерелье, почему ты не положил его со мной? Я пришла за ним, — сказала она.

Козыбай не сказал, что подарил его своей новой жене.

— Его украли. Я не знаю кто, — обманул он.

— Я найду его и заберу, иначе мы никогда не встретимся, — пообещала Айгуль и ушла.

Утром он рассказал Сауле, что приходила его прежняя жена за ожерельем. «Надо отдать его», — сказал он, но Сауле только посмеялась над ним, обозвала бабой и наотрез отказалась вернуть подарок. Козыбай, вне себя от гнева, приказал отвезти ее назад к родственникам. Молодая жена была из другого рода и тоже была байской дочкой. Отец ее, чувствуя себя оскорбленным, пообещал отомстить Козыбаю.

Сауле увезла ожерелье с собой, назло мужу, который выгнал ее как собаку, унизив перед своим и ее родом. Когда Козыбай обнаружил пропажу, он отправился к отцу Сауле, чтобы объяснить ему причину своего поступка, извиниться и решить все мирно.

— Она умерла сегодня ночью, — со слезами на глазах встретил его убитый горем отец, — ты виноват в этом.

— Во всем виновато ожерелье. Отдайте его мне, я должен вернуть его Айгуль.

— Оно исчезло. И ты убирайся, пока я не приказал воинам расправиться с тобой!- ответил бай. И началась война.

Козыбай не поверил ему и решил силой забрать ожерелье. Обладание им стало для него еще и делом принципа. Его отряд ночью напал на соседа. Враги бились до самого утра, а утром раненый Козыбай приказал перерыть весь аул и найти ожерелье. Весь род Сауле был перебит, ожерелья так и не нашли.

Когда раненый Козыбай умирал, к нему снова пришла Айгуль и сказала, что это она задушила Сауле, но ожерелья у нее не было, так что они не увидятся, пока она не найдет его. Под утро Козыбай умер. Его молодой сын, ставший теперь баем, приказал отыскать проклятое ожерелье, чтобы раскопать могилу матери и положить его туда. Ожерелье было как заколдованное — каждый, кто находил его, ни за что не хотел расставаться с ним и умирал от рук мертвой Айгуль, которая душила очередного владельца, но сама не могла забрать бесценного подарка — его обязательно должны были положить в могилу живые.

Наконец проклятое украшение попало к прабабке рассказчицы, с которой беседовал наш Каиржан Ильясович, и та выполнила желание покойной. Так что бабуля, посетившая нас, одна из немногих, оставшихся от рода Козыбая. Она узнала о нашей находке и требовала, чтобы я оставил ожерелье в земле. В случае ослушания, предупредила она, нас ждет страшная участь всех задушенных мертвой женой Козыбая.

Глава 2

«Права была апа — ожерелье это проклятое». Все члены экспедиции. Пропажа. Смерть при невыясненных обстоятельствах.

Мне искренне жалко следователя —

приходится подозревать всех. Так можно

вообще потерять веру в человечество.

— Не знаю, что руководитель пообещал старухе из древнего рода, — продолжал свой рассказ Сергей Тимофеевич, — но она долго не появлялась у нас на стоянке. Снова мы увидели ее только после того, как произошла одна загадочная и трагическая история.

Как-то вечером Каиржан Ильясович открыл сейф и с удивлением обнаружил, что ожерелье пропало. Ключ, как я уже говорил, был только один и всегда, как амулет, висел у него на шее. Замок сейфа очень хитрый, со множеством секретов, открыть без ключа его мог только опытный медвежатник. Мы с руководителем были хорошими приятелями, именно его влияние помогло мне стать участником экспедиции. Так что я единственный, наверное, был вне подозрения. Всего в группе, кроме нас, было еще четыре человека: молодой аспирант и трое студентов с исторического факультета. Аспиранта звали Нурлан, мы обращались к нему — Нурик. Это был худой и неприятный тип с хитрыми, как у корсака, глазами. Он мало говорил, был сам по себе и постоянно приглядывался ко всем окружавшим его людям, будто оценивая. Трое остальных — Болат, Виктор и мой тезка Сергей, студенты четвертого курса, напротив — веселые и бесхитростные парни.

Как ни тяжело было Каиржану Ильясовичу, но пришлось заняться досмотром личных вещей. Чтобы не казаться особенным и не обижать других невиновных, я тоже притащил свой тяжелый рюкзак и вывалил содержимое на траву рядом с остальными. Как и предполагалось, обыск не принес результата. И немудрено, ожерелье могли спрятать где угодно — закопать в кустах или положить под камень, а потом, в подходящий момент, извлечь и прихватить с собой. Устроив тайное совещание, мы с Каиржаном Ильясовичем приняли решение намеренно не вспоминать больше про ожерелье, усыпив тем самым бдительность вора, и, возможно, случайно выйти на него. В крайнем случае, перед самым отъездом можно было провести еще один внезапный осмотр. За день до намечаемого отъезда произошло событие, которое подтвердило наше предположение о том, что ожерелье действительно припрятали «до поры, до времени».

Спали мы в двух палатках. В одной — я с аспирантом, а в другой — трое студентов. Наш руководитель спал в УАЗике, на старом, сбитом в комки матрасе. Однажды ночью меня разбудил Болат. Он просунул свою круглую бритую голову в палатку и, выпучив такие же круглые карие глаза, вполголоса звал меня по имени. В руке у него была зажженная керосиновая лампа.

— Сергей Тимофеевич, проснитесь, ну проснитесь же!

— Что такое? — открыл я глаза, не совсем понимая, где я и что происходит.

— Мы не стали будить Каиржана Ильясовича, он опять читал и только уснул.

— А где Нурик? — я только что заметил, что мой сосед по палатке отсутствует.

— Он там… — как-то странно пряча глаза, ответил Болат, — мы услышали крик и выскочили из палатки. Потом увидели женщину, которая уходила в степь. Она шла пешком, но так быстро, как на лошади или, по крайней мере, на велосипеде. Она точно шла пешком, но невероятно быстро и совсем бесшумно. Никто из нас почему-то не осмелился окликнуть ее. Это было как видение. Нас словно обворожили, никто не мог двинуться с места…

Когда мы подошли к тому месту, куда привел меня парень, я увидел остальных: Сергей и Виктор нервно курили, сидя на каком-то холмике. В руке у Виктора горел фонарик. Рядом с ними лежало что-то непонятное. В темноте мне показалось, что это лопаты и другой инструмент, завернутый в тряпки. Болат вытянул руку с керосинкой, а Виктор направил в это место фонарь.

Я чуть не вскрикнул, увидев, что это вовсе не инструмент, а худое безжизненное тело Нурика, ставшее еще длиннее. Было впечатление, что он отползал назад, лежа на спине и отталкиваясь ногами. Остекленевшие глаза были открыты и полны невероятного ужаса. Рот тоже остался открытым, видимо, он кричал, перепуганный чем-то насмерть. При виде широко открытых глаз, которые обычно мы видели только прищуренными, мне стало даже дурно, и, чтобы побороть волнение, я сказал глупость:

— Он что, мертвый?

— Да нет, просто шутит, — ухмыльнулись студенты, — здорово получается, да?

— Вы ничего не трогали?- спросил я, пропустив издевку незамеченной.

— Нет, только это, — ответил Сергей и протянул мне пропавшее ожерелье.

— Рядом валялось, — добавил Болат.

— Что теперь делать? — спросил кто-то из ребят, — оставлять нельзя, волки или лисы могут разорвать.

— Тащить в лагерь тоже нельзя. Милицию вызывать надо.

— Теперь начнется…- сокрушались мы. Не знаю, почему никто не сказал слов сожаления по поводу погибшего коллеги. Видимо, сильна была обида за то, что из-за него каждый из нас ходил до этой ночи с клеймом возможного вора. Всегда найдется причина, чтобы казалось, что подозревают именно тебя, хотя тебя как раз и не подозревают вовсе.

Мы решили караулить тело Нурика до приезда милиции. Только как вызывать или искать милицию в пустой на многие километры степи, никто себе не представлял. По очереди сходили за теплыми вещами и одеялами и остались у тела вчетвером.

Утром, когда Каиржан Ильясович осмотрел мертвое тело Нурика и я вместе с ним еще раз выслушал рассказ про идущую по степи, словно летящую, женщину, он вполне серьезно, на удивление всем, сказал:

— Права была апа — ожерелье это проклятое. Лучше бы его не находили. Но как ученый я просто не имею права снова закопать его в землю, — и добавил совсем уж пафосно: — Потомки мне этого не простят.

Посовещавшись, решили, что тело все-таки надо перенести ближе к лагерю и зарыть в землю, завернув в брезентовую палатку. Иначе оно начнет разлагаться еще до приезда милиции, за которой решил отправиться Каиржан Ильясович, взяв в водители Сергея. Таскать с собой труп было неразумно, так как милиция все равно приедет осматривать место происшествия. Тем более, предстояло еще отыскать эту милицию.

Мы целый час всей командой откручивали сейф, в конце концов это нам удалось. Я остался за старшего и за хранителя сокровищ — в одном лице…

Сергей Тимофеевич сделал паузу и кивнул на бутылку. Владимир разлил водку по бокалам и предложил выпить за гостеприимного хозяина дома. Тост поддержали единогласно и дружно захрустели малосольными огурчиками, вынутыми из того же холодильника. Было ощущение, что все давно были знакомы с этим милым стариком, просто не представилось случая встретиться с ним в одной компании. Несмотря на возраст, Тимофеич в употреблении спиртного совсем не казался слабее своих молодых компаньонов. Он не отставал, не пропускал и держался молодцом, хотя, уважаемый читатель, с некоторых пор умение много пить и не пьянеть он перестал считать таким уж выдающимся достоинством. После некоторой паузы профессор продолжил рассказ.

Глава 3

«Джигит, кель мын-да». Беспокойная ночь. Айгуль приходит

за своим ожерельем.

Обида и проклятье не имеют срока давности.

За грехи предков приходится

расплачиваться будущим поколениям.

Сейф перетащили в мою палатку, я улегся спать в одиночестве, так как в этот день уехавшие за милицией не вернулись. Сразу после полуночи я внезапно проснулся. Не знаю, что разбудило меня. Кажется, послышалось, что где-то рядом бродит волк. Тоскливый жалобный вой сдавил сердце непонятной тревогой. Я вспомнил Нурика, мне стало жалко его. Совсем мальчишка, погиб странной непонятной смертью. «Самое страшное — горе родителей. Как мы сможем объяснить им причину смерти? — думал я, — тем более что причины этой и сами не знаем».

С такими вот грустными мыслями я вылез из палатки и отошел в кусты… Ночь была темная, несмотря на то, что небо было усыпано бесконечным множеством звезд. Я смотрел вверх, и мне казалось, что они сверкали непривычно высоко, не так, как я видел их раньше. Случайно заметил, как упала одна из них, но желания загадать не успел — кто-то позвал меня. Тихий женский голос доносился со стороны нашей полевой столовой под брезентовым навесом.

— Джигит, кель мын-да… Кель, кель… — голос был настолько тихим, почти шепотом, что я не мог понять, слышу я слова или это шуршание травы обманывает меня. Белое полотенце, висевшее на гвозде рядом с умывальником, слегка колыхалось, волнуемое легким степным ветерком. Я пригляделся: полотенце висело гораздо выше обычного. И вдруг я увидел, что это вовсе не полотенце, а платок, повязанный на голове стройной тоненькой девушки, одетой в длинные одежды, слегка контрастирующие с черным ночным фоном. И это не полотенце шевелится на ветру, а девушка машет узкой длинной кистью, маня к себе. Как под гипнозом, медленно пошел к ней, находясь в величайшем волнении. Когда приблизился на расстояние пяти шагов, стало видно, что ночная гостья одета во все старинное и очень дорогое. Из-под узкого верхнего платья, блестевшего большими серебряными застежками, выглядывали широкие белые кружевные манжеты. Длинная атласная юбка до самых пят, украшенная понизу растительным орнаментом, собиралась в большие волнистые складки. Тонкое запястье руки, которой она звала меня, высвободилось из-под манжета и я увидел на нем браслет с камнями. Даже в темноте я разглядел, что это очень дорогой старинный браслет, наверное, доставшийся по наследству. Я глянул в лицо ночной гостьи и остановился — на ослепительно белой коже два черных миндалевидных глаза смотрели словно сквозь меня. «Это же мертвая Айгуль пришла за своим ожерельем!» — внезапно осенила меня страшная догадка.

Я хотел позвать на помощь, но язык онемел, как на приеме у стоматолога, да и все тело словно сковали невидимые путы, которые не давали двинуться. Где-то в степи залаяла лисица, посторонний звук на мгновение вывел меня из оцепенения. Я повернулся спиной к привидевшейся девушке и направился к палатке, в которой спали студенты. Кто-то схватил меня за плечо, пытаясь остановить. Скосив глаза, я увидел тонкую маленькую женскую руку — белую, с тяжелыми серебряными перстнями почти на каждом пальце. В другой момент я, наверное, восхитился бы красотой длинных ухоженных пальцев, но тогда я закричал от ужаса и дернулся, как девчонка, которой показали мышь. Вырвавшись, со всех ног я бросился к палатке и тут увидел Виктора, на четвереньках выползающего наружу. Тогда я остановился и резко оглянулся: в черном пространстве ночи удалялась тоненькая женская фигурка, будто не касаясь земли, паря над степью.

— Опять она! — закричал Виктор, показывая рукой в строну удаляющейся девушки, — а вы нам не верили!

Выходит, не один я видел ее. Или, правильнее, не мне одному она мерещилась.

В эту ночь мы больше не смогли уснуть и до рассвета сидели под навесом, пили чай, закутавшись в колючие одеяла, и ждали, когда снова появится красавица Айгуль. Наступил рассвет, приключение стало казаться неправдоподобным и смешным. Утвердившись в том, что это массовые галлюцинации, вызванные долгим пребыванием в безлюдном месте и странной смертью нашего коллеги, мы успокоились, решили наверстать упущенное за ночь и разошлись по палаткам. Конечно, легенда, которую рассказала старуха, украденное ожерелье и наша фантазия, рисовавшая картины давно минувших событий, — все это могло сыграть с нами такую шутку, но почему мы видим все так одинаково? Ведь у каждого человека различное восприятие услышанного, различный багаж знаний и запомнившихся по-разному образов… С такими мыслями я наконец уснул и проспал до обеда.

Оставшаяся часть дня прошла в хлопотах. Мы занимались классификацией и раскладыванием материалов по коробкам и ящикам. Болат делал записи в журнал, фиксируя все вынутое нами из-под земли больше чем за месяц. Невольно чувствовалось — каждого гнетет, что вон под тем холмиком, завернутое в брезент, лежит тело нашего товарища, который совсем недавно добывал все эти бесценные для истории сокровища. Зачем ему понадобилось ожерелье? Что он хотел сделать с ним? Если продать, то кому? Кто кроме историков знал в те времена цену такой вещи? Это сейчас нашлись бы коллекционеры, которые отвалили бы за ожерелье не одну пачку «зеленых». Но тогда о таких людях я, по крайней мере, даже не слышал.

Мы улеглись позже обычного, так как выспались днем. Ребята предлагали перебраться к ним в палатку, но мне было стыдно признаться в трусости, а еще больше — лень перетаскивать постель.

Глава 4

«Повалилася словно сосенка…» Познакомимся поближе.

Неджентльменское поведение.

Правда по своей сути проста, поэтому

формы ее проявления и выражения

тоже должны быть просты.

Было уже далеко за полночь, когда я начал дремать, все еще слыша ночные звуки степи. Где-то стрекотал сверчок, исполняя серенады даме сердца, «фить-пирю, фить-пирю» — усыпляла перепелка. Вдали завыл волк. Совсем рядом с палаткой пролетела ночная птица, тяжело махая крыльями. «Наверное, сова», — подумал я, проваливаясь в сон…

Опять завыл волк, но теперь ближе. Снова захлопали крылья. Птица билась прямо у входа в палатку, будто хотела проникнуть внутрь. Я проснулся и откинул край, прикрывающий вход. Пятнистая крупная сова метнулась в сторону и, глянув на меня большими круглыми глазами, исчезла в темноте. Невольно бросив взгляд в сторону полевой кухни, я как будто опять увидел знакомую фигурку. Веки были еще слишком тяжелы, чтобы можно было ясно разглядеть что-то, сон мешался с реальностью. Я хотел уже влезть обратно, но, глянув в том же направлении еще раз, мгновенно проснулся: в мою сторону двигалась Айгуль, держа руки вытянутыми вперед. Я вылез из палатки и вскочил на ноги. Девушка мгновенно оказалась в двух шагах от меня и начала тянуться к моей шее. Будто закованный в тяжелые рыцарские доспехи, я с трудом пятился назад. Мышцы с опозданием отвечали на сигналы мозга. Айгуль была совсем близко и пыталась схватить меня правой рукой за шею. С трудом удалось перехватить ее белое точеное запястье. Рука была холодна, как черенок лопаты на морозе. Несмотря на ужас, охвативший меня, я, однако, успел заметить, как красива девушка. Тонкие правильные черты словно вырезаны из белого холодного мрамора. Черные жесткие ресницы обрамляли длинные карие глаза, а верхняя губа по-детски капризно слегка вздернута кверху. Плечи девушки прямые и широкие, но не как у пловчихи или лыжницы, а нормальные по отношению к тонкой, стянутой мягким кожаным ремнем талии. Я видел ее настолько реально, что в другой ситуации обязательно выдал бы парочку сногсшибательных комплиментов. Сейчас же, потрясенный и перепуганный, боялся лишь одного — лишиться рассудка. Инстинкт самосохранения взял верх над кодексом джентльмена, и я кулаком свободной руки со всей силой ударил Айгуль в красивый овальный подбородок. К моему великому изумлению, физические законы действовали: я ощутил боль в костяшках пальцев, а девушка, запрокинув голову, упала на землю. «Повалилася, словно сосенка, словно сосенка во сыром бору, под смолистый под корень подрубленная…»,- вспомнилась мне строчка из «Песни про купца Калашникова». Да и картинка была похожа на увиденную однажды иллюстрацию к поэме. Только вместо Кирибеевича на земле, заломив шею, лежала хрупкая девушка, а вместо купца стоял я со сжатой в кулак рукой.

Мне даже стало стыдно, но не надолго: девушка резко поднялась и со злобным выражением, исказившим прекрасные черты, снова бросилась ко мне, так же упорно протягивая руки в сторону моей шеи. На ее лице я не заметил и следа, напоминающего о «жестоком обращении с женщиной». Тут мне стало плохо, я потерял ощущение времени и пространства, в глазах начало темнеть, и, почти теряя сознание, я вдохнул полной грудью. Звуки и образы вернулись, а девушка исчезла, словно ее и не было вовсе. Оглядываясь по сторонам, я увидел первые лучи восходящего солнца и понял, что меня спасло только то, что наступал рассвет. «Как в романах о призраках и привидениях, — подумал я. — Это все богатая фантазия. Никакой Айгуль не было». Однако, направляясь к умывальнику, я почему-то продолжал оглядываться по сторонам.

Я ничего не рассказал ребятам о своем ночном кошмаре. И вообще решил меньше говорить об этом, полагая, что разговоры на такие темы и привели к тому, что всем стала мерещиться байская жена…

Вечером того же дня произошло еще одно неприятное событие.

Глава 5

«Короче, мне некогда». «Подельники» Нурлана. Ограбление. Милиция. Сворачивание экспедиции.

От сорняка, проросшего в нашей речи,

избавиться тяжелей, чем от сорняка,

засоряющего наши грядки.

Мы собирались ужинать, когда вплотную к лавке, на которой сидели мы с Болатом, подкатил зеленый УАЗик с брезентовой крышей. Из него вышли трое мужчин. Один из них, невысокий, полноватый, в очках, подошел к нам. Из-под жестких светлых волос по загорелому лбу стекали капли пота, заливая серые глаза с такими же светлыми, как и волосы, ресницами. Ему было лет сорок — сорок пять. Двое других — здоровые, спортивного сложения парни остались стоять у машины. Один из них, русский, стриженный наголо, разминался кистевым эспандером. Второй, казах, высокого роста, минимум метр девяносто, нагло смотрел в нашу сторону, поправляя короткую, под полубокс, стрижку.

— Короче, где Нурлан? — спросил мужчина, видимо, считавшийся старшим этой непрошенной делегации. Все предложения у него начинались со слова «короче».

— А зачем он вам?- поинтересовался я.

— Дурной тон отвечать вопросом на вопрос, — сурово сказал блондин и добавил: — Короче, мы помогаем ему с диссертацией, он должен был передать нам один предмет…

— Нурик погиб при невыясненных обстоятельствах, мы ждем милицию, — ответил я, догадываясь о каком предмете идет речь.

— Короче, это не меняет дела. Вы, так понимаю, здесь главный?

— Вообще-то, главный здесь Каиржан Ильясович, но он как раз уехал за милицией.

— Короче, Каиржан Ильясович в курсе. Я приехал за ожерельем, — потребовал незнакомец, нагло воспользовавшись тем, что я назвал имя руководителя.

Я, конечно, понял это и сказал, что не знаю ни про какое ожерелье и что им придется ждать главного.

— Короче, мне некогда, давай ключи и показывай сейф, — безаппеляционно заявил мужчина и, обернувшись к парням, стоявшим у машины, махнул рукой, предлагая присоединиться к беседе.

Беседа, к сожалению, не состоялась. Здоровенный казах выдернул меня с лавки, а второй, коренастый, сильно накачанный, двинул мне в солнечное сплетение. Удар был очень техничный — я трупом повалился на траву. Виктор с Болатом попытались восстановить справедливость и очень быстро улеглись рядом со мной.

У меня отобрали ключ. Похозяйничав в сейфе, бандиты сели в УАЗик и, по-английски, не прощаясь, укатили в неизвестном направлении.

На следующее утро, когда мы еще спали, приехали Каиржан Ильясович, Сергей и старший лейтенант милиции — молодой, лет двадцати пяти, сухой, высокий парнишка. Волосы у него были каштановые, а глаза удивительного зеленого цвета. Звали лейтенанта Серик.

— Каиржан Ильясович, нас ограбили! Трое, на «бобике», номеров не было! — бросился я к руководителю.

Тот кивнул, а лейтенант низким басом, не вязавшимся с внешностью, сообщил еще одну странную новость:

— Двое из них уже арестованы, а третий — мертв. Кто из них задушил его — выясняем. Правда, ничего пока не добились. Оба несут какую-то ахинею про девушку-привидение, которая якобы приходила к ним ночью, когда они ночевали в степи. Мол, это она убила товарища, заманив его на аудиенцию. Чушь какая-то…

— А ожерелье снова у меня, — добавил Каиржан Ильясович, — не знаю, что с ним делать. Думаю, надо бабку разыскать и отдать ей, пусть сама решает — у нее одной есть на него права.

Так мы и поступили. Когда разыскали старуху, в присутствии старлея отдали ей ожерелье. Она долго ругалась и грозила руководителю. Было ясно, что в его адрес сыплются упреки за то, что он не послушал ее сразу.

Айгуль никто из нас больше никогда не видел, мы облегченно вздохнули, и я надеюсь, что все участники, как и я, вспоминают эти события, как странный страшный сон…

— Выходит, Нурик был в сговоре с бандитами? — спросил кто-то из друзей у Тимофеича.

— По-видимому, так. Честно говоря, я не знаю этого наверное, но сделал такие же выводы.