Глава VI

Есеня проснулся, когда давно стемнело, и блаженно потянулся на широкой кровати. Вставать не хотелось, зато очень хотелось есть. Полоза не было, но на столе горела лампа, и около нее Есеня увидел новую шапку, дорогую, соболью, а в углу — их котомки. С одеялами, с хлебом и солониной. Эх, где же они были три дня назад!

Он просто валялся на кровати, и все, что произошло с ним за последнюю неделю, казалось ему ненастоящим, словно кошмарный сон, а от счастья замирало сердце. Полоз вернулся через полчаса, Есеня успел снова задремать, но тут же раскрыл глаза, услышав хлопок двери.

— Выспался? — спросил Полоз и высыпал на стол горстку медяков. — Это твои.

— Чего?

— То, что ты в мастерских заработал. Не вовремя, конечно, но все же.

— Ты что, туда ходил? — Есеня привстал.

— Ходил. Велел рассчитать все до медяка и мастеру твоему лицо начистил.

— Да зачем… Все же по-честному было, не доработал ведь до конца недели.

— Дурак ты, Жмуренок, — Полоз присел к нему на кровать. — Они нарочно таких, как ты, облапошивают. Сначала работать заставляют, а как приходит время рассчитываться, так цепляются и выгоняют. Ничего, мастеру наука будет: на всякую силу найдется сила посильней. И потом, никто вольных людей обманывать не смеет — себе дороже выйдет. Нас поэтому тут и уважают.

Есеня вспомнил, как расшаркивался перед Полозом лихач в трех шубах, и неожиданно подумал, что так и не спросил: что же случилось после того, как он убежал?

— Полоз, а ты где был?

— Я? В тюрьме.

— Серьезно? — Есеня вдруг подумал, что в тюрьме, наверное, гораздо хуже, чем на воле.

— Меня кормили три раза в день — правда, редкой дрянью… А еще там было тепло. Так что можешь за меня не переживать.

— А почему тебя отпустили?

— Ну, я убедил их, что меня надо отпустить, и они поверили, — Полоз усмехнулся. — Выхожу я на площадь, вдыхаю вольный воздух и думаю: «Где бы мне теперь найти Жмуренка?» И тут слышу — орет благим матом, со своим олеховским говором, и на всю площадь! И что орет? А я только что доказывал, что я — урдийский врач по имени Горкун.

За ужином они опять пили горячее вино, от которого кружилась голова, потом мылись в огромной бочке, и Есеню снова быстро потянуло в сон. Кашель не давал ему спать всю ночь, и наутро Полоз, присев к нему на кровать, прикладывал ухо к его груди и прислушивался.

— Ничего в этом не понимаю, — наконец сказал он. — Без Ворошилы никудышный я лекарь. Кто тебя, болезного, знает, только выйдем из города, как ты опять в горячке свалишься.

— Полоз, да я же здоровый, что я, не знаю, что ли? — возмутился Есеня.

— В прошлый раз ты, пока носом в болото не уткнулся, тоже считал себя здоровым. Нет уж. Пойдем к лекарю. Пусть он послушает, что там у тебя внутри сипит, и скажет — можно тебе в Урдию ехать или нельзя.

— Полоз! — Есеня чуть не разревелся от обиды. — Ну ты что?

— Ты чего испугался-то? — Полоз рассмеялся. — Ну, поживем тут с недельку. Подумаешь!

— А ты без меня не уйдешь?

— Да нет, конечно! Одевайся, я пойду у хозяина узнаю, где хорошего лекаря найти.

Есеня наматывал чистые портянки, когда Полоз вернулся.

— Вот что. Пойдем мы к лекарю Добронраву — между прочим, он благородный господин. Посмотришь, как в Кобруче живут благородные господа.

— Лекарь? Благородный господин? Да ты смеешься! — Есеня не поверил: ну до чего же странный этот город Кобруч, все-то в нем вывернуто наизнанку. — Да он, наверное, простолюдинов и не принимает!

— Принимает. И потом, тут нет простолюдинов. Тут все «вольные люди».

— Ага, видал я этих «вольных людей»! — проворчал Есеня. — Ущербные они тут все.

Они спустились к завтраку, и Есеня привычно уселся в угол, спиной к теплой стенке очага. Хозяин принес толстый омлет с копченой грудинкой и бутыль с молоком.

— Это ты верно заметил, — ответил ему Полоз, — ущербные. Не такие, как у нас, но тоже ущербные.

— Но почему, Полоз? У них тоже есть медальон?

— Нет, медальона у них нет. Как бы тебе это объяснить… Нашим ущербным часть души… отрубают, что ли? Как руку или ногу. А у здешних эта часть души с годами истирается, как мостовая, которую ногами топчут, понимаешь?

Есеня кивнул.

— И дело не в бедности вовсе, наши крестьяне тоже небогатые, а человеку на улице замерзнуть не дадут и последним куском поделятся. Я это по себе знаю. Тут дело в другом. Люди видят, что хорошо живут только те, кто отбирает, кто жалости не ведает. И все они стремятся стать такими, как будто это залог богатства. И другого счастья, кроме богатства, они не знают. Ведь тот кузнец, у которого ты ночевал, — он бы не стал беднее, если бы тебя накормил. Фунт хлеба медяк стоит, ты ж не вина с мясом хотел, а хлеба, правильно? А они как рассуждают: всех не пережалеешь. Да, всех, конечно, пережалеть нельзя. И я не могу накормить весь город, даже если захочу. Но они же никого не жалеют, понимаешь? Раз всех нельзя, значит, и никого жалеть не нужно! Вот что страшно здесь!

Благородный лекарь жил на той самой улице с домами сплошной стеной, где Есене так нравилось рассматривать «кабак для богатых». Полоз внимательно читал латунные вывески над каждой дверью и наконец определил:

— Сюда. Наверх.

Они поднялись по красивой мраморной лестнице с витражными окнами — по такой лестнице Есеня ходил только в саду у Избора. Резные двери вели в разные стороны, но Полоз выбрал правую и дернул за шнурок, свисавший из круглого отверстия. Раздался мелодичный звон, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги.

Им открыла пожилая женщина с добрым лицом, опрятная и накрахмаленная.

— Вы к доктору Добронраву? Подождите, пожалуйста, здесь, у него сейчас пациент.

Женщина предложила им раздеться и снять сапоги, а потом проводила в комнату с большим окном и двумя дверьми, по трем сторонам которой стояли мягкие диваны. Полоз безо всякого стеснения уселся на блестящую обивку, и Есеня, как ему ни казалось это диковатым, последовал его примеру. Ничего себе! Это же, наверное, парча! Он потрогал диван пальцами.

— Полоз, а это парча?

— Нет. Вышито шелковыми нитками, потому и блестит. Сядь нормально, мы же вольные люди, а не ущербные.

— Да просто как-то жалко… Задницей на такую красоту садиться…

Полоз рассмеялся и нагнулся к Есене:

— Я чуть не забыл, сними медальон, чтобы лекарь его не увидел.

Есеня кивнул и быстро снял цепочку с шеи. В это время дверь распахнулась, и из нее вышла старушка, которую под руку поддерживал юноша, одетый немногим лучше Есени. Доктор — высокий и очень красивый мужчина лет сорока — попрощался с этой парой и посмотрел на Полоза.

— Здравствуйте. Вы ко мне?

— Да.

— Видите ли, сегодня вторник, а бесплатных пациентов я принимаю в понедельник, среду и пятницу… — извиняясь, пробормотал доктор, опустив голову.

— Я заплачу́, — кивнул Полоз.

— Я нисколько не хотел вас обидеть, но вы нездешние, и я должен был предупредить…

— Ерунда. Хотите, я заплачу вам вперед?

— Нет, что вы… проходите.

Есеня сунул медальон Полозу в руки и встал.

Кабинет доктора был огромным и белым, и, несмотря на утренний и вовсе не ранний час, там в изобилии горели свечи. Доктор подошел к рукомойнику и сполоснул руки, а Полоз подтолкнул Есеню вперед, к стулу с высокой спинкой.

— И кто из вас болен? — с улыбкой спросил доктор и указал Полозу на стул.

— Он, — Полоз кивнул на Есеню. — Парень примерно месяц назад переболел воспалением легких, и довольно тяжело, а теперь ему несколько ночей довелось провести на улице, у него снова начался кашель.

— Раздевайтесь, юноша. Как вы себя чувствуете?

К Есене еще никто не обращался на «вы», и это его рассмешило.

— Мы чувствуем себя отлично, — хохотнул он и через голову скинул рубаху.

Доктор взял со стола трубку, с обеих сторон похожую на дудочку (у лекаря в Олехове была точно такая же), и прижал ее Есене к груди.

— Правосторонний процесс был? — через некоторое время спросил он.

— Да, — ответил Полоз.

— Пока не вижу ничего страшного, повернитесь спиной.

Есеня покорно развернулся, и доктор на секунду замер.

— Я полагаю, отец не мог сотворить такого с ребенком… — пробормотал он и повернул Есеню спиной к свету.

— Это я в мастерской работал, — снова хохотнул Есеня.

— К ссадинам прикладывайте полотенца, смоченные в солевом растворе, две чайные ложки на небольшую кружку, — доктор повернулся к Полозу. — Соль вытянет всю грязь. Примерно три раза в день, пока не очистятся раны.

Доктор осторожно прижал трубку Есене к спине и велел глубоко дышать. Потом заглянул в рот, оттопырил ему оба уха по очереди и велел одеваться.

— Конечно, здоровым я бы его не назвал, — доктор сел, — но и больным его считать не следует. Бронхит, небольшой, как следствие воспаления легких, истощение, раны. Я думаю, хороший уход, тепло и нормальное питание — все, что ему нужно. Побольше ягод, яблок, молочного. На ночь давайте горячее молоко с медом.

Есеня облизнулся: молоко с медом — это как раз то, против чего он ни разу не возражал.

— А гулять мне можно? — спросил он.

— Гулять нужно, но недолго, чтобы не простыть. По полчаса, три раза в день.

— И долго мне так… мучиться?

— Дней пять, я думаю. А потом, если средства вам позволяют, можете снова прийти ко мне.

— Позволяют, позволяют, — кивнул Полоз. — Сколько я вам должен?

— Два серебреника. Но если для вас это много…

— Нет, это не много, — Полоз достал кошелек.

— Послушайте, вы ведь образованный человек, я понял это по вашей речи… Но я не догадываюсь, кто вы. А мне это очень любопытно.

— Я вольный человек Оболешья, — сказал Полоз, и в его голосе Есене послышалась гордость.

— Вот как? Это очень интересно. Мне, право, неловко навязывать вам свое общество, но, возможно, вы не отказались бы отобедать у меня сегодня? Вместе с юношей, разумеется. Мне было бы интересно с вами поговорить.

Полоз задумался и, помолчав, ответил:

— Простите, но я не могу принять этого предложения. Хотя мне тоже было бы приятно и интересно с вами поговорить.

Он поднялся и потянул Есеню за собой.

— Очень жаль, — вздохнул доктор. — Тогда я жду вас через пять дней, в воскресенье. В понедельник у меня бесплатный прием, и тут очень много народу.

— До свидания, — сказал Полоз и распахнул дверь, выталкивая Есеню вперед.

Он шагнул за порог и тут же нос к носу столкнулся с Избором, одетым в длинный халат. Есеня попятился назад и беспомощно оглянулся на Полоза.

— Балуй? — Избор робко улыбнулся и неловко развел руками.

Полоз посмотрел внимательно, взял Есеню за плечо и церемонно кивнул:

— Здравствуй, благородный Избор. Я не ошибся?

Тот покачал головой.

— Меня зовут Полоз. Ты чего-то хотел от мальчика?

— Я… я всего лишь хотел спросить, узнать…

— Избор, ты знаком с ними? — удивился доктор.

— Это Балуй, сын кузнеца Жмура, тот самый парень, которому… — он осекся.

— Ну, тогда вы тем более должны прийти к нам на обед, — улыбнулся доктор. — И не беспокойтесь, как видите, один человек вне закона уже скрывается в нашем доме.

— Можно я тоже посмотрю, как выглядит этот Балуй? — раздался женский голос, и в комнату перед кабинетом вошла женщина — румяная, белокурая, с рассыпавшимися по плечам кудрями. Она весело улыбалась, лицо ее светилось, глаза живо поблескивали — Есене она сразу понравилась. Он любил таких… кипучих.

— Чего на меня смотреть-то? — набычился он. — Что я, зверь какой?

— Ты считаешь, что смотреть интересно только на зверей? — засмеялась она.

— Разрешите мне представить вам мою жену, — доктор кашлянул, — ее зовут Ладислава. И она тоже присоединяется к моей просьбе, правда, Ладушка?

— Конечно. А к какой просьбе? — она снова засмеялась.

— Я пригласил их на обед, но они отвергли мое приглашение.

— Конечно, приходите! — воскликнула она. — Мы будем ждать вас, даже если вы откажетесь.

Полоз ничего не ответил и подтолкнул Есеню вперед.

— Мы все равно будем вас ждать, — снова повторила жена доктора, когда Полоз выбрался в прихожую и начал надевать сапоги.

С тех пор как Есеня натер ногу, он заматывал портянки старательно и медленно, поэтому Полозу пришлось его подождать.

— Полоз, а почему ты отказался идти в гости к доктору? — спросил Есеня, когда они вышли на улицу.

— Потому что, — ответил Полоз.

— Ты думаешь, он стражу позовет?

— Нет, конечно.

— Тогда почему?

— Ты когда-нибудь видел, как благородные сидят за столом? — вздохнул Полоз.

— Видел. Вон там, — Есеня ткнул пальцем в кабак для богатых.

— Вот иди и посмотри поближе, — Полоз подтолкнул его вперед.

— Там вышибала…

Полоз взял его за руку и первым вошел в кабак. Вышибала, как ни странно, только один раз глянул на Полоза, а потом отвернулся и сделал вид, что их не замечает.

Все столики, кроме одного, были свободны, а за занятым сидели мужчина и женщина и что-то ковыряли в глупых плоских мисках серебряными вилками и ножами. При этом спины их были прямыми, как будто оба они проглотили кол. Они беседовали, и женщина тихонько смеялась.

— Ну? — спросил Есеня. — Глупо как-то едят.

— Ты так умеешь? — Полоз вывел его на улицу.

— Чего? — фыркнул Есеня.

— Ничего. За столом для благородных ты будешь выглядеть дикарем.

— Да глупости ты говоришь. Я ж не чавкаю и не рыгаю, батька за это по башке бил.

— Им этого мало, боюсь. Они обидят тебя. Помнишь, как ты злился на Избора, за то что тот смотрел на тебя свысока? Они будут смотреть на тебя свысока, понимаешь?

— Да пусть смотрят. Я ем как нормальный человек, разве нет? А тебе хочется с Избором поговорить?

— Любопытно было бы, — Полоз пожал плечами.

— Пошли, Полоз! Избор, конечно, сволочь, но мне доктор понравился. И жена у него веселая.

— Это сестра Избора.

— Откуда ты знаешь?

— Еще в начале сентября мне передали, что Избор ушел в Кобруч, к своей сестре. Он не может заставить медальон светиться… Или не хочет. Так или иначе, он несколько дней прожил у вольных людей, а потом они проводили его в Кобруч.

— И ты мне не сказал? — обиделся Есеня.

— А что бы изменилось? — усмехнулся Полоз.