5.

Доезжаем в тишине. Оказывается, Воронцов проживает в тихом спальном районе, квартира располагается на третьем этаже старенькой хрущевки.

В полном молчании философ останавливается перед подъездом, выходит из машины, открывает дверцу с моей стороны и помогает выйти. Он — сама галантность, даже не возражает против моего недовольного пыхтения — мол, бурчи сколько душе угодно, но я все равно все сделаю так, как считаю необходимым.

С одной стороны такая манера поведения раздражает, но с другой… Да ладно, уверенные, пусть даже и в таких мелочах мужчины, всегда располагают к себе. Олежка, например, точно знает, чего хочет, и как баран идет к цели. Похвально.

Только сейчас обращаю внимание, что в его распоряжении серая «Мазда», значит, в средствах не смущается. Занятный факт, учитывая, что работает он преподавателем, а наша страна, к сожалению, не особо ценит работников системы образования.

Тишину между нами ничего не нарушает, даже звуки шагов Олега в темном подъезде кажутся чем-то вроде необходимой части почти идиллического безмолвия.

Тук-тук-тук.

По пути встречаем выходящую из противоположной квартиры соседку, которая приветливо улыбается и спрашивает у моего преподавателя:

— Что, Олеженька, наконец, жениться решил? — она выглядит так, будто вот-вот сошла со страниц модного журнала — ухоженное лицо, туфли на высоких каблуках, красивое платье. Возраст угадывается только по немного покровительской манере общения.

Он вздыхает и натянуто произносит:

— Галина Александровна…

Женщина, которую сложно даже мысленно называть Галиной Александровной, устало вздыхает:

— Хорошо, не буду, — и осматривает меня цепким взглядом с ног до головы.

Хмыкнув, она машет рукой на прощание и уходит прочь, постукивая каблуками.

Олег безуспешно пытается найти в своих карманах ключи. Очевидно, что ноша в лице тела на руках мешает это сделать, но он почему-то не пытается поставить меня на пол, хотя это бы и облегчило задачу. Неужели Воронцову просто-напросто нравится держать меня на руках?

— Черт, где же эти долбанные ключи? — шипит сквозь зубы, в третий или даже в четвертый раз проверяя карман куртки.

— Поставь меня и поищи, — резонно заявляю и даже делаю попытку выбраться самостоятельно.

Игра в провокацию. Безобидный флирт, способный как-то приглушить боль? Осталось только не нырнуть в омут с головой в новые приключения, которые явно не принесут ничего хорошего.

Олег задорно улыбается и все же достает из внутреннего кармана пиджака связку. Должно быть, он гораздо сильнее, чем кажется с первого взгляда.

— Котова, даже не мечтай так просто избавиться от меня, — весело произносит и заносит в квартиру.

<center>***</center>

Ярослав не звонит, не приходит и даже не пишет. Он счастлив и в этом своем счастье не думает ни о ком, кроме себя. Эгоизм? Пожалуй, да. Но стану ли упрекать за такое? Нет, конечно.

Собираю по осколкам себя, ищу то, что поможет в этом нелегком деле, пытаюсь выжечь полностью неоспоримую боль, которую приносит даже мысль о Яре. Мне нет места в его мире, и пусть он погибает хоть трижды, больше не буду жить ради него в ущерб себя.

И все же нет. Не смогу причинить боль. Не стану им. Не буду крушить его хрупкое счастье. Или буду?

Просыпаюсь посреди ночи. Постельное белье пахнет свежестью и дорогим порошком, хочется укутаться в этот запах… Как будто он может начать всё заново, как будто в нем волшебный эликсир «Забудь свою несчастную любовь N 9». Как это часто бывает, после резкого пробуждения быстро-бешено колотится сердце и трудно дышать. А еще странное непонимание того, где ты находишься — дома, в гостях или в параллельной вселенной?

Олег спит на диване в той же комнате. Должно быть, все еще боится, что покончу со всеми проблемами самым радикальным способом.

Глупенький, но занятный.

Если бы я создавала идеальный мир, то запретила бы неразделенную любовь — она годится лишь на стихи и книги. Ей можно покорить сердца миллионов слушателей, заставить плакать и сопереживать тебе, позволить прикоснуться к чистой, как горный хрусталь, боли. Она прекрасна в своем безусловном трагизме, в своей безысходной предрешенности, в своей дивной обреченности. Она способна лишь на разрушение, которое часто граничит с безумием. Она слепа, нема и уж, конечно, глуха. Ей абсолютно плевать на наши слова, действия и мысли. Она как снежная лавина, под которую тебе не повезло попасть.

И этой любви нет места в моем сердце, вот только избавиться от нее сейчас практически невозможно. Знаю точно, что должна все сказать Яру, и что именно это станет тем маленьким первым шажком к спасению, вот только сделать подобное очень сложно. Не нужно быть гением, чтобы понять, что такое признание сделает ему больно, а это именно то, чего бы хотелось избежать.

Вот только.

Сейчас пришло время выбирать между собой и им, и я впервые за год сделаю правильный выбор. Ярослав потерпит, переживет — все же с любимой девушкой, он счастлив, и в его жизни все хорошо. Он сможет не разрушить себя.

Олег не спит — только притворяется. Вот сейчас вижу, как он повернул голову и задумчиво смотрит в мою сторону. В комнате горит один маленький ночник родом из детства, а еще из окна ярко светит полная Луна. Этого достаточного, чтобы заметить блеск в глазах философа. Воронцов слишком высокий для этого нелепого дивана, но он не жалуется, не пытается лечь рядом на довольно большую кровать — смиренно лежит под тонким одеялом и смотрит. На мне его футболка, которая пахнет все той же свежестью и все тем же порошком, а еще дурацким ощущением, что не все потеряно. Никогда бы не подумала, что когда-то буду спать в кровати преподавателя. Прав был Александров, говоря, что я сплю с преподом. Грустно улыбаюсь.

— Олег Николаевич, можно вопрос? —

Он поворачивается ко мне и приподнимается на локте, на лице веселая улыбка, но вот глаза грустные:

— Как ругаться, так «Воронцов, мать твою», а как вопрос, так сразу «Олег Николаевич»?

Упрек резонный, от чего и стыдно. Зря на него накричала, все же этот человек для меня, кажется, не хочет ничего плохого. Резкие и слишком прямые слова могут кого-то задеть, а я часто забываю об этой крошечной детали. Не хочу, чтобы ему было больно.

— Простите, — крякаю.

Теперь смешинки добрались и до глаз — Олег явно сделал это ради того, чтобы развеселиться.

— Ничего, Алиса, мне даже понравилось, как-то необычно и очень возбуждает, — добавляет в голос мурчащие нотки.

Краснею еще сильнее, хотя казалось бы…

— Извините, — только и могу ответить.

Он мгновенно становится серьезным. На красивом лице преподавателя нет ни тени веселья, теперь он — само внимание. Олег даже встает с дивана и подходит ко мне, и нависая, давит и одновременно притягивает взгляд. Он очень красив, вот только эта вся красота не для меня — не заслуживаю. Я не заслуживаю ничего, кроме того, что уже имею — боль, печаль и разруху.

Горло пересыхает.

Приходится запрокидывать голову, чтобы смотреть в его глаза цвета шоколада и хоть как-то создать иллюзию того, что в этой схватке возможно победить.

Олег не выдерживает и мягко пытается подтолкнуть к вопросу, который я сама еще так сильно хотела задать минуту назад. Кажется, что это было вечность назад — тогда, когда способность говорить не пропала.

«Этот человек не для тебя! Ты не знаешь его. Что ему вообще надо?».

Стряхиваю наваждение. Это ничего не значит, просто он взрослый, привлекательный мужчина, а я не привыкла ни к какому вниманию со стороны противоположного пола. Нормальная реакция организма, и в этом нет ничего постыдного. Еще неизвестно, что бы со мной произошло, если бы на месте Олега сейчас был Яр… Он не такой крупный, но выше, а еще у него… Нет, и его тоже не будет в твоей жизни.

— Просто спроси то, что хотела, — между его бровями морщинка.

Завороженно киваю.

— Почему вы мне помогаете?

А ведь хотела спросить совсем другое, но именно этот вопрос крутиться в голове и выбивает все остальные мысли прочь. Какие причины? Зачем?

Олег молча смотрит на меня минуту или две и, кажется, решается на что-то. И когда он, наконец, перестает хмуриться, я начинаю отчетливо понимать, что через несколько секунд услышу правдивый ответ. И хотя в этом нет никаких гарантий, такая уверенность почему-то твердо засела у меня в голове.

Олег садится на кровать, теперь наши лица практически на одном уровне, и больше не приходится запрокидывать голову. Сейчас он не нависает и не давит, просто мягко следит за каждым моим выражением лица.

— Я люблю тебя так сильно, что иногда кажется, что это неправда. И именно поэтому ненавижу твоего Ярослава.

От удивления некоторое время не могу найти слов. Он меня любит? Но как? Почему? Мну футболку Олега, рассматривая все, что угодно, но только не его лицо.

— Но как? Ты ведь меня даже не знаешь, — решаюсь поднять глаза, чтобы встретится с болью, которую вижу в зеркале каждый день.

Олег грустно улыбается и протягивает руку к моему лицу. Его большая теплая ладонь ложится мне на щеку, и в этом жесте есть что-то настолько сокровенное, что становится неловко.

— Глупая девочка. А семинары, лекции? Я полгода наблюдал за тобой. За тем, как ты светишься, как притягиваешь к себе людей, и как они восхищаются тобой. Ты этого не замечаешь, конечно. Я полюбил не сразу, окончательно это произошло в тот день, когда я оставил тебя после пары. Ты была такая неживая, сломанная и серая, и это все принесло осознание того, что больше всего на свете хочу снова увидеть твою улыбку и этот волшебный огонек…

Олег не убирает свою ладонь, теперь она жжет. Становится душно и дурно. Это не может быть правдой, нет!

Сломанная кукла.

Слезы по щекам.

— Я не хочу стать причиной твоей боли. Отпусти меня.

Он улыбается, и в этой улыбке нет ожидаемой грусти или печали, в ней только бесконечная нежность и еще кое-что.

— Нет, я это сделаю только тогда, когда ты будешь счастлива, и если ты в тот момент пожелаешь, что бы я ушел, я уйду. И запомни, девочка, ты не сможешь мне причинить большей боли, чем сейчас, когда ты так несчастна. Поверь мне, я сделаю все, только бы спасти тебя, даже если ты этого не хочешь.

— Вы же понимаете, что я люблю его?

Но и это не выводит его из себя, только заставляет улыбнуться еще раз. Он почему-то уверен в том, что сможет помочь мне. Самоуверенный болван.

— А я люблю тебя. Видишь, как все просто.

Все действительно слишком просто — как в какой-то чертовой трагикомедии, но только там можно узнать исход всего заранее. В этих всех историях уже есть конец, и читатель всегда может открыть последнюю страницу и посмотреть на то, что случится в конце. Вот только жизнь — это не книга, и тут нет заранее предрешенного эпилога, и заглянуть туда уж точно невозможно.

— Но что мне делать? — удивление, страх и печаль слились в одно чувство.

Олег не пытается приблизиться и воспользоваться ситуацией.

— Если он счастлив, отпусти. А теперь спать, — он встает и уходит на балкон, оставляя меня наедине со своими размышлениями.

Олег возвращается через минут двадцать, подходит ко мне, гладит по голове и наконец-то ложиться. Но этого всего я уже не замечаю, так как в тот момент пребываю в состоянии глубокого сна.