Глава 11. Дурные вести

Холодное февральское утро застало Симель у окна в королевской спальне. Солнце еще не взошло, и в тусклом свете комната казалась лишенной красок. Король разбирал при свечах письма — капитаны гарнизонов докладывали о готовности снабжать войска отрядов, назначенных для отправки в Берению. Доклады эмиссара не приходили уже целую неделю, и теперь принца Сейтера не поддерживал только ленивый.

Когда Вилиам взял новый лист, из пачки выскользнул маленький обрывок пергамента. Симель наклонилась, чтобы поднять его, и узнала записку от Адемара.

— Его высочество все еще в Гудаме?

— Надеюсь, что да, — не глядя ответил Вилиам. — Он напишет, когда будет покидать монастырь.

— Вы поступили благородно, отказав ему в возвращении.

— Пусть пробудет там, сколько потребуется, хотя я в свои сорок не продержался бы в такой глуши и дня. Только если бы могила моей дорогой Ривианы была там… — Вилиам водил глазами по строчкам, отвлекаясь, — да… Только если так… — пригладив серебристую бороду, он вдруг опустил бумаги и улыбнулся краешком рта: — И хотя мои пиры и турниры давно остались в прошлом, все это еще живет, — он приложил руку к груди, — вот здесь.

— Ваше величество, — начала Симель, опасаясь нового приступа меланхолии, но Вилиам остановил ее, выставив вперед раскрытую ладонь.

— Перестань, Симель. Я всего лишь хотел сказать, что Адемар никогда не ценил молодость и ее преимущества.

— А я думала, вы скучаете по дворцовым приемам, — отшутилась она.

— Конечно же, нет, — поднял бровь король. — Следи за дорогой.

— Хорошо, сир. Но только если вы признаете, что и возраст приносит свои плоды.

— Несомненно. Правда, в твои годы я бы в это не поверил, — усмехнулся Вилиам. Еще немного он отстраненно смотрел вдаль, а потом вновь взялся за пергамент.

Подперев рукой голову, Симель повернулась обратно к окну и устремила взор в точку, где узкая лента тракта исчезала за горизонтом. Иногда ей казалось, что чем старательнее она будет ждать, тем быстрее приедет гонец.

Она едва не задремала, на миг прикрыв усталые глаза, когда вдруг на дороге, ведущей к замку от Белых Холмов, возникло какое-то движение. С вершины Господничьего холма, самого высокого в округе, вниз летел большой снежный вихрь.

— Всадник на восточной дороге! — Симель вскочила и распахнула окно, хотя для гонца было еще рановато. За первым всадником на дороге появились другие, они стремительно приближались к Хауберу. — Да это целый отряд!

— Кто? Чей герб? — король отбросил свитки.

— Не видно! — Симель прикрылась ладонью от восходящего солнца. Люди внизу мчались так, будто за ними гнались демоны, эта дорога вела вовсе не в Керк, и, вообще… вообще, что происходит? — Там ваши солдаты, в красном! А с ними… — она не верила глазам, но под плащом главы отряда мелькнула на синем фоне лилия, — граф Фронадан!

— Единый бог!

Всадники преодолели холм, спустились на равнину и, огибая замок, скрылись под восточной стеной. Симель насчитала девять человек, и по меньшей мере еще четверо носили под плащами синие цвета Валлении. Спрыгнув с подоконника, она кинулась к тазику для умывания, налила воды, подала королю и принялась собирать разбросанные по кровати свитки. Взбила подушки, подложила ему под спину. Помогла расчесать седую гриву и расправила одеяла.

Пора было уходить, но Вилиам постучал по крышке сундука у кровати: «Согрей вина. Побыстрей». Корсийское красное было слишком дорогим, чтобы плескаться в прожженной лекарской посуде, но Симель послушно достала его из кучи пергамента. В этот момент в коридоре послышался звук шагов, и гвардейцы ударили в пол копьями. Симель разожгла лекарскую горелку, но не успела наполнить котелок, как уже распахнулись двери, и граф Фронадан тяжелым, размашистым шагом пересек комнату. У кровати он опустился на одно колено и приложил к груди правую руку:

— Ваше величество.

Низкий голос звучал хрипло, словно его обладатель давно не разговаривал.

— Плохо выглядишь, — мрачно сказал король вместо приветствия. Он коротко вздохнул, как будто хотел что-то добавить, но промолчал, а Симель поняла, что может оставить надежду на хорошие известия. Она наклонила кувшин над котелком, и горлышко звякнуло о прокопченный край. Эмиссар обернулся.

— Говори, — приказал ему Вилиам.

Граф оглядел Симель и недвусмысленно покашлял, прочищая горло. Но вино еще нужно поставить на огонь и вовремя убавить пламя.

— Мне уйти, ваше величество?

— Что? — Вилиам нахмурился. — Я сказал, согрей вина!

Он перевел недовольный взгляд на эмиссара, и тот не стал ждать, пока гнев короля обрушится и на него. Коротко, как солдат в строю, он отчеканил:

— Годрик, герцог Беренский, осмелился требовать суверенитета для своих земель и наследуемый королевский титул. Он пытался взять меня в плен и до последнего отказывался от мирных предложений. От вашего имени я объявил ему войну.

В комнате повисла тишина. Вилиам не отвечал и несколько поистине гнетущих мгновений ничего не происходило. Симель не видела в его глазах ни удивления, ни страха, но теплилось в глубине их нечто, что что было много хуже боязни.

Подняв руку, Вилиам молча указал ей на кресло и на пол рядом с графом. Симель подвинула кресло к постели, но эмиссар не шевельнулся, даже когда король кивнул ему на сиденье.

— Я предполагал, что все обернется именно так, — сказал Вилиам, но привычная мягкость ему не удалась.

— Ваше величество, — заговорил граф, — я не оправдал ваших надежд. Вы вправе…

Вилиам нахмурился и резко раскрыл ладони:

— Повремени с этим. Расскажи мне, что произошло. И, Единый бог, поднимись, наконец, с колен!

Симель убавила пламя под котелком, и, когда валлениец встал, подошла к нему, не забывая кланяться, как простая прислуга. Граф Фронадан, один из немногих мужчин, кто был непривычно выше ее, стянул перчатки, негнущимися пальцами расстегнул у горла золотую застежку и отдал Симели свой плащ. Тяжелая мерзлая ткань изнутри покрылась ледяной коркой, и она повесила его на решетку камина, поближе к огню. Эмиссар сел в кресло и снова на нее покосился.

— Ну же! — король не видел повода для молчания. За окном мелькнула быстрая тень, и он устремил взгляд на птицу, примостившуюся на карнизе.

— Ровно двенадцать дней назад Годрик прервал свое уединение, — начал граф. — Он пришел ко мне ночью и в болезненном припадке сообщил, что собирается короноваться как единоличный правитель беренских земель.

— «Собирается», — повторил Вилиам. — Это его слова?

— Да, сир.

Король молча кивнул, продолжая смотреть в окно.

— Герцог был невменяем. Он понимал, что требует невозможного. Получив отказ, он сбежал, а на меня напали два десятка его солдат. По счастливой случайности мои люди успели прийти на помощь.

— Чего он ждал?

— Я не смог это узнать, ваше величество, — ответил эмиссар. Симель чувствовала, что он принимает раздражение короля на свой счет, но была уверена, что в действительности это не так.

— Когда следующим утром я отправился обратно, то вызвал герцога на поединок, чтобы решить проблему силой. Но он успел бежать. После этого я покинул Берению, отдав необходимые распоряжения по гарнизонам.

Вилиам кивнул, склоняя голову набок, как если бы к чему-то прислушивался. Ничего не говоря и не глядя на графа, он развернул небольшой свиток с последним беренским докладом и погрузился в чтение.

Эмиссар замолчал, хмуро глядя в пол. Несколько раз он поднимал голову, собираясь что-то сказать, но так и не решился прервать тишину. Король взглянул на него, на миг отвлекшись от пергамента:

— Прекрати. Ты виноват во всем этом не больше, чем я.

В комнате снова повисло молчание, нарушаемое лишь тихим стуком: замерзшая птаха попробовала клювом стекло. Вино начало подкинпать и Симель захлопотала над кубками. Она знала, как тяжело дался королю разговор с Лотпрандом об отправке войск под видом поискового отряда. И хотя принц не выразил ни тени сомнения в том, что нужно слегка нажать на беренцев, самого короля терзали сомнения. Он откладывал дату отъезда, все не решаясь на этот шаг — после объединения Корона ни разу не выступала против своих подданных.

Сегодня в нем что-то переломилось, и потухший взгляд изрядно напугал Симель. Она горько сглотнула и подошла к постели Вилиама, протягивая поднос с вином. Король взял кубок и сердито свел брови — похоже, он угадал ее мысли. Смущенная своей жалостью, Симель отступила на шаг и склонилась перед эмиссаром. Тот сомкнул руку на кубке, но не поднял его. Поднос отяжелел, и Симель встретилась с графом взглядом. Темные глаза внимательно смотрели на нее с обветренного лица, в них читалось подозрение. Он не понимал, кто она и почему не отослана прочь на время разговора. Изобразив очередной поклон, Симель опустила поднос и отошла, а валлениец сжал кубок, разглядывая красные блики на его краях и не решаясь перевести взгляд на короля.

— Прошу тебя, — сказал Вилиам, указывая на вино, — подкрепи силы.

Его слова прервал неприятный скрип — птица сорвалась с карниза и, мазнув крылом по стеклу, тяжело полетела к Северной башне. Проследив за ней, Вилиам снова взял бумаги и свернул их тугой трубкой. Казалось, он разрешил для себя некий важный вопрос.

— Итак, сегодня же состоится военный совет. Я хочу, чтобы ты во всех подробностях рассказал о событиях при дворе Годрика Беренского и ответил на некоторые вопросы. Так что сейчас можешь быть свободен.

Если граф и хотел сказать что-то еще, то было уже поздно. Одним глотком он проглотил вино и встал.

— Прежде, чем ты уйдешь, — продолжил Вилиам, — я хочу поблагодарить тебя за помощь, оказанную Короне.

Эмиссар приложил к сердцу правую руку:

— Служу вашему величеству.

Король жестом отпустил его и повернулся к Симели:

— Посмотри, открыты ли гостевые покои. Если нет, пошли за ключником. Затем позаботься, чтобы все знали — сегодня я спущусь в Тронный зал. Это все, — он отвернулся, показывая, что аудиенция завершена.

Поставив на лекарский стол свой кубок, граф направился к выходу. Симель сняла с решетки у камина плащ и, подав его эмиссару, первой выскользнула за дверь. Почувствовав идущий от ткани жар, валлениец коротко кивнул:

— Благодарю.

Симель присела на ходу в неком подобии реверанса. Она была рада хоть чем-то помочь этому усталому человеку, но еще больше удивлена тем, что он нашел в себе силы благодарить служанку.

Наконец, проводив эмиссара и убедившись, что комнаты уже готовят, Симель пошла в обход гостевых этажей. Благородные лорды в столь ранний час еще видели сны, и только герцог Гронард оказался на ногах. Услышав, что приехал граф, он тут же попросил отвести его к нему, и, когда со всеми делами было покончено, Симель вернулась наверх.

Вилиам сидел, постукивая свернутым пергаментом по ладони. В комнате все еще витал холодный зимний аромат: пахло свежим снегом и льдом, морозом, солнцем, лошадьми. В окна просочился свет нового дня, но теперь он уже не казался таким ярким, как утром.

— Ваше величество? — Симель остановилась у окна. Король поднял на нее взгляд и некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Признаюсь, в первое мгновение я поддался малодушному страху за собственный покой. Но в следующий раз оставь свою жалось при себе, — Вилиам говорил спокойно, но щеки Симели залила горячая краска — она чувствовала, что позволила себе слишком многое. Король принял это как извинение и продолжил:

— Ни один правитель не может ждать покорности в ответ на милосердие. Они хотят войны — они ее получат. Это дело я знаю в совершенстве, — трубка пергамента выстукивала частый ритм по ладони, — а Адемар одержит собственную победу над севером. И я позволю ему самому решить судьбу Берении: изъятие земель, дань, гарнизоны, — все, что сочтет нужным.

— Вы отзовете его из Гудама? — не удержалась Симель, прервав свое виноватое молчание. Дорога из монастыря на юг проходила по восточным провинциям Берении, и теперь это был опасный путь.

— Нет. Когда войска продвинутся вглубь герцогства, он присоединится к ним для финального удара по Венброгу. Это вполне достаточно, — Вилиам отвернулся, но Симель кашлянула, вновь привлекая его внимание.

Король нахмурился, но через миг лицо его озарилось пониманием.

— Марскелл, — сказал он, кивая. — Что ж, ваши три рыцаря дело не изменят…

Симель уже была готова поправить его, потому что внуку сира Ледвига исполнялось шестнадцать, и его можно было посвятить перед боем, но осеклась. За этим следовало сказать, что лорд Грегор не сможет выступить в поход. Она промолчала. Три рыцаря: сир Ледвиг, безусый юнец и она, — вот и весь цвет Марскелла.

— Сколько латников? — спросил король.

— Три дюжины.

Вилиам пожевал губами.

— Не вижу смысла снимать их с места. А Берждом? — Король наблюдал за ее лицом. — Я знаю, что имение переходит в руки молодого наследника.

— Да, лорда Хаварда. — Симель невольно запнулась. Хави, в отличие от нее, легко вел бы свое войско на север. — Он хороший боец.

— Сколько у него людей?

— Четыре рыцаря и сотня латников.

— Пусть присматривает за долиной. Ее можно оборонять до конца света.

Симель сморгнула. Едва ли беренцы зайдут так далеко на юг. Конечно, если неприятелю не пробиться через обширный центр, долина становится единственным проходом к Хауберу вдоль океана, но это столь неудобный и отдаленный путь, что вряд ли будет востребован. Она расслабилась, и кулак, сжимавший внутренности, разом отпустил. Если Годрик не выйдет за пределы герцогства, она может повременить с возвращением, а Хави не придется рисковать жизнью. Конечно, он не обрадуется, если узнает, что остался дома из-за нее. Но он не узнает. Для этого он должен был хотя бы ей писать.

— Наши люди вас не подведут, сир.

Вилиам молча кивнул, уже занятый своими мыслями, а Симель прислонилась к стене в оконной нише. Голова кружилась — она как будто напилась вина. Внизу неподвижно застыли белые ветви деревьев, ветерок кружил снежинки над крышами зданий, и можно было подумать, что ничего не случилось, и это утро — такое же скучное и ленивое, как все предыдущие. Но, еще прежде, чем солнце поднялось над стеной на полпальца, в коридоре раздался грохот и послышалось гневное шипение. Симель сразу узнала голос Тейда.

— Пора, — проговорил Вилиам. Иллюзия сонной безмятежности лопнула, как мыльный пузырь. — Гони этих шарлатанов прочь и найди отца Бреттани — путь придет сюда до утренней службы.

Отвесив ему низкий поклон, Симель покинула спальню. Она прошла тесным ходом для слуг на крышу кухонь и поднялась на стену у большой неповоротливой башни: сразу под ней в соседнем дворе стоял храм, и через окна в куполе можно было видеть, есть ли кто-нибудь у алтаря. До службы оставалась половина часа, но, как и думала Симель, отец Бреттани уже стоял на возвышении, прикрыв глаза и самозабвенно воздев руки к небу. Не думая о том, что он скажет, когда она ворвется внутрь и отвлечет от молитвы, она спустилась со стены у ворот и зашагала к храму по выложенной камнями дорожке.

Земля уже давно погрузилась во тьму, когда его величество Вилиам Светлый в окружении гвардейцев, пажей и слуг спускался в Тронный зал к ужину. Его рука тяжело опиралась на плечо идущего рядом мальчика. Когда парадные двери распахнулись, в огромном зале воцарилась тишина, и люди встали со своих мест, приветствуя короля. Неторопливым шагом, скрывавшим болезненную слабость, Вилиам направился к возвышению, где под красным балдахином стояло его богато украшенное кресло. Длинный стол знати начинался прямо от помоста и уходил вглубь зала. Для самых пышных приемов столы здесь накрывали порой в два и даже три ряда — зал вмещал сотни гостей — но сегодня лорды и рыцари занимали лишь половину мест, это были те, кто ждал известий из Берении прямо в Хаубере или успел прибыть в замок после утренних событий. Их слуги и начальники служб замка сидели за столом поменьше, в отдалении от короля.

Наконец, Вилиам остановился во главе стола, отпустил пажа и обвел взглядом зал. Среди придворных зародился встревоженный шепот, становясь все громче и громче. Одно слово повторялось чаще других, так что казалось, будто сотня голосов произносит: «…Война?… Война… Война!…»

Вилиам заговорил и голоса утихли.

— Годрику Беренскому действительно объявлена война. Даже мое терпение имеет предел, а его дерзость заслуживает наказания. После трапезы будет собран военный совет.

Шум в зале нарастал, и король поднял вверх ладонь:

— Я прошу вас придержать все расспросы до совета.

Едва скрывая возникшую от усталости дрожь в ногах, он молча опустился в кресло. А когда лорды уселись за стол и по залу засновали слуги с подносами, Симель тоже позволила себе расслабиться и села у стены на низкую лавку для слуг. Когда она впервые обнаружила, что даже на приемах ей не найдется места за столом среди лекарей, король безжалостно заявил, что нельзя отказаться от имени, не отказавшись от положения. Тогда он еще пытался убедить ее открыться. Однако, во всем была своя выгода. Отсюда, например, было видно принцев и высших лордов, и, когда шум немного стихнет, можно будет слышать, о чем они говорят.

Сразу по правую руку от Вилиама сидел Лотпранд — спокойный и волевой, он как будто возвышался над всеми, неизменно выпрямляя спину и не совершая ни одного лишнего движения. За столом он был посредником между ослабленным отцом и шумными лордами. Стоило королю сделать знак, как принц тут же направлял беседу в нужное русло — его глубокий голос не мог перекрыть никто из собравшихся. Симель не могла отделаться от ощущения, что люди подчас не знают, чего от него ждать, так как под обманчивой медлительностью в нем чувствовалась скрытая сила. Она улыбнулась. Вряд ли такой разумный человек стал бы угрожать кому-то, но в том, что многие его боялись, не было никаких сомнений.

Симель едва успела отвернуться, когда взгляд Лотпранда скользнул по ней, и уставилась на собак. Одна из них подползла к Бренельду, и младший принц, посмеиваясь, принялся кидать ей мясо со своей тарелки. Эта очаровательная сцена продолжалась до тех пор, пока другой пес, невесть как затесавшийся среди королевской своры, не положил приплюснутую, слюнявую голову ему на колено. Принц подпрыгнул, брезгливо отмахиваясь, а сидящий рядом граф Хеймдал ударил приблуду сапогом. Тихо скуля, тот откатился к ногам беренского эмиссара и герцога Гронарда. Тот бросил в утешение побитому псу пару костей. Герцог выглядел человеком суровым и жестким, но, похоже, был не чужд доброте. Эмиссар улыбнулся ему, и они продолжили прерванный разговор. Понаблюдав за ними, Симель поняла, что они с графом хорошие друзья.

Отвлекшись на несчастных псов, она не сразу обнаружила, что в зале стало тише, и поняла, что не слышит глубокого, как из бочки, голоса Лотпранда. Его высочество всматривался в лица придворных, а Вилиам отрешенно глядел в окно. Симель вдруг вспомнила, как он сказал однажды, что и Лотпранд, и Адемар оба стали бы хорошими правителями, и жаль, что трон достанется лишь одному из них. Адемара она видела всего раз, когда он навещал отца перед поездкой в Гудам. У старшего сына Вилиама был острый, цепкий взгляд, с придворными он держался уверенно и непринужденно, и та сила, что Лотпранд скрывал внутри, сквозила у принца в каждом движении. Симель задумчиво вздохнула. Интересно, каково это — быть наследником короны Вилиама, означающей власть над всем известным миром? Возможно… Король неожиданно подал ей знак и Симель подбежала к столу, сгибаясь в поклоне у подножия трона. Вилиам наклонился к ее уху:

— Боль съедает последние силы. Подай мне твое чудодейственное зелье.

— Сию минуту, ваше величество. Я сварила покрепче, чтобы согнать лет до пятидесяти, — прошептала Симель. Король усмехнулся. Лекари, удостоенные мест в самом дальнем конце стола, нервно ерзали, но не осмеливались встать, чтобы предложить свои услуги. Считаться простолюдинкой здесь было удобнее.

Симель вернулась к скамье, достала из-под нее ящичек со снадобьями и принялась смешивать питье. Когда большой серебряный кубок был почти полон, кто-то неожиданно коснулся ее руки.

— Эймар! — воскликнула она, оборачиваясь. — Ты меня напугал!

— Доброго вечера, — поклонился менестрель, не без изящества плюхаясь на скамью.

— Ну, доброго. Что-то тебя не слышно.

Симель оглядела его с головы до ног. В последнее время Эймар выглядел куда более задумчивым, чем раньше, и работал над печальной балладой.

— Не уверен, что король посчитает уместным мое пение… — музыкант был смущен, — знаешь, я теперь боюсь играть, когда он рядом.

— Да брось, — улыбнулась Симель, закупоривая бутылочку, содержимое которой имело густой приторный запах, — он не один, здесь полно гостей.

— Не в этом дело. Теперь я… как бы понимаю, что творится у него в душе, и… — Эймар беспомощно взмахнул руками, — ну, ты знаешь.

— Знаю, — выпрямилась Симель. — Но вряд ли кто-то из нас действительно понимает, что творится у него в душе. Так что перестань бояться. Ей богу! — она пошла обратно к столу, хотя менестрель был абсолютно прав в своих чувствах. Король выпил отвар и признал, что его крепость согнала еще десяток лет. Когда Симель вернулась на свое место, Эймара там уже не было — он вышел на середину зала и приветствовал слушателей.

Прошел совет, прошли все приготовления к отправке первых воинских частей, и в Плагарде воцарился суетливый беспорядок: на улицах толпились люди, каждый столб опутывали цветные гирлянды, а площадь напоминала летнюю ярмарку. Плагардские латники, королевские гвардейцы и те лорды, что держали военный совет с королем, должны были торжественно проехать через город, отправляясь в карающий поход на Берению.

Симель стояла у бойницы в южной дозорной башне. Внизу собрался весь город, на стенах толпились люди — они кричали, поднимали вверх руки и размахивали маленькими флажками. Дети стремились забраться повыше, стражники только и успевали снимать их с зубцов и возвращать матерям.

Стараясь не поддаваться всеобщему хаосу, тесными группками передвигались священники, благодушно перенося все тычки и удары, неизбежные в такой толчее, и не забывая благословлять окружающих. Симель улыбнулась. Трудно представить, что сказал бы отец Бреттани, окажись он сейчас на стене. Первосвященник Плагарда и Хаубера, второй по святости человек после Верховного Отца Церкви, был слишком нетерпим к праздности и увеселению, но, к счастью, он находился во внутреннем дворе, где король обращался к рыцарям с последним напутствием.

Вилиам вышел на ступени перед входом в замок, чтобы должным образом проводить войска. Он вновь был облачен в просторную мантию с золотой оторочкой, седую голову венчала корона. С дозорной башни не было слышно, что он говорит, но Симель могла поспорить — эти слова были не о предстоящих сражениях, а о мире, который наступит после. Кони стояли не шелохнувшись, рыцари слушали короля, приложив к сердцу правую руку, и в своих ярких цветных накидках были похожи на бабочек, каким-то чудом заблудившихся в снегу.

Сама того не замечая, Симель отстукивала по по камню узкого проема какой-то выдуманный ритм, и все никак не могла устроиться достаточно удобно, чтобы не переступать с ноги на ногу. Виной тому было чувство, что она куда-то опоздала, а здесь только пряталась до той поры, пока ее не нашли. Приходилось напоминать себе, что она остается в замке, а не стоит там, внизу, конная и с оружием, по высочайшему указанию короля, и это приносило кратковременное облегчение.

Радость, конечно, была малодушной, извиняло только то, что пугало Симель не исполнение боевой присяги. Когда пришло известие о войне, призраки Марскелла немым укором встали у нее за спиной, но время возвращаться ещё не пришло — она так мало пожила по-своему. Она вообще не успела разобраться, что это на самом деле значит. Вне долины все смотрели на нее так, будто она находится не на своём месте, даже король, любивший ее, но осуждавший ложь. А что начнется, выйди она в поле в доспехах и при мече?

И среди слуг не своя, и среди лордов. Только в городе это неуютное чувство слегка притуплялось, но, как понимала сейчас Симель, лишь оттого, что ни на какое место она тогда не претендовала, а жила никем и не делала ничего. Оглянуться в конце жизни и сказать о себе такое было бы, пожалуй, страшнее позора. Сейчас она занималась тем, о чем никогда не будет жалеть. В долине — тоже.

С чего тогда жаловаться?

Симель распрямила спину и улыбнулась.

Если королю понадобится помощь Благодатной, разумно будет призвать только Хави — барона с большей свитой, чем у марскеллцев. А она могла бы держать гарнизон и привычно охранять долину, как пёс с родового герба. И носа не показывать в центральных землях. Марскеллцам не пришлось бы отправляться на север вместе с Бержем, разве что… Разве что Ирису. Хави не заслужил такого щедрого одолжения, но всё-таки она сама вложила бы ему поводья в руки.

Ворон был братом-близнецом Ириса, но уже четвёртый год ходил под чужим седлом. Кони были загляденье, на зависть любому лорду, с такими не грех было заявиться и на настоящий турнир, но какой демон толкнул Хави это сделать! Проиграть товарища куда хуже, чем потерять в бою. Симель до сих пор не отпускала злость на глупость друга. А ведь она говорила!

Дни Фрейцера тогда уже миновали, разъезды стали обычными прогулками, в долине воцарилось тишина. Все, чего они достигли в своих умениях, как будто бы застыло, ожидая нового вызова. Но ведь ждать было нечего, разбой если творился, то на центральных трактах, вдали от их тихой земли, а всяким отщепенцам хватило молвы о расправе над Фрейцером, чтобы не соваться в долину.

Но что-то внутри продолжало ждать, они оба это чувствовали. За три года нервы так привыкли к напряжению, что не могли расслабиться. Казалось, они тратят своё время на что-то незначимое.

Ирис и Ворон щипали траву после гонки. Луга уже покрылись сочным цветом, земля нагрелась, как сковорода, и пахла сладко и влажно. Солнце нещадно пекло чёрный марскеллский акетон, отдых разморил тело, но не разум.

— Ты думала о том, как выйдешь из долины? — Хави щурился от солнца и на нее не глядел, но Симель показалось, что он что-то знает. Догадывается.

— Нет. Зачем? — Она жевала травинку, подложив руки под голову.

— Когда-нибудь все равно придется. Принести королю клятву верности за Марскелл после лорда Грегора.

— Тьфу. До этого еще далеко. Других поводов не вижу.

— А вот я хочу на турнир. — Хави повернулся на бок и подпер голову кулаком — ни дать ни взять пастушок на выгоне.

— Турнир? — Симель даже рассмеялась. Хави это, конечно, задело.

— Что? Скажешь, я недостаточно меток? Я сбиваю все мишени. А кто-то нет.

Симель покачала в воздухе носком ботинка. Золотая шпора ловила солнечные блики.

— Кто-то вылетает из седла. Куда чаще, чем нужно.

Молчаливое сопение показало, что ответить здесь нечего, и Симель взглянула на друга.

— Горданийский городской турнир подойдет. Ты говорил, там как раз собираются деревенщины вроде нас.

— Пф. Единожды там появившись, не посмеешь предстать перед реальными бойцами. Граф Гинар уж точно не примет.

— Гинар из Ронуаза? Который ставит на победу и коня, и меч? — Симель даже повернулась, выплюнув травинку. — С ума сошел?

— Можно пройти только один круг. Это не больше пяти сшибок.

— Пять! А если ты потеряешь Ворона?

Хави молчал.

— Ворона, который обошелся в годовой доход? Да что ты отцу скажешь?

Симель представила, что проиграла Ириса и говорит об этом Грегору. Мурашки побежали вдоль спины. Впрочем, он мог ответить, что у юношей горячая кровь и что он понимает сына. Но Берж был более строг.

— Хави, подумай триста раз, прежде чем так шутить.

— Да я постоянно об этом думаю. Мы варимся в своём котле, а в мире происходят вещи, о которых мы читаем только в книгах. Так, как будто это сказки, легенды о небывалом, но все это существует там, за горами. Неужели тебе не интересно?

Симели, конечно, было интересно.

— Нет, — ответила она безразлично. — И уж тем более не интересно, насколько столичные рыцари ловчей тебя.

— А может, ненамного.

Симель посмотрела на него — глаза горят, руки чешутся помириться силой с кем-то, кого он ещё не изучил вдоль и поперёк, как ее. Она молчала.

— Если не попробую, то не узнаю. — Он снова завалился на спину, вытянутой рукой закрывая солнце.

Это уж точно, ничего не узнать без пробы. Главное не узнать такого, без чего жилось бы намного лучше. Симель вытянула из зеленого ковра под головой новую травинку и прикусила, наслаждаясь первым мигом сладости.

— Только рыцарь, не славящий ничью красоту, — проговорил Хави, не глядя на нее, — без обета даме и без ее знака — так себе зрелище. А я там никого не знаю, и никто не знает меня.

Ветерок принес пушинки одуванчика и взлохматил кудри над круглым мягким лицом.

— Ты поедешь? Незачем мне искать даму, ведь у меня уже…

— Нет, — сказала Симель. — Не поеду. Ни в Гордан, ни в Ронуаз.

Через два месяца Хави отправился к графу Гинару и вернулся обратно без Ворона. Поначалу отмалчивался, потом сказал только, что их представления о богатых турнирах ничто по сравнению с реальностью, — что тут взять, деревенщины, — все бойцы крайне умелы, сам он провёл три хорошие сшибки, а на четвёртой его выбил из седла рыцарь из Киринсбора. Имени называть не стал, в подробности не вдавался, весь как-то погас и о турнирах больше не заговаривал. Ещё полгода он ездил на своём лёгком старом Ветре, а потом Симель сбежала, и юный Эдли привёл Ириса в Берждом.

Для Грегора и сын, и лошадь обретались в почёте при дворе принца Лотпранда; для Хави, как надеялась Симель, все просто вернулось к тому, что было до турнира. Пусть Ирис будет платой за все, в чем она его подвела, и если Хави суждено оказаться среди этих рыцарей, что отправятся в Берению, он вспомнит ее добрым словом.

Симель прислонилась лбом к холодному камню бойницы и наконец успокоилась. Внизу отец Бреттани закончил свою речь, благословляя воинов, Вилиам заговорил вновь, а потом вдруг резко взмахнул рукой, к чему-то призывая или грозя северу, и рыцари дружно тронулись с места. Длинной колонной прошли они через все три кольца стен Хаубера, провожаемые замковой прислугой, и направилась к воротам Плагарда, где люди ждали своих принцев с музыкой, цветами и добрыми напутствиями.

Первым в город выехал Лотпранд на высоком белом коне. Он был, как всегда, невозмутим и сдержанно кивал горожанам, бросавшим тряпичные цветы и ленты. За ним следовал Сейтер, лениво поглядывая на зевак и скидывая на землю ленты, если они цеплялись за его доспехи. Бренельд ехал рядом, вертясь в седле и неустанно махая девушкам, выглядывающим из окон. Принц задорно смеялся, если ему удавалось схватить брошенную ленточку, и тянул за нее до тех пор, пока девушка не отпускала свой конец. Вся улица покатилась со смеху, когда он качнулся в седле, с трудом вырвав длинную ленту у кого-то в окне под самой крышей. Удивленно оглянувшись, Бренельд тут же сам расхохотался, размахивая трофеем.

Доспехи графа Фронадана и синяя попона его коня уже целиком скрылись под лентами и цветами, а ехавший рядом герцог Гронард безразлично собирал цветы, не долетевшие до валленийца. Оба лишь изредка кивали толпе, занятые невеселым разговором. Но столько лент и букетов, сколько держал в руках сир Ольмерт, вовсе никуда и не уезжавший, а на время похода назначенный капитаном стражи Хаубера, не собрал даже Фронадан, а рыцарь еще умудрялся посылать во все стороны воздушные поцелуи и воздушные объятия. Дору Гранджу не был брошен ни один цветок, и по его мрачному лицу нельзя было сказать, что он этим огорчен. Симель испытала настоящее облегчение, глядя, как он покидает замок.

Колонна знати уже выехала через городские ворота и направилась на север, когда первый сержант из лучной сотни еще только въезжал в Плагард. Но Симель стоически провожала взглядом всю армию, пока та не скрылась за Господничьим холмом, и только тогда спустилась со стены. Весь этот блеск ослеплял горожан и слуг, но не имел ничего общего с реальностью. Тебя всегда провожают так, как будто победа уже лежит в кармане и ты обязательно вернешься, чтобы собрать новые овации. Потом ты остаешься наедине с теми, кто будет рисковать вместе с тобой жизнью. Встречаешь врага и не знаешь, сможешь ли вообще вернуться. Все-таки король Вилиам не зря ратует за мир. Вздохнув, Симель торопливо пошла к замку, чтобы подготовиться к ночной смене.