Глава VII

Когда на следующее утро после прихода Есени к Жмуру заглянула Чаруша, тот сидел в углу кухни, — там, где его оставила стража. В выбитые окна дул холодный ветер, распахнутая настежь дверь скрипела на сквозняке. В сени набился снег, по всему полу расплескались щи из упавшего горшка. Опрокинутый стол со сломанной ножкой придавил скамейку, и рядом лежала расколотая пополам миска, из которой накануне Есеня ел щи. Вывороченные доски пола где-то поставили на место, а где-то они валялись просто так.

— Дяденька Жмур, — Чаруша осторожно подошла и присела перед ним на корточки, — что случилось? На вас разбойники напали? Там забор сломан.

— Есеня… Есеня приходил… — прошептал Жмур. — Они забрали моего мальчика… Он сказал, что ему нельзя долго, а я его уговорил. Я его уговорил!

— В тюрьму забрали? — она приложила руки к щекам.

Жмур ничего не ответил. Девочка встала на ноги и закрыла дверь.

— Я сейчас печку затоплю. Вам холодно, наверно. Ой, и рамы выбиты… Я двери в кухню пока закрою, мы только тут натопим и приберем.

Жмур не шевельнулся. Когда в печке стали потрескивать дрова и от дверцы пошло тепло, в голове его немного прояснилось. Чаруша пыталась поставить на место стол, но он опрокидывался, как она ни старалась приладить к нему отломанную ножку.

— Чаруша. Погоди. Ты знаешь, где оружейная лавка — за базаром?

— Знаю.

— Сбегай туда. Позови Жидяту.

Жмур поднялся на ноги только на четвертый день. В нем что-то происходило. Нестерпимая боль от потери, страх, отчаянье не заставили бы его сидеть сложа руки. У него внутри что-то зрело. Оно давило на сердце и не давало дышать. Оно росло, как опухоль.

Чаруша ходила в тюрьму, но ей, конечно, ничего не сказали: посчитали любопытной девочкой. На четвертый день Жмур отправился туда сам. Посреди площади, напротив тюрьмы, на ветру полоскалось полотно с портретом Есени. Один угол его оторвался и хлопал на ветру, отчего казалось, будто по лицу пробегает судорожная волна.

Жмур ходил вдоль ограды и всматривался в узкие тюремные окна: вдруг в них мелькнет лицо Есени? Хотя бы убедиться, что он жив и здоров. Но лиц в тюремных окнах не появлялось. Жмур попробовал пробиться за ограду, но у ворот его остановила стража.

— Куда прешь? — грубо спросил молодой парень, сжимая рукоять сабли в кулаке.

— Я? — испугался Жмур. — Я — туда. Я только спросить. Там мой сынок.

— Там все — чьи-то сынки, и никто не ломится.

— Я только спрошу. Он еще маленький, ему шестнадцать лет всего.

— Безобразить — все большие, а как в тюрьму садиться — так маленькие, — строго ответил стражник. Ему самому от роду было не больше двадцати лет.

— Я только узнать, что с ним. Жив он? Его зовут Балуй.

— Иди отсюда, батя. А то я тюремщиков позову.

Жмур потупил голову, отошел в сторону и приник лицом к ограде, надеясь все же увидеть Есеню в окно. Он стоял долго, так что у него закоченели руки.

— Слышь, бать… — не выдержал наконец молоденький стражник. — Иди сюда. Только быстро. И сразу уходи. Жмуренок, что ли, твоего сына зовут?

Он показал головой на полотно с портретом.

— Да, — кивнул Жмур.

— Жив он. Пытают его.

— За что? — прошептал Жмур.

— Он украл что-то и не хочет возвращать. Я больше ничего не знаю. И в окна не смотри — в холодной он, там окон нет. Если он умрет, тебя позовут, не бойся. Тело отдадут. Все, иди отсюда. Нечего тут пялиться.

Пытают? Тело? Если умрет, то позовут? Жмур едва не завыл на всю площадь. Этот злополучный медальон! Зачем, ну зачем! Отдал бы он эту проклятую вещь благородному Огнезару, и его бы отпустили домой! «Бать, это ведь я для тебя…» Он так сказал. И теперь… Жмур рванулся назад, к воротам.

— Пусти меня! Парень, пусти! Я должен ему сказать! Я должен сказать!

— Ты чё, дядя? — стражник обнажил саблю и отошел на шаг, но Жмур не обратил внимания на оружие. Из сторожки высыпали несколько человек и кинулись на выручку молодому охраннику.

— Я должен ему сказать! Это же все из-за меня! Это он из-за меня! — кричал Жмур.

Стражники даже не обнажали сабель: Жмура остановили и просто вытолкали за ворота. Он не сопротивлялся, сник и опустил руки. И неожиданно подумал: если медальон найдут, то домой Есеня вернется не таким, как раньше… Эта мысль напугала его: он почувствовал впереди тупик, глухой тупик. Мальчик в ловушке, и ему оттуда не выбраться. Что-то внутри, что не давало ему покоя в последние дни, набухало и грозило разорваться. За грудиной разливалась тупая, угрюмая боль.

Первое, что он сделал, вернувшись домой, — спрятал нож. Он не понимал, зачем это делает, — просто не хотел, чтобы кто-нибудь отобрал у него эту вещь. Спрятал надежно: разобрал кирпичи под горном и заделал нож в стенку зольника.

Через два дня пришел Жидята и рассказал о том, что узнал Полоз. Он говорил мягко, стараясь не напугать Жмура, и, понятно, о многом умолчал. Но и этого было достаточно. Чаруша мыла посуду у плиты, и Жидята не обращал на нее внимания, пока она не уронила на пол миску, которая разлетелась по кухне мелкими кусочками. Девочка расплакалась так горько, что пришлось поить ее водой.

— Есенечка! — всхлипывала она. — Есенечка, миленький мой!

— Я думал, она так… приходит убирать, пока Надёжи нет… — виновато сказал он Жмуру.

— Я его невеста! — выкрикнула Чаруша сквозь слезы.

— Невеста? — Жидята обнял девочку за плечо. — Маленькая ты еще для невесты…

Потом лицо его потемнело, и он сказал:

— Никому не говори, что ты его невеста, поняла? Никогда и никому. И близко не подходи к главной площади, а лучше всего — сиди дома. И к Жмуру не ходи, он без тебя справится.

— А почему? — раскрыла рот Чаруша.

— Потому что если благородный Огнезар узнает, что у Есени есть невеста, ты тут же окажешься вместе с ним в застенке, поняла?

— Как это?

— Ты думаешь, зачем мы увезли из города его мать и сестер? Чтоб их не мучили вместе с ним. Ты бы смогла смотреть, как мучают твою мать?

Она покачала головой.

— И Есеня тоже не сможет.

Неожиданно Чаруша перестала плакать и поднялась.

— Я пойду к нему, — твердо и уверенно сказала она и начала одеваться.

— Куда? — растерялся Жидята.

— В тюрьму. Ведь если они будут мучить меня, то его будут мучить меньше, правильно?

Жидята вздохнул, накинул фуфайку и взял Чарушу за руку.

— Пойдем, — сказал он ей и вывел из кухни. Жидята выглядел таким решительным, что Жмур подумал, будто тот на самом деле хочет отвести девочку в тюрьму.

Но Жидята вернулся через полчаса — потрепанный, взъерошенный — и, утирая пот со лба, невесело рассмеялся:

— Как она упиралась! Я тащил ее волоком полдороги. Сдал родителям и велел беречь пуще глаза. Так она стекло выбила, отцу пришлось ставни закрыть. Если не удержат — на их совести будет, не на моей. Ну кто ж знал, что ей такое придет в голову?

Он сел напротив Жмура и посмотрел на него виновато.

— Я понимаю. Мы что-нибудь придумаем. Он не говорил тебе, где спрятал медальон?

Жмур покачал головой.

— Он для меня… Он сказал, что это для меня… Чтобы я не был ущербным. Если бы я знал, что мой сын когда-нибудь… Жидята, он очень переживал, что его отец ущербный?

— Он тебя любит, Жмур. Ущербный ты или нет — он тебя любит.

— Ты помнишь? Как это было, ты помнишь? Я Рубца пожалел, не смог смотреть. А теперь мой сын… А я сижу здесь и ничего не могу сделать. Если бы я мог стать ущербным еще раз, если бы я мог умереть!

На восьмой день к нему пришла стража, рано утром. На этот раз они не ломали дверей и забора, постучали и сказали, чтобы завтра к обеду он явился в тюрьму.

— Он… он умер? — у Жмура подкосились ноги. Его позовут. Чтоб забрать тело.

Но стражники ничего не ответили и ушли. Скорей всего, они и сами не знали, о чем шла речь, но Жмур решил, будто промолчали они, чтоб не брать на себя труд сообщить ему о самом страшном.

Он ходил по дому, натыкаясь на стены, обхватив голову руками, и не хотел верить своей догадке, когда раздался новый стук в окно. Жмур не запирал дверей, и вскоре в кухню зашел Жидята, а вместе с ним… не было никаких сомнений — Полоз. Он почти не изменился, только седина появилась в коротко стриженых волосах. Он все так же чисто брился, и глаза его — как у змея — глядели все так же, словно не мигая.

— Здравствуй, Жмур, — Полоз смотрел прямо, и Жмур почувствовал, что его взгляд затягивает в себя, как в омут.

Они говорили с ним часа три или четыре. Они в чем-то хотели его убедить, а Жмур недоумевал: зачем столько слов? Он сразу все понял: надо узнать, где Есеня спрятал медальон. И не говорить об этом Огнезару, потому что тот убьет его сына. Из-за того, что его сын умеет варить булат.

— Жмур, ты должен быть хитрым, ты понимаешь меня? — Полоз сидел перед ним на корточках, смотрел снизу вверх и сжимал его плечи руками. — Ты должен быть хитрым, ты должен обмануть благородного Огнезара. Ты, ущербный кузнец, подлорожденный, ты должен обмануть благородного господина, самого проницательного из всех благородных господ. Ты сможешь это сделать?

Потом перед глазами Жмура качалась змеиная голова, он проваливался в немигающие глаза, и плоский раздвоенный язык шуршал тихо и внятно:

— Ты не должен говорить Огнезару, где медальон.

Они говорили о том, что через пять дней — нет, через четыре дня под стенами города соберутся все вольные люди Оболешья, чтобы освободить его мальчика из тюрьмы. Но для того, чтобы победить, нужен медальон. Медальон и нож.

Ножа им Жмур не отдал, но они и не настаивали, узнав, что нож спрятан надежно. Наверное, они выбрали не самое подходящее время для беседы, потому что Жмур никак не мог взять в толк: чего они так боятся?

Он понял это на следующий день, когда оказался в застенке, перед благородным Огнезаром.

Жмур был в этом помещении двадцать лет назад, и с тех пор здесь почти ничего не изменилось. Он хорошо запомнил застенок — это было последним, что имело краски. Здесь он исполнил последнюю заповедь вольного человека.

Двадцать лет назад он ничего не боялся, и страшные орудия этого места вызвали в нем только легкую усмешку. Его не стали пытать: это не имело смысла. Он убил благородного господина на глазах у десятка свидетелей, его вина не требовала ни признаний, ни доказательств. Впрочем, тогда пытки его не пугали. Теперь же, глядя по сторонам, он чувствовал, как холодок бежит по спине.

Желто-серые стены сверху оставались светлыми, но чем ниже опускался его взгляд, тем темней были камни. Его пугал высокий сводчатый потолок: он догадался, зачем здесь высокий потолок.

Благородный Огнезар сидел за столом и кивнул Жмуру, замершему у входа, на грубое деревянное кресло напротив. С кресла в трех местах свешивались ремни — для шеи, для пояса, для рук. Наверное, оно предназначалось для других «гостей». Жмур, до этого пребывавший в странном, полусонном состоянии, неожиданно пришел в себя. До этого он чувствовал только боль, но вдруг мозг его прорезала отчетливая мысль: он должен обмануть самого проницательного из всех благородных господ.

Темные, немного выпуклые глаза посмотрели на Жмура в упор, и тот испугался. Он почувствовал свою ничтожность рядом с этим блистательным господином и понял — в который раз понял: он должен молчать и слушать, что изрекут благородные уста. Склонить голову, слушать и отвечать на вопросы как можно точней и короче. Он должен выразить этому человеку всю свою глубокую преданность и покорность. Наверное, нечто похожее испытывает пес, когда стелется к ногам неласкового хозяина. Сравнение с псом нисколько не оскорбляло самолюбия Жмура. Благородный Огнезар стоит намного выше над простолюдином, чем человек — над псом.

На внутренней стороне рукава рубахи Полоз написал ему записку. Из трех слов. «СКАЖИ ОТЦУ ПОЛАС». Без точек, запятых и с ошибками. Он сказал, что так надо, что Есеня должен его понять. И теперь Жмур чувствовал, как горит на рукаве эта надпись, ему казалось, она просвечивает сквозь ткань и Огнезар давно увидел ее, просто не подал виду. Первым его желанием стало показать Огнезару эту надпись и рассказать, что у него дома сейчас сидит опасный разбойник и ждет его возвращения из тюрьмы.

И он бы, наверное, сделал это, если бы Огнезар не заговорил первым:

— Здравствуй, Жмур. Я сочувствую твоему несчастью.

Лицо Жмура осветилось благодарностью, а за грудиной снова заныло нечто, требующее выхода.

— Ты законопослушный человек, лучший кузнец в городе, и, конечно, мы ценим твою преданность.

Жмур смущенно опустил глаза. Что он делает? Он хочет обмануть человека, который ему доверяет, который, несмотря на свое величие, выражает ему уважение и симпатию!

— Не твоя вина, что твой сын стал преступником, мы знаем, что ты воспитывал его в строгости и послушании.

Мысль Жмура слегка споткнулась на слове «сын», но голос Огнезара, такой доверительный, теплый, обнадеживающий, вернул его к спокойному пониманию происходящего. Этот человек сейчас все ему объяснит, расскажет, как надо действовать. Кто лучше него может знать, как надо действовать?

— Но твои отцовские чувства мне понятны, я тоже отец, и мой сын тоже не всегда меня радует. Поэтому я и позвал тебя сюда. Я хочу, чтобы мы стали союзниками.

Ни один ущербный не смог бы устоять против этих слов. Огнезар сравнивал себя со Жмуром, говорил о своих отцовских трудностях и, наконец, предлагал сотрудничество!

— Собственно, наши цели одинаковы. Я хочу, чтобы твой сын чистосердечно раскаялся в своем поступке и пошел домой. Наверное, ты хочешь того же самого.

Жмур кивнул. Как все просто! Он только раз взглянул в глаза Огнезару и сразу понял, что из тупика есть выход!

— Твой сын попал под влияние не самых порядочных людей, попросту говоря — разбойников. Но он юн, а кто в юности не совершает ошибок? У нас с тобой есть три возможности, и мы воспользуемся каждой из них. Во-первых, ты должен быть с ним ласков, как бы ты на него ни сердился. Мальчик много страдал и с лихвой наказан за легкомыслие. Тебе нужно пожалеть его, приласкать, объяснить, что ты любишь его и все ему прощаешь. Ты же не держишь на него зла?

Жмур покачал головой, боясь открыть рот.

— Расспроси его, как ему тут живется, что его пугает — пусть он пожалуется тебе, пусть почувствует твою заботу.

Ущербные не чувствуют жалости. Лишь боль и страх за близких. Мысль пришла и ушла, вновь смытая волшебным голосом благородного Огнезара.

— Потом ты объяснишь ему, что как только он скажет нам, где он спрятал медальон, так ты сразу уведешь его домой. Расскажешь, что к нему вернется мама, сестры. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Жмур кивнул. Боль в груди стала такой невыносимой, что он прижал к ней руку. И перед глазами вдруг возникли змеиные глаза Полоза. «Он лжет тебе. Он не отпустит твоего сына домой. Он убьет его, как только услышит желаемое».

— Я должен его соблазнить, — уверенно сказал Жмур, и Огнезар слегка отстранился, словно не ожидал от него этих слов.

— Правильно. Но ты же хочешь, чтобы твой сын вернулся отсюда вместе с тобой, правда?

— Хочу, — ответил Жмур.

Этот человек не может лгать. Есеня все расскажет, и они уйдут домой. Жмур так хорошо представил себе, как они идут домой, вместе, рядом, и все несчастья позади. А потом они уедут.

— Вот и прекрасно. Но если уговорить ты его не сможешь, мы прибегнем к третьей возможности. Ты обманешь его. Ты скажешь ему, что на самом деле тебя прислали его друзья-разбойники, чтобы узнать, где он спрятал медальон, и тогда они смогут найти и забрать его из тайника.

Жмур сидел, как громом пораженный. Такая игра его усталому, ущербному сознанию была не по силам.

«Ты должен обмануть благородного господина, самого проницательного из всех благородных господ». Глаза Полоза закачались перед лицом, голова его превратилась в голову змея, и плоский раздвоенный язык коснулся лица Жмура.

— Тебе пугает обман? Не бойся, это ложь во благо, — голос Огнезара вернул Жмура к действительности. — Говорить об этом ты должен тихо, чтобы мальчик ничего не заподозрил. Я доверяю тебе, Жмур. Возможно, тебе придется пережить несколько неприятных минут, но, поверь мне, я делаю это только для успеха нашего общего дела.

Огнезар говорил долго, он рассказывал сценарий спектакля, в котором Жмуру будет принадлежать главная партия. Он надеялся, что все пойдет по его плану, он заставил Жмура несколько раз повторить свою роль. Так же, как сутки назад его заставлял это делать Полоз.

Жмур почувствовал себя щепкой, которую несет стремительный поток, — с этим потоком ему не справиться. Он — игрушка в их руках, каждый из них добивается своего. Каждый из них хочет знать, где медальон, а он и его мальчик — просто фишки в их большой игре.

И когда Огнезар, успокоенный и удовлетворенный, велел тюремщикам привести Есеню, Жмур не знал и не понимал, что ему нужно делать, кого из них слушать и кому доверять. Доверять себе он тоже не мог. Огнезар усадил его на скамейку около бочки с водой, вскоре в застенок вошел кат с помощником, а через несколько минут Жмур увидел своего мальчика.

Увидел и сначала не узнал. Есеня нетвердо стоял на ногах, и двое тюремщиков держали его за бессильно повисшие вдоль тела руки. Он был раздет донага, голова его лежала на груди, и Жмур с ужасом увидел, что свалявшиеся темные вихры перемежаются с частыми седыми прядями. Его тело покрывали ожоги и кровавые рубцы, а кончики пальцев превратились в месиво.

— Смотри, кто к тебе пришел, — ласково сказал ему Огнезар.

Есеня поднял голову — испуганно, затравленно. В запавших глазах его — в янтарных глазах Надёжи — плескалось отчаянье, взгляд бегал по сторонам, словно искал спасения, выхода. Губы стали кровавым пятном, и на них четко отпечатались глубокие следы зубов. Он увидел Жмура, немного успокоился и хрипло произнес:

— Здорово, бать…

— Сынок… — только и смог выговорить Жмур.

Опухоль в груди задавила дыхание. Он почувствовал, что сейчас внутри него что-то лопнет, как будто прорвется нарыв: ему стало страшно. Невыносимая, распирающая боль била в грудину с каждым ударом сердца, и сердце стучало редко и глухо.

— У тебя есть полчаса, Жмур. Попробуй убедить его, может, он послушается здравого смысла.

Тюремщики усадили Есеню на скамейку, и Огнезар подал им знак уходить, строго и внимательно глядя на Жмура. Сам Огнезар вышел последним и немного задержался на пороге, закрывая за собой дверь.

Жмур посмотрел на сына, и сердце зажало, как маленькую птичку в кулаке.

— Сынок, — Жмур протянул дрожащую руку к голове Есени и едва коснулся пальцами его волос, — сынок…

— Бать, ты не переживай, — Есеня шмыгнул носом и опустил голову. — Я же ничего им не сказал. И не скажу.

— Я… я помогу тебе.

Можно не сомневаться, благородный Огнезар слышит все, что тут говорится. И, наверное, видит. Откуда? От двери? Наверное, не со стороны окон. Жмур слегка отвернул рукав рубахи и прикрыл его с трех сторон другой рукой, обнимая сына. Тот кивнул одними глазами, и Жмур спрятал записку.

— Бать, — шепотом спросил Есеня, — а как пишется: «ПОЛОЗ» или «ПОЛАС»?

— «ПОЛОЗ», — так же тихо ответил Жмур.

Сын долго и пристально смотрел в его глаза, и Жмур знал, что он там ищет. Он ищет ответ на вопрос: предаст его отец или нет. Жмур не стал ни кивать, ни качать головой. Он и сам не знал, можно ему верить или нет. Он еще не решил.

Есеня попытался придвинуться, потянул к нему изуродованные руки, и Жмур подхватил его в объятия, шепча:

— Мой волчонок…

— Если ты выдашь меня, все напрасно, — шепнул ему сын в самое ухо. — Не выдавай меня.

Он должен обмануть благородного господина.

— Я спасу тебя, — уверенно ответил Жмур. Он еще не знал, как он это сделает, он еще не решил, кто из этих двоих — Полоз или Огнезар — на самом деле желает ему добра.

— В сарае у Бушуихи, зарыт под сеновалом, — слетело с губ Есени еле слышно.

Жмур выдохнул с облегчением. Мальчик поверил. И теперь нужно решать. Через три дня, которые обещает Полоз, или прямо сегодня, сейчас, как говорит Огнезар.

— Ну расскажи мне, как ты… Что с тобой… — чуть громче сказал Жмур.

— Я хорошо, бать. Ты не переживай, — Есеня прижался к его груди, как будто искал на ней защиты. — Ты не смотри, что я плачу иногда, здесь и взрослые мужики ревут белугой…

— Ты плачь, сынок, плачь, — Жмур вздрогнул.

Он должен вытащить его отсюда, любой ценой и как можно скорей. Полозу нужен медальон, и он мог оговорить Огнезара, ему это ничего не стоило. Но… никогда еще преступники не выходили из тюрьмы просто так… Никогда. Если медальон окажется у Огнезара, Есеня пойдет домой совсем не таким. Он никогда больше не засмеется и никогда не будет плакать. Он никогда не увидит мира сквозь раскаленный металл.

— Я только железа очень боюсь. А все остальное — ерунда.

Жмур болезненно скривился. Лучше бы мальчик этого не говорил. Хвастается. Он и здесь хвастается! Выполнив доверенное ему Полозом, Жмур машинально продолжал выполнять то, что требовал от него Огнезар. Только нарыв внутри стал пульсировать, и из подсознания выплыла мысль: это сделает страдания Есени еще более мучительными.

— Ты расскажи им, — Жмур кивнул и показал глазами на дверь, — расскажи, и они перестанут. Вот увидишь. И я отнесу тебя домой. Прямо сейчас.

— Домой… — шепнул Есеня.

— Да. Сынок, расскажи. Они же замучают тебя.

— Домой, — снова шепнул он, и у него по щекам побежали слезы.

Жмур скрипнул зубами. Благородный Огнезар хотел этого. Он хотел, чтобы его мальчик плакал. Он старается сделать его боль невыносимой. Полоз прав. Но три дня Есеня не выдержит. А если выдержит — их не выдержит Жмур.

— Я хочу домой… Я хочу к маме… — расплакался Есеня еще сильней. — Бать, забери меня отсюда, забери… Я хочу домой! Я хочу домой! Я устал, я не могу!

— Заберу, — уверенно сказал Жмур. Так или иначе — он его заберет.

— Батя, миленький, пожалуйста, забери меня! — кричал мальчик исступленно, кричал громко и хватался за рубаху Жмура изуродованными пальцами. — Батя, я устал, я не могу больше тут! Я хочу домой!

— Если ты расскажешь им, где медальон, они тебя отпустят.

Зачем Жмур сказал это? Так хотел благородный Огнезар. Есеня посмотрел на него глазами, полными слез, и покачал головой.

— Но есть еще один способ, — немного тише сказал Жмур. — Я передам разбойникам, где ты его спрятал, и они его заберут. Ты можешь мне доверять.

Есеня захлопал ресницами, ничего не понимая.

— Ну? Или ты мне не веришь?

Сын смотрел на него долго, пристально и испуганно. И Жмуру очень хотелось ему все объяснить: он сделал то, о чем просил Полоз, а теперь делает то, чего хочет Огнезар. В голове мелькнула горькая, отчаянная мысль: «Твой отец — ущербный, парень. Он делает только то, что ему велено. Он не умеет думать сам». Лицо Есени просветлело, и он усмехнулся окровавленными губами.

— Я не верю тебе и ничего не скажу, — ответил он чуть громче, чем следовало.

— Ну почему, сынок? Я же твой отец. Неужели ты думаешь, что я тебя выдам?

— Ты ущербный. Ты… ты с ними заодно, — Есеня отвернулся и попытался освободиться от объятий. Он оказался умней своего отца, он сделал все, чтобы Огнезар поверил Жмуру. Он понял, какую роль играет отец, и подхватил игру на лету. Он очень умный, его мальчик.

— Сынок… пожалуйста. У тебя только один выход…

Есеня покачал головой.

Жмур не знал, когда пора закончить. Хватит? Или благородный Огнезар хотел чего-то еще? Они продолжали этот бессмысленный разговор, пока дверь в застенок не открылась.

— Я думаю, вы поговорили достаточно, — Огнезар посмотрел на Жмура так внимательно, что тот испугался — он что-то сделал не так?

— Я… — начал он в свое оправдание, но Огнезар с презрением махнул на него рукой.

— Ничто так не помогает упрямцам, как жалость близких, — изрек он, глядя на Есеню. — И если ты не хочешь нам сказать, где медальон, и отправиться домой, то мы продолжим. Раздувайте жаровню, теперь — железо.

Есеню затрясло, и он придвинулся к Жмуру, хватаясь за него изувеченными руками. Только он не кричал и не плакал, он сжался и закусил губу. Но кат — ущербный, безжалостный, еще более преданный Огнезару пес — подхватил его за плечи, рванул к себе и швырнул в кресло. Жмур успел только протянуть руки вслед — пульсирующая боль в груди выламывала ему ребра.

Есеня смотрел на отца с ужасом и болью и с недоумением — на свои руки, которые привязывали к подлокотникам, словно удивлялся, что это происходит на самом деле.

— Нет… — прошептал Жмур.

— Да, — желчно передразнил его Огнезар. — Да. Или он сейчас же расскажет, где медальон, и пойдет домой, или мы начнем.

Есеня дернул трясущимся подбородком, глаза его вспыхнули отрешенным отчаяньем, и он прошипел, оскалившись:

— Начинай! Начинай! Ты уже вторую неделю начинаешь, и что? Ты никогда не увидишь медальона, никогда! Я сдохну, но ты его не получишь, понял?

Он всегда молчал, его волчонок. Он никогда не просил пощады. Надо немедленно сказать Огнезару, где медальон, и он не станет мучить мальчика. Полоз лгал, в Олехове не убивают преступников. Огнезар ведь обещал, он и сейчас сказал, что Есеня пойдет домой! Жмур раскрыл рот, чтобы заговорить, и тут глаза его встретились с глазами сына. Он понял! Он угадал! Он покачал головой, стиснул зубы и крикнул:

— Батя! Не волнуйся, слышишь? Это не страшно! Я просто так сказал, это не страшно!

Кат прижал раскаленную пластинку к глубокому ожогу на его плече, и Есеня закричал. Он извивался в стягивавших его путах, крутил головой, кусал губы и кричал. Его изуродованные пальцы сжимали подлокотники, и из-под ногтей сочилась кровь.

Изнутри что-то ударило, треснуло, разорвалось; сердце, до этого глухо стучавшееся под панцирем нарыва, взлетело к самому горлу и забилось изо всех сил. Жмур поднял взгляд на благородного Огнезара и увидел перед собой чудовище, которое безнаказанно терзает его ребенка. Зубы Жмура пронзительно скрипнули, и кулаки налились нечеловеческой силой. Его сын не станет предателем! Его сын, его кровь и плоть, его продолжение, — он мстит им за все! За Жмура, за Рубца, за этого несчастного ката!

Что Жмуру до Полоза? Никаких трех дней не будет, мальчик выйдет отсюда сегодня, выйдет победителем! Жмур скрипел зубами, по его лицу катился пот и мешался со слезами. Жмур знал, для чего Огнезар продолжает. Он проверяет его. Он надеется, что отец не выдержит страданий сына и выдаст его. Если знает — то выдаст. Нет! Он не сделает сына предателем. Парень продержался девять дней, он выдержит еще немного. И Жмур выдержит тоже.

— В камеру, — бросил Огнезар, — продолжим после ужина.

У Жмура тряслись и разъезжались губы, он не мог стоять на ногах. Огнезар посмотрел на него с презрением и брезгливостью. Он не увидел в его глазах ненависти, он просто не ожидал ее там увидеть — разве можно ожидать ненависти от жалкого ущербного?

— На выход. Никакого толку, — разочарованно и сердито сказал он тюремщикам.

Жмура вытолкали за ворота. Он прошел на подгибающихся ногах вдоль ограды, тяжело и часто дыша. Он оглядывался, грудь его рвали рыдания. И если бы не соглядатаи, которых он приметил через минуту, он бы, наверное, долго приходил в себя. Следят? Пусть следят! Посмотрим!

Жмур вдохнул поглубже, развернул плечи и зашагал к дому. Мальчик вернется домой сегодня! Жмур не станет ждать, когда Полоз возьмет тюрьму приступом. Жмуру нет дела до их игр, до их борьбы за власть!

Соглядатаи едва поспевали за ним. Жмур шел по улице и видел только янтарные глаза, полные слез. Прохожие уступали ему дорогу, шарахаясь в стороны, — он не смотрел под ноги, не сворачивал и, наверное, был похож на сумасшедшего.

Полоз и Жидята выбежали на крыльцо, когда он с грохотом распахнул калитку.

— Жмур! Ну что? Говори, Жмур!

Он ничего не ответил и направился в кузню. Они бежали за ним, они что-то кричали, но Жмур не особенно прислушивался к их словам. Он поднял кувалду и изо всех сил ударил по кирпичам горна. Кладка оказалась крепкой, и пришлось ударить по ней еще несколько раз, пока из нее не вылетели кирпичи, обнажая тайник. Жмур сунул руку в открывшуюся дыру и выдернул черный клинок.

— Жмур! Что ты делаешь?! Жмур, остановись!

Они испугались! Забегали вокруг него, попытались загородить дорогу. Он взвесил в одной руке кувалду, в другой — молот и выбрал молот. Кувалду надо держать двумя руками, молот легче и станет лучшим оружием.

— Жмур, тебя схватят! Остановись!

Он шагнул к калитке и оттолкнул Жидяту — тот пролетел до крыльца, но на его место тут же встал Полоз. Жмур поднял молот и покачал головой.

— Жмур. Ты ущербный. Ты не можешь никого убить… — сказал Полоз, выставив руки ладонями вперед.

— Хочешь проверить? — спросил Жмур, усмехаясь.

Немигающие глаза впились в лицо, и на секунду ему показалось, что он сейчас снова утонет в них.

— Жмур… Послушай меня всего минуту.

— Отойди.

— Жмур. Один мудрец говорил мне, что любовь может вырастить на пепелище прекрасный цветок. Жмур, я не знаю, что с тобой произошло, но это не цветок. Это… Ты сам не понимаешь, во что ты превратился.

Жмур взмахнул молотом, и Полоз едва успел отскочить в сторону — у него всегда была хорошая реакция. Как у змея. Жмур расхохотался и толкнул ногой калитку. Соглядатаи стояли у забора напротив — один из них присел и накрыл голову руками, а второй побежал прочь. Пусть докладывает страже. Они не успеют. Жмур хмыкнул и пошел вперед, правой рукой сжимая молот, а левой — нож. Черный с золотыми прожилками булат, который сварил его мальчик.

Жидята и Полоз бежали сзади. Они бежали и не поспевали за ним, а он просто шел — слегка вразвалку, как привык ходить по кузне с тяжелым молотом в руках.

Калитка во дворе Бушуихи была заперта на засов, и Жмур снес ее одним ударом — под ноги полетели подгнившие щепки, и старуха с криком выскочила на крыльцо.

— Уйди отсюда, мать. Не путайся под ногами, зашибут, — сказал ей Жмур и пошел к сараю.

Он не рассчитал силы, и хлипкая дверь слетела вместе с петлями. Он отшвырнул ее в сторону и пригнувшись шагнул в полутьму — сарайчик был сколочен кое-как, и между досок пробивалось много света.

— Жмур, не делай этого! — его нагнал Полоз.

— Не подходи, убью, — ответил Жмур и начал выкидывать к двери слежавшееся, гнилое сено.

— Жмур, не надо! Жмур, еще рано! Ты…

Он не договорил. К сараю бежала стража — человек семь или восемь. Наверное, те, кого успел позвать соглядатай. Скоро их будет гораздо больше! Полоз вытащил цеп, но Жмур отодвинул его в сторону и взмахнул молотом. Троих он смел одним ударом, а остальные медленно и осторожно двинулись назад. Рукоять молота была длинней их сабель, и Жмуру потребовалось всего два взмаха, чтобы они перестали ему мешать. Он вернулся в сарай, где уже орудовал Полоз, — Полоза Жмур выкинул за дверь, и тот прокатился по земле до самой калитки. Громко и тонко выла Бушуиха, и Полоз, поднявшись, подхватил ее и вытащил со двора.

Жмур легко нашел место, где мальчик зарыл медальон: земля там была черней и примятой недостаточно тщательно — торчала горбиком. Он ковырнул ее ножом, зацепил цепочку и дернул вверх.

Он видел эту штуку. Видел красный луч и успел сказать: «Когда-нибудь харалуг откроет медальон». Вот оно и настало, это когда-нибудь.

— Жмур! Не делай этого! — Полоз ломал руки и едва не плакал. — Жмур, бежим! Их там не меньше сотни!

— Уходи, — хмыкнул Жмур. — Уходи, не попадай мне под горячую руку. Да будь их хоть тысяча!

Полоз отступил и встал рядом с ним, сжимая в руке цеп. Глупый! Да Жмуру не требовались помощники. Он разобьет эту сотню не глядя!

Жмур поставил молот на землю, взял в правую руку нож, нащупал им щель между створок, ковырнул, и медальон, хрустнув, как орех, распался на две половинки.

Он шуршал. Он шуршал все громче, и махонькая пружинка в нем набирала обороты. Жмур смотрел на нее, как завороженный, — забавная вещица: стрекочет, как насекомое, шевелится. Все быстрей и быстрей. Что-то легко ударило его в грудь, и вместе с этим ударом он почувствовал, что сейчас случится. Он замахнулся, посмеиваясь, и швырнул медальон в толпу стражников, которые, толкаясь, подбегали к калитке. Полоз ошибся — не сотня. Ну, самое большее, человек двадцать пять. Жмур задвинул Полоза себе за спину, когда медальон громыхнул и выбросил в стороны сноп желтых молний. Тяжелая волна ударила Жмура в грудь, сарай сложился, как карточный домик, снесло крыльцо, и набок завалилась стена; упал забор напротив, из окон соседнего дома вылетели стекла. Кровь, крики, разорванные тела — те из стражников, что уцелели, без чувств валялись на земле.

Жмур удовлетворенно хмыкнул и увидел синее небо.

С соседней улицы вдруг раздался крик. Долгий, сумасшедший крик. А вслед за ним — еще один.

— Ну и чего ты добился? — растерянно спросил Полоз, поднимая шапку, которую снесло ему с головы. — Ты сам понял, чего добился?

— Понял, — кивнул Жмур, подхватил молот и направился к главной площади. Он разнесет тюрьму по кирпичику. И он не будет одинок в своем желании.

Благородный Огнезар ходил по застенку: ему не хотелось возвращаться домой на два часа, он собирался побыть в одиночестве и ждал, когда кат наконец вымоет пол и уберется восвояси.

Жмур сделал все, как было задумано, но артист из него, конечно, никакой. Мальчишка догадался сразу и, похоже, нарочно издевался над Огнезаром, подозревая, что тот их подслушивает. Огнезар еще и еще раз прокручивал в памяти все, что произошло между отцом и сыном. Все шло, как задумано. Объятья, слезы, уговоры… Лишь в самом начале прозвучал вопрос, которого Огнезар не понял, хотя тот его и насторожил. Парень спросил, как пишется слово «Полоз». Этот вопрос волновал его и в прошлый раз, когда тюремщик читал ему записку. В этом, наверное, крылось что-то важное для Жмуренка, а раз оно было ему важно, значит, это стоило выяснить.

Огнезар еще раз вспомнил разговор Жмуренка с тюремщиком. Это первое, что он спросил, когда тот прочитал ему записку. И сегодня он спросил об этом, когда отец нагнулся и обнял его. Стоп. Обнял, повернувшись к окну грудью, закрыв спиной весь обзор! Он дал ему что-то прочитать! И там тоже было слово «Полоз»! Только так! Во всяком случае, это возможно.

Нет, ущербный кузнец не способен на тройную игру. Это исключено! После этого он усадил мальчика, продолжая его обнимать… Это невероятно, но перестраховаться надо. Огнезар хотел выйти в коридор и кликнуть тюремщиков — надо послать стражу к дому Жмура. Его смутила внезапная тишина в застенке, он оглянулся и увидел, что кат перестал возить по полу тряпкой, выпрямился и странно на него смотрит.

— Что ты встал? — недовольно спросил Огнезар.

Рука ката потянулась в сторону, он продолжал смотреть в глаза Огнезару, а рука его шарила по стене, как будто вовсе ему и не принадлежала. Неожиданно мурашки пробежали по спине Огнезара, и в этот миг он услышал из окна крик — исступленный крик безумца… И тут же, одновременно с этим, что-то ушло из груди, в ней образовалась странная равнодушная пустота. Все вокруг словно схлопнулось, сложилось, и вместо трехмерного мира Огнезар увидел безликую и скучную плоскую картинку.

— Харалуг открыл медальон, — хрипло, с ненавистью сказал кат и взмахнул кнутом.

Кат убил благородного Огнезара тремя ударами, переломив ему шейные позвонки, и вышел в коридор. Тюремщики бежали на крик, обнажая сабли, но его оружие не оставляло им никакой надежды на победу. Он вышибал сабли у них из рук шутя, играючи — и смеялся. Он смеялся впервые за пятнадцать лет. Они отступили, попятились, а с улицы неслись крики, и тюремщики не понимали, что происходит. Кат теснил их к выходу, подхватив чью-то саблю левой рукой.

— Харалуг открыл медальон! — выкрикнул он, и из общих камер ему ответил вой арестантов. — Быстро! Ключи сюда!

Сзади на тюремщиков напирала стража, в давке ничего было не разобрать, но кат продолжал размахивать кнутом, нанося точные удары — по рукам, в лицо, толчком в грудь, захлестом по ногам.

Они выли и падали.

— Ключи!

— Отдайте ему ключи! — орали в передних рядах. — Он сумасшедший!

— Я был сумасшедшим, — расхохотался кат. — А теперь Харалуг открыл медальон.

Ключи со звоном пролетели по полу и остановились у его ног.

Жмур шел по городу и слышал крики. Люди приходили в себя. Они не сразу понимали, что случилось, и кричали. Не все они были разбойниками. Не все слышали о последней заповеди. Но они стали вольными людьми в один миг, и смотрели вокруг, и к ним приходило понимание того, что с ними сделали.

Иногда навстречу попадалась стража, но молот в руках Жмура заставлял ее отступать. Шум нарастал, Жмур видел, как по улице пробежали двое разбойников с топорами в руках, потом еще один вслед за ними. Куда подевался Полоз, Жмур не разобрался. Он шагал к главной площади, и его мало интересовало, что происходит вокруг.

За тюремной оградой шла настоящая схватка. Жмур разглядел ката с кнутом и сначала намеревался проломить ему голову, но вдруг понял, на чьей стороне тот сражается. Сотня заключенных, кто с голыми руками, кто с саблями, добытыми в бою, теснила три десятка стражников, и те сопротивлялись не очень воинственно. Жмуру пришлось вступить в драку, чтобы проложить себе дорогу ко входу.

В тюремном коридоре было тихо: сражение вылилось наружу. Жмур сшибал замки с каждой камеры и заглядывал внутрь. В одной из них он нашел десяток притихших, напуганных женщин, но прошел мимо, продолжая искать холодную. Пусть рухнет весь мир, пусть все они убьют друг друга — Жмур пришел сюда за своим сыном, и ничто больше не волнует его.

Он нашел его в самом дальнем конце коридора. Его мальчик лежал в углу, сжавшись в комок, раздетый, весь в крови. Он лежал, широко открыв глаза, и не шевелился, и на секунду Жмур подумал, что опоздал. Но глаза моргнули, и израненные губы шевельнулись.

— Сынок, — Жмур упал рядом с ним на колени, — Сейчас.

— Холодно. Так холодно… — шепнул тот.

— Сейчас.

Жмур поискал глазами что-нибудь подходящее и увидел в углу скомканное куцее одеяло.

— Сынок… — Жмур расстелил одеяло на полу и осторожно поднял Есеню на руки. Тот сморщился от боли и скрипнул зубами.

Жмур завернул его и вспомнил, как его сын был пухлым младенцем и как он качал его на руках, в кухне, и как разглядывал его личико, удивляясь, что живой человек может быть таким махоньким. Он поднял его и прижал к себе — ему не было тяжело.

— Я отнесу тебя домой, — сказал он и пошел вперед, слегка покачивая сына, будто тот был младенцем.

— Домой… Бать, правда?

— Правда.

— Ты открыл его?

— Да. Твоим ножом.

Жмур вышел на порог — тюремщики отступили за ворота, кто мог — бежал, у остальных не было никакой надежды на победу. Он посмотрел по сторонам, чтобы никто случайно не толкнул его мальчика, и пошел к воротам. В глаза бросилось белое полотно напротив тюрьмы: портрет его сына.

— Ты отомстил им, сынок. Ты… — Жмур прижал Есеню к себе еще сильней.

Навстречу ему из-за ограды вынырнули два разбойника с топорами в руках, и Жмур поспешил сказать:

— Это мой сын, это он открыл медальон.

Разбойники понимающе кивнули и обошли его с двух сторон.

Теперь с улиц раздавались крики, лязг оружия, по улицам бежала стража, и непонятно было — они спасаются бегством или спешат кому-то на помощь. Люди выскакивали из домов, пытаясь выяснить, что происходит, и Жмур, проходя мимо них, кивал им всем и говорил, как заведенный:

— Это мой сын. Он открыл медальон.

— Бать, это же неправда… — шепнул Есеня и улыбнулся.

— Правда. Тебе больно, сынок?

— Ага.

— Потерпи. Мы скоро придем.

— Я терплю.

— Скоро будет весна, вернется мама, девочки, и мы все вместе поедем на море, в Урдию, — Жмур покачал его на руках, как будто этим мог облегчить его боль.

Есеня улыбался. На пути встретились две женщины, с удивлением посмотревшие на Жмура, и он снова сказал:

— Это мой сын. Он открыл медальон.

— Бать, ну зачем ты врешь? — шепнул мальчик, все так же улыбаясь — довольно, счастливо.

— Это правда.

Жмур издали увидел бегущего навстречу Смеяна с вилами наперевес. За ним, спотыкаясь, спешила Чаруша.

— Жмур! Жмур! Что случилось, Жмур? Как это случилось?

— Мой сын открыл медальон, — ответил тот и гордо поднял голову.