История двадцать третья. Следы оборотня.

Ладони противно липли к покрытому незаметным слоем кухонного жира и уличной грязи подоконнику. Но скоро это пройдет, как и желание поскорей вымыть руки.

Нужно только попривыкнуть.

Поздний вечер, вместо вида на улицу-отражающий все и вся черный цвет-шерл стекла.

В соседних мрачных комнатах поскрипывание, треск.

Можно различить бубнеж телевизора, болтовни родителей не слыхать. Откуда браться треску-приборы, домашние насекомые, химеры из тьмы, ласково лелеемые молодой фантазией. Кто разберёт.

Мальчику десять, скоро одиннадцать. Но пока что только десять лет. Он почти уже не верит в байки. Но только почти. Краешком самым. Он почти что не верит в то, что случайно заметил недавно. Буквально на днях.

Тот случай.

Многие говорят, что все в мире постижимо и правильно. Многие говорят, что ответы можно найти в записях, книгах, блогах в интернете, телевизоре и разговорах тех, кто постарше. Опытных и жестоко сердечных участников кухонных же судебных процессов.

Многие умеют только говорить. Он не многие. Мальчишка не станет судить о том, что так и не понял. Ему только десять лет и скоро будет одиннадцать.

Ноябрь, не лучшее время для того, чтобы родиться на свет. Школа, да далекие от того, что ему интересно сейчас, побасенки, все о том, что будет у него потом, в будущем.

Мальчишка не хочет верить басням и слухам. Он много что не любит. Но мало ли, что он не любит. И наверное скоро уснет, как напомнят о сне. Он не отвечает за это.

Прижимается к стеклу носом и щекой. Оно, как всегда, прохладное. Раньше, до пластика стеклопакета-было настоящее стекло, в его комнате только одном особенном месте оно пропускало свет чуть хуже, чем в других, снизу, справа, у деревянной рамы, на ладонь от косяка и еще пол пальца сверху видно такое бледное большое пятно.

Там деревянная рама занозилась, но затем сгладилась от множественных прикосновений… Но шпросы¹, закреплённые поверху на окне не давали ледяным цветам как следует разрастаться.

Расстояние до шпросов на окне уже больше, его рука до локтевой впадины. Где еще припух красный след от давней прививки. И до форточки не так просто достать, точнее до нее вообще не достать, упираясь в стул ногами.

Форточку и невозможно сразу определить, где она, даже задвижка густо замазана белой краской. А вот в другой комнате стекло было скрыто за шеренгой кактусов, что как солдаты охраняли ледяные узоры зимой и их не уничтожали туманы от его теплого дыхания.

Делали ли подобное родители тайком, мальчишка точно не знал. Но вроде когда выдыхал на стекло на кухне— то мог и найти следы, остатки надписей или разводы, которые он точно не оставлял.

Да и ледяных цветов на теплой кухне не водилось тоже. А вот в комнате с кактусами, от них не помогало даже то, что скучную, неприятную на ощупь паклю вбивали в щели. Ну, когда она чуть размокала и пахла для него приятно...

Пакля пропускала мороз. Узоры инея все равно ветвились, росли. Были. Распускались для него, немного похожие на папоротник, даже когда паклю незаметно заменили на мягкие гладкие длинные подушечки-ленты, которые сами собой клеились на стыки.

И со стыков эти самые пересохшие подушечки и отваливались ближе к весне, каким-то неведомым образом собрав на себя, на некогда липкую изнанку черную уличную пыль.

Сейчас ему только и осталось, что вялые огни уличных фонарей. Ребенок легко забывает о липнувших к стеклу вспотевших ладошках.

Внизу на улице зеленый помойный бак, крыша подъезда его совсем не закрывает обзор, как то было на кухне. С него все началось. В баке еще лежит, дожидаясь утра их мусор, утром мусоровоз с ним расправится при помощи своей лапы-робота. Настоящая помойная лапа-робот с клешней, отправляющая под пресс что в нее попадет.

Интересно, лопнул ли их красный пакет из-под новогоднего подарка. Пакет то уже старый, но в нем некогда был подарок для его отца. А вдруг кто-либо заглянет в его потроха и увидит, чем семья питается.

Как и чем они живут. Какую газету читают, что им присылали. Мальчику слегка жаль некоторого мусора в пакете.

Когда это еще были вещи, а не мусор, их можно было бы забрать и использовать лучшим образом. Наверное.

Он постоянно рвет неудачные рисунки перед тем, как избавится от них. Линии, это очень непослушные штуки. Точки куда как лучше. Хотя если их много— это тоже никуда не годиться.

Мальчишка правда старается не нарисовать его. Но все равно замечает или зубастую пасть, или знакомый цвет глаз, образ всклокоченных серых волос, темные щели грязно-желтых зрачков. Фигуры героев на листе начинают горбиться, по-звериному жаться к земле.

Иными словами делать все, чтобы как можно меньше походить на первоначальную задумку.

В десять лет рисовать солдат, военные корабли или танки вполне нормально. Но не всегда получается правильно.

Неудачные, несчастные эти рисунки уже никак не исправить. Иногда их бывает жаль, но в следующий раз получится лучше. Иногда он замазывает неудачные рисунки ручкой и рисует что-то другое. Обычно синей, шариковой ручкой.

Один раз он вынул шарик из такой ручки и запачкался, больше такого не делал, к слову. Перепачкал даже раковину, когда отмывал крошечный металлический шарик.

А потом шарик от ручки взял да и выпал из мокрых скользких пальцев, угодив точненько рядом со сливом.

Неуклюжие пальцы лишь подтолкнули его, почти схватив и канализация поглотила шарик навсегда. Что обидно. Ведь почти же схватил.

И у него было лишь две ручки про запас, о чем позабыл и вторая ручка как назло кончилась. Очень не вовремя ручка выдохлась, оставив на бумаге бледную слабую линию.

Паста в стержне просела и истончилась. Тот рисунок так и не был дорисован. Лежит себе тихонько. Его он оставил. Но те рисунки он никогда не оставит себе.

Они добыча помойки. Мысль почти веселит мальчика. Он отходит от окна. Он помнит, как рисовал на подоконнике в прошлом месяце. За окном уныло, серо, но это неплохо когда что-то рисуешь.

Дома лишь половинка дня. Но и этого достаточно. День как день. Никто не ругал, ни с кем не ругался. Иногда поглядывал вниз. С легким навязанным взрослыми отвращением отводил от помойного бака взгляд.

Затем сызнова смотрел, потому что это было… Это самое "охотничье чувство" когда хочется найти что-то, хотя бы примерно. Как делали древние собиратели из его залистанной книжки "Я познаю мир".

Тогда его заполнили под завязку, бак этот.

Еще много мусора у подъезда кто-то вытащил, пакеты возле бака. Иногда мусор казался интересным. Но его нельзя даже тронуть. Что бы там не лежало. Даже если это "вещь которой у тебя никогда не было" такая, как набор фигурок динозавров к примеру...

Только некоторые люди трогали мусор. Им вот было можно. Они словно упивались этим, иногда зарываясь с головой. Приходили с пакетами и сумками порыться вдоволь.

Что-то складывали в эти свои словно традиционно синие клетчатые пакеты и блестящие яркие сумки из пластика, плетеные плотные авоськи и прочее такое. Почему-то мальчишке никогда не удавалось понять, что именно.

Словно то, что они вытаскивали было чем-то придуманным. Держали так ловко и все делали так быстро, быстро укладывали, прятали, приминали.

Этот вот старикашка приходил к баку не раз. С бородой. Хотя позже мальчик выяснил что он ничуть не старик. Что этому человеку наверное столько же лет как его дяде. Он мог быть даже моложе.

Но иногда наблюдающему так не казалось. Приходит и приходит. Так же как он со школы, ко второй половине дня. Лицо никогда не задирает. Постоянно вокруг этого человека бегали собаки. Стая.

Псы очень игривы с ним. Иногда сперва прибегала стая, потом приходил он, иногда наоборот. Мама о таких людях сказала всего раз, мельком то, что они бомжи, бродяги.

Плохо учились, алкаши. Никто никогда не обращает внимания на таких людей и не подходит к ним. И не должен подходить. Это приличному человеку не нужно. Никому не нужно.

Он тоже к ним никогда не подходил.

Но, если тебе почти одиннадцать лет, то ты, то всё на свете видишь.

У тебя достаточно времени и сил, чтобы просто наблюдать.

Иногда с некоторыми вещами можно познакомиться поближе. Но он очень не хочет с ним знакомиться. Он не хочет проходить мимо этой помойки каждое утро. Хотя "этот"… подходит к их мусорному баку где-то ко второй половине дня, ближе к вечеру.

Мальчишка иногда думает, что просто задремал, или иное. Но мыслей, что запрещают слишком мало, чтобы уберечь от правды, зато нехороших много. Громоздятся точно брошенные гнезда на ветках елки… Он же видел. Видел!

Собаки прыгали, лаяли и визжали друг с другом. Не били и не вертели хвостами перед тем чужаком. Они делают это перед людьми, которым хотят понравиться или друг другом.

Собаки то и дело ложились у ног бродяги на спину, подставляя живот. Он никогда не чесал и не ласкал их не кормил и не говорил с ними. С псами этими, собравшимися с окрестных дворов и пустыря за автостоянкой: куда еще местные иногда скидывали свой мусор и который потом сжигали дотла подростки постарше, забавы ради, или это делал кто-то другой.

А когда бездомный отводил взгляд, он постоянно его отводил. Этот взгляд, который никак нельзя было поймать, то псы тут же вставали на дрожащие лапы, чтобы продолжить свою бешеную пляску вокруг помойки.

Он так же как и другие бомжи зарывался в мусор, но пакета чаще всего не приносил. А в тот раз, в октябре-месяце, отвратительное мокрое пятно расползлось по штанам бездомного спереди, унизительное зрелище сопровождало то; Как перегнувшись через бортик мусорного бака, только что обмочившийся бомж странно вздрогнул и словно бы провалился телом внутрь себя самого. Не наизнанку он вывернулся, другое тут.

От того то его многослойные, застиранные свитера-майки-обноски, штаны, грязно-серый ватник частью провалились в тот самый мусорный бак, повиснув на жестяной стенке, частью сползли на грязный асфальт с сильных, напряжённых лап слишком большой темно-серой собаки².

Такие собаки на задние лапы встают, чтобы скажем лапы на плечи хозяина положить или что-то достать наверху, как сейчас. Затем собака отпрянула от бака и встряхнувшись всем телом, не спеша потрусила прочь, уводя за собой свою разом притихшую стаю.

А мальчишка тот час отшатнулся от окна инстинктивно боясь встретится взглядами. Закричав так, как никогда в жизни больше ни разу не закричит.

И долго-долго потом не мог восстановить сбитое дыхание, не в силах даже говорить, язык его мотылялся во рту как никому не нужная тряпка. А позже и объяснить этот "приступ" родственникам тоже не сумел. Случай списали на детскую блаж.

Примечания

1.Шпросы на окнах— это специальное декоративное переплетение, которое позволяет обеспечить их оригинальный дизайн. Они могут стать стильным украшением, придать фасаду здания классический и изысканный вид.

2. Автор имеет ввиду церковно-славянское влъкодлакъ от волк и длак — шерсть, руно, волос; также воуркоулак от новогреческого βρουκόλακας; малороссийское вовкулак; белорусское вавкалак; польское wilkolak; чешское vlkodlak; сербское вукодлак [у Пушкина и у графа А. К. Толстого искаженное вурдалак]; болгарское ворколак; литовское vilkakis; от древнегерманского wer — человек и wolf — волк образовались немецкое Werwolf и английское werewolf; французское loupgarou; итальянское lupo mannaro; португальское lobishomem; y древних римлян — faunus ficarius) — оборотень, принимающий образ волка: это или колдун, принимающий звериный образ, или простой человек, чарами колдовства превращенный в волка. Верования в таких оборотней играют выдающуюся роль в народных сказаниях и распространены по всему земному шару, только в некоторых странах вместо волка являются другие хищные звери. Различают волкулаков двух родов. Превращенные из простых людей, представляются существами не зловредными, а страждущими, несчастными, заслуживающими полного сострадания: они живут в берлогах, рыщут по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий смысл. В. же, превращающиеся добровольно, особливо колдуны и ведьмы, не испытывают от того никаких страданий, пользуются только этим превращением с выгодой д

ля своих целей; рыская волками по ночам, к рассвету они снова принимают человеческий образ.