Часть 3. Путешествие в тонкий мир

Часть 3. Путешествие в тонкий мир

Глава 1

«Бон жур, месье. Асетуа». Неожиданное открытие. Игра «в одни ворота».

Мир не так прост, как нам кажется.

Чтобы разобраться во всем, надо подняться

на самую высокую ступень лестничного

марша, называемого эволюцией.

Я думаю, что сейчас мы стоим не выше

второй ступени.

Меня разбудил будильник, который не надо заводить и который не звонит, но работает безотказно. Правильно, мочевой пузырь. Я не ворочался, чтобы не тревожить жену. Она мирно сопела, участвуя в событиях хорошего сна. Открыв глаза, глянул на висящие в черном пространстве зеленые цифры электронных часов: ноль один, тринадцать. Очень не хотелось уходить из-под теплого бока. Полежав с минуту, все-таки пошел на зов организма. Босые ноги ощутили прохладное покрытие ламината, и я в темноте отправился по знакомым лабиринтам квартиры. Сквозь закрытые шторами окна слабо пробивался свет ночного города, этого было достаточно, чтобы не налететь случайно на дверной косяк или пуфик возле туалетного столика. Миновав проем между спальней и прихожей, я уверенно повернул налево. Слабо блеснула ручка двери ванной комнаты. «Верной дорогой идете, товарищ»,- похвалил я себя. По злому умыслу архитекторов, проектирующих квартиру еще в доперестроечные времена, туалет, конечно же, находился рядом с кухней. И вот, когда цель ночного путешествия была уже так близка, напротив двери санузла я заметил металлический блик, как раз на высоте ручки. Разумеется, решив, что это «зайчик», отраженный от ручки туалетной двери, я, было, собрался открыть нужную дверь, и тут взгляд мой снова упал на светящееся пятно напротив. Я не верил своим глазам: в стене, за которой находилась спальня, где на широкой двуспальной кровати в этот момент тихо и безмятежно спала моя любимая женщина, была дверь! Вспомнив, что ничего крепче чая накануне не употреблял, я решил поступить, как герой книги или фильма ужасов, — ущипнул себя. Было больно. «Не может быть», — решительно повернулся я на сто восемьдесят градусов и зашел в туалет… Однако, даже когда я вышел и яркий свет, который включался снаружи, осветил стену — дверь была! Узкий коридор не позволил открыть ее, и мне пришлось притворить дверь в санузел.

Чувствуя, как сердце колотит в ушах, я открыл непонятно откуда взявшуюся дверь и просто остолбенел: взору моему представилась довольно просторная комната, искусно стилизованная под провинциальную усадьбу середины девятнадцатого века. Тишина и спокойствие царили здесь. Высокий потолок украшали деревянные балки с имитацией рубленых топором углов и червоточин. Ткани и мебель, видимо, тщательно подбирались в антикварных салонах, но не были настолько роскошны, чтобы к вещам было страшно прикоснуться. Комфортная мягкая мебель, консервативный рисунок шкафов и деревянных деталей, теплая цветовая гамма искусно состаренных стен (наверное, фирма, выполнявшая отделку, собаку съела на разного рода состариваниях), предметы старины и книги — не теряющие актуальности. Короче, интерьер в духе вечных ценностей. Комната к тому же была просто переполнена произведениями искусства, при этом полна воздуха и совершенно не напоминала лавку старьевщика. Меня поразило изящное сочетание роскоши, простоты и уюта. В остекленную высокую дверь в другом конце комнаты видно было, что помещение граничит с террасой, выходящей в сад или даже парк. Крышу террасы держали на себе круглые белые колонны, непременно присутствующие в архитектурном проекте старинной русской усадьбы.

За массивным круглым столом из красного дерева сидели две старушки в нарядах, соответствующих интерьеру. Правильней будет сказать, пожилые дамы. Они резались в «дурака». «Б «Бон жур, месье. Асетуа», — сказала та, что сидела прямо напротив и указала движением головы на свободное кресло. Мне стало неловко за то, что я нарушил правила этикета и не поздоровался с дамами первым. „Экскузе муа, медам“, — неожиданно для себя начал я по-французски, но меня хватило еще только, чтобы спросить: „Парле ву русси?“ Когда-то я изучал английский, но глубина познания этого языка была не намного больше, чем французского. Дама, что вела переговоры, кивнула и глянула на меня поверх пенсне. Я снова смутился — весь мой гардероб составляли полосатые хлопчатобумажные трусы. Сидевшая боком старушка тоже повернула голову, оценила мой наряд и добавила, указывая на вещи, аккуратной стопочкой сложенные на ушастом диване: — »Я думаю, мон ами, они придутся вам впору". Действительно, вещи оказались моего размера, и я сразу оценил качество джинсов — долларов девяносто, не меньше. Обувь, правда, хоть и была как раз, но явно взята из реквизита для фильма, события которого происходили не позднее начала девятнадцатого столетия. Надо признать, сапоги были из кожи очень хорошей выделки, легкие, приятно облегающие ногу. Белоснежная сорочка со стоячим воротничком и прошитым двумя полосами передом завершила мой необычный костюм. Увидев свое отражение в стеклянной дверке витрины, довольный своей внешностью, я уселся в предложенное кресло.

Старушки производили приятное впечатление. Со следами былой красоты, прошу прощения, я опять-таки позаимствовал выражение Ильфа и Петрова, но оно как нельзя лучше подходит к описанию внешности моих новых знакомых. Чистенькие, аккуратные, спокойные и, как я уже успел заметить, очень обходительные. Конечно, сразу надо было спросить, какого черта они делают в моем доме и как вообще это может быть. Но я решил не рубить с плеча, тем более все еще верил, что это просто качественный сон, хотя тактильные ощущения были явными. Пальцы чувствовали шершавую поверхность карт, было мягко и уютно в большом старинном кресле. «И во сне может быть мягко и уютно», — уверял я себя.

Три партии выиграл я, и лишь одну — дама, сидевшая напротив.

— Предлагаю игру на интерес, — сказала старушка в пенсне и выложила на стол серебряный рубль с двуглавым орлом.

— Идет, — добавила такой же рубль вторая и обе вопросительно посмотрели на меня.

— У меня нет серебряных… сотка наших идет против вашего? — решил схитрить я. Не жульничал, просто предлагал. К удивлению, дамы сразу согласились, и когда, забывшись, я хотел отправиться за деньгами, они решительно усадили меня, уговорившись верить на слово и записывать мои ставки.

Охвативший меня азарт не давал реально взглянуть на происходящее. Я выиграл уже тринадцать серебряных рублей, когда старушки заявили, что рубли кончились, достали золотые червонцы и фамильное ожерелье, усыпанное бриллиантами. Лица их покрылись румянцем, порозовевшая, немного припудренная кожа выдавала в каждой азартного игрока. Слегка наплевав на приличия, если, конечно, можно наплевать «слегка», барыни скинули чепчики и, комментируя каждый ход, громко, с размаху били входящую карту.

— А что против колье поставить? — спросил я, завладев последними золотыми червонцами. — Квартиру, машину ставить не буду, — предупредил я, — а денег таких у меня нет.

Старушки жаждали реванша. Собрав карты в колоду, они долго совещались на французском, совершенно забыв про этикет и не обращая на меня никакого внимания.

— Ставите на кон весь выигрыш, — наконец объявила решение дама, сидевшая по левую руку.

— И второе. Вы никогда и никому не расскажете, что с вами приключилось этой ночью, — добавила вторая с ударением на слова «никогда» и «никому», — это ваша ставка.

— Согласны? — в один голос спросили они меня.

Дамы играли невнимательно, плохо запоминали вышедшие из игры карты. За все время им удалось оставить меня в «дураках» не более пяти раз, хотя они нагло вели игру «в одни ворота». Решив, что риск минимальный, я согласился.

Удача изменила мне. Я проигрывал партию за партией. Почти не осталось ни золотых, ни серебряных монет, а я все проигрывал и даже «примерил погоны» из двух шестерок. Стало ясно — меня просто разыграли и теперь методично добивают. Как ловко провели меня! Остался последний золотой. «Играем до трех», — предупредили меня. Напрягая интеллект, я выиграл все же партию, но вторую и третью снова проиграл. «Если я проиграю, все кончено!» — почему-то решил я. И вот, когда счет равнялся два к двум и к одному, я решился на отчаянный поступок и незаметно сбросил под стол мешающую карту. Показалось, что незаметно.

Глава 2

Бегство. Удивительное спасение. «Разве можно уснуть во сне?»

Если кто-то не может объяснить

тебе что-то, кто из вас глупее?

— Жулик! Жулик! — заорали старухи, и я неприятно удивился, как изменились перекошенные от злости лица. В прищуренных глазах засверкал какой-то дьявольский огонь, а изборожденные морщинами черты приобрели вдруг что-то зверино-хищное.

Мне стало жутко, старухи попытались схватить меня, я выскользнул и прямиком выскочил в приоткрытую стеклянную дверь на террасу. Справа и слева ко мне бежали бородатые дворовые мужики в косоворотках и широких штанах, заправленных в сапоги. Не оставалось ничего кроме как броситься в сад. Ночь была не слишком темная, оглянувшись на бегу, я насчитал четырех преследователей. Страх придавал мне сил, но я чувствовал, что преследователи не отстают, напротив, расстояние постепенно сокращается. Вдруг впереди показался большой пруд. Кто-то стоял в лодке и махал мне, призывая скорей прыгнуть на борт. Я на бегу вскочил в добротную деревянную лодку и она, мгновенно отчалив, сразу же оказалась в двадцати метрах от берега. Преследователи остались на берегу и только кричали и грозили внушительного размера кулачищами. Рядом с ними стояли две хитрые картежницы и тоже обещали мне скорое возмездие.

Моей спасительницей оказалась молоденькая, лет пятнадцати, русоволосая девчушка. Правильный нос, красивые губы и широко расставленные глаза на круглом лице. Цвета глаз я не разглядел, мне показалось — зеленые. Веснушки, рассыпавшиеся вокруг носа, придавали облику озорной характер. Одета она была в широкий легкий сарафан, в каких выступают народные эстрадные коллективы. Это, конечно, полностью вязалось со всем, что я наблюдал до сих пор. Правда, закралось сомнение: сплю ли я? Особенно после того, как почувствовал настоящую усталость после сумасшедшего марафона. Окончательно успокоившись по поводу преследователей, я и впрямь слегка задремал, убаюканный плеском воды, рассекаемой веслом. «Разве можно уснуть во сне?» — удивился я, услышав тихий приятный голос девочки.

— Я не сплю? — спросил я, окончательно запутавшись.

— Это нельзя назвать ни сном, ни бодрствованием, — очень грамотно для деревенской девчушки ответила она, причаливая к поросшему высокой травой берегу. — Пойдемте со мной, я постараюсь объяснить все на уровне вашего интеллекта, — произнесла она. Такой тон даже задел мое самолюбие.

Мы немного углубились в заросли, и перед нами открылась небольшая поляна. На середине горел костер. Рядом лежали приготовленные для сидения стволы столетних деревьев. Мне показалось, что я попал в какую-то странную, но любопытную сказку.

— Постарайтесь понять, — говорила девочка; красивое лицо ее при свете костра казалось старше, чем прежде. — Вы оказались в настоящем месте совершенно случайно и до тысячной доли секунды удачно, став свидетелем существования другого мира.

— Параллельного?! — догадался я, блеснув эрудицией.

— Известные вам измерения — это только то, что вам известно…

Разговор наш длился достаточно долго, постараюсь коротко рассказать, что я понял, как сказала девочка, соответственно уровню интеллекта.

Сущности мира, в который я случайно попал, живут за счет энергии живых существ нашего мира. Наибольшую энергию они получают из положительных и отрицательных эмоций. Так же, как и наш, их мир — дуален. В нем есть совершенно незнакомые нам, но приблизительно похожие понятия, такие как тепло — холодно, высоко — низко, плохо — хорошо, а значит, и добро — зло. Сущности, питающиеся положительными эмоциями — светлые, по-нашему добрые, тогда как те, кто существует за счет отрицательных эмоций, — темные, то есть злые. Не отсюда ли понятия о злых и добрых духах, ангелах и бесах? Две милые старушки усыпили мою бдительность, притворившись светлыми. Они пытались погубить меня, забрать всю энергию. Но меня спасла светлая сущность, выступив в роли ангела-хранителя. Светлым нужны живые, чтобы подпитываться постоянно вырабатываемой энергией. Они забирают минимум, провоцируя обновление. Если в нашем мире не останется существ, вырабатывающих положительную энергию, или таких останется совсем мало, светлые сущности сами начнут погибать. Темные же убивают одного, стараясь забрать все и сразу, чтобы поскорее перекинуться на другого. Между тьмой и светом идет постоянная борьба. Тот ангел-хранитель, присутствие которого мы иногда так явно ощущаем, — светлый. Слушая все это, я постепенно понимал суть всех религий, значение молитвы, во мне просыпалась вера.

— А почему я вижу вас именно такими? — поинтересовался я.

— Хороший вопрос. Очень просто. Ты нас не видишь, ты чувствуешь, но ваш мир построен на обонянии и осязании, это очень примитивно в сравнении с нами. То, чем обладаем мы, у вас есть, но на стадии зарождения. То, что ты чувствуешь нас — это и есть то самое зарождающееся, но оно требует в вашем мире какого-то объяснения. Твой разум, опираясь на собственный опыт и опыт всех предшествующих поколений, рисует приемлемые для тебя образы, создает объяснимые ситуации.

— А как теперь вернуться в свой мир? Мне что, драться с кажущимися врагами, когда в действительности никакой борьбы нет? Это абсурд! Хотя, нет, борьба происходит? И не важно, как все преподносится мне. Главное в моей ситуации — победить?!

— Ну вот, кажется, понял! Кстати, ничего, что я на «ты?»

— Издеваешься? — усмехнулся я. — Значит, пока я не вернусь, все будет происходить не так, как мне кажется (как именно — мне не понять своим недалеким человеческим умишком), я должен бороться теми способами, какими привык?

— Не обижайся, но это так. И еще: барыни играли на твое молчание, хорошо, что игра не закончилась, значит, будешь все помнить и расскажешь другим. Люди постараются не давать воли отрицательным эмоциям.

— А меня отправят в психушку, — добавил я.

— А что такое психушка? — поинтересовалась девочка.

— Высший разум, а про психушку не знаешь, — с издевкой произнес я.

— Ладно, плыви, моряк, надеюсь, больше не увидимся.

— Плавает говно, моряк ходит, — снова пошутил я.

— Что? Не поняла, — спросила девочка, но я уже оттолкнулся от берега и ничего не ответил. «А с юмором-то у вас слабовато», — подумал я и стал грести в тыл врага, вторгшегося на мою территорию.

Глава 3

«Хорошие были джинсы, да и сапог жаль». Новые спортивные достижения. Встреча с «родимой».

Не всякая собака

друг человека.

Я решил причалить правее, в том месте, где по берегу шли заросли ивы, протягивающей свои гибкие ветви к самой воде. Была надежда подойти незамеченным. Когда я осторожно, стараясь не шуметь, пробирался сквозь стену ивовых прутьев, вдруг услышал слева от себя голоса преследователей. Слов было не разобрать, но я понял главное — они оставались пока на том же месте, где благодаря моей спасительнице им пришлось прекратить погоню. Значит, удалось причалить, не выдав себя. Это была удача. Оставалось пробраться в дом и выскочить в ту самую дверь, сквозь которую я попал сюда. «Выходит, я в девятнадцатом веке. Жаль все-таки, не удалась экскурсия! Я-то думал, это просто театрализованное представление». Когда до усадьбы оставалось несколько десятков шагов, сзади раздался глухой собачий лай. Оглянувшись, я с ужасом увидел двух южнорусских овчарок, бежавших по тропинке по направлению ко мне. Представьте себе болонку размером с кавказскую овчарку! Если бы в этот момент запустили секундомер, то наверняка был бы зафиксирован новый мировой рекорд в спринтерском забеге. Только успел я захлопнуть створки стеклянных дверей, как собаки навалились на них, встав на задние лапы. Вставив в дверные ручки ножку оказавшегося рядом стула, я зафиксировал двери и с удовольствием продемонстрировал собачьим мордам смачный кукиш, покрутив им у носа каждой. Оказалось, радовался я рано — из глубины комнаты ко мне бросились старые знакомые, те самые старушки. Зная, что другого способа покинуть их усадьбу нет, они оставили караул у пруда, а сами отправились сторожить выход в мой мир. Ужас сковал меня, когда я увидел, как сильно они отличались от милых пожилых дам, любезно обходившихся со мной вначале! Растрепанные седые волосы торчали в разные стороны, тушь потекла и размазалась по лицу, из-под испачканной одежды торчали худые костлявые руки с пергаментной кожей и синими узловатыми венами толщиной с мизинец. Когда они схватили меня своими страшными руками за рубаху и потащили к двери, в которую не переставали рваться собаки, я опомнился. Рванул рубаху на груди — пуговицы, как горох, застучали по полу. Накрахмаленная сорочка осталась у них, а я бросился к спасительной двери. Одна из ведьм, по-другому я не мог теперь их называть, подставила ногу, и я упал, растянувшись во весь рост на холодном каменном полу. Падая, я больно ударился коленом — боль была вовсе не виртуальная! Старухи схватили меня за сапоги и снова потащили к остекленной двери. Сила у них была нешуточная, но мне удалось остаться без сапог, а дамы с размаху уселись на пол, держа в руках по одному из пары. Ведьмы не сдавались и, быстро опомнившись, вцепились в джинсы, которые ожидала та же участь, когда мне удалось расстегнуть ширинку. Если не считать джинсов, сапог и рубахи, негодяйки остались ни с чем. Во время вынужденного стриптиза я все же дополз до двери и, распахнув ее сильным ударом кулака, выкатился наружу. Вернее будет сказать — вкатился внутрь своей квартиры.

Когда я вернулся в спальню, то, произведя несложные вычисления, был очень удивлен — все описанные события произошли со мной в течение восьми минут. Я лег под одеяло, придвинулся поближе к родному теплому боку и, испытывая сильную усталость, сразу уснул.

Утром, за завтраком, вкратце рассказал жене свой странный сон. Она сразу заметила опухшее колено и разбитые костяшки пальцев правой руки. «Немного подробных деталей — неплохой рассказ получится. Оставляй ночник включенным. Головой на что-нибудь налетишь — не такое приснится», — жена засмеялась и начала собирать сумочку. «Хорошие были джинсы, да и сапог жаль», — с грустью подумал я…

Глава 4

«Семь футов под килем!» Олег уходит на рыбалку. Зарядил дождь.

Часто наше настроение зависит от погоды.

Жаль, что погода не может

зависеть от настроения.

Под утро, когда черные проемы окон начали еле заметно сереть, компания угомонилась и уснула крепким, но слегка тревожным сном. Олег снова улегся в доставшейся по жребию отдельной комнате. Наступающий рассвет успокаивал, и ему не было теперь так страшно, как ночью. К тому же приятно было сознавать, что впереди еще целый день и целая ночь загородного отдыха.

Друзья проспали почти до обеда. Первым пробудился Талгат. Его кровать стояла прямо под окном, форточка была открыта. В непривычной дачной тишине, нарушаемой лишь пением птиц да стрекотанием кузнечиков, он вдруг почувствовал, что стало тихо, как-то по-другому. Птицы и насекомые вдруг замолчали, появился другой звук. Талгат прислушался — ветер шумел в пышной листве яблонь и легонько постукивал плохо прижатым оконным стеклом в соседней комнате. Присев на кровати и глянув в окно, он понял, что сегодня порыбачить, скорее всего, не удастся. Было пасмурно, небо полностью обложили хмурые серые тучи, с минуты на минуту собирался пойти дождь. После вчерашних, да уже и сегодняшних ночных тостов немного подташнивало и слегка болела левая сторона головы. Он встал, по-солдатски быстро оделся и заправил кровать. После вышел на веранду с бокалом воды и зубной щеткой, мимоходом поставив на плиту чайник. В это время дождь забарабанил по металлочерепичной кровле.

Постепенно проснулась вся команда и, закончив утренние процедуры, уселась пить свежий цейлонский чай. Лица, слегка помятые, начали приобретать человеческий вид, все смеялись и шутили, отпуская дружеские остроты наподобие: «А вы, сударь, очень неплохо выглядите сегодня, надо только убрать мешки под глазами и поправить макияж…». Дождь, видимо, зарядил не менее чем на сутки. Лил не переставая, мелкие капельки, казалось, висят в воздухе. Известно, что такой моросящий дождь не заканчивается быстро. За окнами было темно, как в сумерки, скучно и тоскливо.

Было около трех пополудни. Перспективы на оставшуюся часть дня строились невеселые, ничего не оставалось, кроме как сидеть в доме и развлекаться разговорами. Олег предложил все же отправиться на рыбалку, утверждая, что в такую погоду рыба просто бросается на крючок. Кроме него никто не изъявил желания мокнуть ради сомнительного удовольствия, да к тому же на даче оказалась всего одна плащ-палатка. Так что Олег отправился один. Отговаривать не пытались, все знали, что рыбалка — его страсть. Олег, действительно, ни за что не отказался бы от своего намерения, ничто не увлекало его, как рыбная ловля. Только на рыбалке он забывал все плохое и действительно отдыхал, восстанавливая нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются.

— Третьим будешь? — позвал Талгат Германа, который стоял на открытой веранде и смотрел вслед уходящему Олегу. На улице было сыро и прохладно, Герман с удовольствием вернулся в дом и уселся за стол, накрытый оставшимся от вчерашнего.

— Я предлагаю выпить за тех, кого нет сейчас с нами, а именно за рыбаков, отправившихся в суровый и дальний поход, — предложил тост Владимир.

— Семь футов под килем! — поддержал Талгат, а Герман по привычке снял со стены гитару и начал с припева: «Я пью до дна за тех, кто в море! За тех, кого любит волна…». Троица дружно, пытаясь не халтурить, спела куплеты, которые помнила. При этом друзья разложили песню на два голоса. Высоким голосом пел Владимир. Жалко, никому кроме пичуг, спрятавшихся в зарослях от дождя, не удалось оценить эти старания, однако сами исполнители остались очень довольны, а посему немедленно выпили за трудную рыбацкую долю. Пошли разговоры о рыбалке, о кораблях и кораблекрушениях. Герман рассказал о том, что когда он служил в армии, ему посчастливилось побывать на авианосце «Минск». О том, какой огромный этот корабль — не корабль, а плавучий город. Сравнили с ним парусники, на которых Колумб и другие отчаянные мореплаватели бороздили океан, открывая новые земли. Упомянув Колумба, нельзя было не вспомнить о покорении Америки. Заговорили о войне белых с индейцами. Конечно, знания, основанные на произведениях Майна Рида, Фенимора Купера и других романтиков, не давали правдивого представления о тех далеких событиях, тем не менее, не все было вымыслом. Правда ведь то, что приходилось строить форты, чтобы уберечься от набегов индейцев? Сравнили форт и средневековый замок, их функциональность. Когда пошли разговоры о замках как об уцелевших памятниках архитектуры, Владимир вдруг щелкнул пальцами, подняв правую руку вверх, призывая остальных к вниманию.