12.

Оля всегда много рыдала. Иногда запиралась в ванной, бывало, когда Ярослав выходил из квартиры, но чаще всего после того, как жених засыпал. Сначала она просто смотрела на то, как он спит, как хмурая морщинка между бровями разглаживается, и лицо, наконец, становится умиротворенным. В такие моменты Оля начинала жалеть себя сильнее, чем когда-либо — сразу вспоминалось далекое прошлое, когда они оба были счастливы и вовсе не думали о будущем. Сбегали вместе с уроков и ели в парке мороженное, опасливо посматривая на прохожих. Вскоре мороженное сменилось вином, дневные прогулки — ночными, а любовь — обязанностью. И поэтому ночью, когда Яр засыпал, с его лица спадала маска «у нас всё хорошо», и Оля могла видеть, как он прекрасен на самом деле.

Больше всего на свете она боялась того, что однажды Ярослав скажет Алисе о своих чувствах и поймет, что они взаимны. Тогда бы он точно сделал всё на свете, чтобы сбежать с ней куда подальше от Оли, которая висела на шее мешком.

Горькие слезы стекали по щекам только за тем, чтобы упасть на подушку, а через время превратиться в ничто — точно так же, как и их любовь. И больше всего на свете Оля ненавидела себя за то, что так и не сумела отпустить Ярослава, что сделала именно его центром всего мира, что продолжает причинять боль каждый день.

Мармелад слишком сладкий, на улице слишком мокро, а парты слишком твердые. Вчера, сегодня, завтра — неважно. Здесь ничего не меняется.

Когда-то она возмущалась, почему жизнь так несправедлива. Теперь не возмущается, хотя до сих пор не понимает. Наверное, важно делать то, что любишь. Тратить на такие вещи хотя бы половину времени вопреки всему, нещадно отбрасывая обязаловки.

Оля бы смогла бросить всё. Ничего же не держит, только липкие цепи обязаловки. Учеба, работа, проигрыши. Всё как-то мерзко и отвратительно. И единственное, что не дает сойти с ума — Ярослав.

<center>***</center>

Когда им было шестнадцать, казалось, что всё в мире навсегда. Пройдут года, но ничего так и не поменяется.

— Ты ведь будешь любить меня, если я стану старой? — спрашивала, прижимаясь щекой к груди Ярослава.

Он только смеялся в ответ, и Оля чувствовала нежность, с которой он гладил её по волосам.

Затем она непременно задавала другой вопрос:

— Что будет с тобой, если я умру?

И тогда Яр очень серьезно отвечал:

— Я тоже умру.

Они оба в это верили.

<center>***</center>

— Со мной никогда не случалось того, что случалось с людьми в шестнадцать. Не любила «раз и навсегда» в летнем лагере, не ходила за ручку с мальчиком, не сбегала из дома. В душе мне все еще шестнадцать, но все почему-то требуют с меня, как со взрослой. Я хочу, что бы мне снова было шестнадцать, Олег. Я так этого хочу.

Он сидит рядом и не говорит ни слова. Такая у нас игра — по очереди рассказывать грустные истории из прошлого и молчать.

— Однажды Яр позвал меня на пикник с его друзьями. Все веселились и пили вино, а я просто сидела и ела бутерброды. Никто со мной не говорил, никто не спрашивал, кто я такая. Никто не предлагал свою компанию. Ему тоже было всё равно, ведь Оленька всё время привлекала к себе внимание. А потом я взяла и ушла, волоча за собой мешок обид и ревности.

В парке много людей, но им всё равно. Они ходят по тропинкам-дорожкам, разговаривают, пьют пиво и смеются. Ветер доносит обрывки их слов, чтобы потом унести прочь.

— Давай уйдем отсюда? — спрашивает Олег.

Пожимаю плечами.

— Пошли.

Сейчас он держит мою руку крепче, чем когда-либо, значит хочет что-то сказать. Тропинка радостно принимает нас в строй людей, которые без цели ходят туда-сюда.

— Тебе будет шестнадцать.

— Что?

Недоумеваю.

— Говорю, что тебе шестнадцать. Чего ты хочешь? — спрашивает, останавливаясь.

Солнце светит прямо в лицо Олегу, освещая каждую морщинку. Какой же ты взрослый, какая же огромная пропасть между нами.

— Не знаю, — честно отвечаю, но он только улыбается.

— А я знаю, — наклоняется и целует, мягко раздвигая губы.

Никакой страсти или взрослой несдержанности, одна только нежность, которой никогда не было.

И хочется оторваться и сбежать куда подальше, скрыв лицо руками, потому что я никогда и не с кем не целовалась. Но я не могу, даже если очень-очень сильно постараюсь, потому что всем сердцем желаю быть здесь и сейчас.

Олег тяжело дышит, вижу, как в его шоколадных глазах разливается радость — какая-то мальчиковая, будто бы он сотворил шалость. Знаю точно, что в этот момент внутри ему тоже шестнадцать.

<center>***</center>

Квартира пахнет кофе и взрослой жизнью, везде учебники и конспекты, открытые пачки сигарет и планы лекций.

— Почему ты возишься со мной? — Олег наливает ароматный зеленый чай, а затем протягивает одну из чашек мне.

Губы болят от поцелуев, в животе скачут те самые бабочки, и кажется, что если закрыть глаза, сказка закончится.

— Потому что я хочу, — отвечает и садится в кресло напротив.

— Ты врал и в прошлые разы, почему я должна тебе верить?

Смеётся.

— Можешь не верить, но и тогда я этого хотел. Знаешь, Алиса, теперь я редко делаю вещи, которые не хочу делать. Ты мне нравишься, это тоже правда. Есть что-то такое необычное в тебе, и я всё не могу понять, что именно. Расскажешь?

— Боюсь, тебе кажется, — улыбаюсь и покусываю губы.

Мне нравится эта игра, в которую мы начали играть.

Остается только надеяться, что завтрашний день принесет больше радости, чем печали. Вот только, к сожалению, он приносит Ярослава.

— Уходи, я не хочу тебя видеть, — у него взгляд побитой собаки. Яр стоит по ту сторону порога — в подъезде.

— Пожалуйста, Алиса.

Я знаю все слова, что ты хочешь мне сказать, но их будет недостаточно.

— Я тебя люблю, — Яр почти умирает, произнося эти слова.

Задыхается и ломает себе кости.

— Я тоже тебя люблю, но этого всегда будет мало.

Боль и страх. Разбитые вдребезги стены и разнесенные в ничто установки. Где ты был все эти годы, когда я так же не могла без тебя? Почему ни разу не сказал, не намекнул? Зачем теперь приходишь снова и снова, пытаясь построить из пепла дом?

— Этого всегда достаточно.

— Нет, моя любовь к тебе всегда была жертвенной. Долгое время казалось, что я не смогу без тебя жить, но теперь понимаю, что это неправда. Мне сейчас шестнадцать, Яр. Те самые шестнадцать, которых у меня никогда не было, и которые ты мне не дал.

Он смотрит непонимающе, и мне больно-больно-больно отказываться от него.

Чертовски больно.

И тогда он говорит то, что не должен был произносить вслух никогда и ни за что:

— Я умру, если ты меня бросишь.

— Нет, ты не умрешь, — и резко закрываю дверь только за тем, чтобы в следующий момент со слезами осесть на пол.