Глава одиннадцатая, в которой льётся кровь, а ночной Пекин отражается в реке - Часть третья

А мама говорила, что, если больно, значит, жив.

У неё болят рёбра, колено и лодыжка.

Что, опять жива?

Открывать глаза Варвара не поспешила, несмотря на пробивающийся под веки свет. Явно не тот, что в конце туннеля, если только современный рай не освещается энергосберегающими лампами. Осторожно пошевелила пальцами ног, ощущая ткань побитых кроссовок. Тихонько втянула носом воздух — пахло пылью, плесенью, спиртом и кровью. Ещё крысами и отчаянием.

Тихонько приоткрыла левый глаз… И замерла.

Как-то обнаружить себя мёртвой ей казалось гораздо более вероятным исходом, чем оказаться привязанной к жёсткому креслу, конструкцией напоминавшему массажное. Захотелось тупо хихикнуть — массажное кресло для пыток, ну не смешно ли?

Комната — два на два шага. Справа и слева — железные двери, сверху — пластиковые потолки, как в дешёвых закусочных, покрытые пятнами от влажности. Справа столик, там её ноутбук и кабель. Прямо по курсу — широкая спина в чёрном, от вид которой Варвару судорожно передёрнуло. Дёрнулась схватить кинжал, а руки привязаны.

— Не нервничай, девочка, — хрипло и бесстрастно произнес Тэцюань, не оборачиваясь. Что-то перебирал на железном столике. Всё это напоминало больницу из дешёвых ужастиков. — Скоро всё закончится. Ты только расскажешь мне кое-что… Я даже не заставлю тебя сильно скулить, хоть ты и пыталась меня убить. В конце концов, я допускаю, что твоё сознание могло помутиться на фоне происходящих событий.

Варвара усмехнулась.

— И что же ещё ты хочешь от меня услышать? Не проще ли было сразу пристрелить?

— Я бы сделал, как ты просишь, но твой софт интересует господина Вирта, — не оборачиваясь, объяснил он. — К тому же, ещё было не время. Сегодня, сейчас уже можно. Так что, как только, так сразу.

— Почему? — опешила Варвара.

— Я не скажу тебе. Если хочешь узнать, начинай говорить, Варвара. Мы не покинем это помещение, пока ты не расскажешь мне всё.

— О, серьёзно? После всего этого? — хохотнула Варвара. Страх пропал — её била крупная дрожь, мысли неслись, сбивая друг друга, сваливаясь в ком. Будто пьяна она, да не вином. Ненавистью. Смеяться хочется.

— Ты убил моего отца, — медленно заговорила она. Голос предательски дрожал. — Твой человек убил мою мать. Ты забрал Даньку, вы ему сознание искалечили, а потом убили. Ты! погубил Колючку, зачем, за что?.. Ах, дай угадаю, ниточки обрывал! Ты, чёрт тебя возьми, убил Валентина! Валентина! Так чего ты ждёшь от меня, а, чего?!

Дыхание кончилось. В наступившей тишине гудела лампа и истерически билось сердце.

— Пожалуйста, перестань разбавлять свою речь русскими словами, — монотонно заговорил Тэцюань через некоторое время. — Из-за твоего желания поторопить события я забыл лингвочип.

Варвара зло выдохнула. Тэцюань чуть обернулся. Смерил её стеклянным взглядом — один глаз припух из-за царапин от ногтей.

— Работа у меня такая — людей устранять. Я не жалуюсь. Только прошу не приписывать мне лишней крови. Отца твоего я лично не касался, с братом мы несколько раз говорили, и, должен признать, у тебя очень сообразительный и целеустремлённый родственник. Я даже оценил его юмор, хотя обычно иностранные шутки плохо понятны. Попрошайка слишком алчна, чтобы выживать. А Рождественский… Твои соотечественники только скажут мне спасибо, если вдруг узнают, что я окончательно упокоил этого сукина сына. Он был по-черному жесток. Даже для меня.

— Ты не знаешь ничего, — выплюнула она. — Кто ты такой, чтобы судить?!

— А ты знаешь всё. Тебе можно, к примеру, судить меня, — Тэцюань повернулся к ней. В механической клешне — долото. — Варвара. Ты как ребёнок. А мне говорили, что где-то там бывала умная женщина. Позови её, поговорим.

Он указал ей на железный столик с инструментами.

— Может, лёгкое успокоительное?

— Обойдусь.

— Славно. Береги здоровье, — грубые пальцы сжали запястье. — Может, у тебя будет шанс начать всё с чистого листа. Как у меня. Господин Вирт милосерден...

Резкий, выверенный удар — и звёзды перед глазами. Она даже не вскрикнула от шока. Только потом резкий запах нашатыря прогнал искры.

— Это чтобы ты не придумала снова портить технику, — меланхолично объяснил Тэцюань. Экран наручных часов — заявленный, как пуленепробиваемый, между прочим, и прослуживший ей добрых семнадцать лет — мёртво чернел, покрытый паутинкой трещин. Рука онемела. Тело — что ватное, всё-таки, минимальный контакт с нервной системой часы имели. Точно знал, куда бить, зараза.

— Твой господин Вирт… — хрипло выдохнула Варвара, пытаясь совладать с собой, — тоже та ещё сволочь. Он тобой манипулирует. С имплантами обманул...

Ненависть притихла, уступив лёгкой ноющей боли в мышцах и пустоте в голове. Одна мысль всплыла первой — это конец. Что бы она ни сказала, исход будет один. А она не хотела, нет. Мама, мама, мамочки, она не хотела!.. Это ведь не с ней всё, да?

— Да что ты говоришь? — констатировал Тэцюань. — Может, сможешь объяснить?

Варвара глубоко вдохнула. Не паниковать, не паниковать, не...

— У него в руках были оригинальные схемы. Валентин не успел их изъять, а то, что с тобой сделали… — Варвара попыталась пожать плечами, но не получилось. — Он сам такое придумал. Может, хотел тебя контролировать.

— Варвара, — медленно произнёс Тэцюань, словно пробуя на вкус каждый звук. — Видишь: перед тобой не стоит вопроса, кому верить, господину Вирту или Валентину. Ты никогда не примешь то, что я расскажу о господине Вирте. А теперь скажи, почему я должен прислушиваться к твоим словам? Почему должен верить речам того, кто покушался на моего спасителя?

— Потому что Сю Ваньфу сначала бы подумал, а потом принялся рубить головы, — бросила Варвара.

— Кто такой Сю Ваньфу?

Варвара удивлённо замерла.

— Ты.

Тэцюань хмыкнул. Провел рукой по лысине.

— Похоже, ты не так сильно искушена в работе с информацией, как думают господин Вирт и твой брат. Я никогда не носил это имя. Моя бывшая фамилия — Ван. Но того бедняги больше нет, а история смешала его память с десятками тысяч других Ванов. Всё остальное — ложь.

Варвара непонимающе моргнула. Он издевается. Он дурачит её. Не могли они так сильно ошибиться...

— Ну а теперь к насущным вопросам. Твой софт, — Тэцюань повёл плечами. — Что это?

— Ну н-ноутбук же у вас, — отозвалась Варвара. С трудом сглотнула. — Там всё.

— Ну мы же прекрасно понимаем, что не всё, — Тэцюань склонился к ней, дохнул мятой. — То, что ты брала с собой против "Луна". То, что идентифицируется, как пользователь.

— Я не отвечаю за ваши программные сбои...

— А у тебя красивые пальцы, — вдруг перебил её Тэцюань. — Левша, правша?

Варвара сморгнула.

— Что?

— Правша, — Тэцюань провёл пальцем по фалангам мизинца. — Бесполезный палец, правда? Ну вот скажи, зачем он тебе? Уши чистить? Ну, при работе он тебе точно не нужен, а? Отрежем или сломаем?

— Не...

— Что за софт?

— Нет софта! — Варвара шарахнулась от него.

Искры!

Искры под вопль и хруст, такой, что волосы дыбом, позвоночник колом, рука онемела.

— Всё равно он был бесполезный, — фыркнул Тэцюань, щелкнув её по мизинцу. Руку прострелило болью, такой, что она снова взвыла. — Говори, Варвара. Говори.

Шершавые пальцы сжали безымянный палец. Её передёрнуло.

— А-а… Нет никакого софта! — отчаянно выкрикнула она. Чистая правда, ничего больше. Рыбьи глаза Тэцюаня сузились.

— А что есть?

Варвара отчаянно покачала головой. Чужие пальцы сильнее сжали третью фалангу, заставляя внутренне содрогнуться. По спине скользнула предательски холодная капля пота.

— Ну смотри. Если пораскинуть мозгами, то безымянный палец тебе тоже ни к чему, — начал объяснять Тэцюань, как ребёнку. На голову упало что-то крохотное, заставив её подпрыгнуть на месте. — Ти-ише, я ещё не начал. Но подумай сама: судя по тому, что ты там скулила под снотворным, колечко уже предлагать некому. А зачем ещё тебе это недоразумение? Тем более, он у тебя кривой. Может, потом срастётся прямым, если выживешь...

Варвара молчала. Там, за спиной у Тэцюаня, одна из потолочный панелей медленно отодвигалась. Тощая рука вылезла из проема, за ней — другая.

— А-э… Не на-адо, — заставить себя смотреть в глаза Тэцюаню, а не высунувшейся из потолка Колючке — та ещё проблема. Варвара даже моргнула усиленно — не кажется ли ей призрак девочки, демонтирующий потолок. Уставилась на ноутбук, чтобы не выдать девочку… И в подавленном страхом и ненавистью мозгу вдруг щелкнуло. Это не он её дурачит. А Вирт его. Потому что он не помнит… — А ты точно всё посмотрел, что на ноутбуке?

— Что я должен был там увидеть? — ровно поинтересовался Тецюань, медленно заламывая ей палец. Колючка сосредоточенно водила руками.

— Ви… Видео… Из лаборатории под парком, — на вдохе выдала Варвара, пытаясь стойко вытерпеть его манипуляции. — Где твоя… П… Нг-ха-а… Пробирка… И ещё аудио… И твоя печа-ать...

— Я видел. Но, мы же с тобой прекрасно понимаем, что всё это могло быть сфабриковано тобой и Рождественским. А даже если и нет, тебе это никак не поможет, — проговорил Тэцюань на одной ноте. Мизинец дёргало. Запястье свело. Не выдержала, взвыла. — По делу, Варвара, по делу...

— Он… Не вернёт тебе Абсолют, это он… За-а-а!.. Забрал его!

— Ложь.

Колючка надула щёки. Тэцюань вдруг нахмурился, хотел было повернуться...

— Я всё скажу! — выпалила Варвара, но он замер, удивленно глядя в никуда. Отпустил её палец.

— Ты хочешь сказать, он менял мне память? — вдруг едва озадаченно произнёс он, глядя на правую руку. Колючкины глаза светились, чем ярче, тем более сосредоточенное выражение принимало лицо Тэцюаня...

— Ты хочешь сказать, он...

Дикий хруст, смешанный с абсолютно детским визгом, сотряс воздух. Взметнулась пыль. Свет заморгал. Варвара попыталась вскочить. Закашлялась. Крепления резанули по запястьям.

— Маленькая крыска, — захрипели откуда-то из облака.

Он её убьёт.

— Не смей! — дёрнулась, снова и снова, от чего конструкция лишь жалобно лязгала, а боль от пальца простреливала до мозга. Только не так, только не снова!

Грохотнуло опять. Пыль, штукатурка, крошки — всё металось в воздухе густым облаком. В глубине его хаотично лязгало, глухо билось.

Хрипело, будто кого-то душили.

Это сводило с ума.

Дворы, Валентин, дротик — всё мешалось из-за звука.

Звон, звон, удар — в ритм сходящего с ума сердца.

Клац-клац, кресло упрямое.

Цзынь! Одно крепление сдалось, в отместку лоскутом сдирая кожу с запястья.

Снова борьба, снова хрип. Чей-то сдавленный стон.

— Ма-амочки-и… Кхе, — из пыли вынырнула Колючка, белая от штукатурки, всклоченная, с фонарём под глазом.

— Ножик, отвертку, что-то… — Варвара цапнула её за плечо. — Живая? Живая?

— Да-а, даже целая-а! — девчонка взвизгнула. Рядом что-то упало. — Нож!

— Посвети!

Крепление сдалось. За ним остальные.

Животный инстинкт — в сторону!

Они с Колючкой покатились по полу. Что-то ударилось о кресло.

Фонарик Колючки прыгал по комнате, выхватывая фигуры.

Крупную, всем весом рухнувшую на вторую.

В следующий миг Варвара уже опускала клинок, целясь в широкую спину.

Визжала Колючка.

Металл лязгнул о металл, нож об уродливую руку.

А потом наступила парализующая тишина.

Бьющаяся в истерике лампа наконец-то решила загореться нормально, освещая куски пластика, разбросанные инструменты и удивлённо моргающего Сокола с погнутым лезвием-тараном.

Ещё лежащего на полу Тэцюаня с обмотанной ремнем шеей.

И бледного, что та штукатурка, Валентина, с трудом выбирающегося из его ослабшей хватки.

Валентина.

Наверное, в таких ситуациях положено говорить что-то умное. Или делать. По крайней мере, не стоять и не смотреть вот так… Так.

— Ты… Умер, — тупо констатировала Варвара. Потом медленно протянула ему руки. У него были прохладные пальцы. Она будто держала их впервые.

— Вечно это случается не… — он с тихим стоном поднялся. Навалился на стену. — Не вовремя.

А после не было ничего. Только они трое, тепло рук, дрожь объятий, тревожный шепот вопросов: "Как ты, что ты, живы, живы, живы..."

— Я не успела… — извиняющийся шепот Колючки. Варвара гладила её по взъерошенным вихрам, а та жалась ближе, точно воробушек.

— Не имеет значения, — тихий ответ Валентина, чуть теплые губы — ко лбу Варвары.

— Как ты… Как вы?..

Слушала его дыхание, как никогда внимательно, улавливая тихий посвист — особенность перелома. Такой близкий, родной, живой, никому, никогда, ни которого — она их больше не потеряет, хоть пальцы ломайте, хоть убейте. Прижаться крепче, потом испугаться — не больно? Не ранены? Колючка морщится и улыбается — родилась в рубашке, хорошо хоть потолок не высокий, Валентин качает головой — всё хорошо, они будут жить, они все вместе, они...

Хрип.

Тэцюань вздрагивает.

Щелчок лезвий — у Валентина взгляд дикий.

Голос крыса.

— Твою ж налево, что тут...

Удар в дверь.

— Ма-ма!..

Колючка бросается ко второй двери.

Кричит крыс.

Валентин подаётся к Тэцюаню, но Варвара отчаянно тащит его за собой.

Сразу за ними в косяк вгрызается автоматная очередь.

Но уже поздно.

Как хитрая Колючка вела их тёмными коридорами в обход немногочисленных людей, как рявкал иногда Сокол в полумрак, как она вновь перехватила контроль над умным домом с часов Валентина, как они выбрались — из всего этого Варвара помнила только красную крышу дома и лютый страх вперемешку с дрожью облегчения.

За забором их ждал внезапно вырисовавшийся по команде мотоцикл. Огромный, белый, обтекаемой, просто созданной для гонок формы, хромированный руль, кожаное седло, неоновые вставки на крыльях...

— Где вы угнали такую роскошь? — сдавленно усмехнулась Варвара.

— Я ремонтировал его на заказ. Простил заказчику долги, и тот не стал возражать.

— Ну конечно, кто возразит против списания десяти тысяч юаней, — хохотнул Алексей из динамиков. Тоже тут. Хорошо...

Валентин тяжело оперся на руль. Кивнул, мол, садитесь.

— А ты...

—… нормально, — пара неуловимых движений, и мотоцикл послушно взрёвывает, рвётся с места, сверкает бортовыми огнями.

Секунда — и он прыгает с места в ночь, и уносит их к хороводу неоновых огней, к мигающему тысячью глаз ночному Пекину.

Их не догонят.

Не найдут.

Нет.

***

Варвара никогда не ездила на таких скоростях. Не уставала удивляться способностям Валентина — как он справлялся с таким монстром, загадка. Улицы, машины — сверкали цветной рекой, всполохами искр, и Колючка весело улюлюкала, умудряясь размахивать одной рукой, и Варвара бы тоже покричала от восторга в другой ситуации, но сейчас… Она только крепче прижималась к Валентину. У него была льдисто-холодная щека и прерывистое дыхание — она теперь не могла не прислушиваться.

— Пешеход, смотри.

— Ненавижу.

Негласные дорожные правила здесь не менялись — никто не пропускал пешеходов, те отвечали взаимностью, а о подземных переходах, давно превратившихся в тёмные лабиринты рынков и клубов, никто не думал.

— Через пять метров поверните на… — весёлый голос Алексея оборвался коротким писком. — Мать их, направо!

— Лёшка?!

— Валите, ч-чёрт побери… — рявкнули из динамиков. — Тут горит всё!..

Валентин резко вильнул в сторону. Покрытие свистнуло под шинами.

— Алексей!

Варвара цапнула взвизгнувшую Колючку за что попало. Гудели машины. Грохотала музыка. Визжали тормоза. Мелькали повороты.

— Что-то с электросетями… По сети какая-то дрянь гуляет… Дракоша!

— Откуда?! — Варвара вцепилась в Валентина. В сантиметрах от них гулко пролетел автобус. Рванул ветром волосы.

— Не знаю! Валите, я терминал гашу!

Снова поворот. Свист в ушах. Писк приборов. Ночь несётся в лицо. Куда они едут? Валентин знает. Дышит тяжело, с хрипами.

Красный глаз светофора.

Желтые огни фитилей-небоскребов.

Голубые всполохи фонарей.

Бездна впереди...

***

Дорога сменилась пляжем, песчаным, замусоренным. Остановились они у моста, на рыжем от ржавчины песке. Щелчок — и мотоцикл хамелеоном покрылся цветами окружающей среды, слился с ней.

Воцарилась тишина, нарушаемая плеском волн и отзвуками большого города. Тихо звенели подвешенные под мостом консервные банки.

Валентин тяжело сполз на песок.

— Эй, — она мягко провела по его волосам. — Как ты?

— Жив, — прошелестел он и едва улыбнулся краешком губ. Варвара села рядом. Вздрогнула и зашипела — неловко задетый палец отозвался адской болью, и мир вокруг на мгновение померк.

— Там в сумке бинт, — Валентин бережно взял её за руку, попутно извлекая из недр пальто авторучку. — Дай руки, ma chere.

— Что будет с Алексеем? — спросила она, заворожено наблюдая, как Валентин едва подрагивающими руками медленно бинтует ободранные в кровь запястья и почти не чувствуя боли.

— Ничего. У него сервер в подвале. Если бы не шикарный подвал, я бы нашёл жильё подешевле, — он лукаво взглянул на неё. — Ты же не думаешь, что я "поселил" бы его в доступном терминале?

Варвара только кивнула. И поморщилась — он перешёл к перелому.

— Я… боялась, что ты… Я думала, всё, — выдала она.

— Я должен благодарить Колючку, — Валентин кивнул на сидящую у воды девочку. — У неё было противоядие. Я не знаю, откуда она появилась и как я не убил её первые две минуты после того, как пришёл в себя, но… Честно говоря, я плохо помню те часы. А потом… Надо отдать должное её знанию планировки.

Варвара подняла глаза и встретилась с тёплым и спокойным, нежным и чертовски усталым взглядом.

— Знаешь, что? Не вздумай, — Варвара обняла его, отчаянно, жарко, — не вздумай ещё раз погибнуть, Рождественский...

Он лишь тихо усмехнулся. Прижался чуть теплыми губами к виску.

— Слышишь? Не вздумай...

— Ш-ш. Ma chere. Ma chere… — его пальцы скользили по коротко стриженому затылку, обжигая холодом, — Спокойнее, родная. Мы выживем. Верь мне.

Варвара не ответила. Верила. Он знал.

Валентин опустил голову на сидение. Поймал её руку у щеки, прижал к губам.

Что-то тихо шлепнуло о воду — Колючка молча кидала камни и мусор в воду. Варвара шагнула к ней, положила руку на плечо.

Девочка вздрогнула.

— Колючка, — ласково позвала Варвара, но та не ответила, сосредоточенно глядя на свои руки. — Поговори со мной.

Та упрямо помотала головой.

— Ну пожалуйста.

— Это я, Ва-аря, — простонала она, снимая кепку и хватаясь за волосы. — Это я-а-а… Я хотела, чтобы с тобой ничего не случилось! Правда! Я же плюнула, думала, ну, Колючка, мало ли ты таких фиф видела, а потом мне тебя так жалко стало… Меня обычно все гоняют, я всем лишняя, а ты… Не прогнала. Заботливую корчила. Меня никто на халяву не кормил, кроме тёти Вонг. Я хотела тебя спасти! А они сказали, что только так и получится! Ещё и денег пообещали. Ну а я что, дура отказываться?

Колючка злобно хлюпнула.

— Это я ду-ура...

— Я ничего не поняла из того, что ты сейчас сказала, — мягко отозвалась Варвара, приобнимая её за плечо. Колючка впилась зубами в костяшки пальцев. — Можешь объяснить? Ты меня так напугала, когда исчезла, да ещё и с таким странным письмом. А потом… Я боялась, что тебя тоже убили. Когда обезьянку нашла.

— Хрен им. Я спряталась, — буркнула девочка, доставая одноглазую Мо. — Я ж не тупая.

— Почему у Мо один глаз?

Колючка поморщилась.

— Второй камерой был. Я думала, ты допрёшь сама. Или тот просечёт и придушит меня.

Они замолчали. Варвара ждала продолжения. Колючка нервно утёрла нос рукавом.

— Я когда возвращалась, — дрожащим голосом зашептала она, — когда ты только к криво… к Ва-лен-тину свалила, меня по дороге поймал такой тощий жердь, на крысу похож. Он бабули Ву хороший клиент, ширяется чем попало. А я ведь только на проверенных работаю. Он сказал, что уро… Ва-лен-тин хочет тебя убить и вообще злой. И предложил мне за ним следить, ну, чтобы тебя не обидел, и куда пойдёт, что скажет. Обычная работа, знаешь. Я в таком профи. Он мне денег дал. Много. Сказал, что тебе помогу. Что давний враг белобрысого. Много чего сказал, и в Мо прослушку зашил. И… И камеру в глаз. Это я только потом узнала, что он с Тэцюанем работал, что ему ты тоже нужна была, что он хотел вам дело испортить, что этот чокнутый за тебя под пули бросаться будет… Это я тревогу подняла, а пришла потом, потому что за тебя испугалась, это я ему о сделке вашей с Паучихой разболтала, это я ещё давно сказала, где вы обычно ходите, он ведь обещал тебя не трогать… А потом… Я сбежала, потому что я плохая, потому что мне нельзя быть твоей сестрой, потому что я хотела спасти, а чуть не угробила, а ты обо мне заботилась, а я… А я...

Колючка вдруг глухо завыла, забилась головой о колени, бормоча что-то невнятное, вырывая волосы.

— Колючка! Колючка, послушай меня!

— Я гадкая, гадкая, гадкая!

— Колючка!

Она еле справилась с девчонкой — та оказалась на удивление сильной. Всё выла и выла, вцепившись теперь Варваре в куртку, ничего не слушая, и только повторяя, как заведённая...

— Я уйду, Ва-ря, — пискнула, — Ща… Ща я...

— Не вздумай.

— Но я гадкая!

— Все мы такие, — возразила Варвара. — Все ошибаемся.

— Нихрена ошибаемся! Я тебя предала! Кончай доброту из себя строить! Я! Тебя! Предала!

— Я знаю, — спокойно кивнула, не спеша отпускать забившуюся было в новом приступе Колючку. — Думаешь, я никого не предала? Думаешь, свалить в закат вместо того, чтобы разгребать последствия — лучший выход?

Колючка замолчала. Надолго.

— А чё… А чё мне делать? Вы мне поверите ещё, что ли? Этот вон, — она кивнула за плечо, — чуть меня не придушил своей железной махалкой. Ну, хоть было, за что...

— Если бы тебе было наплевать, ты бы не вернулась.

— Я ведь случайно, — шмыгнула она. — Я Мо потеряла. И может, даже, откачивать этого не стала бы, если бы ты на него так не смотрела… Я, вообще-то, противоядие для себя делала, на всякий — стали банды паралитической дрянью баловаться...

Колючка с омерзением вздрогнула. Зло закусила губу.

— Ты почему меня утешаешь, а? Тебе зачем это, а? Типа жалостливая?

— Типа мы друг другу родные люди, — с нажимом произнесла Варвара. — Понимаешь? Ты моя сестра. А я твоя. И я просто так тебя не брошу, даже если ты ошиблась. Так это работает. Так родные люди поступают.

Она не хотела думать о предательствах, о последствиях, о весомости промаха и прочем, что, видимо, должно приходить в голову в подобной ситуации. Они живы. Они рядом. И плевать, что случилось — она стерпит, она простит, и её простят, потому что нет сейчас им никого ближе, чем они сами друг другу. Пусть только живут. Пусть только будут вместе. Остальное не так важно. Оно приложится.

— И ты… Меня простишь?

— Уже.

— И я ничего не должна сделать за это?

— Будь рядом.

Колючка озадаченно почесала затылок.

— Я… Знаешь, тётка Вонг такая же была. Она бы тебя любила. Я… Тебя обниму, можно?

Варвара лишь кивнула. Сколько они так просидели — не считала. Лишь мерно лизали волны песок да шумел вдалеке город.

— С ним всё будет в порядке? — растерянно спросила Варвара, оборачиваясь на не шевелящегося Валентина.

— Ну… Первые два часа пережил, теперь уже откинуться не должен… — Колючка вздохнула. — Наверное. Ты, это… Извини.

Варвара лишь головой покачала. Всё позади. А что дальше — она пока не думала.

— Я здесь, — прошелестел Валентин, не открывая глаз, стоило ей коснуться холодного лба. — Ma chere...

Она опустилась рядом, и Колючка тут же прижалась с другой стороны, опасливо поглядывая на Валентина.

— Мне звонил друг из Пскова, — продолжил он, и у Варвары чуть не остановилось сердце. — Я могу соединить тебя с твоей матерью, если они сейчас смогут ответить.

— Пожалуйста, — выпалила, впиваясь ногтями в ладони от нервозного страха. Не может быть, не может быть, она жива, жива, её не нашли, не догнали, не достали!..

— Ужасно выглядишь, коллега, — трескуче фыркнул из динамиков усталый человек с красивыми голубыми глазами.

— Взаимно, друг мой, — отозвался Валентин, и второй задорно рассмеялся. — Послушай, могу я попросить тебя об ещё одном одолжении? Будь добр, свяжи её с дочерью...

— А, по-онял. С моего поговорите, на всякий пожарный. Но только недолго, друзья мои, а то всё прахом, — он отвернулся, — Мария Леонидовна, голубушка!..

Динамики зашипели. Валентин приобнял её, так, чтобы в камеру попадала только Варвара. Картинка сменилась...

Матерью. С усталыми глазами, большими, зелёными, как у Даньки, с собравшимися в уголках глаз тёплыми морщинками, с испуганной, неверяще-радостной улыбкой тонких родных губ.

— Варя, — выдохнул родной голос, а она ничего сказать не могла, пытаясь совладать с собой. Колючка заглянула за плечо, не спеша, впрочем, появляться в камере.

— Мама, — что сказать, как сказать? Жива… Не голограмма, не подделка — долетела, спряталась, и вот теперь жива… Значит, всё хорошо, да?

— Всё хорошо? — повторила, неровно улыбнулась от странно звучавшего из-за ситуации вопроса. — Ты так долго молчала, я всё передумала...

— А я-то сколько всего передумала. Так много чего произошло за эти дни, я… Даже не рассказать, — мама улыбалась. Губы чуть дрожали, как и голос, а Варвара как никогда жадно следила за её мимикой, вслушивалась в слова — и было страшно. Жгуче-страшно от того, что она могла больше никогда не увидеть, не поговорить, а ведь столько надо сказать, столько хочется сделать… На улыбку смотреть хочется. Обнять!.. И знать, что где-то, где-то, хоть на другом краю Земли, да жив человек, её родной, любимый человек… — Ты говори, Варечка, говори, я так тебя не слышала давно...

— Это ты говори...

— Когда вы… — она замялась, поджала губы. — Вы когда вернётесь?

— Скоро, — выдохнула Варвара. Чтобы голос не дрогнул. Уверенно, чётко. — Скоро, мама. Жди.

Жди. А может… А вдруг Данька тоже жив?.. Вдруг всё — ошибка?

Мама скоро закивала, часто моргая зелёными-зелёными, как у Даньки, глазами.

Не вдруг.

Точно.

— Знаешь что, Варечка...

— Знаю, — Варвара заставила себя улыбнуться. Шире, шире, так надо, чтобы не было глупых слёз. — Я тебя тоже. Жди нас, мама.

Жди.

Экран погас, оставив их троих наедине друг с другом. Варвара зажмурилась, не в силах совладать с клокочущим в груди непонятным чувством — буйной смесью страха, радости, любви, отчаяния, желания обнять весь мир разом и спрятаться ото всех в объятьях тех, кто стал и был дороже жизни. Горячо расцеловала Валентина — в щёки, в губы, в лоб, в очаровательную горбинку носа — как ей хотелось сказать ему много такого прекрасного, такого тёплого, такого, чему нет слов, но так хочется передать.

Прохладный палец к губам — всё понял и так, ему не нужно лишних слов, достаточно правильного молчания, взгляда, жеста — только от души, и будет звонче самых трепетных речей.

Потом она долго обнимала Колючку, хоть та и пыталась избежать по началу этой участи, — "А это тоже входит в сестринские обязанности?!" — но потом смирилась. Губы невольно расходились в широкой улыбке, которую обычно Варвара себе никогда не позволяла из-за некрасиво большого рта, но не наплевать ли на это сейчас?

А после был шум реки. Гудение машин и яркий взгляд ночных огней, когда они сидели втроём, прижавшись плечом к плечу и тихо деля друг с другом одну тайну: они вместе. А значит, выживут, вернутся, и больше никто и ничто не сломит связи, что сковывает единой цепью тех, кто пережил всё. Кто принял. Кто стал родным.

Ночной Пекин сверкал рябью, отражаясь в чёрном шелке воды.

Где-то там, за всполохами и шпилями, ждал проект для Алексея.

И, может быть, Данька.