8.

Пытаюсь отвлечь себя чем угодно, но только не Яром. Он — это еще одна боль, которой больше не будет места в моей жизни. Достаточно и того, что уже никак не исправить.

Нужен кто-то <i>безболезненный</i>.

— Олег приедет, — шепчу и на негнущихся ногах добираюсь до дивана, чтобы упасть на него, опустив голову на ладони.

Холод. Самый холодный холод в мире. Невозможно. Непонятно. Все тщетно.

В уме умножаю числа. Триста двадцать восемь на восемнадцать.

Три тысячи двести восемьдесят минус шестьсот пятьдесят шесть — две тысячи шестьсот двадцать четыре.

Плюс еще три тысячи…

— Алиса, зачем ты его позвала? — он мягко касается моего плеча, присаживаясь рядом и заглядывая в глаза.

Неужели из всех вещей в мире тебе интересно только это? Если позвала — нужен.

— Уходи, — только и мог ответить, чтобы не прервать вычисления в голове.

… Двести восемьдесят.

Пять тысяч девятьсот…

— Но почему? — теперь мое плечо сжимают.

Эгоист. Чертов эгоист. Даже в такой ситуации мелочно ревнует, пытается узнать важную для себя правду, игнорируя чувства других. Ничтожный человек, которого я все еще люблю.

Мы одинаковые — ты и я. Эгоистичные ублюдки.

— Просто уходи, — освобождаю плечо.

Четыре.

Яр не встает, даже не двигается. Его рука так и остается застывшей в воздухе, упрямо сжимающей то, что ускользнуло. Таким я его запоминаю в тот день, и это даже чуточку больше, чем-то, каким он есть на самом деле.

<i>Утрачено.</i>

В дверь звонят, и я, шаркая тапками, иду открывать.

Пятьдесят девять на одиннадцать — шестьсот сорок девять.

Олег перепуган. Он быстро осматривает меня не предмет увечий, и только через пять минус четыре минуты понимает, что я в квартире не одна. Немая сцена застывает как есть. Нас девяносто три на тридцать один человек и каждому есть за что недолюбливать друг друга — почти <i>ненавидеть.</i>

— Уходи, — повторяю еще раз, но он как будто не слышит этих слов.

— Так, значит, ты выбираешь его? — ярость, злость и даже немного зависти.

Мне не хочется отвечать, и вместо меня это делает Олег. Мужчина окидывает «соперника» презрительным взглядом, мягко притягивает меня к себе, и я ощущаю запах его дорого парфюма. Концертирую все внимание на нем. С запахами все просто — на них легко концентрироваться, разбирать по частям, мысленно запоминать. В них просто раствориться.

— Чертов эгоист, она психически нестабильна, — он не кричит и даже не повышает голос, в этом просто нет смысла.

Повторяешь мои слова.

Не вижу выражения лица Ярослава, но слышу его шаги и звук закрывающейся двери. Как только он покидает квартиру, наконец, расслабляюсь и начинаю рыдать, сжимая пуловер Олега. Он теплый и очень приятный на ощупь.

— Ее больше нет, — шепчу.

Он ничего не делает и ничего не говорит. Хочется верить, что я не останусь одна со своей всепоглощающей болью. От мысли о том, что Олег может просто так взять и уйти, ведь по сути ничем мне не обязан, буквально впиваюсь ногтями в этот несчастный пуловер. Терзаю его на части, будто дурацкий кусок ткани виноват в том, что люди время от времени умирают.

Олег начинает осторожно и очень нежно гладить по волосам, будто боится поранить, но мне все равно, в голове только одна воспаленная мысль: «Ее больше нет». Это проносится вновь и вновь, сшибая все ощущения, не помогает даже попытка начать снова считать числа.

Нет.

Грустно от того, что два года потрачено на «вечную» любовь, и даже не нашла времени позвонить и извинится перед сестрой. В любой из этих триста шестьдесят пять на два дней могла просто нажать кнопку вызова и услышать ее голос, но теперь уже поздно. Думала, что найду время потом как-то, когда разберусь с собственными проблемами, но, видимо, так и не нашла. Наверное, родители воспитали очень плохого человека, которому сейчас нет прощения.

<i>Гореть тебе в аду, Алиса.</i>

Все это глупости. И максималистское заблуждение о том, что однажды полюбив, уже никогда не полюбишь заново; и мысль о том, что когда-то найдется время для тех, кого мы обидели; и даже то, что все люди заслуживают уважения.

Все это софистика — вот, что я скажу.

Реально только то, что происходит здесь и сейчас. И нет ничего более настоящего, чем забота Олега в данный момент, и не существует ничего более лживого, чем пафосный уход Яра.

— Сейчас мы поедем в аэропорт, так быстрее доберемся до твоего города. Там ведь есть аэропорт? — ласково спрашивает.

— Угу.

— Вот и славненько, — Олег легко целует в макушку. — Теперь ты переоденешься, и мы спокойно поедем, но перед этим зайдем в аптеку и купим успокоительных.

Он все это говорит таким тоном, словно объяснят неразумному ребенку, что запихивать пальцы в розетку — плохо. Олег мягко отстраняет меня, и, беря за руку, подходит к шкафу. Его ладонь большая и теплая, а я прячу в нашем касании все свои ощущения, внушая, что за пределами него ничего не существует. Но это не длится слишком долго, ведь через несколько секунд Олег отпускает меня, чтобы найти подходящую одежду в шкафу. Это рушит все мои установки, и от мгновенного падения в бездну спасает самый неожиданный вопрос:

— Где твой паспорт?

Странное слово «паспорт».

— В сумке, — удивленно отвечаю.

Олег тут же находит взглядом в углу комнаты сумку и отправляется к ней, когда он возвращается, я снова на грани истерики.

— Ну же, Алиса, возьми себя в руки, пожалуйста. Я с тобой и никуда от тебя не денусь, — мужчина легко касается моего лица, и снова в его прикосновении нахожу утешение и спасение.

Оно кажется таким правильным и настоящим.

Киваю, глотая слезы.

— Умница, — он улыбается, и я замечаю, что на одной щеке у него ямочка.

Олег боится отпускать меня, но это приходится делать. Со шкафа достает джинсы и футболку, и, не заботясь и моем мнении, быстро помогает переодеться.

Не чувствую смущения.

Вообще ничего не чувствую.

Когда с одеванием окончено, он быстро осматривает квартиру на предмет не выключенных утюга или воды. Странно, в моей квартире он ориентируется прекрасно. Возвращаясь, вновь берет за руку и очень крепко сжимает, протягивает сумку, телефон и ведет к выходу. Двери закрывает тоже Олег невесть откуда взявшимися ключами, но я не обращаю на это внимания.

Идти все еще больно, но эта боль дает мне немного спокойствия, это то, что можно пережить, в некоторой степени она становится даже приятной. Хромая и неожиданно радуясь своей травме, дохожу до машины, где Олег открывает дверь и уходит, чтобы вновь лишить спасительного тепла своей ладони. Когда он садится за руль, смотрю в одну точку перед собой, дрожащими руками пристегиваю ремень, и чтобы снова не сорваться, ногтями впиваюсь в ногу. Джинсы в полной мере не передают остроту ощущений, но и этого достаточно, чтобы прийти в себя.

Внезапно Олег сжимает мой кулак, таким образом лишая меня возможности причинить себе вред. В салоне его машины пахнет грейпфрутами, окна немного приоткрыты, а сидение, кажется, до сих пор хранит тепло с прошлого раза, когда я на нем сидела.

— Алиса… А я ведь тоже знал твою сестру.

И в его словах слышу боль — она тоже ему была дорога.

Была.

Как же ужасно звучит это слово.