История двадцать вторая. Пыль на пустоте.

Я давно уже во всем разочаровался. Единственное, что осталось в моем владении было столь убого, столь эфемерно. Но именно это и было моей правдой, великолепной "Lilia mea immaculata"¹.

Ослепляющая, бездонная пустота вокруг. Было бы кощунством заполнить чем либо это пространство. Но, право слово, почему бы и нет? Отчего же, черт побери, я не должен это делать?! Кто осудит?

Я напрягаю память, сызнова чертыхаясь и бормоча непристойности, ведь это так непросто.

Тогда было утро! Да станет утро! Не какое-то выдающиеся утро, увольте, право слово. А словно бы пропыленное, заезженное множеством таких же невразумительных рассветов, негостеприимное утро.

А я, я лежал бы на боку и мельком читал слезящимися после вчерашнего глазами что-то, какой-то текст на раскрытой странице случайной книги, а моя щека хранила бы на себе рельефный, красный отпечаток книжного корешка.

Я знаю, что было там на размытой от пролившегося ранее персикового сока, словечки-слова на желтой, сморщенной бумажке. Они обязательно бы были такими: "Sapienta est potentia et pulchritudo est aeternitas. Fortis et magus, humilis et sapiens, felix et be nevolens, pulcher et magnificus."²

Словечки, слова облекают меня как вторая кожа. Становятся тканями моих одеяний и помыслов, свистят в дыхании моем и задевают уста мои бризом морским. Прощальным, осенним, да это покажется приятным, но нельзя только лишь дышать, правда?

А еще я чую георгины, их запах настойчиво лезет в нос, причем тут, позвольте, георгины? Назвать бы себя так же— Феликсом, нет, Георгом раз георгины, Георгом Фелом. Хорошее, внушительное имя для, скажем, профессора. Скорее кого-то, совсем недавно ставшего профессором.

Такое уточнение меня устраивает, и вообще, профессора ли? Хотя…можно упомянуть неплохого человека, активного в общественной и раз он действительно неплох, то и в личной жизни. Может быть, даже он смог претендовать на то, чтобы однажды назваться денди.

Теперь то я оглядываю себя уже полностью, без сожалений, начисто позабыв о чем-то важном. На мне спортивный костюм, для пробежек? Всевдоспортивный стиль?

Когда же я стал таким небрежным к себе. Мой "спортивный" костюм состоит из темно-синих брюк— "дудочек" с лампасами³ по бокам, что сужаются у голени и расширяются к лодыжке.

Так же на мне светло-серая водолазка с вышитым гербом университета, в котором я ныне имею склонность читать лекции и собственно работать.

Герб вышит прямо на ткани, справа на груди, строго напротив сердечной чакры. К сожалению не вижу его полностью, только что-то похожее на ножку факела, из которого к тому-же торчит золотистая нитка.

Если бы я соизволил наконец подняться с пола, то и ткань сдвинулась бы, провисла и легла на теле в нормальное для нее положение. Я бы встал, конечно, да что-то мешает.

Между делом подмечаю, что на мне еще надета светло-коричневая куртка, если уточнить, куртка — бомбер⁴, сползшая вниз с плеч и фиксирующая руки в районе локтевых сгибов, прижимая их к моим бокам согнутыми наподобие цыплячих крылышек, когда кто-то, дурачась, изображает цыпленка.

Отчего кожу этих местах неприятно покалывало. Но почему я терпел дискомфорт, нет, иной вопрос, почему я её не снял? Превосходный вопрос! Наверное я совсем недавно заявился куда-то, скажем в гости, или же вовсе собирался уходить.

Последнюю догадку подтверждает то, что я обут в зеленые, стильные кроссовки с замшевыми вставками, что маскируются под официальную обувь, и почти успешно.

Левая кроссовка, её носок запачкан меловой пылью. Аутсол⁵, я уверен так же весь забит растоптанным мелом. На эглете⁶ отсутствует блестящая вставка с видимой мной стороны.

Я ее сам расковырял чем-то острым, может штопором, чтобы эта белиберда не блестела. Мне сей белый блеск отнюдь не был по душе. Врал с удовольствием кому-то, мол потерял.

Так же в пользу того, что я действительно собирался уходить было то, что под моей щекой лежала мягкая классическая бейсболка из кашемира с вышитой монограммой⁷.

Эту монограмму я разглядывал ни раз и не два и мне она не интересна для рассмотрения. Мельком я с удовольствием отмечаю, что предпочитаю сочетать комфорт и стиль в своем нынешнем образе.

Определенно поддерживаю активный образ жизни и отказываться от этого не собираюсь. Даже если это дается непросто. Ведь я так долго шел к тому, что я сейчас из себя представляю.

И то, как я сейчас одеваюсь— это результат моих поисков себя. Сейчас моя приверженность традициям позволяет мне держать себя в узде.

Никогда не был бунтарем, хотя нет, вру, может тогда, когда я был бунтующим против всего мира прыщавым задохликом, что на деле едва смел поднять глаза на собеседника.

Прошлое теперь то не имеет ко мне никакого отношения. Я уважаю свою работу и свое время. Каждая секунда— мимолетна и в свои сорок два года я действительно начал замечать течение времени.

Выглядеть непринужденно и между тем, внимательным к деталям это целое искусство, не так ли? Оглядываясь на себя вновь и примирясь с некоторыми фактами; Я беру на себя смелость прийти к выводу, что по характеру несколько эгоистичен.

И действительно довольно самоуверен и это вот, частенько выходит за рамки того, когда о человеке со вздохом говорят, что он, дескать "знает себе цену".

Будучи консервативным, конечно же, я понимаю что мне незачем слушать этих выдумщиков, начитавшихся статеек в желтых журнальчиках, авторства на редкость холеных "психологов" и доморощенных "специалистов по выводу разномастных абьюзеров на чистую воду", в голос поучающих всех этих вот бездельников и неуверенных в себе нестабильных истеричек.

Я просто старина Георг Фел, славный малый из Небраски. Живу, следуя своим немногочисленным и не выдающимся принципам.

Пожалуй, стыдливо признаюсь, что несколько ленив и не желал бы выходить из зоны комфорта. И я не один такой. Кто бы ни сидел напротив, не читал буквы, составляющие меня, тот этим и грешит.

А мне было достаточно небольшой охоты в местном лесу с одним из моих близких друзей.Понятно, отчего так тяжело встать, как раз таки из-за того, что мою ногу держит Этерн Милис, но что это я, все перепутал из-за гула в голове.

Его же ещё в старшей школе прозвали Лисом, Милтерном, мягкое ударение на "е" я уж его настоящее имя и забыл! Интересно, почему он так вцепился в мою многострадальную конечность?

А брюки неудобно натянулись от такой вот позы и хватки и стали несколько узковаты. До меня доносятся отдаленные голоса, что становятся четче и яснее с каждым мгновением.

Они явно взволнованы. Что-то о том, что я вывихнул лодыжку когда и упал. И что я очень некстати дрыгаю ногами и мешаю ее вправлять.

И, мол, меня чудом собрание сочинений Альберто Фортиса⁸ не погребло под собой с головой. Так вот откуда та книга…Та самая книга.

Короткая вспышка боли в ноге и мне действительно легче, я наивно думаю, что надежно ее захлопнул, как захлопнула Пандора свою незабвенную шкатулку бед, отпихивая от себя подальше как ядовитую змею.

Обманчивая надежда? Лишь одно из моих качеств на сейчас? Но это всё— они и есть? О чем это, черт побери, я думаю пока для меня несут лед.

Когда столько рук тянутся ко мне, когда меня спрашивают, в порядке ли я? Надо бы отвлечься и описать этих троих, что сейчас столпились вокруг меня. Итак, начну с того, кого упоминал ранее, Лиса, с Милтерна то есть.

Он у нас фитнес-тренер смешанной группы, не совсем примерный семьянин с такой то профессией. Фанат спортивного питания, углеводная диета или что-то такое.

Мой одноклассник в старшей школе и бывший однокурсник, что не был столь усидчив и усерден. Иногда его можно спутать с тем самым человеком из ящика, что ведет просветительские передачи о здоровье.

Это он мою ногу вправил, вроде успешно… Только вот всё равно похож на этого диктора, что дает свои советы даже когда об этом никто не просит.

И даже сейчас, когда я так— то, пострадал, он пытается выделываться ими перед единственной женщиной в нашей небольшой компании. Она, насколько мне известно с его же слов, давно его привлекает, но у него нет и шанса.

Он жуткий эгоист в отличие от меня и разумеется, не стал бы выслушивать бывшую миссис Пульмер, нашу вдовушку с её бесконечными, явно почерпнутыми из бульварных женских романов фразочками и манерочками.

Ведь у Софи, простите, Софии, что специально искажала произношение своего имени на греческий манер. Даже не побывав в Греции, чтобы понять, как это правильно произносится.

Но это не мешало её требовать, чтобы её называли именно София, с ударением на "о" и имела за собой и земельный надел, пожилого слугу— "домового распорядителя" и собственно дом.

И всё как полагается героине Джейн Остин, вплоть тенистого сада, располагающего к размышлениям. Чем, в том числе так же желал обладать наш неугомонный Лис.

Проживающий по достижению полового созревания, как известно, едва ли не в гараже его же матери.

Да и Софи обладала редкостной проницательностью. Была замкнутым, "холоднокровным" и довольно практичным человеком. Конечно же, ей было понятно, что с порывистым и непрактичным Лисом у них ничего хорошего не вышло бы.

Скорее она обратила бы своё внимание на меня самого, но это вряд ли. Ранее мы имели с ней недолгие отношения, вплоть до её становления миссис Пульмер.

И если бы этого не произошло вовсе, я опасаюсь, что всё равно тогда наши отношения зашли бы в тупик. Прогнили, чадя застарелым, взмокшим и заплесневевшим непонятно от чего, порохом.

Это время для нас было лишь ослепительной белой вспышкой, какие бывают на Солнце, несущей погибель всему, до чего дотягивается ядовитое сияние.

Так что мы предпочли выбрать некоторую удаленность друг от друга и щитом между нами, безопасной гаванью, встал наш общий третий друг.

О существовании которого я намекнул ранее. Когда упоминал, что в комнате нас трое и что я действительно слышал три взволнованных голоса над собой.

Они прозвучали надо мной тогда, когда я упал, но не буду развивать ту тему.

Этот третий друг приглашал нас к себе, наше общение с Софи было редким, а в последние годы оно стало каким-то благожелательным, затем дружеским, каким-то смиренным и неожиданно частым.

Мы действительно стали более мудрыми за эти годы. Сейчас мой взгляд задержался на ней. Довольно скромное, цвета теплой охры платье до колен.

Недлинные, вьющиеся каштановые волосы завитками по плечам, невыразительные глаза, цвета заварного ложного кофе из цикория или кофейной пыли из одноразовых пачек на кассах супермаркетов.

Когда-то мы с ней вместе скупали их, тратя скудное студенческое содержание на универсальный бодрящий напиток.

Напиток, который позже мы могли выпить, согреться. Уютно сидя в её съемной комнатке, которую она делила и оплачивала с еще одной такой же студенткой; Эту беспокойную особу, к слову, я так и не ни разу не застал в комнате, когда бы не приходил.

Возможно, она даже и не спала на противоположной кровати у левой стены, на которой мне было запрещено сидеть.

Но приходилось выслушивать о ней самые самые дикие сплетни от Софи и до них мне также не было никакого дела.

Мы смотрели по-кабельному дурацкие и такие значимые для нас кулинарные передачи. Некоторые блюда оттуда, состоящие сплошь из экзотических ингредиентов я приготовил самостоятельно и отведал уже позднее, в зрелом возрасте, но моё разочарование от этого лишь усилилось.

Всё было не таким! Тут не хватало чего-то, не доставало того единственного компонента, что постоянно присутствовал в моей жизни ранее.

Ничто не смогло бы сравнится по сладости с неловкими поцелуями с Софи, в девичестве Нефоленс? А, верно, Фаленс, она же любила шутить, помнится, что если за меня выйдет, то будет действительно уже "Не Фоленс".

Было бы у меня время обрести приятную привычку смаковать это воспоминание о нас. Но пришлось наконец отвести от неё взгляд и уставится на алый, цвета "Саприя⁹" форзац книги, что лежала рядом.

Наверное ее кто-то из них случайно подтолкнул ко мне, когда вокруг меня происходила вся эта возня.

И сказал им, что всё в порядке. Что моя нога больше не болит. Сдержанно поблагодарил Лиса, у меня просто не было моральных сил имитировать восторг.

Мне не надо всей этой суеты вокруг меня. На моей душе "кошки скребли". Миссис Пульмер, вдовая миссис Пульмер, как обычно непреклонная, строгая, попыталась разрядить обстановку и даже попыталась неловко пошутить.

Ну конечно, она давно уже разучилась шутить, но все улыбнулись из вежливости. А я даже не обратил внимания на предмет шутки, выбираясь из вязких воспоминаний.

Сделать это удалось одновременно с тем, как я наконец-то поднялся на ноги не без помощи моего третьего друга. Мне не хотелось все это время о нем упоминать, я тянул как мог.

Но однажды надо было бы это сделать и практически подвести этим черту. Мой третий друг всё ещё цеплялся за меня, едва ли не в рот мне смотрел. Ещё бы, чуть не лишился основного клиента.

Его звали Магнус, а его булочная носила такое лишенное фантазии, невзыскательное название по его фамилии: Хуммел. Булочная "Хуммел". Как-то так.

Магнус частенько выручал меня в нашем непростом периоде с Софи, лично подавая нам кофе, сперва как помощник его престарелого отца, затем сам как владелец.

В его булочной подают действительно неплохой кофе. Мистер Хуммел прослыл человеком тактичным.

Он был единственным, кто действительно пытался уговорить меня прислушаться к Софи, не давить на неё.

Он наблюдал, как из общительной, несколько легкомысленной девушки она превращается в замкнутого, параноидального человека.

Как старательно она пытается соответствовать своему новому окружению. Боится ошибиться, опозорить свою новую, полную предвзятости семью в глазах общества. Его советы нам обоим в свое время здорово облегчили жизнь.

И мы действительно не желали терять нашу Софи из поля зрения. Оставить ее без дружеского участия. Магнус был полноватым и ленивым человеком, можно даже сказать он был меланхоликом.

От того он просто пускал свои текущие дела на самотек и булочная выживала в нашем городишке только чудом. Но, выживала же.

Я лишь иногда помогал разобраться с бумагами и платежами, если заходил к нему. Софи доставались юридические вопросы.

Она здорово поднаторела в этом деле после того, как на неё обрушились многочисленные проблемы, связанные с тайными интрижками ее супруга и не вовремя всплывающими не погашенными займами и исками.

К которым она так же не имела никакого отношения до этого момента. Добавить к тому беспокойство от навязчивых родственников её покойного мужа, что явно не желали так же мирно уложить свои претензии под гробовую крышку.

В общем, поэтому только, никто никогда и не слышал, чтобы Магнус занимал у кого-то денег в долг. Тогда как, я, так и не смог в своё время расплатится по счетам.

Зря я от него отошел. Зря сказал, что все со мной в порядке. Мне оставалось только наблюдать, как мой близкий друг нагнулся и наконец-то взял в руки упавшую книгу.

Мой мысленный крик, обманчивая надежда, все это оглушило меня. Заставило замереть и пассивно наблюдать как он, вместо того, чтобы вернуть книгу на полку, всё же ее пролистал.

Так же мне было досконально известно, что он там сможет увидеть. По-дурацки улыбнувшись, почти скрыв улыбку за пухлыми щеками с этого ракурса, Маркус прочел начало фразы; — "Знание-сила".

Софи, она же София Пульмер, вы же помните, как правильно с её точки зрения читается ее греческое имя, немедленно откликнулась ему. Некстати, так некстати демонстрируя свою эрудированность: "А красота-вечность!"

Я не имел никакого права прерывать их, но я потянулся к ней, что-то крикнув. Уже ощущая, как разрушается мой мир, едва наметившийся.

Как трескается и осыпается, как выцветает моя память о несуществующей, нереальной Небраске.

Об этой, так и оставшейся для меня неясной, о, я списывал поначалу на сотрясение мозга в результате неловкого падения эту самую мыльность, неясность контуров.

Знание о спортивных снарядах и плотном запахе самца в гараже Милтерна и пива по выходным. Сидя с ним на тех же пивных пластиковых ящиках и запахе пороха, как на охоте, так и от его многочисленных подружек. Что причудливо смешивался с запахами духов и молока от женского тела.

Со всеми этими неудачными свиданиями, которые он гордо именовал "Вечеринками" и мог неделями упоминать их в наших разговорах по случаю и без, оставляя мне горький привкус разочарования.

От него я и услышал, как удар под дых: "Сильный и великий, смиренный и.." Все заканчивается обычно на этом этапе.

Я видел как Магнус, всегда такой внимательный к другим подает мне руку, чтобы я мог на неё опереться. Руку, которой больше не существовало. Я уже не мог лгать себе. Просто не мог!

И я всё еще слышал как тот спрашивает с опаской: "-Старина Георг, всё ли с тобой в порядке? Приятель, ты побледнел как полотно. Почти в цвет твоей бейсболки."— Затем он тихо и неумело рассмеялся, всё это звучало так, как если бы я попытался вдруг подражать его смеху.

Одновременно с тем до меня донесся самую малость резковатый голос женщины, которую я бы мог возможно полюбить.

Она что-то шепнула Лису про меня или про Магнуса, а может про нас обоих. А затем пропали и они, а я остался один. И уже не был никаким Георгом Фелом.

Как обычно, я был занят тем, что ожидал, пока на ум мне не придет очередной афоризм из некогда услышанных мной. И я стану его подобием. А до того момента созерцать белую, сияющую пустоту, которую было бы преступлением заполнить...

Примечания

1 Моей непорочной лилией (лат.)

2 Знание— сила, а красота— вечность. Сильный и великий, смиренный и мудрый, счастливый и добрый, красивый и великолепный (лат.)

3 Лампа́с или Ланпа́с — просветы контрастного цвета на брюках, входящих в комплект повседневного и парадного военного обмундирования офицеров и генералов. Лампасы служат идентифицирующим признаком командного состава в мирное время. В полевых условиях исключаются как демаскирующий признак командира. Ныне элемент украшения одежды.

4. Куртка-бомбер, бомбардировщик, лётная куртка, куртка «пилот» — верхняя одежда, тип куртки, созданный для пилотов ВВС США во время Второй мировой войны. Со временем из преимущественно военной экипировки она перешла и в обычную одежду.

5. Аутсол— слой подошвы, непосредственно контактирующий с поверхностью земли. Иначе подмётка.

6. Эгле́т (фр. aiglet, англ. aglet), или пистончик — металлический или пластиковый наконечник шнурка, необходимый для облегчения вдевания шнурков в отверстия и предохранения концов шнурков от расплетания (разлохмачивания).

7. Монограмма— вязь из двух или более букв.

8. Альберто Фортис (итал. Alberto Fortis, 10 ноября 1741, Падуя — 21 октября 1803, Болонья) — итальянский писатель, путешественник, учёный-натуралист, этнограф и картограф.(Википедия)

9. Саприя— Речь идет о расцветке. Саприи отличаются своими необычными крупными цветками ярко-красного цвета с белыми или жёлтыми точками. Цветки являются двудомными и обоеполыми, в отличие от цветков раффлезии, они имеют 10 лепестков (точнее, брактей — чешуевидных листьев прицветника) и имеют меньший размер, около 20 см в диаметре. Все представители рода (три вида) — растения-паразиты, которые бо́льшую часть своей жизни проводят в тканях растения-хозяина; в качестве хозяев обычно выступают лианы из семейства Виноградовые (Vitaceae), относящиеся к родам Тетрастигма (Tetrastigma) и Виноград (Vitis).