Том 2. Глава 20. Черные дни

Фронадан не спал уже больше двух суток. Первые он провел в седле, вторые — за бесконечными допросами. В тяжелом воздухе тюрьмы кружилась голова, но он не хотел отпускать мятежников под стражу в их богатые комнаты. Пусть получают то, что заслужили. Тело Сейтера он оставил в камере напротив допросной, прямо так, как принесли: в доспехах, залитое кровью и вымазанное жирной землей. Время почестей умершим еще не пришло, а на заключённых это производило должное впечатление.

— Я ничего не знал о том, что готовилось в Хаубере, — голос сира Леонарда был еле слышен, он бросил взгляд на мертвого принца и сгорбился, уставясь себе под ноги.

Третий сын короля лежал на полу, как преступник, но какой-то добрый айстианин сложил ему на груди руки. Фронадан с трудом держался, чтобы не раскинуть их в стороны — изменник и отцеубийца, Сейтер не заслужил, чтобы всеблагой Девин Айст вознес его в свое царство. Красный бархат на пластинчатом доспехе почернел от крови, а золотой лев королевского рода стал багровым. Коротко стриженые волосы не закрывали рану на шее. Нож уже вытащили.

Фронадан прикрыл глаза, с шумом выдыхая воздух. Он не успел спасти короля, и даже этот нож вонзил не он, а Бренельд. Ни помощи, ни отмщения. Хотел бы он увидеть лицо ублюдка, когда тот получил сполна и наглотался собственной крови.

— Клянусь вам, я не знал.

Сир Ольмерт, подпиравший спиной дверной косяк, презрительно фыркнул. От него за милю разило вином, а весь вчерашний день он пролежал без сознания среди пустых бутылей. Фронадану говорили, что на этого рыцаря можно положиться, но теперь тот потерял его доверие. Сейчас Ольмерт сверлил взглядом Дора Гранджа и держался от того как можно дальше, хотя в допросной было тесно, как в шкафу.

Воздуха не хватало. Фронадан расстегнул еще одну пуговицу на вороте рубахи, но она и так уже липла к телу и пахла не лучше конской попоны.

— Вы мчались сюда, загоняя лошадей. Зачем?

— Мы узнали, что королю стало хуже, — бесцветно проговорил Леонард. — И принц Сейтер опасался, что его лишат трона.

Не он один пел эту песню — все люди Сейтера твердили нечто подобное. Ольмерт снова фыркнул, заводясь с полуслова, но Фронадан вскинул руку, требуя тишины. Что ни говори, а сир Леонард был похож на человека, который надеется только на правду, пусть ей никто и не верит. Но как же не хотелось миловать кого-то из прихвостней Сейтера!

— Поэтому вы встретили меня с оружием? — спросил Фронадан, полагая, что именно его принц выставил врагом в глазах своих подданных. Честолюбивый кузен, подобравшийся слишком близко к трону после смерти старших принцев — такую наживку легко проглотить.

Леонард оглядел стоящих вокруг рыцарей:

— Вы напали, а мы защищали свою жизнь.

— На то были причины.

Сказать по правде, причина была одна — ярость. Нет, еще страх. Вчера ночью Хаубер был похож на взятый штурмом замок: везде стража, суета, мечи наголо, а люди Сейтера атакуют всех, кто не носит его золотую звезду. Все, чего боялся Фронадан, вершилось прямо на глазах: убрав братьев с дороги к трону, Сейтер и не подумал дожидаться смерти отца. Чтобы спасти короля, Фронадан был готов на все, даже убить его сына, и если бы оказался неправ, если бы Вилиам потребовал возмездия — что ж, он сам взошел бы на эшафот и даже влез бы в петлю, как крестьянин. Пусть так, но в ту ночь он был уверен — Сейтер убьёт отца, и каждый, кто носил его знак, был врагом.

Леонард проследил его взгляд, снял с камзола золотую звездочку и отвел глаза. Фронадан поморщился — здесь побывали и те, кто топтал свои звезды в грязи, но это ничего не значило, ведь до того они носили их с гордостью.

— Когда кричат хвалу изменнику, других причин не нужно. Вы прочили на трон отцеубийцу.

Сир Леонард беспомощно развел руками:

— Вы сами в это верите? Зачем ему брать грех на душу? Он бы все равно короновался!

Фронадан откинулся на спинку стула. Как просто все выглядело для рыцарей Сейтера! Он был их господином, победоносным и неприкосновенным наследником. Они считали, что их не ждет ничего, кроме славы, но Вилиам не позволил бы сыну раздать беренские земли сообщникам, а его грязную победу объявил бы позорной. Репутация Сейтера полностью зависела от политики короля. Бунт был бы подавлен, но победителя отстранили бы от победы. Чтобы сохранить достигнутое, Сейтер должен был совершить переворот. Быстро. И без пощады. Фронадан снова невольно покосился через коридор на тело принца. Мятежную душу всегда ждет ранний конец.

— Короновался или нет, его судьба сложилась бы иначе, если бы король остался жив, — проговорил он наконец.

В том, что Сейтер сам подначил Берению к бунту, он уже не сомневался, хотя Леонард и другие мелкие сошки все отрицали. Где, как не на войне, устроить ловушку для братьев? Фронадан смотрел на мертвеца с нескрываемым гневом, но на самом деле смотрел на себя. Он не допускал такого варианта. Тщеславный и безрассудный, Сейтер никогда не вел себя иначе, всегда шел напролом и ни с кем не считался — ничего необычного. А в Берении был чистой воды бунт, возглавляемый Берегом. Да он, наверное, и был тем звеном, что связал Сейтера с Годриком. Кто смог бы понять это до того, как умер Адемар? Отец, упокой Единый его душу?

Фронадан нахмурился и слишком резко подхватил со стола кубок — вино плеснуло через край.

— Как, по-вашему, он ожидал бы трона? После резни в Берении? Осуждаемый отцом и церковью, отлученный от двора. Невозможно. Не для него. И потом… — Говорить было сложно, но Фронадан заставил себя вытолкнуть слова наружу. — Я лично положил бы жизнь на то, чтобы всем стало ясно — оба старших брата встретили смерть не в бою.

Под сердцем противно засосало от одного только воспоминания: Лотпранд, лежащий под темным небом со стрелой в горле, и Адемар, надежда королевства, от которого остался лишь пепел.

— За Адемара король не пощадил бы никого, даже младших сыновей. Будь Вилиам жив, Сейтер так и лежал бы в этой камере!

Сир Леонард поднял на него ошеломленный взгляд, а Фронадан не мог понять, что говорило в нем: ярость, винные пары или все-таки разум.

— Злой рок, — проговорил Леонард, царапая ногтем край золотой звездочки. — Злой рок толкнул его спешить, когда он мог бы просто подождать… И мы бы с вами здесь не говорили.

Волна холодного гнева окатила Фронадана — этому человеку было плевать на то, что случилось в Берении, его заботило лишь то, как выйти сухим из воды. Рядом раздался какой-то звук, дохнуло кислым вином, и сир Ольмерт, качнувшись, навис над Леонардом:

— Не рок, а всеблагой Единый воздал мерзавцу по заслугам! Как бы ни пытались ему помешать! — На этих словах он наградил Дора Гранджа гневным взглядом, и Фронадан не удержался от того же. Гвардейцы защищали интересы Сейтера до тех пор, пока не стало известно, что он мертв. Где они были, когда он пронзил кинжалом сердце Вилиама?

Капитан пробасил без всякого выражения:

— Гвардия клянется охранять наследника. И я бы не нарушил клятву из-за каких-то подозрений.

Глядя, как лицо Ольмерта идет красными пятнами, Фронадан приподнялся и потянул того за рукав. Ольмерт потратил два часа на тирады о том, что Гвардия прогнила и продалась изменникам, но все это требовало куда более тонкой работы, чем вопли посреди тюрьмы. Четыре валленийца, поймав взгляд графа, подвинулись ближе к Ольмерту и Гранджу, Эван положил руку на пояс с мечом. Ольмерт закатил глаза, всем видом показывая, что не намерен драться, как простолюдин, но Фронадан мог поспорить, что если бы они с капитаном остались одни, то сразу вцепились бы друг другу в глотки.

Леонард бросил на пол свою золотую звезду. Фронадан откинул ее носком сапога подальше.

— Вы видели, как Сейтер встречался в Берении с наместником Луганом?

— Нет. Ни разу. Я прошу вас… — заговорил сир Леонард уже просительным тоном, — нельзя ли рассмотреть обстоятельства… — Но его прервал раздавшийся в коридоре лязг доспехов, а Фронадан поневоле вздрогнул — со времен ловушки в Берении эти звуки вызывали острое желание выбраться на место попросторней.

Ольмерт посторонился, и через миг в камеру заглянул граф Хеймдал. Он снял броню, но окружил себя латниками — никто не передвигался по замку без охраны. Не столица, а змеиное гнездо. Фронадан с неприязнью смерил тагарца взглядом — он привык видеть это белое, бескровное лицо зеркально отражающим усмешки Сейтера. Все знали об их дружбе с принцем, однако именно Хеймдал заключил под стражу сторонников Сейтера и встретил Фронадана, как лучший друг. Фронадан ничего так не желал, как отправить графа за решетку, но никаких доказательств измены у него не было.

— Все пытаете заключенных? — Лучезарно улыбнулся Хеймдал. — Я готов продолжить это увлекательное занятие. К замку движется отряд, у передовых знамена Ригебальда и Гронарда.

Риг! Впервые за долгое время на душе посветлело. Фронадан поднялся и кивнул Дору Гранджу на Леонарда:

— Обратно под стражу.

Он не стал слушать рыцаря — никакие отговорки тут уже не помогут. Суд лордов вынесет свой приговор, и если все они остынут к тому времени, то Леонарду и его дружкам повезет. Но, будь на то воля Фронадана, он оставил бы эту шайку без земель и без шенка в кармане — как они хотели оставить беренцев.

Разминая затекшие плечи и не глядя больше на Сейтера, он прошел к узкой лестнице и взбежал наверх, оставляя позади гнилой тюремный воздух. Эван, Стерлис и еще дюжина латников безмолвно поспешили следом и окружили его плотным кольцом. Никто никому не доверял, что поделаешь. Хуже, чем в осажденной Берении!

Средний двор шумел и волновался морем конских и человеческих голов. Шетридские лучники забили площадь между храмом и конюшней — сотня форменных накидок разом — и их граф потерялся в зеленой массе. Фронадан взглянул по сторонам над потоком, текущим из ворот в конюшню и из конюшни в казармы, чуть приподнялся на носках, оказавшись уже на целую голову выше других, и наконец заметил фигуру в полных латах — это был Ригебальд. Он махнул рукой и поспешил навстречу другу, опережая свою стражу.

Лицо Рига, наверное, было отражением его собственного: черные круги под глазами, изрезанный складками лоб и хмурый, напряженный взгляд. Он смотрел вокруг с опаской и подозрением — редкость для его добродушного характера. Что ж, на то были все основания.

— Риг! — Фронадан сжал протянутую ладонь и потряс ее обеими руками.

Тот окинул его внимательным взглядом, похлопал по предплечью и толкнул в бок.

— Ну, я рад, — сказал он, и привычная улыбка вернулась на его лицо.

— Чему это? — Фронадан отпустил его, хотя и сам был рад, и даже какое-то подобие улыбки на миг растянуло его губы.

— Что ты цел. Чего мы только не наслушались в предместьях!

Фронадан устало махнул рукой. В какие истории выльется вчерашний бой в замке, можно только гадать. Уже здесь, во дворе, слышались рассказы один нелепей другого: Сейтер штурмовал все три стены Хаубера, Фронадан штурмовал все три стены Хаубера, с каждым было по полтысячи солдат, а всех изменников повесят, даже дворян.

Нет, конечно, солдат такими сказками не возьмешь. Два штурма в ночь! Но если слуги замка болтают такое, о чем говорят за стенами и в городе?

— Гронард здесь?

— Поднимается, — Риг кивнул на ворота, за которыми уже мелькали желтые накидки людей герцога. — Что с Вилиамом?

Фронадан не знал, что было страшнее: самому увидеть короля в луже крови или рассказывать об этом другу. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы вывалить все, как есть, когда вдруг маленький грум, тянувший за поводья лошадь, пискнул в ответ какому-то солдату: «Да! Кинжал прямо в сердце!»

Улыбка сошла с лица Рига.

— Так это правда? — спросил он тихо, а когда Фронадан кивнул, не смог найти слов, только выдохнул: — Кто?

— Сейтер. Или кто-то из его людей.

Гомон сотни людей поглотил ругательства в адрес принца, а Фронадан почувствовал, что безмерно устал. Так, как не устаешь и за неделю, и за две самых тяжких переговоров — там хоть есть, на что надеятся. Сейчас надежда на силу престола Саврайсов едва теплилась — Ганахан, сын Сейтера, слыл толковым парнем, но Фронадан его почти не знал. Собственно, его никто не знал, мальчику едва исполнилось четырнадцать, он редко появлялся при дворе и только начал выезжать из Гретта. А теперь он, согласно очередности, примет корону Саврайсов.

Гул во дворе нарастал, все новые лучники подходили к конюшням и задавали одни и те же вопросы. Фронадан потер виски — он будто опьянел от свежего воздуха, а может быть, и правда слишком много выпил. В сотый раз слушать о смерти короля было тошно, и он тронул Рига за стальной налокотник:

— Пойдем. Ты нужен мне наверху.

Они пробрались к воротам, к охране Фронадана присоединились шетридские латники, и на мосту через ров загрохотали полсотни ног.

Риг напряженно думал о чем-то, пока не спросил, глядя в сторону:

— Сейтер мертв? — Судя по тону, в случае обратного он был готов это исправить.

— Заколот в саду королевы. Собачья смерть — нож в горло.

Риг наконец обернулся:

— Ты? — в голосе его послышалась нотка восхищения.

Но все было куда безумнее, чем можно себе представить.

— Младший.

— Бренельд? Шутишь! — Риг остановился, неверяще приподняв одну бровь. — Да он боялся и слово Сейтеру сказать, не то что ножом замахнуться. Ты видел? Сам?

Еще одна загадка была лишней, но разум точила наравне с остальными. Как слабый и безвольный Бренельд, зареванный, скуливший рядом с телом брата, мог сделать это? Как удалось ему остановить того, кто взбирался к престолу по трупам?

— Нет. Но я видел их лежащими без чувств, вместе. Нож — с пояса Бренельда, его рука — в крови по локоть. У Сейтера был меч. Кто, ты думаешь, мог подобраться к нему, кроме брата? Он любого зарубил бы на месте. Разве что их было много… — Фронадан уже прикинул в уме с десяток вариантов, но так и не нашел ответа — очевидцев не осталось вживых. — Если Сейтера окружили, кто-то мог оказаться так близко, чтобы ударить. Но перед этим ещё и отнять нож у Бренельда? Не знаю, Риг. Чем больше подробностей, тем меньше ясности, но что бы там ни случилось, они были вместе до последнего. Если Бренельд наконец пришел в себя, нужно с ним поговорить. Присмотрись к нему. К нему, и к Хеймдалу — с этого проклятого тагарца вы с Гронардом должны спросить все, как есть. Я не могу давить на него, он встретил меня здесь, как союзника.

— Хеймдал? — Усмешка Рига была предсказуема. Кого угодно можно было ожидать в союзниках, только не Хеймдала.

Фронадан понизил голос, чтобы его не услышали латники — ни к чему лишние толки, и без них туго.

— Он засадил в тюрьму две дюжины изменников, а скольких убил — то знает лишь Единый. Понимаешь?

Риг смотрел на него мгновенье или два, потом молча кивнул и пошел дальше. Мертвых уже не допросишь.

— Дай мне снять железо, глотнуть вина и я готов расспрашивать кого угодно, — сказал он, звякая латными ботинками по мостовой верхнего двора. Из замка навстречу вышли гвардейцы, и Фронадан предупредительно шепнул:

— Тихо.

Как бы ни было отвратительно подозревать королевскую стражу, нельзя отрицать очевидное. Кто-то расправился с усиленной охраной короля, а оставшиеся гвардейцы сражались за Сейтера. Защита наследника — их долг, но не сами ли они решили сменить одного господина на другого? Риг проводил солдат взглядом, поднимаясь по ступеням в холл. Вокруг стало слишком людно и до самых гостевых покоев он не проронил ни слова.

— Жду тебя у комнат принца, — Фронадан указал на королевский этаж и свернул к себе. Освежиться — это то, чего ему не хватало еще полдня назад.

Вода приятно холодила кожу, прогоняя усталость. Фронадан плеснул на шею, обтер спину мокрым полотенцем. Одного кувшинчика для умывания явно мало, но на бегу сойдет.

— Рубашку. Вон там.

Два пажа завозились среди разбросанных по кровати вещей. Пергамент, чернила с перьями, печать, кости, гербовая цепь, кошель и никакой одежды, — маленький багаж для графа, сущая ерунда, уместившаяся в две седельные сумки. Последняя чистая рубаха — и то не своя, ведь с того пепелища, где погиб Адемар, он ринулся в столицу, не заезжая в лагерь.

Надел — короткая. Манжеты не доставали до запястий, однако по росту быстро не найдешь. Камзола тоже не было — только стеганый поддоспешник, — но не ходить же по замку, как в тюрьме, с засученными рукавами.

— Акетон.

Мальчишки принесли поддоспешник, показательно сдувая с него пылинки. Что ж, заработали пару монет — на шелковой обивке не осталось ни следа от кольчуги. Фронадан подбросил в воздух по шенку — пажи ловко поймали их на лету — и глянул в металлическое зеркало. Тьфу! И ради чего все это? Ради встречи с Бренельдом? Который как заперся вчера в своих покоях, так ни разу оттуда и не вышел? Когда его приволокли из сада королевы, он был вялым, как кукла — лекарь здорово опоил его какой-то дрянью. Безмолвно рыдал у постели короля, а потом с трудом дотащился до своей кровати и так бы и свалился в доспехах, если бы не слуги. Пришел в себя только днем, но какие там вопросы — мятый, нечесаный, лежал, уставясь в потолок, и ничего не слышал. Немудрено, конечно, если опустошить все бутылки, валявшиеся у кровати — маленький нытик и не пытался взять себя в руки. Когда к нему пришли второй раз, дверь уже была закрыта, и никакие просьбы и увещевания не возымели ответа.

Застегивая тяжелый пояс, Фронадан машинально проверил, как выходит из ножен меч, и поймал настороженный взгляд пажей. Нет, с таким настроем далеко не уедешь. Что сказал бы Вилиам! Но Фронадан заводился от одной мысли о плачущем принце и не мог — не хотел! — ничего с этим поделать. И главное — он не сомневался, что сам король ощущал бы себя так же. Слабость — позор в династии Саврайсов.

Пажи удалились зарабатывать шенки у других измотанных дорой лордов, а в дверь проскользнул один из соглядятаев графа, неприметный и тихий, формально — один из безродных латников.

— Узнал у лекарей. С королем были двое: Ремигий, Симель. Мужчина мертв, женщины нет.

— Ищи. Она могла что-то видеть. А старик Эно?

Шпион развел руками:

— Нигде нет. На его месте я тоже бы залег на дно.

— Если он еще жив. Продолжай.

Порывисто наполнив кубок, Фронадан залпом проглотил вино и вышел за дверь. С лестницы доносились странные звуки, потом послышались шаги и с верхнего пролета выглянул Риг.

— Сюда! — Он махнул рукой и скрылся.

Фронадан взлетел наверх, не представляя, что еще могло случиться в этот злополучный день. Шум доносился из спальни короля — Гронард ругался на чем свет стоит и, судя по всему, не жалел королевскую мебель. Мигом пробежав коридор с гобеленами, Фронадан застал его за методичным разрушением деревянной ширмы. На ней уже была неровная дыра от удара ногой, а кулак герцога оставил несколько проломов выше. Он не слушал Рига и не остановился, даже когда Фронадан встал рядом, подхватив готовую упасть загородку.

— Прекрати.

— Она и до меня никуда не годилась!

— Прекрати шуметь и иди с нами. Ты нужен у Бренельда.

Гронард выдохнул, потом вдруг еще раз ударил по ширме и наконец отошел. Та, тонко скрипнув, медленно свалилась на пол.

— Полегчало? — спросил Фронадан несколько жестче, чем хотел.

— Нет. Но теперь я могу выйти отсюда, никого не придушив.

— Я и сам бы кое-кого придушил, но это большая роскошь. Остынь. Мы должны поговорить с Бренельдом, пока Хеймдал торчит в подземельях.

— Там ему и место! — Гронард чуть не сплюнул на пол, но вовремя удержался, наткнувшись взглядом на королевскую постель. Ее уже прибрали, но герцог скинул одеяло, вновь обнажив кровавое пятно.

— И мы попробуем это доказать. Идем.

— К Бренельду? Я слышал, это он заколол Сейтера. — Взгляд Гронарда был все еще прикован к бурым простыням, брови сошлись у переносицы. — Но не могу поверить.

Фронадан лишь руками развел:

— Так говорят. Я знаю не больше твоего и никогда бы не поверил, не увидев его рядом с телом. Похоже, он нанес удар, но тут же потерял сознание.

Гронард перевел на него тяжелый взгляд, безотчетно разглаживая бороду, наткнулся на щепку и уставился на нее, возвращаясь к реальности:

— Так значит, у нас есть человек, сумевший отомстить? Встать на пути ублюдка? Он может успокоить двор.

— У нас нет такого человека. Он может только пить, дурманить себя зельями и выть в подушку.

Впервые за все время Ригебальд осуждающе покачал головой:

— Ты слишком суров. У него на руках кровь собственного брата, а ты знаешь, что тот был ему вместо отца.

— Суров? — переспросил Фронадан, не скрывая, впрочем, что это истинная правда. — Что ж, вот ты и будешь мягче. Но сперва вытряхнем его из постели — никто в треклятом замке не смеет разбудить его высочество, а мир катится в бездну. Хватит. Я не верю в то, что он невиновен.

Гронард страдальчески поднял брови:

— Здесь есть хоть кто-нибудь, кто, по-твоему, невиновен?

— Навряд ли. Послушай, говорите с принцем, забыв о Сейтере. Все, чем мы сейчас располагаем — Бренельд допустил убийство короля, пока был в замке.

— Ты знаешь, как я могу спросить за смерть короля, — покачал головой Гронард. — Только с мечом у горла. Все остальное: разговоры, реверансы, — не по мне.

— Мечи должны быть в ножнах, — твердо проговорил Фронадан. — Мы клялись ему хранить мир. Помни.

Герцог в ответ только махнул своей широкой ручищей и шагнул за порог.

У комнат Бренельда собралась целая толпа охранников. Здесь были гвардейцы Дора Гранджа, валленийцы Фронадана и тагарцы Хеймдала, — они держались отдельными группками, не доверяя друг другу.

— Кто приходил со вчерашнего вечера? — негромко спросил Фронадан у своего человека.

— Граф Хеймдал, ваша милость. Еще слуги. Только его высочество никому не открыл после лекаря.

— Лекарь, значит. Найди его и приведи его сюда. И пусть захватит эту дрянь — свое зелье.

Что ж, если только так можно выманить Бренельда, пускай. Все лучше, чем выламывать дверь, а Фронадан готовился и к этому — от правды не спрячешься.

— Отойдем, — кивнул он Гронарду и Ригу.

Они отошли вглубь коридора, к старинному гобелену времен Гарольда Саврайса. Гронард щипнул истлевшую бахрому, поглядел на вырванный пучок ниток и сложил на груди руки, пытаясь успокоиться.

— Что говорят эти подонки, люди Сейтера?

— Ничего. Все разговоры только о Годрике, а измена, убийство старших принцев… Знать не знаем! Как удобно, да? Сейтер вытворял, что хотел — и все это покрывалось мятежом Берении.

— Не говори мне о Годрике! — взмолился Гронард, вновь размыкая руки и нервно шаря по поясу от меча до кинжала. — Я потратил лишний день, мчась к беренской столице, и все затем, чтобы узнать, что Годрик и все его бароны мертвы. А мог бы сразу повернуть на юг, как только получил записку Вилиама!

— Я отсылал тебе другую. И просил остаться, — заметил Фронадан.

— Тогда твоего гонца уже нет в живых, я ничего не получал. Плевать! Все рухнуло, в чем смысл торчать на месте? Я должен был успеть, — он переступил с ноги на ногу, снова и снова приглаживая бороду.

— Я выехал раньше тебя и… — Фронадан хотел сказать «не успел», но не смог. Он так ни разу и не произнес это вслух.

Ни Риг, ни Гронард не подняли глаз, когда он запнулся, и Фронадан был им благодарен.

— И я думаю, что Леонард и другая мелкая знать говорят правду.

Риг нахмурился, не понимая, а Гронард так и вовсе посмотрел, как на умалишенного.

— Что, если Сейтер так и задумал? Собрал этих ублюдков, повел за добычей и утопил совесть в золоте. Только представьте! Знали они или нет — все равно. Сейтер разграбил Берению и собирался взойти на престол, от него зависело все их состояние, верно? Он мог держать их в неведении, а здесь, в Хаубере, спустить с цепи хоть на святого — и они сожрали бы его, не задумываясь.

— Похоже на правду, — кивнул Риг. — Поэтому не было слухов.

Фронадан взглянул на вечно спокойного друга и в который раз задался вопросом, так же тот спокоен внутри или нет. Сам он за день так вскипел, что без бутылки вина не уснет еще сутки. Но сейчас было внутри ещё и нечто другое. Что-то вроде зависти. Сейтер держал в руках людскую массу, готовую бездумно повиноваться — в этом было что-то притягательное. Сила, которую можно применить, как следует, не запирая себя в рамках из допросов, красивых слов и расшаркиваний. Например, взять и избавить мир от такой мрази, как Хеймдал — уж кто-кто, а он не мог не знать о плане Сейтера. Гронард и Ольмерт — их можно взять на раж. Раскачать, завести и дать волю мести — ведь это так просто. О, Фронадан представлял, что сделали бы они с заговорщиками. И он представлял, что чувствовал Сейтер, и спрашивал себя: почему бы не завершить дело так же? Раправиться с предателями — быстро, смело, без раздумий. Пленить Хеймала. Ведь шетридцев и валленийцев вместе уже больше, чем тагарцев.

Он закрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Вилиам не простил бы таких мыслей. Как и отец. Весь день его лицо маячило перед глазами, как наяву, без конца повторяя слова мудрого Ригелли: «Того, кто принял твою сторону, следует беречь, а кто принял чужую — истреблять. За перебежчиками же наблюдают и правильно их используют». Правильно использовать не значит убить, как непременно сделал бы Сейтер. Тагар может восстать, разразится война, и все, что построил Вилиам, окончательно рухнет.

Под вопросительными взглядами охраны он обнаружил, что снова сжимает рукоять меча. Разжал пальцы и провел ладонью по лицу, сгоняя усталость. Не дай Единый встретиться такому королю, как Сейтер, и такому советнику, как Итан Ригелли.

— Последний вопрос. Казначей. Никто из следопытов не нашел зацепки?

— Его никто не видел. Дело дрянь.

— Я слышал о телах в болоте, — сказал Ригебальд, — А перед отъездом видел, как из ручья достали деньги. Полные мешки.

То, что Луган и сборщики могли быть все мертвы, Фронадан понимал. Но утопленные деньги никак не вписывались.

В конце коридора мелькнула тень и появился стражник, подгоняя тощего Азоха Рана.

— Ваша милость, лекарь! — гаркнул он еще издали.

Фронадан шикнул, приложив к губам палец, подозвал лекаря и взял того за плечо. Все мятежные мысли — детища безделья — разом выветрились из головы.

— Постучите к принцу. Скажите, что пора выпить зелье, что принесли еды, что он будет спать еще двое суток — что угодно, лишь бы открыл. Поняли?

Азох Ран переводил мутный взгляд с одного лорда на другого, его гильдейский балахон перекосило набок, волосы спутались — утреннюю службу он явно провел в постели.

— И где еда? — спросил он наконец. — Его высочество, должно быть, голоден.

Он что, еще не проснулся?

— Получит, когда ответит на вопросы, — отрезал Фронадан, подталкивая лекаря к двери и все же делая знак одному стражнику спуститься в кухни.

Азох Ран неодобрительно заворчал под нос, но счел за лучшее оставить свои мысли при себе. Перехватив поудобнее сундучок с травами, он гулко постучал в массивную дверь.

Бренельд очнулся от больных, полных ужаса снов только затем, чтобы обнаружить себя в еще большем кошмаре.

Во сне он все время от кого-то убегал и попадал из одного темного места в другое, потом кто-то хватал его за шею — и он знал, кто это, — но здесь сознание всегда отключалось.

В реальности все было хуже. Перед глазами постоянно возникали одни и те же картины. Сейтер держит его мертвой хваткой. Он пытается вырваться. Нож вонзается в шею брата. По рукам бежит кровь. Так много крови…

Тело скрутила судорога, желудок подпрыгнул к горлу, но Бренельд лишь обессиленно закашлял — он ничего не ел с того часа, когда они с Хеймдалом пытались бежать. Еще одна судорога накатила волной, и он перегнулся за край кровати, отплевываясь от горькой желчи.

Зелье лекаря переставало действовать.

Прошлой ночью, когда его бросили здесь после визита в королевскую спальню, он чувствовал себя иначе. Несмотря на слезы у постели отца, сердце не заходилось от боли, не дрожали руки, а мысли не жалили, как рой ядовитых пчел. В саду лекарь дал ему какое-то снадобье, от которого по телу разлилось тепло, покой и спасительная слабость. И снова приходил на рассвете. Что было потом?

Кажется, когда стали возвращаться чувства, он запер дверь, боясь того, что с ним сделают. Но сколько прошло времени?

Ответов не было, голова раскалывалась от водоворота мыслей, и все они сводились либо к той жуткой ночи, либо к Варейти, еще не знавшей о смерти Сейтера, либо к племяннику, оставшемуся в Берении. С трудом удержавшись от тошноты, Бренельд перекатился на спину и стал обшаривать взглядом резьбу на опорах балдахина, чтобы прогнать видения. Руки подрагивали и было невыносимо холодно. Камин потух, в комнате царила тьма; окна были плотно завешаны шторами, и в щелках между ними виднелось черное небо.

Это был вечер того дня или утро следующего?

Вот бы лекарь пришел снова…

Сжавшись под одеялами, чтобы согреться, Бренельд посмотрел на запертую дверь. А ведь кто-то приходил, пока он спал. Они долго стучали и просили открыть. Но что они с ним сделают? Может, просто выскользнуть наружу и пробраться к воротам? Уйти отсюда. Просто уйти. В коридоре никого не слышно.

Он посмотрел на дверь в другом конце комнаты. Для этого нужно встать. Но вокруг так дьявольски холодно…

Второй раз Бренельд очнулся от гулкого стука в дверь. В комнате стало чуть светлее — явно поднималось солнце. Он услышал голос Фронадана и с головой укрылся одеялом, не желая открывать, — иначе хитрый кузен, как коршун, тут же набросится с расспросами. От встреч с графом всегда оставалось чувство, будто он вывернул тебя наизнанку.

Стук продолжался, и Бренельд уже решил заткнуть уши, когда вдруг различил среди всех звуков голос лекаря. Тут же, не раздумывая, он подполз к краю кровати, нетвердо встал на ноги и потащился к дверям, кутаясь в одеяло.

Потребовалось некоторое усилие, чтобы поднять засов из металлической скобы, после чего он открыл щелку и придержал дверь плечом, чтобы никто не посмел войти. К счастью, первым снаружи стоял Азох Ран и, быстро оценив увиденное, протянул назад руку: «Я все же прошу вас немного подождать. Пропустите слуг».

Славно. Пусть остальные убираются и оставят его в покое. Лекарь протиснулся в комнату.

— Ваше высочество? Как вы себя чувствуете? — спросил он, хотя и сам прекрасно видел, как ему плохо. Бренельд отмахнулся от вопросов, голос звучал хрипло:

— Дай мне… то снадобье… как вчера…

— Конечно, только присядьте. — Азох Ран подхватил его под локоть и повел к креслу у камина. В комнату тихо вошли слуги, и тот нетерпеливо указал им на кучу давно остывшей золы.

Бренельд протянул руку, игнорируя возникший перед ним кувшин для умывания.

— Снадобье, — повторил он.

Поставив на стол сундучок, лекарь послушно достал круглобокую склянку, отмерил немного жидкости и развел ее водой в серебряном кубке. Не дожидаясь, пока он размешает, Бренельд схватил кубок и залпом проглотил содержимое. Рука предательски дрожала.

— Еще.

— Подождите, пока подействует… — начал было Азох Ран.

— Дай. Мне. Еще.

Лекарь завозился со склянкой, что-то забормотал вполголоса и жутко медлил. Наконец он уронил на дно кубка пару капель и налил воды до самого верха, но Бренельд не протестовал — по телу уже разливалась благословенная истома. Он выпил эту порцию — безвкусную, водяную, — поставил локти на стол и прикрыл глаза. Долгожданный покой.

Огонь в камине наконец разгорелся, и слуга принялся расчесывать его спутанные волосы, другой наполнил тазик для умывания. Бренельд медленно погрузил руки в воду, зачерпнул и вместе с лицом облил грудь и колени — движения становились неточными. В дверь снова постучали, но Азох Ран не открыл, пока не скормил ему ломтик холодной ягнятины и не убедился, что слуги закончили свою работу. В животе заурчало, и лекарь, собирая склянки, улыбнулся:

— Я принесу еще.

Но когда он вышел, стало ясно, что еды не дождешься — в комнату вошли лорды. Здесь был не только Фронадан, но и Ригебальд и Гронард, — когда они успели вернуться? Они ведь держали в осаде какие-то замки, и Сейтер — от одного этого имени в груди закололо — говорил, что они увязнут там на недели. Они что-то узнали?

Бренельд быстро оглядел их лица: граф Ригебальд смотрел спокойно, а герцог Гронард, пожалуй, даже сочувственно. Испытав некоторое облегчение, Бренельд спешно отвернулся к камину, не глядя на Фронадана. Он очень надеялся, что полумрак скроет его красные глаза и мятое, опухшее лицо. Еще не устроившись, как следует, он вдруг улышал в коридоре спешные шаги, лязг доспехов и замер — неужели они заключат его в темницу? Не имеют права! Только если кузен… Но Фронадан и сам выглядел так, будто ждал нападения.

Через миг в дверном проеме возник граф Хеймдал. Этого человека Бренельд одновременно и хотел, и боялся увидеть — даже больше, чем Фронадана.

— А, ваше высочество! — воскликнул Хеймдал, расплываясь в заботливой улыбке. — Вам уже лучше?

От сердца отлегло. Кажется, граф Тагара ни в чем его не винил. Он ведь мог сбежать и один, но все-таки пришел помочь и пытался увести из замка. И рисковал своей жизнью в том дворике, где… Бренельд сглотнул, гоня воспоминания. Одна мысль о Сейтере в саду королевы причиняла боль, впрочем, не успев толком вспыхнуть, она тут же гасла, побежденная чудесным лекарством. Он вознес небесам короткую благодарственную молитву и пообещал себе конфисковать у лекаря заветную бутылочку.

Фронадан сложил на груди руки и встал между ними, загородив Хеймдалу путь.

— Разве вас не увлекали допросы в казармах? Позвольте нам поговорить с принцем. — Это прозвучало совсем не как просьба.

Хеймдал только махнул рукой и непринужденно обошел графа:

— Пустая трата времени! Эти люди ничего не знали, а может быть, поняли, что решетка милее петли. — Он повернулся к герцогу Гронарду и отвесил легкий поклон. — Рад видеть ваше сиятельство в добром здравии. Граф Фронадан уже ввел вас в курс дела?

— Предпочитаю разбираться сам, — отрезал тот. — А как давно, интересно, в курсе вы сами?

— Не дольше вас, герцог, не дольше.

— Что-то не верится. — Из тона Гронарда испарилась вся оставшаяся вежливость. — Ты во всем подпевал Сейтеру, и все это знают.

Лицо Хеймдала наконец изменилось, он одернул камзол и смерил герцога оскорбленным взглядом:

— То, о чем вы посмели так низко выразиться, действительно не секрет. Мы с принцем разделяли одни устремления и были согласны во всем, что касалось беренской кампании. Но если вы говорите о вчерашней трагедии, то я требую извинений.

Гронард только фыркнул, пропустив это мимо ушей, и прошел к столу, чтобы взять себе кресло. Заговорил Ригебальд:

— То есть, граф, вы не знали, зачем так спешно возвращались в Хаубер?

Хеймдал, все еще разозленный таким обращением, коротко бросил: «Не знал», — подвинул к огню стул и развалился напротив Гронарда, положив ногу на ногу.

Бренельд перевел взгляд с одного на другого. Они хотят обвинить Хеймдала в том, что случилось? Но он этого не заслужил. Что бы они с Сейтером ни провернули в Берении, здесь, в замке, Хеймдал пытался спастись. Он наверняка ничего не знал. Да и что было знать? Отец умирал, и Сейтер принял бы его корону. Какого демона все так обернулось? Ледяная волна накатила внутри, сжимая желудок, но тут же растворилась. Храни, Единый, Азоха Рана.

— Ваше высочество, — позвал граф Ригебальд.

Он взглянул на шетридца, не зная, чем занять руки. Провернул кольцо, потом другое. Пальцы от зелья были ватные, но еще чувствовали границу между гладкими камнями и металлом — это отвлекало. Ригебальд взял легкий стул без спинки и сел сбоку, оставив последнее кресло, прямо напротив Бренельда, незанятым. Ну нет, неужели для Фронадана?

— Ваше высочество, что сказал вам Сейтер, когда взял с собой в Хаубер? Чем объяснил возвращение?

Если быть честным, никто Бренельда с собой не брал. Он просто не мог остаться среди всей этой разрухи и уехал следом. Но ведь об этом говорить необязательно?

— Ничем не объяснил, — пробормотал он и покосился на кузена. Но Фронадан на него даже не смотрел, он прошел к окну и принялся раздвигать тяжелые занавеси.

— Не открывайте! — Глазам стало больно от яркого света. Не хватало еще, чтобы его разглядывали!

Граф остановился, но образовавшийся проем не закрыл. Бренельд развернулся так, чтобы солнце светило в затылок, и угрюмо проследил за кузеном. Тот прошел к огню и наконец опустился в кресло. Обычно кузен прямо-таки светился от счастья, когда выбирал жертву для своих вопросов. Но таким, как сейчас, его лицо еще не было, и будет, наверное, только в гробу. Серое, неподвижное, — оно ничего не выражало. Только глаза — глаза пылали.

— Что Сейтер говорил о Берении, — заговорил он тяжелым, обманчиво ровным тоном, — до начала кампании? О Годрике и ложном бунте? О войне, этой ширме, ловушке для Лотпранда и Адемара?

Бренельд дернул головой, уставясь на каминную полку. Слишком много вопросов. Они рассыпались, как горсть зерна, как приманка для глупых птиц, и он уже открыл было рот, но снова закрыл его, царапая ногтем серебряную птичку на гербовой нашивке — знак четвертого сына короля. Нельзя так просто отвечать — кузен решит, что он что-то знал. Только ему и дела не было до того, что творилось на севере, пока Сейтер не оставил его управлять Беренией. До похода он все говорил: «Я возьму Венброг без единого сражения», — и это все, что волновало Бренельда — он не хотел идти в бой. А Годрик? Он и вправду был глуп, разве Сейтер не прав? Поверил, что получит независимость, впустил в дом врага…

Эти воспоминания были так же полны крови, как и картины прошлой ночи, и Бренельд откинул их прочь. В большом зале Венброга тела лежали от самых дверей до помоста, и, пожалуй, это было слишком сурово даже для наивных беренцев. Но у брата наверняка не было выбора. Так?

Он взглянул на Фронадана — тот ждал. Что еще он спрашивал? Лотпранд и Адемар.

— Мои братья погибли от рук беренцев, — как можно тверже проговорил Бренельд, не желая знать другой правды, но с ужасом понял, что кузен читает его сомнения, как открытую книгу. Взгляд невольно убежал в сторону, а пальцы крутанули кольцо. На самом деле, смерть Лотпранда он принял, как дань войне, но смерть Адемара не походила на случайность, и где-то в глубине души он это знал.

Герцог Гронард наконец подал голос:

— Беренцы? Парень, и ты не видишь за всем этим руки Сейтера? Зная, каков он на самом деле?

Это было более, чем непочтительно, но все же лучше всех этих «ваших высочеств» — старик не обвинял, а жалел. Но что он знал о том, каким был Сейтер? Уж точно не добрым братцем, которого легко спросить, не он ли погубил старших. Сколько раз Бренельд испытывал на себе тяжесть его кулаков за одно только неверное слово. И если племянник все еще упорно зарабатывал синяки, то Бренельда это совсем не устраивало. Свой урок — молчать — он усвоил давно.

— Я ничего не знал об этом. И никогда бы не узнал! — Бренельд не заметил, как повысил голос и упрямо наклонил голову. — И уж тем более, не смог бы его остановить. Вы что, считаете, это было возможно? Да?

На скулах Фронадана ходили желваки, пальцы выбивали дробь по подлокотнику кресла.

— Да, — прогудел он, почти не разжимая губ.

Хеймдал фыркнул и даже хохотнул в голос:

— Я бы на это посмотрел!

— Вы не дали мне такой возможности, — ответил Фронадан, и Бренельд с удивлением понял, что он не шутит. Сумасшедший.

Хеймдал посерьезнел:

— Я открыл вам ворота.

— Когда все уже кончилось? — скривился Гронард. — Поймал удачу за кончик хвоста! А что ты делал, когда умирал Вилиам? А? Где ты был?!

— Он был со мной! — Бренельд не успел подумать, прежде чем ляпнуть это вслух, и, когда три пары глаз остановили на нем подозрительный взгляд, почувствовал тошноту. Но Хеймдал удовлетворенно кивал, соглашаясь, и как будто даже улыбался краешком рта. Это прибавило уверенности, хотя Бренельду все равно казалось, что он вслепую идет на волчью яму.

— Граф почти все время был со мной. Он выходил, но потом вернулся, чтобы бежать.

Хеймдал снова кивнул и развел руками:

— Я говорил вам, что Сейтер допустил ошибку, положившись на мою дружбу. Я никогда бы не зашел так далеко. Ни я, ни принц Бренельд.

По лицам лордов было видно, что они не верили, и нужно было как-то убедить их, защитить Хемйдала, но Бренельд уже не мог выносить этот словесный поединок. От волнения, пробившегося сквозь зелье лекаря, кружилась голова, тошнота не проходила, а желудок, раздразненный маленьким кусочком мяса, уже прилип к спине от голода.

Теряя нить разговора, Бренельд тяжело откинулся на спику кресла. Если Хеймдалу нужна помощь, пусть спросит о чем-нибудь — он все подтвердит. Сам он уже не понимал, что можно говорить, а что нет, чтобы ничего не выдать. По сути, он не понимал даже, было ли что выдавать. Последние полтора года Хеймдал гостил у них так часто, что, казалось, целыми месяцами не покидал Гретт-дол. Может, Сейтер и обсуждал с ним свои планы, но Бренельд помнил только, какую славную охоту устраивали в честь гостя и как они с братом гоняли наперегонки, пока лошади не покрывались мылом. Они могли бы выдать себя дома, но о вечерних беседах Бренельд помнил еще меньше: если рассказы о битвах древности порой бывали интересны, то какая-нибудь скукота вроде споров о системе налогов заставляла дремать до тех пор, пока брат не провожал Хеймдала наверх — тогда Бренельда будила Варейти и он тоже уходил к себе.

Бренельд искоса взглянул на Хеймдала. Тот снова говорил о Берении, отмахивался от обвинений и повторял, что расправа над Годриком, не умевшим отличить ложь от правды, еще не значит, что Хеймдал готов был убить и короля.

— Ложь, — повторил Ригебальд особенно громко, и Бренельд возвратился в реальность. — Что, интересно, Сейтер наобещал герцогу? Как заставил пустить себя в Венброг?

Хеймдал опять улыбался.

— Как вы поняли, нас не посвящали в детали. Но принц Сейтер был отличным дипломатом. Мы знали, что в обмен на прекращение войны он предложил Годрику жирный кусок по вкусу.

Эти слова укололи память Бренельда. Брат и ему говорил, что они помашут перед носом Годрика жирным куском и сцапают, как доверчивую псину. Но что это значило?

Гронард провел в воздухе рукой, как будто что-то отодвинул:

— И это после того, как вы разграбили все герцогство? Пф!

— Грабеж — дело варваров. Мы были милостивы к беренцам и теперь, зная, что эти земли предназначались принцу Бренельду, я ничему не удивляюсь.

— Кого ты пытаешься обдурить, — начал вновь закипать Гронард. — Армия не сборище благородных девиц, а золото бунтовщиков не пахнет! Что получили его солдаты? И чем Сейтер заплатил Годрику?

— Сейтер никому не платил, — вяло проговорил Бренельд. Сколько раз он слышал это от самого брата, когда тот в бешенстве спорил с союзниками. Они надеялись на какие-нибудь милости ещё до кампании, но Сейтер отвечал только: «Хотите награду — следуйте за мной», — и они терпеливо ждали добычи. И ведь они ее получили. Бренельд непонимающе взглянул на Гронарда. Этот вопрос как-то отличался от прочих. Почему он говорит так, будто армия до сих пор стоит у Венброга или отправлена домой? Ведь Хеймдал знает. Он знает, где сейчас солдаты Сейтера. Неужели он не сказал им?!

Краска отхлынула от щек, Бренельд против воли выпрямился и сжал край камзола.

Взглянув на его побелевшие пальцы, Фронадан подался вперед и рявкнул:

— Говори!

Бренельд был даже рад этому приказу. Он не знал, как начать, а потому просто выпалил в ответ:

— Войска пошли на Торп!

Кузен дернулся, и на миг Бренельду показалось, что он его ударит. Одурманенное тело и не шевельнулось, чтобы увернуться, и даже испуг пришел уже после того, как перед ним, хватаясь за меч, возник Хеймдал. Бренельд был готов простить ему и Торп, и все, что угодно, за то, что тот его загородил. Фронадан вскочил тоже, оказавшись с тагарцем лицом к лицу, пуговицы у них на груди чиркнули друг о друга. Кузен был на полголовы выше Хеймдала, и Бренельд не на шутку испугался, но уже в следующий миг граф Ригебальд втиснулся между ними, расталкивая по сторонам. Еще секунду Фронадан смотрел в глаза Хеймдалу, а потом ринулся к двери и дернул снаружи кого-то из своих людей:

— Перо, пергамент! Королевскую печать! Живо!

Гронард, исторгавший ругательства, от которых и у солдат отвисли бы челюсти, умолк, встретив его взгляд.

— Ты, — указал на него кузен, — отправишься к Торпу с приказом отступать. Говоришь от имени Короны, — тут он остановился, что-то обдумывая. — Вызови Ганахана, пусть едет с тобой. Парню пора браться за дела короля.

Уже успевший отойти от шока, Бренельд чуть не поперхнулся. За эти сутки он не раз видел лицо племянника в кошмарах: его глаза, когда он обо всем узнает, его губы, кривящиеся в плаче или крике, — но сейчас над всем этим вдруг появился золотой венец. Корона, котрую так жаждал Сейтер, и которую получит его сын.

Бренельда бы вырвало, если бы он успел хорошо поесть. Он зажал оледеневшие ладони меж колен и уставился в пол. Получив такую власть, Ганахан сделает с ним все, что захочет.

Хеймдал, все еще поводя плечами и оправляя камзол, раздраженно повторил:

— Короля? Ему четырнадцать.

— Разве не вы хвалили его каждый раз, как поминали? — усмехнулся граф Ригебальд. — Способный юноша. Я слышал, он командовал осадой двух замков.

— Вы мало слышали. Но он и правда проявил, хм, незаурядные способности при осаде. Правда, не совсем достойные короля.

Что имел в виду Хеймдал, Бренельд не знал. Всю дорогу до границ Берении Ганахан не проронил ни слова и даже не перечил Сейтеру, хотя они никогда не ладили. Сначала он был категорически против похода, но потом смирился. Неужели вошел во вкус? Что он натворил? Был жесток? Отнюдь не праздное любопытство взволновало Бренельда, но он не решился на расспросы в присутствии лордов.

Фронадан смерил тагарца утомленным взглядом, показывая, что его слова ничего не значат.

— Что ж, ему понадобится регент, и у нас будет время подумать об этом.

— Регент! — Хеймдал улыбнулся так, будто выиграл какой-то спор. — Ну, конечно. Регент примет на себя непосильный для мальчика груз короны, а потом и вовсе оставит ее себе.

— Да что ты мелешь… — начал Гронард, поднимая глаза к потолку, но Фронадан жестом попросил его замолчать.

— Регента выберут высше лорды. У вас тоже будет голос.

— Ну-ну, — Хеймдал все еще улыбался. — Я посмотрел бы, как регент сладит с этим маленьким демоном. И я уже сейчас вижу, кого выберут. Мне это совсем не нравится.

Бренельд нахмурился, не понимая. О чем это он? Он обернулся и увидел, что и граф Ригебальд, и герцог Гронард оглядывают кузена так, словно этот вопрос не требует обсуждений. Фронадан! Ну, конечно! Кого еще могут выбрать, когда и так все смотрят ему в рот, а король приблизил его к себе, как сына?

В страшном видении, где Ганахан взирал на Бренельда с выского трона, появился и кузен, стоящий за его плечом. Да они сгноят его в тюрьме! Сердце забилось так быстро, что не хватало воздуха. Бренельд разлепил пересохшие губы, но не знал, что сказать. Этого не должно случиться. Никогда. Ни за что!

На его плечо опустилась рука — это Хеймдал встал рядом с креслом. Бренельд задрал голову, но граф на него не смотрел.

— Итак, — проговорил тот, — вы коронуете сына изменника, чтобы протащить к трону своего регента. Но нас это не устраивает.

— Вас? — хрипло переспросил Фронадан.

Хеймдал кивнул.

— Всех, кого обманул Сейтер. Меня, беренцев, подданых Адемара и Лотпранда. Мы хотим видеть на престоле человека чести, а не отпрыска гнилой ветви. Мы поднимем знамя Бренельда.

Что? Кровь стучала в ушах так громко, что Бренельд, наверное, ослышался.

— Граф! — воскликнул Ригебальд. — Опомнитесь, это может решить только Совет высших лордов!

— Людям начхать на высших лордов! Каждый, кто чтил Адемара и Лотпранда, упокой Единый их души, встанет на сторону избавителя. Я подниму Тагар, Дерл и Галас!

Пальцы Хеймдала так крепко сжимали его плечо, что Бренельд покачивался от каждого выкрика. Он прав. Разве кто-то в Берении и землях братьев поддержит сына Сейтера? Они не пустят его на трон. От этой мысли стало одновременно и легко, и холодно внутри.

— Ты не посмеешь, — голос Фронадана звучал так сипло, как будто он весь день кричал. Бренельду показалось, что рука его едва заметно потянулась к мечу. Он хотел было крикнуть, как-то предупредить Хеймдала, даже если это было всего лишь глупым страхом, но в то же мгновение Ригебальд, делая какой-то жест, случайно толкнул кузена, задел его меч и, извиняясь, придержал ножны. А Хеймдал закончил:

— Все уже решено. Нам нужен достойный король.

— Это, — Фронадан указал на Бренельда, — не король. Мы никогда его не примем.

Жар налил щеки Бренельда и впервые за все время он ощутил настоящую ненависть к кузену. Хеймдал отрывисто сжал пальцы на его плече, успокаивая. Голос его уже выровнялся.

— Готовы развязать войну?

— Посмотри на меня.

Бренельд не сразу понял, к кому обращался Фронадан. Он поднял взгляд, но поначалу не смог удержать его на побагровевшем лице кузена.

— Пути назад не будет, — проговорил тот глухо. — Ты либо проживешь честную жизнь, либо пойдёшь за убийцами отца. Что? Примешь из их рук корону?

— Да! — выплюнул ему в лицо Бренельд, вскакивая. Лорды явно не ожидали от него такой уверенности в себе и, что самое обидное, Хеймдал тоже. Он разжал было руку, но почувствовал, как Бренельда шатает, и поддержал за локоть.

— Герцог, — позвал Хеймдал Гронарда. — И вы пойдете против нас?

Гронард пожевал губами.

— Они оба Саврайсы. Это требует сбора Совета, — в его голосе не осталось злости.

— А вы, граф? — Он повернулся к Ригебальду.

Тот молчал. Хеймдал не стал ждать ответа и широко улыбнулся Фронадану:

— Вы проиграете.

В полной тишине кузен развернулся и, гулко ступая, пересек комнату. У дверей он даже не обернулся, а просто вышел и оставил дверь болтаться незакрытой.

Бренельд рухнул обратно в кресло — в желудке резало, перед глазами танцевали черные точки. Он наконец позволил им заполонить все вокруг и окутать голову черным туманом.

Когда Ригебальд подошел к покоям Фронадана, на землю уже опустились густые сумерки — бесконечно длинный день завершился, не принеся ни ясности, ни облегчения.

На стук долго не открывали. Ригебальд позвал, но никто не ответил, хотя слуга на лестнице шел от графа, а латники из стражи уверяли, что он не выходил.

Уснул? Что ж, хорошо, если так. Ригебальд уже развернулся, чтобы уйти, когда внутри вдруг сбросили засов из скобы. Дверь при этом не открылась, и в смутном волнении он поспешно толкнул створку. В комнате царила тьма, видно было только, как в кресло у камина опускается высокая фигура. Огонь почти потух, слуг не было и не горела ни одна свеча, зато в нос бил крепкий запах вина. Понятно.

Ригебальд вошел, заложил засов и направился к камину, заметив на столике с бумагами три пузатые бутылки: одну пустую и две початые. Он взял кочергу и сдвинул вместе прогоревшие поленья — огонь вскинулся и света сразу стало больше.

— Не надо, — проговорил Фронадан, отворачиваясь. — Жарко.

Еще бы. Ригебальд бросил кочергу и повернул каждую бутылку, разглядывая печати. Корсийское, мирванийское и местное, плагардское. Ну, от этой-то гадости назавтра точно голова расколется. Отыскав еще один кубок, Ригебальд наполнил его плагардским и обошел кресло. Глаза у Фронадана покраснели, веки отекли, придав лицу вид человека, пьющего уже неделю — эти бутылки были явно не первые. Что там прятал слуга в свертке полотенец? Наверняка еще пару опустевших сосудов. Впрочем, Фронадану всегда удавалось просыпаться на следующий день свежим и бодрым — никто бы и не подумал, что вечером он пропустил галлон-другой.

— Фронадан!

Тот оторвался от созерцания темноты и остановил на нем уже изрядно поплывший, но все еще разгневанный взгляд. В последний раз Ригебальд видел его таким, когда варвары нарушили перемирие и валленийские войска не успевали на помощь Адемару. До этого — когда он хоронил отца. Он надирался всякий раз, когда делал все возможное, но этого было недостаточно.

Ригебальд приложил к губам кубок, не собираясь пить, и сделал вид, что глотнул.

— Мне показалось, или ты был готов прирезать Хеймдала? Прямо там, в спальне? — спросил он, морщась от кислого запаха.

— Тебе показалось, — равнодушно отозвался Фронадан, снова глядя в темноту. — Но так было бы лучше для всех. Нет?

— Возможно, — Ригебальд зашел ему за спину, высматривая, куда бы вылить вино. Вазы с фруктами и кувшин для умывания не очень-то подходили для этой цели. — Но не у всех же на глазах?

Фронадан только устало махнул рукой, а Ригебальд все-таки взял вазу и тихонько, по стенке, вылил туда содержимое кубка. Вернувшись к столику, он вновь наполнил кубок. Проклятая бутыль наконец опустела.

— И ты чуть не вытряс из парня душу, чтобы узнать правду. Представь, каково ему.

— Нечего представлять. Ты видел? Дрожит и ничего не соображает, — Фронадан сжал кулак, грузно облокачиваясь на стол, и под его рукой среди бумаг показалась большая шкатулка из кости. Где-то Ригебальд ее уже видел, но не мог вспомнить где.

— Раньше ты не был с ним так строг.

— А был повод? Четвертый сын, владелец маленького герцогства и еще меньшего ума. Бесполезен, но хорош собой, Вилиам мог заткнуть им брешь в наследственных планах. Большего и не требовалось. Но сейчас… — Фронадан сделал глоток. — Сейчас все иначе. Он должен занять престол, а он не знает, как говорить за себя самому.

— Вот с этим ты ему и поможешь. Верно? Брось этот презрительный тон, будь поласковей, и он сам от тебя не отстанет. Ты же это умеешь.

Глаза Фронадана раздраженно сверкнули в тусклом свете.

— Что умею? — спросил он тяжело.

— Давать людям то, что им нужно.

— Славить дураков и восхищаться глупцами? Кланяться провинциалам и льстить дурнушкам в постели? Умею. Но это… — В его взгляде на миг проскользнуло отчаяние. — Мне проще согнуться в поклоне перед лягушкой. Она столь же безмозгла, но ей не нужно быть королем.

Ригебальд замолчал, не зная, что сказать — внутри боролись злость и сочувствие.

— Знаешь, что сказал мне однажды твой отец? — спросил он тихо.

Фронадан скривился, как от удара, и отвернулся. Ригебальд и сам был не рад поминать старого графа, но на друга ничто другое не действовало. Через минуту тот все-таки обернулся, ожидая продолжения.

— «Гордость погубит его талант».

— Пф! Я слышал это каждый день! — Фронадан зло усмехнулся, но в то же время его пальцы нервно сжали резной край шкатулки. Ригебальд вдруг вспомнил, где ее видел. Он уже жалел, что завел этот разговор.

— Это же… — Он указал на стол. — Там корона?

Фронадан неловко подвинулся — несколько листов соскользнуло на пол — и поднял шкатулку за крышку. Она была пуста, а выдавленный в бархате овал от короны выглядел, как дыра в мироздании.

— Если паршивец и об этом ничего не знает… — Он пригрозил темноте, и вино плеснуло из кубка на ковер.

— Парень побывал в аду. А Сейтер всю жизнь вил из него веревки, — Ригебальд подхватил шкатулку и бережно закрыл крышку.

— Это не оправдание.

— Это причина.

Фронадан сделал долгий глоток и вдруг сощурился, как делал всегда, когда много выпил, но думал, что это еще незаметно:

— Слушай. А ведь вы с Бренельдом неплохо ладили когда-то.

— Когда это? Тринадцать лет назад? — Усмехнулся Ригебальд, вспоминая пятилетнего принца в замке своего отца.

Легкий кивок был подтверждением, что Фронадан не шутит:

— Не считая Сейтера с его тумаками, из взрослых он слушал лишь тебя.

— Конечно — кто таскал ему конфеты и возил на закорках? Но этот номер больше не пройдет.

Фронадан лишь досадливо отмахнулся.

— Все любят счастливые воспоминания. Уверен, он тебя не забыл. Поговори с ним, выясни, чего хочет.

— Корону? — Поднял бровь Ригебальд. Ему все меньше нравился этот разговор.

— Нет. Проклятая корона ему не нужна. Хеймдал силой тянет его на трон, и мне нужно, чтобы он отказался.

Огонь едва теплился, стало так холодно, что Ригебальд решился отпить из кубка. Плагардское было слишком кислым для хорошего вина, но быстро согрело горло.

— Что ж, я бы тоже поставил на Ганахана. Если он хоть вполовину так хорош, как о нем говорят, это уже больше того, что мы имеем с Бренельдом.

— Я ставлю на себя, — просто сказал Фронадан, и Ригебальд даже невольно оглянулся — не слышат ли их отсюда за дверью. Из этих троих он и сам, не задумываясь, поставил бы все на Фронадана, но валлениец никогда бы не завладел троном Саврайсов. Раньше — точно.

— Мне хватило бы времени привести все в порядок и оставить Ганахана достаточно сильным, чтобы держать в узде тех, кто так мечтал о слабом короле. Ему четырнадцать. Всего три-четыре года регентства.

Он говорил о регентстве, не о троне. Конечно. Устыдившись подозрений, Ригебальд кивнул и прошелся от камина и обратно. Руки совсем замерзли и он протянул их к слабому огню.

— Я выясню, что у Бренельда на уме. Но он вырос, ему на меня начхать. Ему на всех начхать. Как к нему подступиться?

Фронадан пожал плечами, подливая себе вина.

— Вы оба отличные наездники, поезжайте на поле. Коридоры замка не место для подобных разговоров — слишком много ушей. Пусть свежий воздух его отрезвит.

Уже лучше. Действительно, он мог бы дать принцу пару уроков и погонять по турнирному полю в низине.

— Но помни, — Фронадан поднял руку, указывая на него кубком, — он ездит лучше тебя.

Это была полнейшая чушь, и Ригебальд не сразу понял, о чем идет речь. Потом он вспомнил Бренельда и как тот смотрит на всех, кто понимает и умеет больше него. Чуть поднявшееся настроение вновь упало.

— Хорошо. Я понял. — Ригебальд разом осушил кубок. Неимоверно хотелось выспаться и отдохнуть от этих игр. Фронадан молчал и только барабанил пальцами по крышке резной шкатулки. — А что с короной?

— Об этом не беспокойся. — Пальцы перестали стучать. — Корона — всего лишь венец. Думай о том, чью голову он увенчает.

Он снова замолчал и, судя по всему, уже не собирался продолжать. Бутылка мирванийского была еще на треть полна и, вылив весь остаток себе, Ригебальд проглотил вино, не ощущая его богатого вкуса, и молча вышел из комнаты.