Часть 8. Заклинания черенгеров

Часть 8. Заклинания черенгеров

Глава 1

Тайное совещание. «Каждому воздастся по вере его».

Профессор разъясняет ситуацию.

Если постоянно сомневаться

в существовании чего-либо, можно

дойти до того, что усомнишься

даже в собственном существовании.

Заканчивали литр водки, когда Тимофеич, наконец, вытянул из ребят все о том, что произошло с ними в эти выходные. Слушал он внимательно и очень серьезно. Совершенно не было похоже, что он сомневается в правдивости сказанного. Особенно сильно взволновало его то, что видели гости в его доме во время его отсутствия.

— А где доска, которую нашли здесь? — поинтересовался он.

— Сейчас, — Владимир мгновенно исчез за дверью.

— Это те самые знаки, которые я видел тогда на кладбище, под Партизанским! — воскликнул Олег, как только Владимир вновь появился на пороге, держа в руках толстый черный прямоугольник. Три строки хорошо видимых знаков красовались глубокой объемной резьбой. Дерево, покрытое черной краской или обработанное морилкой, давало мягкий матовый блеск, как будто доску еще и натерли воском.

Сергей Тимофеевич надел очки и принялся тщательно изучать странный предмет.

— Да-а-а, этой штуковине минимум лет двести, — рассуждал он вслух в наступившей тишине, нарушаемой лишь журчанием жидкости, разливаемой по бокалам.

— Все эти знаки ничего общего с христианской религией не имеют. Я утверждаю это как твердый троечник в вопросах подобного рода…

Сергей Тимофеевич извлек из ящика стола огромную лупу с деревянной ручкой и подошел ближе к окну.

— Плохо наше дело, бойцы, — с искренней тревогой в голосе подытожил он результаты осмотра, — колдовской инструмент. Однажды мне уже приходилось видеть нечто подобное. Это особая религия, поклоняющаяся черным силам иного мира. Видимо, наша «добрая» старушка из древнего рода, который, мягко говоря, тесно сотрудничает с этими силами. Считается, и я до сих пор был уверен, что представителей этого рода не осталось, или, по крайней мере, ремесло их давно забыто. Дальний Восток, говоришь… Вот те на! — профессор явно был озадачен, даже протрезвел, и его разгоревшиеся было щеки потеряли свой пунцовый оттенок.

— Тимофеич, — отвлек старика Олег, — для ясности ума, — сказал он и протянул ему веселый, украшенный красными маками бокал.

Выпив и закусив, Сергей Тимофеевич вопреки ожиданиям совершенно замолчал и погрузился в раздумья. Казалось, он совсем забыл про новых знакомых и думает о вещах, касающихся только его одного.

Выпить и не поговорить — это пытка, достойная инквизиции. Друзья не стали терпеть таких мук и принялись обсуждать совершенно постороннюю тему. Минут через десять профессор очнулся, поднял руку и громко щелкнул пальцами, давая понять, что берет слово.

— Я предполагаю, что дело в следующем, — заговорил Тимофеич, когда его гости замолчали и снова превратились в слушателей. — Тебе, Олежка, просто не повезло. Невольно не повезло и всем присутствующим здесь. И все же мы не совсем случайно оказались втянутыми в игру, которая ведется против Олега. Что касается тебя: ты стал участником некоего ритуала, который не довели до конца по твоей вине. Теперь ты — часть процесса, который без тебя завершить не удается. Ты внедрен в этот процесс. И пока этот процесс не будет завершен, тебя не оставят в покое. Какова твоя роль, я пока сказать не могу, да и смогу ли вообще — не знаю.

Что касается остальных: слушая ваши рассказы, я понял, что каждому из вас приходилось сталкиваться с чем-то необычным, что не вяжется с общей теорией построения мира. Более того, все вы готовы поверить во что-то необычное и даже попытаться понять его суть, не всегда опираясь на известные физические законы. Я вообще убежден, что нет на земле человека, который никогда не сталкивался с чем-то неординарным, выходящим за рамки понимания. Другое дело, что основная масса людей — ужасные скептики. Конечно, гораздо проще за¬гнать событие в эти рамки. Не знаю, может быть, это и правильно. Каждый выбирает для себя. Тут как нельзя лучше подходит сказанное в Писании: «Каждому воздастся по вере его». Если ни во что не верить, живется легче, но может произойти событие, объяснения которому в привычных рамках не найдется. Тогда скептик решает для себя просто: «этого не может быть». И все, отряхнув ручки, продолжает жить, «следуя законам всемирного тяготения». С вами, друзья мои, сложнее — вы задумываетесь, а это чревато. Именно поэтому вы, вместе с вашим товарищем, оказались втянутыми в эту историю. Заставить себя не верить вам, скорее всего, не удастся. Поэтому придется решать проблему.

Теперь, что касается меня. В вашей компании я оказался уж точно не случайно. Во-первых, меня использовали для того, чтобы я объяснил происходящее, что я и попытался выполнить. Во-вторых, я должен помочь найти выход из этой ситуации. А выход один — надо понять, чего добивается колдунья от Олега.

— Сергей Тимофеевич, — перебил речь профессора Герман, — а почему она прямо не скажет, чего она хочет? Что за дань традициям — делать из всего кроссворды?

— Как в кино, блин, — согласился с ним Олег.

— Как в хреновом кино, — добавил Талгат.

— А вы что, решили, что старушка с телохранителями и вправду прикатила с Дальнего Востока, забронировав места в купейном вагоне?! — засмеялся Тимофеич, сощурив синие глаза, отчего стал похож на веселого резинового ежика.

— Неужели не понятно, что материально колдунья здесь не присутствует?! — перестал смеяться профессор, глянув на удивленные физиономии молодых собеседников.

— А как тогда с доской быть?! — воскликнул Владимир и хлопнул ладонью по антиквариату, лежащему на коленях Сергея Тимофеевича.

— Признаюсь честно, этого я объяснить не могу.

— А у них здесь филиал, бабка приказ по факсу сбросила, — как всегда, съехидничал Владимир.

— Шутки шутками, а доска — вот она, самая что ни на есть материальная… пятидесятка, это я вам как плотник говорю, — Олег взял ее в руки потряс вверх-вниз, как бы определяя вес изделия. — Качество на уровне, — добавил он авторитетно.

— Значит, все эти видения только для того, чтобы заставить Олега выполнить что-то? — уже серьезно спросил Герман, достал сигарету из пачки и предложил желающим выйти с ним на улицу.

Глава 2

Заповедник черной кошки. Так вот он какой, Каиржан Ильясович.

«Я кофе вообще не пью. У меня после него руки трясутся».

Будьте осторожны, выбирая не только слова,

но и мысли. Словом можно ранить,

а мыслью — убить. Слово наносит открытый удар,

от него еще можно защититься,

а вот мысль не видна.

В город ехали впятером. Герман из уважения уступил место рядом с водителем профессору, а сам оказался на самом непочетном — в центре заднего сиденья. Когда выезжали из поселка на проселочную дорогу, перед капотом снова промелькнула гибкая спина черного кота.

— Тут что, заповедник черной кошки?! — возмущенно воскликнул Владимир, — клянусь, я уже третью или четвертую за сутки вижу, и все черные!

— А ты не допускаешь, что это одна и та же попадается каждый раз? — предположил Сергей Тимофеевич.

— Ага, у бабки, как у Воланда, тоже свой кот в услужении, — засмеялся Владимир.

— Тимофеич, это он доску в ваш дом притащил, — поддержал шутку Талгат.

Машина благополучно выехала из поселка, Владимир глянул в зеркало заднего вида, ожидая увидеть перебежавшее дорогу животное и резко нажал педаль тормоза: на том же месте, где впервые ее увидели, снова стояла старуха и грозила вслед уезжающей машине пальцем!

— Смотрите, опять она! — закричал сильно побледневший водитель. На фоне черных стриженых волос лицо стало белым, как чистый утренний снег. Пассажиры разом оглянулись: никого не было. Владимир выскочил из машины, истерически заорал:

— Что тебе надо, скажи?! Скажи, …дь старая!

К счастью, никто посторонний не слышал его в этот миг, иначе приняли бы за сумасшедшего, в лучшем случае за надравшегося до чертиков.

Владимир и впрямь был не очень трезв, как, впрочем, и вся компания, за исключением Германа, которому сегодня предстояла деловая встреча.

Угомонив товарища, который продолжал посылать в адрес знакомой бабушки довольно нелестные эпитеты, Герман уселся на его место. Владимира «взяли под конвой» Талгат с Олегом, и машина вновь поехала по направлению к городу.

На другой день, как и договаривались, позвонил Сергей Тимофеевич и сообщил Олегу, что вечером их ждет Каиржан Ильясович.

— Записывай адрес, встретимся у подъезда, в шесть.

— Говорите, я запомню, — ответил Олег.

— Не опаздывай, старик стал капризным последнее время.

— В городе ориентируюсь, как в своей квартире, не опоздаю, — пообещал парень.

И все-таки Олег чуть не опоздал. Нет, район он нашел сразу, но это был жилой комплекс, огороженный высоким бетонным забором со шлагбаумом и застекленной будкой для охраны. Из будки вышел крепкий широкоплечий мужчина средних лет и среднего роста. Одет он был в черную форменную спецовку с множеством различных карманов. Правое предплечье украшала нашивка с оскалившейся волчьей пастью. На новеньком офицерском ремне висела пистолетная кобура, вот только пистолета в ней, скорее всего, не было. «Хотя бы игрушку вставил, тем более сейчас такие копии делают — от настоящего не отличишь»,- подумал Олег. Постовой скучал и поэтому принялся задавать лишние вопросы, мало относящиеся к делу. Настроен он был добродушно, однако пропускать посетителя не торопился. Олег понял, что разговор скоро не закончится, и не очень корректно прервал задушевную беседу: достал из нагрудного кармана мобильник и набрал номер профессора.

— Тимофеич, меня вахтер не пускает, — пожаловался он.

— Дай ему трубочку, — скомандовал профессор.

Охранник, оскорбленный словом «вахтер», потребовал документ и с полминуты сличал фотографию с оригиналом. Потом медленно, красивым курсивом сделал запись в журнале, заставил расписаться и только после этого поднял шлагбаум.

Олег легко вкатил «девяносто девятую» в просвет между двумя джипами, вышел и посмотрел на экран мобильного телефона: было ровно восемнадцать ноль-ноль. Сергей Тимофеевич стоял у темно-коричневой металлической двери подъезда и изучал домофон.

Каиржан Ильясович жил один в большой трехкомнатной квартире. Гостей встретила домработница — невысокая, черненькая, остроглазая девчушка по имени Шолпан. Студентка исторического факультета приходила три раза в неделю. Старик любил ее как внучку и никогда не повышал на нее голоса, хотя с другими позволял себе это нередко. У старого историка были внуки, но так же, как Сергей Тимофеевич, видел он их редко. Внуки жили в других городах. Наверное, такое положение еще больше сближало стариков, давно знавших друг друга, имевших много общего.

Интерьер квартиры был выдержан в классическом английском стиле времен королевы Виктории. Этот стиль теперь так и называется — викторианским. Королева Виктория правила на островах шестьдесят четыре года, и стиль, рожденный в долгий период ее властвования, считается настоящим, чисто английским.

Стены гостиной, больше похожей на кабинет, были на треть обшиты натуральными дубовыми панелями, оставшиеся две трети — оклеены текстильными обоями горчичного цвета. Верх стен обрамляли широкие, тоже дубовые, плинтусы. Окна высокие и узкие, со сложными драпировками с крупными графическими розами болотного оттенка. Одну из торцевых стен занимала библиотека с двумя шкафами по краям и антресолями во всю длину стены. Между шкафами, под антресолями, образовалась ниша, в которой нашел свое место уютный кожаный диван с двумя, такими же кожаными, подушками. На полу лежал большой зелено-коричневый персидский ковер. Еще в гостиной стояло два больших кресла из той же коллекции, что и диван, висели две люстры с белыми плафонами в бронзовой оправе, красовалось два резных журнальных столика. Над диваном, по краям картины с изображением породистой лошади, висели два бра белыми плафонами вверх. Вообще весь интерьер стремился к симметрии, был богат, казался немного тесен и душен, но бесконечно уютен. Люстры включались редко, а мягкость освещения достигалась настольными лампами и торшерами, стоявшими у противоположных стен. Рисунок обоев, само собой, в вертикальную полоску. Что я забыл? Конечно, камин! Иначе это не был бы английский интерьер. Портал камина был также выдержан в английском стиле. Рядом стояла кованая корзинка с дровами, а различные пики, совки и кочережки висели на специальной, кованой же подставке. Каким образом удалось вывести дымоход с третьего этажа на крышу восьмиэтажного дома — оставалось загадкой.

Каиржан Ильясович оказался обаятельным, довольно упитанным стариком с большим животом и таким же большим чувством юмора. Сверкающие серебром, стриженые «под ежик» волосы торчали, как проволоки металлической щетки. Круглая голова, большой круглый нос, круглые глаза, которые он постоянно щурил, страдая старческой близорукостью — казалось, что все в нем стремилось к самой совершенной и обтекаемой форме. Такого же невысокого роста, как и Тимофеич, он и впрямь был похож на большой пружинистый мяч.

— Ассалам алейкум, джигиттер! — радостно приветствовал он гостей, выкатившись в просторную, немного темную прихожую. За руку поздоровался с каждым, не забыв представиться Олегу по имени-отчеству.

«И совсем не похож он на капризного старикашку»,- подумал молодой человек и, проявляя уважение, поздоровался двумя руками.

— Чай, кофе, вина, водочки или коньячку?- спросил ученый-историк и позвал Шолпан.

— Рюмочку коньяка, с удовольствием,- сделал нелегкий выбор Сергей Тимофеич.

— А мне, если можно, чай. Я за рулем,- сказал Олег.

— У нас отличный кофе — настоящий бразильский, рекомендую,- посоветовал Каиржан Ильясович.- Пеле посылку выслал,- пошутил он.

— Я кофе вообще не пью, у меня после него руки трясутся.

— А после…

— А после водки не трясутся,- угадал вопрос Олег.

Глава 3

Шолпан. Черенгеры. «А вдруг меня заставят сделать что-то ужасное?»

Не всякое учение во благо. Иногда

все, чему тебя учили, лучше забыть.

— Посмотрел я вашу доску, — заговорил о главном старик-историк, — ей больше двухсот лет. Не могу понять, как эта вещь могла попасть в твой дом, Сережа. Нехорошая вещь. Олежка, наливай аксакалам еще по рюмочке, я расскажу вам о народе, которому принадлежит эта особенная письменность.

— До свидания, господа заговорщики, — в комнату заглянула Шолпан. Несмотря на то, что девчонка была жгучей брюнеткой со смуглой бархатистой кожей, в помещении стало светлей, как будто ее улыбка озарила гостиную. — Каиржан Ильясович, я приду в среду, а вы не пейте много. Помните, что в прошлый раз было? — предупредила она хозяина и уже от дверей кокетливо крикнула:

— Молодой человек, закройте за мной, пожалуйста!

Олег вышел в прихожую. Шолпан прижала указательный палец к пухленьким шоколадным губкам, призывая к тишине, потом махнула рукой, подозвав его ближе, и сказала шепотом:

— Я знаю, что тебе надо делать, позвони мне, когда будет время.

Она протянула Олегу свернутый вдвое клочок бумаги и, как гибкая черная кошка, выскользнула из квартиры.

— Я уже говорил, что доске этой лет двести с лишним? — риторически спросил Каиржан Ильясович. — Однако была еще одна доска с такими знаками. Ее нашли в Иркутской области, во время раскопок. Та доска была ровесницей Ермака. Так что вашу можно считать новоделом. Это особые черные доски, которые для народа, хранившего свою веру, являлись чем-то таким, чем является, например, для христиан икона. Только христиане читают у икон молитвы, а карахайдары, или как они сами себя называли — черенгеры, читали с этих досок колдовские заклинания. Если верить историям, услышанным от хакасских и удэгейских шаманов, этого народа боялись все жившие по соседству. Сила их заклинаний была настолько велика, что они могли на расстоянии многих километров, выражаясь современно, манипулировать не только одним человеком, но и целой группой людей. Подобно африканским зомби, черенгеры поднимали из могил мертвых, насылали на людей порчу и даже сводили с ума целые племена, опять же находясь при этом на приличном расстоянии и избегая личного общения. Как говорили шаманы, для того чтобы влиять на кого-то, им хватало одной короткой встречи. Если человек глянул хотя бы раз в глаза черенгеру, он попадал в его власть, и потом, опять же, выражаясь доступно, через его глаза передавалась нужная информация другим членам племени или рода. Вот такой страшный был этот народ. Прошу прощения, я так понимаю, раз у нас появилась еще одна такая же доска, значит, сохранились еще последователи этого учения.

Слушая рассказ старого ученого, Олег то покрывался холодным потом, то его вдруг бросало в жар. Опять возникало ощущение нереальности происходящего — он словно смотрел странный фильм душевнобольного режиссера. Хотелось встать и выйти из кинозала, и когда он уже приподнимался в кресле, вдруг понимал, что не может этого сделать, так как сам является и зрителем и главным героем одновременно. В те моменты, когда возвращалась реальность, появлялась непонятная тревога за то, что старые, умудренные жизненным опытом и отягощенные знаниями мужи поймут его мысли и сочтут сумасшедшим.

«Если я общался с черенгерами, значит, нахожусь под их влиянием, — подумал Олег, — выходит, что меня действительно могут свести с ума или заставить сделать что-то ужасное».

— Я думаю, что современные последователи учения старой школы не обладают уже теми знаниями и той силой, что их далекие предки,- как будто прочитав мысли молодого человека, сказал Каиржан Ильясович.- Я даже уверен в этом, иначе мир давно бы узнал об их существовании.

После этих слов Олегу сразу стало легче, но профессор-историк подлил ложку дегтя, добавив:

— Однако, выслушав все, что рассказал Сергей Тимофеевич о ваших приключениях, я прихожу к выводу, что кое-какими знаниями они еще владеют.

Тем не менее Олег уже пришел в себя и поинтересовался:

— А почему про ту, более древнюю доску вы говорите в прошедшем времени?

— Потому что ее больше нет. Она сгорела. Если вы хотите услышать эту историю… — Он вдруг замолчал, подмигнул Сергею Тимофеевичу и снова смешно, с акцентом, заговорил:

— А где наша красавица Шолпан? — Профессор, дурачась, заглянул под журнальный столик. — Шолпа-а-ан!- позвал он.- Где Шолпан? Нет Шолпан. Так вот, если вы хотите услышать эту историю, Олежка, то придется налить еще по полрюмочки.

Глава 4

«Шаману было лет девяносто». Падение звезды. Черенгеры — карахайдары.

Многие тайны океанских глубин

до сих пор не раскрыты. Что же

можно говорить о глубинах разума?

.

— Каиржан Ильясович, давай по порядку,- предложил Тимофеич,- расскажи нам сначала, что за народ такой эти черенгеры? Я вообще о них впервые слышу.

— А что, Сережа, разве я тебе не рассказывал?!- воскликнул историк и выпучил круглые зелено-карие глаза.- Ой, бай! Это самая удивительная история, которую я слышал от сибирских шаманов. Ну что ж, слушайте…

Профессор откинулся на спинку дивана, немного сполз вниз, чтобы голова легла как можно удобнее, и, смачно обсосав дольку лимона, с удовольствием приступил к повествованию.

Эту историю рассказал мне старый шаман, ему было лет девяносто, а может, больше. Он услышал ее от своего деда, которому рассказал об этом, понимаете, теперь уже его дед, а тот узнал от своей бабки, знакомой с непосредственной участницей тех событий. А может, было это еще раньше, кто теперь скажет. Как историк, поручусь только за то, что во времена завоевания Сибири Ермаком, его воинам уже приходилась встречаться в тайге с карахайдарами.

В те далекие времена небольшие племена охотников кочевали по тайге, строго соблюдая границы своих территорий. Но однажды с востока пришел народ, чужое воинственное племя, не считавшееся с давно установившимися правилами тайги. Они охотились в любых понравившихся им местах, мало того, нападали на хозяев, убивали мужчин и уводили женщин.

Атерсамейи осталась одна, когда ей было лет пятнадцать. Всю родню перебили, а мать с остальными молодыми женщинами и детьми увели разбойники с востока. Кстати сказать, имя Атерсамейи больше подходит индейским племенам Аляски, чем хакасам или удэгейцам. Девушке удалось спрятаться в большой волчьей яме, и ее не нашли косматые воины с собачьими хвостами на шапках.

Бедняжка много дней блуждала по тайге в поисках мирного стойбища, но тайга и сейчас тайга, а в те времена — за всю жизнь можно было не встретить ни одной живой души. Случилось так, что она забрела в такие глухие места, куда не доводилось заходить самым смелым охотникам. Рожденная и выросшая в тайге, она не умерла с голоду или от болезни. Смастерила лук для охоты, натянув тетиву из кишки зайца, которого поймала в силки, сделанные из лоскутов своей одежды. Атерсамейи знала камни, с помощью которых можно было высечь огонь, помнила, как отец со старшим братом строили конусообразный шалаш из стволов молодых деревьев. Мать и бабка научили ее разбираться в травах, так что она была еще и первоклассным фармацевтом.

Сколько месяцев прожила девушка в одиночестве, никто не знает. Сколько раз зиму сменяло лето? Крупные хищники, такие как медведь или тигр, обходили стороной места, пропахшие дымом, лишь один раз с дерева на нее бросилась рысь, но насадила себя на кол, привязанный к спине отшельницы.

Девушка повзрослела и окрепла в каждодневных трудах. Свежее мясо, травы и мед диких пчел пошли на пользу — Атерсамейи превратилась в стройную красивую женщину.

Как-то ночью ее разбудил странный шум. Таких звуков она никогда раньше не слышала: громкий вой и свист приближался с неба. Девушка увидела большую падающую звезду. Таких огромных звезд она не видела никогда. Звезда пронеслась мимо, срезая верхушки деревьев, и упала в темноту леса. Тайга осветилась в том месте, где она исчезла, свет ее немного угас, но все же был виден еще с большого расстояния.

Атерсамейи спустилась вниз из своего жилища, построенного на двух стволах деревьев, которые она, применив смекалку и силу, уложила параллельно земле, закрепив их на толстых ветках четырех сосен, стоящих на приличном расстоянии друг от друга, так что домик ее находился метрах в пяти над землей и как будто висел в воздухе.

Спустившись вниз, девушка направилась в ту сторону, где виднелось свечение. Черная тень волка, освещаемая пламенем факела, метнулась в чащобу. Чем ближе подходила девушка к месту падения звезды, тем громче билось ее сердце. Странное предчувствие, сладкое и в то же время тревожное, овладело всем ее существом.

На широкой поляне лежал круглый металлический предмет, похожий на огромный выпуклый щит. Вместо заклепок по его краю через равные промежутки горели круглые огоньки размером с крупное воронье яйцо. Вокруг тлела трава, трещал загоревшийся кустарник. Огонь чудом не перекинулся на тайгу, спасло то, что накануне прошел сильный ливень, и все растения и земля были пропитаны влагой.

Девушка остановилась, ошеломленная, ожидая, что сейчас из леса выйдет великан, забросивший в тайгу свой огромный шит.

То, что она увидела, поразило ее еще больше: из-под щита вдруг пошел не то туман, не то дым. Предмет начал подниматься над землей, завис над головой Атерсамейи, потом медленно поплыл в сторону и вверх. Оказавшись над верхушками деревьев, щит выпустил по направлению к земле толстый столб света и со знакомым уже свистом и воем исчез, потерявшись среди ярких ночных звезд. В тот момент, когда щит висел над лесом, девушка заметила, что снизу он такой же выпуклый, как и сверху, словно панцирь мидий, которых она иногда вылавливала в теплой лесной речке.

Убедившись, что трава и кусты не горят, девушка направилась в сторону черного мокрого леса, как вдруг услышала стон, доносившийся с того места, где только что лежал заброшенный великаном щит.

Сердце снова забилось в груди бешено и громко. Атерсамейи, которая провела в одиночестве неизвестно сколько времени, хотела и боялась встречи с людьми.

В центре выгоревшего круга лежал человек в странной одежде. Черная блестящая ткань плотно облегала стройную, немного худую фигуру мужчины. Лет ему было примерно столько же, сколько и Атерсамейи. Кожа рук и лица была ослепительно белого цвета, а вот брови и короткие толстые ресницы, наоборот, чернели, как воронье перо. Гладкий череп блестел лысиной при свете полной яркой луны. Мужчина лежал на спине с закрытыми глазами и протяжно стонал.

Девушка осмотрела его тело и нашла на правом боку большую рваную рану. Одежда в этом месте насквозь пропиталась темной, почти черной кровью.

Сломав несколько крепких молодых берез, Атерсамейи уложила стонавшего на гибкие пушистые ветви и волоком потащила его по скользкой мокрой траве…

Прошло немало дней, пока раненый пошел на поправку, и девушка наконец глянула в его бездонные ослепительно черные глаза. Рана на боку затянулась, но остался некрасивый, серый с синевой шрам на удивительно белой коже. Все это время Атерсамейи поила его настоями из трав и меда, прикладывала к ране подорожник и другие, известные только ей растения.

Как только бледнолицый брюнет глянул в ее глаза, она почувствовала его необыкновенную власть над собой. Языка друг друга они не знали, да этого и не требовалось. Все понимали без слов. Атерсамейи научила Еда (так он называл себя) охотничьим премудростям. Ему нравилось бродить по тайге, и со временем, как и должно было случиться, они стали мужем и женой, а обязанности их разделились. Атерсамейи редко выходила теперь с Едаром на охоту. Едар — звала его девушка, так говорить было легче.

Когда у них было уже двое детей, неожиданно появились разбойники с востока. Их было двое, но Едар справился с ними. Одного он пронзил стрелой, а второй даже не слез с коня, а просто упал, когда Едар выкрикнул непривычные для уха жены слова. Непрошенного гостя не стали убивать, а связали сыромятными ремнями, нарезанными из шкуры медведя. Едар прочитал свои странные заклинания, глядя прямо в глаза непрошенному гостю, и отпустил его, оставив, однако, себе коня и шапку с пришитым сбоку собачьим хвостом. После этого происшествия воины разбойничьего племени переругались между собой, когда делили очередную добычу. Ссора была смертельной — в живых осталось несколько человек, и те разбрелись по тайге, как сумасшедшие, бросаясь на волков и медведей, и глупо погибая от их когтей и зубов.

Так появился род черенгеров. Жившие по соседству племена называли их карахайдарами, что означало, скорее всего — черные гости или черные пришельцы. Род постепенно увеличивался, беря невест из соседних племен. Каждую невесту одобрял или не одобрял лично старый Едар. Мужчин из других народов почему-то не брали. Семья разрослась, но по историческим данным количество всех существовавших черенгеров ни разу не превысило трехсот человек.

Искусством заклинаний в роду владел каждый, кто достигал определенного возраста. Черенгеры лечили многие болезни, с которыми раньше не справлялись даже шаманы, снимали сглаз с невезучих охотников, мирили непримиримых врагов. Я уже говорил, что странное искусство несло соседям не только добро, но и зло. Многие члены черенгерского рода стали пользоваться им в корыстных целях, используя заклинания для приворота или проклятья, а некоторые насылали на соседей безумие или мор. Старый Едар был против такого использования основанного им учения. Когда он умирал, а прожил он, по словам шаманов, триста лет, то позвал самого достойного ученика и передал ему доску, на которой были вырезаны основные символы заклинаний. По сути, если знать что-то главное, которого не разгадал никто, это очень простая система, о ней я расскажу позже, когда объясню, почему сгорела доска, найденная при раскопках в окрестностях Иркутска. Кстати сказать, самым достойным учеником была девушка по имени Ускир, именно о ней знают современные сохранившиеся шаманы.

Умирая, Едар собрал всех владевших искусством заклинаний. Прощаясь с каждым и глядя в глаза, он лишил их тех удивительных знаний, которые сам же и подарил. Видимо, старый карахайдар в конце своего пути понял, что погорячился, раздавая такой страшный дар направо и налево. Единственной хранительницей удивительного учения осталась Ускир. Количество ее учеников не превышало десяти, к тому же она никому не передавала своих знаний полностью, оставляя все под своим контролем. Старые шаманы говорят, что Ускир до сих пор жива, но где она и как ее теперь найти, не знает никто.

Вот такая легенда, друзья. Это то, что касается черенгеров. Теперь, если не устали, я расскажу вам о доске с загадочными иероглифами.

Глава 5

«Бросайте все и уезжайте!» Расшифровка символов. Опять раскопки.

Опять происшествие.

Нельзя узнать человека, не побывав с ним

в особой ситуации. Но что мы знаем о себе,

пока не побываем в такой ситуации?

Каиржан Ильясович нажал кнопку стоявшего на столике электрочайника, медленно разлил густую коричневую заварку по пиалам. После того как, сработав, щелкнула кнопка, добавил кипяток, наполнив каждую пиалу чуть больше чем до половины. По гостиной распространился сильный терпкий аромат, полностью перебив тоже, кстати, очень приятный запах хорошего коньяка.

— Кто хочет молоко, пожалуйста, — предложил профессор, указав на высокий фарфоровый молочник, принадлежавший к тому же дорогому антикварному сервизу, что и остальные чайные приборы на столе.

Снова усевшись удобнее и отхлебнув маленький глоток чая, Каиржан Ильясович начал новую историю, касающуюся интересующей нас темы.

— Над расшифровкой знаков работала группа из трех человек. Стояло жаркое лето. Под лабораторию нам отвели класс природоведения в совхозной школе. Дети на каникулах, в школе тихо и прохладно. Отличное место для работы. Это был совхоз имени Ленина, состоявший из нескольких отделений. Раскопки велись недалеко, километрах в семи- восьми, так что жили мы тоже в школе, оставляя на месте раскопок ночного сторожа. Сторож был местный, за одно ночное дежурство он получал от меня семьдесят копеек. Каждый второй день, никогда не нарушая системы, он напивался и приезжал на дежурство, еле держась в седле. Пару раз мы пытались проконтролировать его и убедились, что он добросовестно несет службу и в любом состоянии не спит на дежурстве.

Через несколько дней группа, занимающаяся изучением доски, получила некоторые результаты. Наша ученая троица пришла к выводу, что все эти знаки не что иное как символы, обозначающие определенные предметы. Всего насчитали восемнадцать символов, три строки по шесть символов в каждой. Ни один из них не повторялся дважды. Не буду утомлять вас научными терминами и пересказывать содержание диссертаций известных историков, к которым пришлось обращаться. Скажу только, что, перелопатив кучу трудов, анализируя и сопоставляя все известное до сих пор плюс то, что удалось найти в институтах и библиотеках Иркутска, разобрались, наконец, в значении всех символов, кроме трех.

Каиржан Ильясович встал и подошел к одному из книжных шкафов, полки которого гнулись, не выдерживая такого обилия информации. Он долго перекладывал книги с места на место, постоянно приговаривая: «Где же она прячется?». В конце концов, отыскал нужную книгу и, довольный собой, уселся на прежнее место. Посмотрев в оглавление и пробубнив что-то непонятное, он положил раскрытую книгу перед гостями.

Левая страница была занята текстом, а на правой в три строки были напечатаны рисунки символов, именно тех, что приходилось видеть Олегу на дальневосточных надгробиях и на доске, которую нашли в дачном домике Сергея Тимофеевича.

Ниже, под символами, так же в три строки, шла расшифровка. Выглядело это примерно так:

ПТИЦА — ОГОНЬ — ПУСТОТА — ГЛАЗ — ? — КОШКА (ТИГР)

ДЕРЕВО — ВОДА — НОГА — ? — КАМЕНЬ — ?

ЧЕЛОВЕК — ЗЕМЛЯ — РУКА — ЛУНА — РЕБЕНОК — СОЛНЦЕ

Три вопросительных знака означали неразгаданные символы. Конечно, Олег с Тимофеичем бросились делать свои предположения по поводу этих знаков, но старый историк засмеялся и предложил дослушать историю.

— Понимаете, друзья, все имеет какую-то закономерность, особенно в вопросах письменности, с вопросительными знаками этого никак не получалось. Два человека сдались, сославшись на то, что не хватает информации и предложили оставить эту затею до возвращения на большую землю. Один, самый настырный, продолжал работать.

И вот, как-то вечером, когда все готовились отдаться во власть Морфея, ко мне заглянул Гурген и предложил пройти с ним в кабинет природоведения. Черные жесткие волосы были взъерошены, глаза горели, зрачки расширены, словно он чего-то сильно испугался. Армянская кровь кипела, он явно был перевозбужден, и даже усы его торчали, как наэлектризованные.

— Каиржан Ильясович, посмотрите на доску, долго и очень внимательно, — обратился он ко мне с довольно странной просьбой.

— Да наизусть уже помню каждую трещинку, — ответил я и уставился на надоевшие резные символы.

— Видите? — спросил он меня.

— Что видеть надо? — я начал раздражаться.

— Видите что-нибудь необычное?

Ничего необычного я не видел. Та же доска, те же знаки.

— Попробуйте сосредоточиться на этом, этом и этом. И еще один — четвертый, — Гурген указал мне каждый знак пальцем. Это было невероятно сложно. Все знаки попадали в поле зрения. Максимум удавалось выделить два, и то стоящие рядом и в одной строке. Вы когда-нибудь видели стереокартинки, где так же надо увидеть что-то, спрятанное внутри каких-то повторяющихся рисунков? Мне стало интересно, я старался, и на какое-то мгновение все остальные знаки расплылись и почти исчезли. И вдруг я увидел! Совсем недолго, может быть, долю секунды: место раскопок, и сторож смотрит на меня обезумевшими глазами. Я даже не успел понять — видел я это или картинка сверкнула в моем мозгу. Наверное, у меня в тот момент был такой же перепуганный вид, как и у Гургена, потому что он сразу сказал:

— Вот и я думаю, причем тут сторож?

— Невероятно! А ты пробовал с другими символами?

— Пробовал, но получилось только с этими.

— И что, каждый раз видел нашего «систематически непьющего»?

— Да. Мне кажется, что и он меня видел.

Я сам попытался сосредоточиться на других знаках, но ничего не получалось. Тогда я еще раз «заглянул к сторожу». Увидев меня, он поднял двустволку и выстрелил. Все это произошло так же быстро, как и в первый раз, но, к своему неописуемому удивлению, мы с Гургеном услышали, как где-то далеко за селом прогремел выстрел. Через некоторое время еще один. Мы решили не относиться к этому совпадению серьезно. Для людей, привыкших все подвергать анализу, это было слишком похоже на мальчишеские восторги.

Однако, ничего не объясняя другим, мы с Гургеном сели на ГАЗ «полста второй», бывший в распоряжении группы, и отправились к месту раскопок.

Проехав километра четыре, вдруг увидели всадника, скачущего нам навстречу. Это был ночной сторож.

— Все, я увольняюсь! — закричал он, осаживая хрипящего взмыленного коня. Конь встал на дыбы. Сторож, на голове которого была много повидавшая на своем веку фетровая шляпа, натянул поводья одной рукой, держа в другой ружье стволами вверх, как персонаж Майна Рида.

— Что случилось?!

— Бросайте свои раскопки и уезжайте!- ответил ковбой и, дав коню пятками под бока, направил его в сторону центральной усадьбы.

— Э-э-э! Ты не имеешь права бросать охраняемый объект! — попытался я воззвать к его совести или страху перед ответственностью.

— Пошел ты на … со своим объектом! — неожиданно грубо ответил всегда вежливый сторож и пустил коня в галоп.

Несколько дней мы не могли добиться от «бессовестно бросившего ответственный участок» ни единого слова. Приходилось по очереди дежурить «в ночном». Дня через четыре после известных событий в сторожа нанялся молодой парнишка, недавно демобилизовавшийся из морфлота. Высокий, рыжий, широкоплечий, он выглядел и вел себя так, что о нем можно было сказать: «ему сам черт не брат». Спиртными напитками он интересовался в меру, оснований для переживания, что и этот допьется «до чертиков» не было.

Все эти дни я ощущал непонятное чувство вины за то, что произошло с прежним сторожем, кстати, я до сих пор не назвал его имени. Его мы и не знали, все звали его просто Пузырь, хотя по комплекции ему скорее подошло бы прозвище Лом, так как был он худ и узкоплеч, но, несмотря на это, очень жилист и силен. Теперь, конечно, я понимаю, что под словом «пузырь» подразумевалась мера жидкости, равная половине литра. Гурген ходил мрачный, мучимый теми же чувствами, что и я. В конце концов я поговорил с ним на эту тему, и он признался, что это действительно так. Теперь тем более надо было разговорить бывшего сторожа, чтобы убедиться, что мы тут ни при чем, а во всем виновата его любовь к горячительным напиткам. Тогда мы пошли на хитрость, если не сказать на подлость, и решили использовать эту самую любовь в корыстных целях…

Выпито было уже достаточно, чтобы говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Обладая иммунитетом по части «употребления», допрашиваемый казался трезвее нас и, когда мы с Гургеном начали икать и все чаще произносить «пропускаю», он в очередной раз сказал: «А я выпью», — и, выпив, добавил:

— Знаю, чего вы хотите. Ладно, только, чур — никому. Будут потом говорить, что у Пузыря «белочка» была. Хоп? — спросил он и для юридического скрепления договора протянул руку.

— Хоп! — подтвердили мы, по очереди пожали крепкую деревянную ладонь и приготовились слушать исповедь.

— Да, признаюсь, в ту ночь я был выпивши, но как всегда, в определенной мере — никогда не превышаю, — с вызовом сказал он, а потом спокойней продолжил: — Я сидел под навесом, курил «Астру» и читал «Капитал» Маркса, третий том. Первый давно прочитал, а второго в нашей библиотеке нет. Кстати, у вас есть? Понятно… Сидел, значит, читал и курил…

Видимо, вспомнив о том, как аппетитно он тогда курил, сторож-дезертир достал из пачки сигарету без фильтра и принялся разминать ее, катая между большим и указательным пальцами. Когда закончился ритуал, Пузырь чиркнул спичкой, подкурил и выпустил облако тяжелого сырого дыма. До этого мне никогда не приходилось близко общаться с этим человеком, кроме как по необходимости, перекинувшись парой слов. Конечно, я был не совсем трезв, но для меня стало удивительным открытием, как правильно строит свою речь человек, которого я считал малограмотным и неинтересным.

— Шайтан пасся неподалеку, громко щипля траву. Я никогда его не привязываю. Золото, не конь! Никогда не уйдет. Преданный как собака. Вдруг он громко захрапел и сразу же тревожно заржал — испугался чего-то. Я решил, что он почуял волка, встал и направился к нему. Керосиновая лампа слабо освещала окрестности. Шайтан стоял, навострив уши, и смотрел в сторону котлована, где велись раскопки. Я обернулся и увидел старую шаманку, которая грозила мне пальцем. Ночь была темная и пасмурная — после долгой жары собирался дождь. Свет лампы по-особенному освещал жуткую картину, представившуюся взору. На костлявой фигуре висели потрепанные временем лохмотья с полосками меха, а ноги были обуты в такие же старые унты из оленьих шкур. Откуда могла взяться здесь эта ведьма? Я знал, что поблизости нет ни одного стойбища.

— Эй, чего тебе?!- крикнул я и для храбрости потянулся к двустволке. Я только на мгновение отвел взгляд, чтобы взять ружье, но за это мгновение старая шаманка исчезла, словно ее и не было. «Померещилось», — подумал я, но на всякий случай привязал Шайтана к столбу навеса. В первый раз я не очень испугался. Почему в первый? Да потому, что через некоторое время конь снова испуганно захрапел и так дернул столб, что брезентовый полог затрепетал над моей головой. Снова появилась ужасная старуха, но теперь так близко, что, наверное, моя шляпа поднялась вместе со вставшими дыбом волосами. Я увидел ее морщинистое желтое лицо с выбившимися из-под шапки седыми волосами и густыми, непривычно черными для ее возраста, бровями. Глаза тоже были настолько черны, что мне показалось, будто на меня смотрят пустые глазницы.

Не буду врать, я закричал, да таким голосом, что Шайтан снова рванул привязь, теперь испугавшись моего крика. Вот тут произошло самое странное: шаманка исчезла прямо на глазах. Просто — раз и все! Как будто выключили телевизор.

Теперь я не выпускал ружья из рук. Долго сидел, оглядываясь по сторонам, стараясь угадать, с какой стороны ожидать ее нового появления. Когда уже начал успокаиваться и решил, что память устраивает дурацкие шутки (мне доводилось однажды видеть настоящего шамана), как она снова «включилась» и, конечно, с неожиданной стороны. На этот раз — исчезла сразу, просто издеваясь надо мной. Последний раз я угадал ее появление и, не стерпев, выстрелил. Из-за дыма шаманки не было видно, но я выстрелил еще раз. Когда дым рассеялся, решил подойти к тому месту, где только что стояла старая насмешница. Конечно, я не нашел ее ни живой, ни мертвой.

Шайтан бился на привязи, как сумасшедший. Если бы я был трезв в ту ночь, то как сумасшедший бился бы сейчас я, но не на привязи, а в смирительной рубашке.

Терпению моему наступил предел. Торопясь, дрожащими руками, я отвязал коня и поскакал прочь с проклятого места. Потом встретил вас. Вот такая история… Да, важно это или нет — в ту ночь я нарушил устоявшуюся систему и, приехав домой, напился до полного беспамятства. Прошу это учесть для будущих поколений: если бы не антистрессовое лекарство для внутреннего употребления, разговаривал бы я сейчас с совсем другими профессорами… А теперь, товарищи ученые, ответьте мне, пожалуйста, с высоты своих степеней, как все это можно объяснить? — припер нас вопросом к стенке сторож, переживший жуткое приключение.

Все совпадало. И количество проб, проведенных над доской с иероглифами, и выстрелы. Но признаться в том, что весь спектакль, хоть и неумышленно, был устроен нами, мы не могли. Во-первых, сначала надо было самим разобраться во всем и понять, как это произошло. Во-вторых, какова могла быть реакция совершенно неподготовленного человека? Где гарантии, что после наших объяснений он действительно не окажется в психиатрической клинике? Одним словом, мы соврали, списав все на усталость, и даже привели несколько примеров подобного рода. Пузырь хотел услышать именно такой ответ и сказал, что будет «отдыхать» еще два дня, а потом снова вернется к своей испытанной системе.

Глава 6

Неразгаданные символы. «У меня получилось, но не так».

Проклятье черной доски.

Иногда случаются события,

способные в одночасье изменить нас

и наше представление об устройстве

окружающего мира.

Новый сторож, кроме того, что охранял участок, часто помогал на раскопках. Его очень интересовала наша работа, и каждому из нас пришлось ответить не на один заданный им вопрос. Он проявлял удивительный интерес к истории, и не только родного края, но и мировой. Экспедиции приходилось постоянно быть наготове, как на экзаменах, никто не знал, что он может спросить в очередной раз. Со временем мы так привыкли к Захару, что даже скучали, когда его вдруг не оказывалось на месте. Парнишка стал внештатным сотрудником экспедиции, и я даже прибавил к его жалованью тридцать копеек. Теперь он получал за каждое дежурство чистый рубль. Он с лихвой отрабатывал свои копейки, а если быть до конца честным, даже перерабатывал. Получилось так, что он почти перестал ездить домой и просто жил на раскопках. Семья у Захара была, что называется, неполная — он и мать. Матери было не до него, она или спала после дойки или пропадала на ферме. Особых развлечений для молодежи в совхозе не было — один раз в неделю кино в клубе да танцы по воскресеньям. Была у Захара подружка, Светка. Девчонка неизвестной породы. Отца и матери у нее не не было, вырастила ее и воспитала бабка. Как мы поняли из рассказа Захара, ее мать — не то татарка, не то чувашка, а отец — удэгеец. Мать умерла от водки еще в молодости, когда дочери было три года, а отец не ужился в совхозе и ушел к своим, в тайгу. Говорили, что он погиб в неравной схватке с большим бурым медведем.

Светка все чаще стала появляться на раскопках, так что, в конце концов, мы обрели еще и кухарку. Интересная это была пара. Захар здоровый, рыжий. Никогда толком не загорал, кожа его только краснела и покрывалась множеством конопушек. Однако в нем чувствовалась не только физическая, но и внутренняя сила, которая делала его особенно обаятельным. К тому же это был очень неглупый, начитанный и воспитанный молодой человек. Светка маленькая, хрупкая девочка. И так смуглая кожа от загара становилась просто шоколадной. Необычной красоты лицо всегда светилось доброй искренней улыбкой. Темно-карие глаза с вздернутыми наружными уголками делали ее похожей на индейскую скво. «Перлов» она не выдавала и читать, наверное, не любила. Глядя на нее, приходило на ум выражение «красивая глупышка», хотя к тому моменту я стал осторожней в скоропалительных оценках в отношении малознакомых людей.

Гурген продолжал работать над разгадкой тайны черной доски. Теперь он занимался этим в неурочное время. После неприятностей, случившихся с Пузырем, мы условились: с теми четырьмя символами больше не экспериментировать. Да, я совсем забыл вам сказать — нашего первого сторожа все же увезли в клинику с диагнозом «белая горячка». Я добивался от Гургена признания, но он клятвенно заверил меня, что не трогал известных символов. Позже я узнал, что он обманул меня или это вышло у него случайно.

Как-то, когда лил сильный дождь и мы отсиживались в школе, Гурген позвал меня в кабинет природоведения.

— Я понял принцип прочитывания заклинаний, — уверенно объявил он. — Не хватает только трех символов. Если бы я знал их, то стал бы самым великим шаманом, — как-то странно добавил он. Мне даже показалось, что он говорит серьезно.

— Все очень просто, — продолжал Гурген. Так же, как из слов строится предложение, так и здесь составляются заклинания из различных комбинаций символов. Каждый символ в зависимости от комбинации имеет разное значение. Вот, например, три символа в таком порядке: птица — огонь — дерево. Птица в данном случае означает движение, так как она стоит перед двумя неодушевленными, огонь это — огонь, а дерево — дерево. Получается движущийся огонь, то есть горящее дерево. Теперь переставим птицу в конец ряда: огонь-дерево-птица. Два неодушевленных понятия дают новое: огонь и дерево — сгоревшее дерево, то есть зола, черная зола. А птица остается птицей, так как она стоит за изменившимся понятием. У нас получилось: черная птица, то есть ворон. Теперь, немного поразмыслив, вы сами можете составить такое заклинание: ворон взлетел с горящего дерева. Или наоборот, тот же ворон сел на то же самое дерево. Все зависит от расстановки одушевленных и неодушевленных предметов…

Гурген долго еще объяснял принцип построения заклинаний, а я думал о том, как по своей сути похожи молитва перед иконой и заклинание с помощью символов. Слова молитвы складываются в предложения, образующие просьбу, призыв к действию, а здесь, с доски, сразу считываются готовые образы и события, существующие и происходящие в настоящем времени. Нужно только правильно скомбинировать символы, так же, как буквы для построения слова. Это почти как китайские или японские иероглифы, означающие целое понятие, только гораздо проще, и существует огромное количество вариантов при таком малом запасе знаков.

Я очнулся от своих мыслей, почувствовав тревожные нотки в голосе говорившего:

— …с этим все ясно, но вот о чем говорят эти заклинания и как направить их, куда надо, — понять невозможно. Понимания можно добиться только опытным путем. Но наш опыт уже довел человека до психушки. Я надеюсь, вы помните, что в тот раз мы пользовались этим неизвестным символом? — указал Гурген на знак в первом верхнем ряду. — А как поведут себя другие? Может, будет что-то созидательное, а может…

Была опасность, что разговор наш никогда не закончится и мы умрем от истощения, если нас не остановят. Пора было на обед, но я никак не мог дождаться паузы, чтобы деликатно прервать обсуждение. Даже не обсуждение, а монолог, лившийся бурным потоком. Несколько раз, когда улавливал минимальный разрыв в бесконечном течении слов, я открывал рот, издавал какой-либо звук, но эту хрупкую плотину тут же сносило новой волной, и речь Гургена лилась дальше. Иногда приходится на себе ощущать издержки воспитания, но когда наступает предел терпению… В конце концов я не выдержал и крикнул:

— Стоп! Предлагаю обсудить это позже. Главное — никаких экспериментов с символами, пока не поймем значения неизвестных. Договорились? — потребовал я обещания.

— Разумеется, — ответил Гурген, и мы отправились есть обед, приготовленный Светкой.

Работа подходила к концу, оставалось несколько дней командировки. Был проделан огромный труд, все были довольны. Я отправил Захара в Иркутск за билетами на поезд, доверив ему приличную сумму денег. Мы решили взять его с собой и помочь с поступлением в институт на исторический факультет. Светка, узнав, что Захар собирается в Казахстан, ходила непривычно мрачная и неулыбчивая. Часто приходилось наблюдать, как эта неразлучная парочка, уединившись в каком-нибудь тихом уголке, шепчется о чем-то. Даже со стороны было понятно, что Захар убеждает свою подружку, а та упрекает его, надув губы.

За два дня до отъезда ко мне пришел взъерошенный Захар и сообщил, что девушка пропала. Никто не видел ее со вчерашнего дня, включая Светкину бабку. Конечно, это заметила и вся наша группа, так как уже второй день мы питались одними консервами. Я-то думал, что это месть за то, что мы сманили ее жениха. Родни, кроме бабки, у Светки в совхозе не было, подружки также не предполагали, куда она могла подеваться.

После того как подключился участковый, нашелся свидетель, который видел, как девчонка ехала на велосипеде по направлению к лесу. «Может быть, обидевшись, Светка решила уйти в тайгу и разыскать родственников по отцовской линии?» — предположил Захар. Парень признался, что у нее давно была мечта найти кого-нибудь из родных.

Собрали поисковую группу из двадцати с лишним человек, но долго искать не пришлось. Кто-то увидел ее, как только мы вошли в мрачные заросли густого смешанного леса. Девушка висела на березе, словно став выше ростом.

Невозможно описать состояние Захара. Он полностью ушел в себя, ничего и никого вокруг не замечал и, если бы рядом разорвалась бомба, то и тогда, наверное, не шевельнулся и продолжал сидеть на кровати.

Накануне отъезда случилось сразу несколько странных событий. Сначала я увидел Гургена, который шел куда-то с Захаром по совхозной улице. Было очень темно, но мне показалось, что у нашего ученого в руках был тяжелый сверток, по форме напоминающий дипломат. Часа через три я услышал крики, доносившиеся из кабинета природоведения. Прибежав на шум, я сначала ничего не понял: помещение было наполнено дымом, а на полу боролись несколько человек, выкрикивая непонятные реплики. Я, конечно, узнал голос Гургена и остальных сотрудников, но в чем причина возни — было непонятно.

— Нет! Нет! — кричал исследователь черной доски. — Я не этого хотел! У меня получилось! Но не так! Не так!

Когда я открыл окно и дым вытянуло сквозняком, то увидел без¬умные глаза Гургена, которого все-таки скрутили. Конец веревки тянулся по полу, а на шее ученого была петля. Рядом лежали угли сгоревшей доски. Я счел состояние товарища крайне опасным и решил не задавать пока никаких вопросов. Но ему так и не стало лучше, пришлось до утра держать связанным.

Утром пришел участковый и сообщил еще одну новость: пропал Захар. Следующим известием было то, что могила, в которой похоронили Светлану, разрыта и гроб пуст, а пастух, рано утром выгонявший стадо на пастбище, якобы видел, как наш сторож с какой-то девушкой, похожей на покойную, шел от кладбища по направлению к лесу.

Билеты пропали, Гургена увезли туда же, куда уехал Пузырь, доска сгорела, Захара не нашли и тела покойной тоже. Вот такой был финал нашей командировки.

С разбирательствами нас продержали в совхозе еще четыре дня, потом разрешили ехать, предупредив, что могут вызвать свидетелями. Только свидетелями чего, до сих пор никто так и не понял.

— А что с Гургеном? — поинтересовался Сергей Тимофеевич.

— Я ездил к нему один раз, когда он еще лежал в больнице. Состояние его стало намного лучше, но он не стал долго со мной разговаривать и просил больше не появляться. Не вдаваясь в подробности, он сообщил, что Пузырь окончательно свихнулся в результате того, что он тайно продолжал искать значение неизвестных символов что называется, опытным путем. Светка наложила на себя руки также благодаря экспериментам.

— А поднял ее из могилы тоже ты? — задал я главный вопрос.

— Нет. Это сделала Ускир.

— Ускир?! — моему удивлению не было предела.

— Да, я общался с ней при помощи символов. Больше я ничего не скажу. Эта доска — проклятье черенгеров, поэтому я сжег ее.

— А ты не боишься, что я расскажу все, что услышал от тебя?

— Шутишь? — спросил Гурген. — Тоже хочешь подлечиться? — ухмыльнулся он и, не прощаясь, ушел в палату. Недавно я узнал, что он уехал в Ереван, но научной работой больше не занимается, открыл сапожную мастерскую.

Старый историк закончил свой рассказ и замолчал. От нахлынувших воспоминаний он на какое-то время сделался хмурым и печальным, но быстро пришел в себя и снова начал шутить и улыбаться. Веселое расположение духа и доброе отношение к людям, видимо, были его натурой. Так же шутя и улыбаясь, он сказал, обращаясь к нам:

— Вот что, друзья мои, я сказал вам все, что знал. А доску я советую бросить в камин и посмотреть, как она будет гореть. Если нет, то прошу простить меня, но вам придется забрать ее. Значение символов я переписывать не дам, — профессор захлопнул книгу. — Если хотите погубить себя или кого-нибудь, то без моей помощи.

— А что же мне делать, как избавиться от назойливой старухи?! — спросил Олег. Нотки отчаяния слышались в его голосе.

— Колдовство, заклинания — не моя область, еще раз прошу извинить меня. Возникает естественный вопрос: если я не знаю, что делать, то зачем позвал вас? Отвечаю — все, что я рассказал, можно использовать для поиска выхода. Я, в свою очередь, обещаю, что тоже буду думать над этим вопросом и, если появятся какие-либо мысли, то обязательно сообщу.

Это была точка с запятой. На сегодня разговор был закончен. Посидев еще немного для приличия, стали прощаться.

— А доску советую уничтожить, — сказал на прощанье Каиржан Ильясович, указав на сверток в руках Олега, — не время еще людям обладать такими знаниями.

— Я чувствую, что моя миссия в этом деле тоже закончена, — сказал Сергей Тимофеевич, когда они вышли на улицу. — Наверное, я ничем больше не смогу помочь тебе. Я и так сделал слишком много. Меня втянули в эту историю против моей воли, я понимаю: я был нужен…- Профессор как будто оправдывался, в то же время укорял Олега в том, что нарушилось спокойное течение его жизни. Сначала ему было интересно участвовать в приключении, почувствовать себя моложе, но потом, когда понял, что все гораздо серьезней и потребует больших затрат физических и моральных сил, он заскучал, захотел домой — к спокойной размеренной жизни, к своим грядкам и книгам. Одно дело — представлять себя суперменом, и совсем другое — что-то для такого звания делать. Профессор был уверен, что сделал все, чего хотела от него колдунья, и его оставили в покое.

Олег испытывал растерянность и страх. Уж если люди, повидавшие столько и столько знающие о таких необычных вещах, пасуют, что же делать ему? А ведь он так надеялся! «Что же делать?! Что делать?!» — думал Олег, поблагодарив Тимофеича, который, к его удивлению, сел за руль внедорожника Land kruiser, стоявшего как раз рядом с его «девяносто девятой».

Бесшумно опустилось боковое стекло джипа. Сергей Тимофеевич махнул рукой, будто поманив к себе, и сказал:

— Уничтожь доску, Олег. И, пока молод, побудь материалистом и скептиком — поживи легко! Желаю удачи, если что — звони.

Джип резво, с разворотом, сдал назад, и Тимофеич, словно герой сновидения, навсегда исчез из жизни Олега.

«А может, ничего другого тоже не было, как и профессора-историка?» — с облегчением подумал Олег, но, глянув на черную доску, лежавшую рядом на сиденье, снова вернулся в прежнее тревожное состояние.

«Что же делать, что делать?» — думал Олег. Его мысли прервал звонок мобильника — звонил Герман.

— Как дела, старик? Что новенького, встречался с академиком? — поинтересовался он.

— Встречался. Нового много узнал, но под финал деды просто от меня отказались, и все.

— Как?! И Тимофеич?!- не поверил Герман.

— Я так понял, что он свое выполнил и «уволился».

— Я правильно понимаю: он сделал все, чтобы его больше не трогали, и умыл руки?

— Не осуждай — такие игры ему уже не по возрасту, он хочет спокойно дожить свой век.

— Я и не осуждаю. Ты мне главное скажи: что делать, объяснили?

— Нет, они сами не знают.

— Нормально… И что все-таки делать?

— Сегодня — спать, а завтра будет видно.

— Хорошо, предлагаю завтра встретиться у меня. Танюха с Андрюшкой в гости к моим уехали. Можно будет спокойно все обсудить, да и пива попьем. Талгат и Вольдемар тоже будут. Как говорил один известный товарищ — «Короче, в восемнадцать нуль-нуль, жду».