Глава 16. Прошлое

— Зовите всех сюда! — Прокричала Карланта под окнами гостиной Кэларьяна. Она уже очистила от тающего снега землю под ветвями большого дерева, где уютно примостились друг напротив друга две скамьи, и принялась копать тропинку на другую сторону сада.

В доме хлопнула дверь, вышел слуга с теплыми покрывалами, за ним гуськом потянулись ученые, одетые в подбитые мехом плащи и камзолы. Они расселись на приготовленные места, укрыли ноги и блаженно расслабились под лучами весеннего солнышка.

— Какое ясное небо, а в доме и не заметно.

— Ни облачка!

— Благодать. Наконец, подышим свежим воздухом перед обедом.

— А когда это в последний раз Навард убирал здесь снег, я что-то не припомню?

Слуга, в этот момент ставивший на каменный садовый стол поднос с кувшином, сделал вид, что не слышит, и поспешно ретировался в дом.

— Скорее наливайте, остынет!

Гансвард разливал горячее вино, передавая по кругу кубки, когда вдруг обнаружил, что на подносе нет ни ветчины, ни сыра, — ничего, что пришлось бы кстати на голодный желудок.

— Навард, вот растяпа, не положил закуски! Совсем обленился! Где Карланта?

— Здесь! — Она выглянула из-за дерева. — Я принесу! — Она убежала в дом и быстро вернулась с тяжелым свертком. Разложив еду, глорпка решила, что недостаточно хорошо вычистила проход к скамье, где сидел Кэларьян, и снова замахала лопатой.

— Этим сильным рукам и быстрым ногам нужно найти применение получше, — заметил Гансвард, наблюдая за энергичной работой Карланты.

— Не забывайте и об этом! — Добавил Кэларьян, похлопав девушку по голове.

Карланта лишь рассмеялась, уборка сада казалась ей отличным применением сил. Снег таял с каждым днем все быстрей, у корней деревьев появились проталины, а воздух потеплел настолько, что она оставила меха и бегала в шерстяных штанах и легкой рубашке, чем вызывала беспокойство среди толпы заботливых стариков.

С удвоенными силами она вгрызлась в лежалый снег и направилась к скамеечке у красивого куста в дальнем конце сада. Разговоры ученых больше не долетали до ее ушей.

Прошло уже два дня с тех пор, как уехали Ирбег и Сагран. Они должны были покинуть Торп на следующее утро после приема, но барон Дригет пожелал увидеть собак, и Карланта перенесла отъезд. Но миновал один день, за ним второй, а барон так и не пришел. Она не раз порывалась узнать, где найти его, и отправиться туда самой, но Кэларьян объяснил, что отсутствие приглашения при ее положении в обществе не принесут этому визиту ничего хорошего. Карланта поначалу была расстроена, но постепенно успокоилась, а в такой погожий денек уже ничто не могло испортить ее настроения.

«Может, я совсем не так поняла его. Наверное, это было одно из тех обещаний, которые все эти лорды и леди давали друг другу за ужином, — приятные, но ненастоящие. Я слышала, как они договариваются о приеме в следующем году и зовут на обед через месяц, — как такое можно обещать! Кто знает, что будет через месяц? Вдруг уйдет дичь или случится буран. Как это назвал дедушка? Хороший тон. Но как понять, что из сказанного правда, а что нет? Слишком много правил». Погрузившись в воспоминания о приеме, она проводила взглядом птичку, сорвавшуюся ввысь с верхушки ближайшего дерева.

«А вдруг все мои комплименты казались дамам совсем глупыми?» Карланта почувствовала, как щеки ее краснеют, и усерднее заработала лопатой, пытаясь избавиться от смущения за то, что уже нельзя было исправить. «И я, наверное, была так плохо одета, что никто не решился соврать и похвалить мое платье. Вряд ли они хотели меня обидеть. А соседская горничная наверняка сделала мне плохую прическу. Сколько же всего надо узнать перед следующим приемом!»

Раскидывая снег, Карланта вдруг подумала — кто собирал ее на этот ужин? Ученые, не знающие тонкостей придворных мнений, старики, чьи советы устарели еще в прошлом веке. Немудрено, что все пошло не так. Она тихонько рассмеялась себе под нос.

Нет, на самом деле, все было не так уж плохо, но еще многому предстоит научиться. Отношение придворных больше не казалось ей надменным, и она стала представлять, как хорошо покажет себя в будущем. Она как раз пыталась вспомнить, что рассказывал ей Кэларьян о танцах на четыре пары, когда вдруг у калитки раздался какой-то шум, слуга вышел из дома, а потом в саду зазвучал знакомый гулкий голос.

Не веря своим ушам, Карланта выбралась из сугроба и выбежала на расчищенную площадку со скамьями. Перед ней стоял барон Дригет собственной персоной и с неудовольствием оглядывал пустой сад.

— Где же твои хваленые собаки? — Спросил он, поднимая одну бровь.

— Мои братья забрали их, — ошеломленно проговорила Карланта.

— Как? Я ведь еще не посмотрел на сани и уздечки!

— Но… Вы должны были прийти на следующий день, — уже немного уверенней сказала она.

— Я не нашел для этого времени, — барон смерил ее взглядом, в котором ясно читалось другое мнение насчет слова «должен». Объясняться перед юной девочкой было крайне нелепо. — Неужели они не могли подождать?

— Нет, — без намека на извинения ответила Карланта, недоумевая, будто он спросил, не мог ли олень полететь. Она, как всегда, не добавила к этому ни «сир», ни «мой лорд».

Барон выпрямился от удивления и возмущения. Карланта тоже была удивлена.

— Вы же слушали дедушку. На нартах весной далеко не уедешь. Нужен хороший снег, а он уже тает! — В доказательство она потопала ногой в снежной каше.

Поучения этой девчонки переходили всякие границы, барон Дригет не понимал, как очутился в такой ситуации и кто позволил крестьянке вести себя так нагло. Он уже был готов разразиться гневной тирадой и даже отвесить ей пару пощечин, но Трувор, Кэларьян и Гансвард разом встали со свих мест, и под пристальными взглядами магистров барон поостыл.

— Ужасные манеры. Никакого воспитания! — Прогремел он и, развернувшись на каблуках, вылетел из сада. Слуги заторопились следом, застряв в узкой калитке, как горох в бутылочном горлышке.

Карланта замерла на месте, сознавая, что должна была вести себя как-то иначе, но не совсем понимая как.

— Ловко ты его отделала, девочка! — Нарушил тишину Гарбен, едва сдерживая смех.

Карланта повернулась к нему с совершенно несчастным видом:

— Меня больше никуда не пригласят! Ну, что я сделала не так? Я забываю всех этих «моих лордов», когда говорю о чем-то важном!

— Возможно, барон ожидал других ответов на свои вопросы, — прошамкал один из магистров, тяжело поднимаясь со скамьи. — Пойдемте в дом. Настроение уже не то.

— Но других ответов не было!

— Чуть больше вежливости тебе тоже не помешает, — сухо заметил другой ученый, направляясь в дом за первым.

— Простите, — потупилась девушка.

Кэларьян встал рядом с ней, шикая на коллег:

— Не пугайте ребенка. Ты сказала все, как есть, девочка. Но барон действительно ожидал, что все отложат свои дела ради его желаний, а если нет — будут раскаиваться в этом.

— Так мне что, — пиная носком ботинка землю, спросила Карланта, — нужно было перед ним извиняться?

— Не бери в голову, — улыбнулся проходивший мимо Гансвард и похлопал ее по плечу. Кэларьян согласно кивнул.

Эти слова успокоили, но ничего не объяснили. Крепко задумавшись, Карланта собрала покрывала, взгромоздила поверх них поднос и, балансируя на скользкой дорожке, побрела домой.

Когда ужин был окончен, большинство ученых разбрелось по домам, в гостиной остались только жильцы Кэларьяна. Карланта уже почти пришла в себя, исполненная решимости в следующий раз вести себя как можно лучше, и с энтузиазмом взялась за шахматы, зная, что при дворе эта игра пользуется уважением.

Кэларьян и раньше учил ее правилам игры, обещая, что это будет так же увлекательно, как старинные битвы или охота, но его простенькие деревянные фигурки ничуть не походили на великолепных рыцарей, а доска — на землю, по которой можно было бы читать следы. Так что шахматная наука была у Карланты не в чести, а теперь, уже не уверенная ни в чем, что, казалось, она умела, девушка хотела потренироваться.

Трувор согласился разыграть с ней несколько партий и они устроились в маленькой гостиной у столика, крышка которого и являлась шахматной доской, а фигуры были вырезаны со значительно большим искусством, чем те, что привез на север Кэларьян. Тут были и настоящие всадники, и король в короне, и зубчатые башни на флангах. Пешки не были безликими кругляшами, а представляли из себя маленьких пехотинцев с мечами и щитами.

Рассмотрев всех участников боя, девушка признала, что так играть гораздо интереснее, но не смогла вспомнить ни одну из комбинаций дальше, чем на три хода. Кусая ногти, она пыталась выиграть, двигая фигуры туда-сюда, а Трувор наблюдал за ней, делая такие же бесполезные ходы в ответ.

Так они просидели уже больше часа, когда со второго этажа Карланту позвал Гансвард — глорпка помогала старикам носить тяжелые книги из библиотеки в комнаты и обратно, так как Навард был всегда слишком занят для этого. По словам Кэларьяна, это обличало в нем настоящего лентяя. Карланта не понимала, как может быть лентяй вечно занят, но была вынуждена согласиться: слуга совсем не помогал ученым, и другой пользы от него тоже было мало.

Карланта вскочила со стула, извиняясь перед Трувором, и побежала наверх. На самом деле, она была рада передышке, так как от усилий у нее разболелась голова. Мастер обещал показать ей несколько приемов, но только после того, как она вспомнит сама хоть один, и она не могла этого дождаться — учиться было интересней, чем проигрывать.

В своей комнате Гансвард дал ей несколько фолиантов в кожаных переплетах и они пошли вниз. Вход в библиотеку находился на первом этаже, но внутри она возвышалась до самой крыши, занимая часть второго этажа.

Когда Карланта впервые попала туда, взгляд ее потерялся среди сотен книг, расставленных на полках, уходящих вверх на высоту в двадцать пять локтей. Несколько лестниц было приставлено к огромным шкафам, а на уровне перекрытий второго этажа библиотеку окаймляла узкая галерея. Она побаивалась этого места, несмотря на то, что раньше страстно желала сюда попасть.

Похоже, это было заметно со стороны, и Гансвард придумывал простые поручения, чтобы она немного освоилась.

Когда они вошли, то обнаружили за маленьким столом в углу Кэларьяна, где он что-то писал, никого не замечая. Карланта взобралась на галерею и по указанию Гансварда расставила книги по местам. Она уже запомнила, как тут все устроено, и мечтала о разрешении приходить одной — в последнее время несколько полок так захватили воображение, что ей не терпелось полистать старинные манускрипты. Но показывать другим, чем она интересуется, Карланта пока стеснялась.

— Кэл.

Гансвард подошел к столу, и старик вздрогнул.

— Вы меня напугали!

— Что это, твои “Комментарии к Большой хронике”?

Кэларьян покачал головой:

— Они остались в Глорпасе.

Щеки Карланты залил румянец. Она с радостью взяла бы все дедушкины книги, но на упряжках не хватало места!

— Простите, мастер, это я оставила все дома. Обещаю, что привезу следующим летом!

Гансвард вопросительно взглянул на Кэларьяна, а тот приподнял руку, словно говоря: «объясню позже». Магистр улыбнулся:

— Не беспокойся, девочка. На вас двоих я променял бы и всю библиотеку.

У Карланты отлегло от сердца. До чего же добрый! Разрешит ли он звать себя дедушкой? Они с Кэларьяном словно братья — кто угодно подтвердит.

— А что с тем манускриптом, который ты начал перед отъездом?

— «Истоки айстианства»? Нет, я бросил это дело, оно не встретит одобрения.

Карланта помнила эту книгу — она первая ушла на чистку от чернил. Что можно написать о боге, про которого и сами айстиане ничего не знают? Хотя, по правде, об Илготе известно тоже немногое. Но кто был бы таким дураком, чтобы не одобрить попытку написать о них книгу? Карланта вспомнила о врагах дедушки и насторожилась.

— Зато я вновь собрал «Записки о торжестве науки», добавил даже пару статей. Пускай эти мракобесы сожгли все копии, я помнил все наизусть, как «славься Единый». И не говори, что нужно прятать их в подполье, я подкину Записки в университет и, прежде чем сжечь, их прочтут, поверь.

Карланта замерла.

— Кто-то сжег твои книги? — переспросила она.

— Ах, это старые дрязги церковников, Карланта. Они боятся силы знания и готовы уничтожить его, лишь бы не трясти столпы веры.

— Дедушка! Это те люди, что послали наемника? Это они? Церков… церковники?

Глаза Кэларьяна выкатились из орбит:

— Карланта! Ты поклялась!

— Наемник? — схватился за сердце Гансвард. — Они послали наемника?

— Боже! — Кэларьян бросил перо, оставив кляксу, и обернулся к Карланте с таким гневом, какого она раньше никогда не видела. — Никто не должен был знать!

У Карланты все сжалось внутри, а нижняя губа задрожала.

— Даже он? — спросила она, указывая на Гансварда. — Он твой друг!

— Тем более!

Кэларьян вскочил, намереваясь уйти, но Гансвард загородил путь.

— Ты объяснишься или нет? — спросил он, раскидывая руки.

— Не здесь же! Ганс!

Магистр отошел, и Кэларьян вылетел в коридор.

— Идем! — крикнул он снаружи.

Карланта переводила взгляд с одного на другого, не в силах вымолвить ни слова. Разве магистр Гансвард не был тем единственным, кому стоит доверить эту тайну? Как будто можно хранить ее одному!

— Все хорошо, милая, — проговорил магистр. — Ты ни в чем не виновата. Расскажи в двух словах, что случилось.

— В деревню приехал южанин, — глухо откликнулась Карланта, — и он хотел убить дедушку. Мы заманили его на лед, к проруби. Он погнался за нами и утонул, — она отерла глаза от выступивших слез. — Почему он так злится?

— Пусть сам тебе расскажет. Видит Единый, ему не помешает вылезти из скорлупы к людям, — Гансвард вышел за порог. — Не ходи за мной.

Карланта проводила его взглядом, услышала, как шаги свернули за угол, потом скрипнула дверь, и все стихло. Она выждала еще немного, а потом неслышно прошла к своей комнате и попыталась лечь спать. Еще недавно она подслушала бы, о чем будут говорить старики, но взгляд Кэларьяна здорово ее напугал. Она была готова просить прощения, но только если и он признает, что Гансвард должен был узнать о наемнике.

Повернувшись на бок, Карланта приготовилась к беспокойной ночи, но тепло одеяла и хорошая, приятная усталость быстро погрузили ее в сон.

Кэларьян унял гнев, только когда дошел до своей двери. Не так он думал подать эти новости и хотел бы отложить нелегкие вопросы на потом. А по правде говоря, и вовсе не хотел бы их слышать.

В темном коридоре возникла фигура Гансварда. Кэларьян нехотя посторонился и впустил друга внутрь. Ганс прошелся из угла в угол, остановился и сложил на груди руки.

— Ты сказал, что необходимость в укрытии отпала, — проговорил он после некоторого молчания.

— Это правда.

— Не потому, что тебя больше не ищут. А потому, что нашли, — это был не вопрос.

— Да.

Гансвард явно ожидал большего.

— Ты скажешь наконец, что происходит? Молчал тогда, молчишь сейчас — хватит!

Кэларьян опустился в кресло.

— Старым друзьям нужно то, что я когда-то знал. Точнее… не только я.

Взгляд Гансварда помрачнел.

— Ригелли?

Кэларьян молча кивнул, а магистр хлопнул ладонью по каминной доске, выходя из себя, как и всякий раз, когда слышал это имя.

— Проклятый демон! Даже из могилы не дает покоя! Да что такое он знал? О чем хотят узнать эти люди?

— О смерти, Ганс. И я не хочу тебя вмешивать.

— Ты совершил множество ошибок, но самые непростительные из них касались тайн, — с горечью сказал Гансвард. — Каждый раз, когда дело касается этих ваших знаний, все летит кувырком. Неужели оно того стоит?

Они смотрели друг на друга и Кэларьян пытался найти слова, которые объяснили бы его чувства к тому, что Гансвард называл тайнами.

— Оно того стоит, — сказал он наконец. — Если бы ты только знал… Если бы хоть раз почувствовал это! Мир связан великими законами, и все, что происходит в нем — не случайно. Ты мог бы видеть свечение жизни, силой мысли подчинять материю, говорить с людьми через тысячи миль… Я приходил к тебе во сне! Ты помнишь?

Гансвард нахмурился, оглаживая бороду.

— Семь лет назад? Мне снилось, что мы в Университете, и ты через весь класс твердишь мне, что жив. И еще раз, кажется, через три года. Зеленая равнина, мы едем верхом, и ты снова убеждаешь меня, что не пропал.

— Видишь? Ты скажешь, что это зло? Это был опасный трюк, но я передал тебе вести.

Гансвард вздохнул.

— Я и так знал, что ты жив. А если нет, я бы предпочел просто верить в это до конца своих дней. Так делает все люди, Кэл. Но не ты. Ты говоришь об опасности, но тут же лезешь в самое пекло. Что заставляет тебя рисковать? Пытаться управлять тем, что не под силу человеку? Это путь алчности, и он бесконечен.

Кэларьян слушал его, качая головой.

— Ты просто никогда не верил в чудеса… — тихо проговорил он.

— В чудеса? В такие, о которых рассказала эта девочка? Чудо, что ты спасся! Что спаслась она!

Губы Кэларьяна сжались — никто не ранит так сильно, как тот, кто лучше всех тебя знает.

— Карланта спасла нас обоих. Но мои знания способны на большее. Я мог бы защитить нас, но… давно ими не пользовался. Может быть, напрасно. Я разучился и поэтому чуть не погиб.

— Как же ты не понимаешь… — брови Гансварда сошлись у переносицы, он некоторое время боролся с собой, потом прикрыл глаза и глубоко вдохнул. — Знаешь, когда моя Луиза умирала, она сказала мне кое-что. В свой последний день.

— Нет… — Кэларьян не верил своим ушам. — Ведь мы договорились…

Гансвард поднял руку, останавливая его.

— Вы договорились скрывать от меня правду, но она хотела, чтобы я знал, чем тебе обязан. Я ничего не понял из ее слов. Все эти годы ты что-то делал с ее болезнью, и она была уверена, что только поэтому протянула так долго.

— Так ты знал?

— Знал, но не мог смириться с тем, что не моя забота, а ненавистные умения поддерживали Луизу. Смириться с тем, что сам приполз бы к тебе на коленях, если бы думал, что ты можешь помочь.

— Ганс…

— Но теперь я думаю иначе. Не представляю, как перенес бы ее смерть на десять лет раньше. Но это судьба, Кэл, она одинаково беспощадна ко всем: к ученым, королям и беднякам. Я согласился бы отдать одну жизнь, пусть это и была моя жена, лишь бы ты — лишь бы никто! — не обладал знаниями, способными отнимать другие жизни. Тогда все было бы иначе. Ты не подверг бы угрозе Карланту. Эмилия была бы жива. Видит Единый, она могла прожить счастливую жизнь.

Кэларьяну не хватило воздуха, и он невольно потянул себя за тугой воротник. Гансвард, конечно, видел это, но все равно закончил:

— Ты не понимаешь, да? Не недостаток ваших знаний погубил Эмилию. Сами знания!

— Ганс! Знания тут не при чем. Я был глупцом и не смог отговорить ее. Не смог спасти. Но я пытался. Уже после всего этого…

— После? Так она ещё была жива после того адского пламени?! — гримаса ужаса исказила лицо Гансварда, он сделал шаг назад, как будто не хотел прикасаться к Кэларьяну, чей грех стал еще большим.

— Хватит! — взмолился Кэларьян. — Прошу! Все, о чем ты говоришь — это смерть и боль. Неужели это все, что ты видишь? Почему ты не вспомнил спасенных? Вспомни, сколько союзов заключил Ригелли после Северного похода. Сколько смут подавил в самом зародыше. Чего, по-твоему, стоит удержать в руках новый мир? Его способности берегли нас от войн.

Гансвард скривился так, будто вступил в навозную кучу.

— Он делал это ради денег и славы, не обманывайся.

— Он делал это ради королевства! — воскликнул Кэл и сам поморщился. Защищать Ригелли было отвратительно.

— А ты?

Кэларьян вопросительно указал на себя, как если бы в комнате был кто-то еще.

— Я? Думаешь, я использовал наши знания ради собственной выгоды? То перемирие, которое заключили на Брогане в семьдесят третьем, помнишь? Когда чуть не погиб принц Адемар? Оно спасло тысячи жизней. А я спас наследника.

— Ты просто вовремя получил известие.

— Ничего я не получал, я прикоснулся ко сну Адемара и увидел, что он влез в ловушку. Ганс! Мы выслали подмогу за день до того, как прибыл голубь с посланием. И как раз этого дня не хватило варварам, чтобы дойти до форта и сровнять его с землей. Ради чего, ты думаешь, я месяц не спал по ночам, терзая себя снами юноши? Ни золото, ни слава не излечат от боли, с которой раскалывается голова уже на третий день. Я превратился в немощную тень, не мог поставить дрожавшей рукой подпись и путал помилования с приговорами. Дурную славу я тогда приобрел. И никакой выгоды.

Гансвард прекратил возражать, но все это было не до конца правдиво. Да, тайные знания губили здоровье и не приносили Кэларьяну денег и славы, но правда была в том, что отказаться от их использования было сложнее, чем оторвать пропойцу от бутылки. Об этом он предпочитал не говорить и даже не помнить.

Гансвард все еще рассматривал его лицо, ожидая подробностей и объяснений. Он был похож на человека, услышавшего о пожаре — хотел бежать одновременно и туда, и оттуда. Сколько ни пытался Кэларьян хоть что-то объяснить ему — все напрасно. Он сотни раз представлял этот разговор, пока жил в Глорпасе, но здесь, лицом к лицу, все было сложней. В этом Ригелли был прав: нет смысла говорить о знаниях с кем-то, кроме посвященных.

Кэларьян тяжко откинулся на спинку кресла.

— Я всегда знал, где Адемар, что с ним и что ему угрожает. Тот бунт в Тагаре — я увидел свечение тысячи солдат, а он готовился идти на три сотни. Мы сделали так много, Ганс. Мои знания не опасны. Смотри, я могу прямо сейчас сказать тебе, где находится принц.

Этот дом был достаточно защищен для небольшого скачка в Светлый мир, так что Кэларьян закрыл глаза и приготовился ощутить знакомое падение. Конечно, сейчас он не мог делать это с такой легкостью, чтобы прямо посреди тяжелой беседы достать Адемара, да и связь, не поддерживаемая долгие годы, уже не работала, но все же он сосредоточился и представил лицо принца.

— Прекрати. Не занимайся при мне этим, — Гансвард легонько наступил на его ботинок.

Кэларьян распахнул веки и вздохнул. Когда-то он мог достать принца так же быстро, как тронуть рукой соседа за столом, а теперь будто стоял посреди голого поля и кричал в пустоту.

Гансвард оглядел его, потягивая бороду.

— Принц Адемар в монастыре Гудама и, чтобы знать это, мне не нужна магия, — он пошевелил пальцами, изображая нечто неоправданно значимое.

— От тебя никогда не зависел исход его миссий.

— Да, из нас двоих только ты не умел быть в стороне от событий, — проговорил Гансвард. — Снова во все это ввяжешься?

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

Кэларьян слишком устал от всего этого. Он чуть не выпалил: «У Луизы тоже был выбор», — но промолчал и только потер разбухшие веки — под них словно насыпали песка.

— То, что нужно этим людям, опасно. Ты говорил, что в Берению идут войска, и я боюсь, что этим могут воспользоваться.

Он ждал новых вопросов, опустошенный и разбитый, но Гансвард и сам выглядел не лучше. К счастью, он ни о чем не спросил. Даже малая вероятность того, что бывшие друзья используют павших солдат как связь с миром мертвых, пугала Кэларьяна, и он не хотел не то что говорить — даже думать об этом.

— Прости, больше я ничего не скажу. Когда я снова встречусь с посвященными, то буду готов и разберусь с ними раз и навсегда. Поверь, на этот раз опасности не подвергнется ни одна жизнь. Только моя собственная, но это уже старые счеты, и им пора быть закрытыми.

По лицу Гансварда пробежала тень.

— Скажи, если тебе нужна помощь, — проговорил он серьезно.

— Я знаю, что если втяну тебя в это, то навсегда потеряю, — Кэларьян встал, показывая, что разговор окончен, и поплелся к кувшину с холодной водой. Лоб горел, в горле было сухо, как в пустыне. Гансвард медленно направился к двери.

— Ты знаешь? — спросил он, переступая порог. — Но ты даже не пробовал…

— Что?

Но магистр уже вышел и зашаркал по коридору к своей комнате. Кэларьян не стал догонять его — не было сил. Он сполоснул лицо, разделся и лег в постель. Прошло еще очень много времени, прежде чем он задремал, угли в камине превратились в золу, стало холодно. Он засыпал и просыпался, и видел во сне то хвосты собак, впряженных в нарту, то лица посвященных — молодые, какими он помнил их еще в годы учебы. Когда среди них мелькали темные глаза Ригелли или вздернутый носик Эмилии, он подскакивал и отирал пот со лба, пытаясь отвлечься. Но этот дом кишел призраками прошлого, так что Кэларьян всю ночь проворочался с боку на бок, ни капли не отдохнув.