11.

Когда погружаешься в боль, перестаешь замечать время. Всё происходящее вокруг будто проходит мимо, никаким образом не касаясь, не задевая. Секунды-минуты-часы сливаются в одну вечность, из которой не выбраться, даже если начнешь считать вслух. Большая, массивная стена, разделяющая мир и тебя, никогда и ни за что не выпускает, и остается только одно — ждать, спрятав лицо в коленки, и попытаться не сойти с ума.

У боли есть одна очень странная черта — она не есть чем-то плохое. Если закрыть глаза на то, что иногда становится просто невыносимо терпеть, то где-то в глубине души начинаешь понимать, что боль — это даже хорошо. Она просто-напросто показывает, что с тобой не всё в порядке, что нужно что-то делать, что так дальше быть не может. Вот только толку от этого никакого.

Запереться дома и не выходить из квартиры просто, ещё проще пить и есть с утра до вечера, не заботясь о фигуре. Пытаться не вспоминать Свету, но всё равно раз за разом жалеть о том, что так и не было сказано. Проходит две недели прежде, чем я возвращаюсь в город и прежде, чем Олег решается, наконец,? отпустить мою руку. Наверное, мне с ним повезло. Наверное, нужно благодарить судьбу за то, что она послала этого человека. Наверное, могло быть и хуже… И всё равно справедливости нет. И не будет.

— Алиса, мне нужно выйти на работу сегодня, да и тебе не мешало бы появиться на парах, — сидит на корточках передо мной и держит за плечи.

Но я не хочу.

— Нет.

Вздыхает и чуть сильнее сдавливает плечи.

— Но ты должна, иначе тебя скоро выгонят.

Кому есть до этого дело? Дурацкое образование только вытаскивает деньги и силы и оставляет чувство зря потраченного времени.

— Знаешь, я была толстой всегда. В классе десятом, когда девочки начали бегать по свиданьям, я рыдала в подушку, потому что не могла понять. Представляешь, целый год пыталась осознать, что со мной не так. А когда, наконец, поняла, то возненавидела сестру. Света всегда была такой красивой и интересной, даже если бы весь мир перевернулся с ног на голову, она бы всё равно была в центре внимания. Я завидовала. Даже когда сильно похудела, не перестала завидовать. Мне никогда не быть такой, как она. Я грустная и всегда чем-то недовольная, вовсе не красивая и ужасная. В школе даже желала сестре смерти, потому что не могла стать такой же.

Молчу, закрыв лицо руками. Прости меня, Олег. Очень жаль, что чувство долга заставляет тебя возится со мной.

— Не говори глупостей. Ты не она, но и не хуже её. Света была такой, какой она была, ты тоже только та, кем есть. Отпусти её, только так твоя сестра сможет обрести покой.

<center>***</center>

На пары в тот день всё же пошла. Олег, заставивший меня на время переехать к себе, доводит до нужной аудитории и оставляет. Кажется, ему абсолютно всё равно, что весь университет пялится, обманывает липкими взглядами и оценивает нас. Мне тоже.

Пары проходят бесцветно, кто-то пытается заговорить, узнать причины столь долгого отсутствия, но это не приносит результатов. Странно осознавать, что за какие-то несколько недель Олег стал единственной опорой в моей жизни, но еще страннее то, что Яр перестал играть хоть какую-то роль.

— Котова, Вы ответите не вопрос? — раздраженно спрашивает преподаватель математической физики.

В Его жалких, водянистых глазах пресекается гнев, а убогая лысина сверкает в свете лампочек.

— Извините, Дмитрий Иванович, но я ничего не могу сказать. К сожалению, я не имею ни малейшего понятия, что такое уравнение Фредгольма второго порядка.

Препод презрительно морщит нос:

— Ну что же, Котова, я почему-то не удивлен.

<center>***</center>

Олег ждет под аудиторией, прислонившись затылком к стене. Студенты шныряют туда-сюда, некоторые поглядывая на него, а некоторые и вовсе громко обсуждая наши отношения.

— Ну? — беспокойно спрашивает, вглядываясь в мое лицо.

— Что?

— Как прошел день? — будто ни в чем не бывало спрашивает, широко улыбаясь.

Эта его привычка, улыбаться в любой незнакомой ситуации, немного напрягает. Иногда кажется, что за ней не скрывается ничего, только чистая пустота, не испорченная какими-то эмоциями.

— Как обычно, — уныло отвечаю.

Олег отходит от стенки и привычно хватает за руку, опять же не обращая никакого внимания на проходящих людей. Этот жест стал чем-то вроде фразы «Я с тобой, ты не одна».

<center>***</center>

В курилке стоит Ярослав, он нервно вдыхает дым и смотрит вдаль. Его фигура, всегда такая самоуверенная и твердая, теперь выглядит сгорбленной и сломленной. Как только он видит нас, тут же тушит сигарету и смотрит. Яр не делает и шагу, но я точно знаю, что внутри его целое море чувств и эмоций.

— Что, Котова, таки уложила препода в постель? — самодовольно спрашивает мимо проходящий Александров, на что получает только мой негодующий взгляд и обещания Олега устроить проблемы на экзамене, после чего гордо удаляется со своими дружками куда подальше.

Ярослав смотрит только на меня, в его взгляде можно прочитать тысячу слов и фраз, но я не хочу. Сжимая сильнее ладонь Олега, увожу его в другую сторону, не замечая тоски Яра.

— Алиса, я тебя люблю.

Жалко, что теперь этого оказалось недостаточно, любимый.

<center>***</center>

Олег точно знает, что делает, когда его твердые теплые губы касаются моих. В этом месте нет и тени слащавой любви или хотя бы жалости. Он хочет меня поцеловать вот и всё.

Облокотившись на стену спиной, неловко отвечаю ему, но только потому, что тоже хочу этого. Проходит минута, две или столетие, и он отрывается, тяжело дыша. Шоколад в его глазах горит и переливается пламенем, и становится ясно, что он уже давно для себя всё решил.

Еще один долгий поцелуй, из-за которого забываешь обо всем на свете и просто погружается в наслаждение, длится две сотни лет.

Один

Два

Три вдоха. Ровно столько нужно, чтобы прийти в себя.

— Я тебя не оставлю, — говорит на полном серьезе, протягивая руки к моему лицу.

Да, ты не оставишь, вот только очень сложно стереть с сердца слова, что повисли тяжелым якорем.

«Я люблю тебя».

А я любила тебя годами, отдавая всю себя, а теперь ничего больше нет.

— Знаю, — произношу одними губами и обнимаю Олега, который так внезапно стал самым близким во всем мире.