Глава 14

Седрик планировал добраться до Мацуи за два дня. Но уже в самом начале молодой человек понял, насколько ложно оптимистической была эта задумка.

Все говорило о том, что у них это получится. С животными особенных проблем не возникло, ведь в большинстве своем они были либо стреножены, либо привязаны к деревьям неподалеку от лагеря. Хуже было с телегами и каретой. Многие телеги были или сильно повреждены огнем, или полностью сгорели. Как впрочем, и карета. Её неизвестные жгли с особым энтузиазмом. Намного позже, разузнавший от выживших все подробности нападения Тибольд, рассказывал, что карета сгорела практически дотла, потому, что в неё бросили свои факелы шесть или семь всадников. Видимо, чтобы наверняка.

Узнав, что карета сгорела Седрик был расстроен. Там были документы и грамоты с королевской печатью, подтверждающие его личность и назначение на пост управителя в Мацуи. Конечно, все можно восстановить, но хлопот ему это ещё доставит.

Общими усилиями удалось из шести разбитых телег собрать две, на которые свалили все, что Тибольд посчитал необходимым для преодоления пути. По совету того же Леброна, большинство ценностей были сложены в один сундук. Их оказалось не много: ларец с драгоценностями леди Малони и то немногое золото, которое Седрик взял с собой на ярмарку и не потратил, поэтому оно и уцелело. В процессе Тибольд не раз и не два похвалил предусмотрительность не по годам рассудительного и дальновидного принца, который доверил транспортировку почти всего своего золота и серебра гильдии купцов. При себе у него были четыре дарна. Предъявив их в Мацуи принц Абиатти получил бы их эквивалент, за вычетом процента, который берет гильдия за перевозку и хранение. Грабительский процент, как считал Тибольд, но Седрик лишь плечами пожимал, философски отмечая, что чего ещё можно было ждать от бывших пиратов.

Леброн, привыкший всю свою жизнь копить и хранить деньги, откладывая их по копейке, никак не мог понять вот такого простого отношения Седрика к деньгам, которые придется просто подарить гильдии. И как человек прямолинейный, всегда говорящий только то, что думает, Тибольд не раз и не два говорил об этом. На что принц Абиатти отвечал:

— То, что в моем кошельке больше монет чем в твоем не значит, что я могу без счета их тратить. Запомни, мой дорогой Тибольд, чем больше денег, тем больше потребностей и трат. Поэтому состоятельный человек ведет счет своим средствам тщательнее, чем человек бедный. Я всегда знаю, сколько у меня денег и сколько я могу потратить безболезненно, а сколько трогать нельзя. Здесь, как и во всем в жизни важен баланс.

Леброн понимал, что деньги любят счет, но не понимал того спокойствия, с которым его товарищ платит за воздух:

— Но это же твои деньги! Как ты можешь так просто на это реагировать!

Седрик рассмеялся:

— Тибольд, это всего лишь деньги. Это средство, которое позволяет мне решать те или иные задачи. Поэтому я работаю над их поучением и преумножением. Но деньги или золото никогда не были целью, мои усилия не направлены на то, чтобы получать богатство ради богатства.

Тибольд понял общую идею сказанного, но не принял. Мужчина, для которого все всегда делилось на черное и белое, просто махнул рукой и уехал дальше организовывать тех немногих, кто выжил к отъезду. Сложные концепции не для него. При желании он мог в них вникнуть, но считал это пустой тратой времени.

Все, что не удалось сгрузить на отремонтированные телеги, кое-как упаковали и загрузили на свободных от наездников лошадей.

Еле-еле удалось отправить обоз в путь. Люди двигались медленно, из-за того что лес, из-за того, что среди людей было много раненных и из-за того, что люди были напуганы и не хотели двигаться вперед. Седрик подозревал, что были и такие, кто попросту сбежал, надеясь самостоятельно вернуться в Хилэри. И он не осуждал их за это. Те же, кто остался, двигались настолько медленно, что на расстояние, которое Седрик планировал преодолеть за два дня, пришлось потратить почти четыре.

Но все же они сделали это, где-то в полдень четвертого дня пути, перед ними показалась небольшая деревушка, одна из тех, которые относились к черте города. Спустя ещё несколько часов пути, усталые и измотанные тяжелой дорогой путники, заплатив пошлину на главных воротах, вошли в Мацуи.

Немного подумав, Седрик для начала разместил слуг на постоялом дворе, предложенным Елизаветой. Добраться до него было натуральной проблемой — в городе был какой-то праздник и люди заполонили его улицы. Уже добравшись до нужного места, разместив всем с максимальным комфортом, позаботившись о враче, для тех, кто в нем нуждался, Седрик спросил у хозяина постоялого двора, во время оплаты за постой:

— У вас в городе какой-то большой праздник?

— Вроде того, — неопределенно пожал плечами мужчина, не отвлекаясь от пересчета. — К нам был назначен в качестве управителя один из принцев Абиатти.

— Вы празднуете его приезд? — мгновенно заинтересовался «один из принцев Абиатти».

Хозяин постоялого двора громко хмыкнул и весело сказал:

— Как бы не так! Этого заезжего королька прирезали разбойники и мы устроили ему похороны.

— О, как! — не смог скрыть удивление Седрик.

Мужчина принял реакцию своего более молодого собеседника за восхищение храбростью разбойников и продолжил в таком тоне, словно это его персональная заслуга:

— Я, ваша милость, так скажу: знай наших! Кто к нам придет с мечом, тот им же по кумполу и отхватит.

Седрик удивленно приподнял брови:

— А принц значит ехал к вам с мечом?

Хозяин постоялого двора наклонился к Седрику и поведал заговорщицким тоном:

— Я тут знаю одного парня, а он другого…

— А тот ещё одного, а тот ещё одного, — нетерпеливо перебил Седрик. — Давайте пропустим всю цепочку и поговорим сразу о том, кто реально все знает. Что там было про меч?

Мужчина воспринял такую нетерпеливость, как свойственную молодости увлеченность битвами и подвигами. Поэтому не стал обращать внимания на определенную резкость в словах парня:

— Так вот, тот парень говорил, что с ним путешествовала армия вооруженных до зубов головорезов. И разбойникам удалось одолеть их только благодаря неожиданному нападению среди ночи. А этот присланный принц так вообще один из первых умер. Хотя, может для него так и лучше. Где ему справится с управлением таким портом как Мацуи?

Хозяин трактира усмехнулся своим словам, снял с пояса флягу с вином, сделал парочку хороших глотков и после этого его речь полилась куда охотнее:

— Мацуи ваша милость — это не просто порт. Нельзя никогда не знать ни портового ни морского, ни торгового дела, приехать и лихо со всем справляться. Мы, — он ударил себя в грудь, — знаем, как лучше. Мацуи нужны новые доки, новый причал. Повозки не могут выехать или въехать из города в скверном направлении, потому, что булыжник плохо уложен. И это не вина наших строителей. Там почва постоянно плывет и оседает, после каждого дождя. Управителю, который был тут до этого об этом говорили. Но разве эти столичные болваны кого-то слушают? Простите, если обидел, ваша милость, — мужчина положил руку на грудь. — Но так уж есть. Король не слышит ни нас, ни наших жалоб. Все, что ему нужно — это непомерные налоги, которые с нас снимают. А что мы получаем взамен? Управителей, один другого хуже.

Седрик внимательно слушал своего собеседника. Он и до этого знал, что с распростертыми объятиями его встречать не будут. Но не подозревал, что дела будут обстоять именно так. Одна фраза, оброненная словоохотливым хозяином постоялого двора, сильно его заинтересовала

— А почему вы думаете, что принц не справился бы с управлением? Может новый король вас, наконец, услышал и прислал вам своего брата, чтобы тот все привел в порядок?

Мужчина хмыкнул, отпил из фляги и посмотрев на Седрика как на неразумное дитя, сморозившее глупость, сказал:

— Этот принц? Привести все в порядок? Да вы хоть знаете, сколько ему было лет? Ваша милость, я знаю народ такого сорта. Они умеют только кутить, развлекаться и спускать на ветер все деньги, что у них есть. Лучшее, что смог бы этот малец — хотя бы не испортить то, что уже есть.

Тут он увидел, что один из конюших мальчиков повел лошадь не туда и оглушительно закричал:

— Да что за силы небесные прислали мне такого идиота? Что я тебе сделал, недоросль ты такая пакостная, что тебе обязательно все нужно портить… — тут он вспомнил, что не один и, попрощавшись, ушел. — Простите ваша милость.

Так вот оно что! Не любили не самого Седрика, а изменения, которые он мог с собой принести. Люди в Мацуи чувствуют себя весьма вольными. Елизавета и владелец постоялого двора тому живые примеры. Даже зная, что перед ними человек благородного и высокого происхождения, не робеют, не теряются и говорят с другими с чувством собственного достоинства. В Хилэри такого не встретишь, в столице все заискивают и боятся знать, особенно высшую. А приезд «одного из принцев Абиатти» мог эту свободу значительно поурезать.

Его размышления прервал Тибольд своим появлением.

— Что такое? — недоуменно спросил Леброн, видя, в какой задумчивости пребывает Седрик.

— Этот город… — задумчиво ответил тот глядя прямо перед собою и замолчал. Прошло добрых несколько секунд, прежде, чем он снова посмотрел на Тибольда. И в этот раз во взгляде не было отрешенной задумчивости, теперь там была, кажущаяся немного неуместной на фоне серьезного лица, живость и… азарт. И слова его были наполнены теми же чувствами. — Это вызов! Я буду здесь, буду управлять этим городом и буду управлять хорошо…

— Ты не забыл… — перебелил его Леброн, и тут же снизил голос почти до шепота, чтобы закончить фразу: — … что ты Буревесник?

— Именно поэтому я должен преуспеть здесь! — вдохновенно ответил Седрик.

— Что? — недоуменно сдвинул брови Тибольд. — Чем одно поможет другому?

— Не понимаешь? — Седрик положил левую руку ему на плечо, а второй широким жестом обвел город. — Посмотри на это место повнимательнее. Насколько тут свободолюбивый и разношерстный народ. А ещё у этого порта куча проблем. И это просто идеально!

Тибольд лишь недоуменно пожал плечами в ответ на пламенную речь.

— Все ещё не понимаешь? — Седрик попытался придумать, как по-другому донести до товарища свою мысль, попытался найти слова попроще. — Представь, что Мацуи — это как маленькая Малеросса. Во всей стране живут разные люди, с разными проблемами. И интересы одних зачастую сильно противоречат интересам других. Как и в этом городе. Если я не смогу управлять Мацуи…

— То не сможешь управлять Малероссой, — понял, наконец, его мысль Тибольд.

— Именно! — обрадовано кивнул Седрик.

Леброн почесал затылок, затем смерил его слегка раздраженным взглядом и строго спросил:

— Ну, чего стоим? Кого ждем? Мацуи сам собой управлять не будет!

Седрик рассмеялся, похлопал Леброн по плечу, и заговорщицки подмигнув, предложил:

— А давай начнем управление городом с того, что познакомимся с его жителями. Они все как раз собрались на большое празднование.

— Какое? — живо заинтересовался Тибольд, предвкушая возможность выпить на халяву.

— Они устроили мне похороны.

******

Боадикея не хотела ни есть, ни пить, видеться с кем либо. Жизнь будто отошла на второй план были только она и боль, разъедающая изнутри. Не покидали мысли об Алексе, и мысли эти были только в двух направлениях: «как он мог так со мной поступить?» и «нет, он не мог так со мной поступить».

Больше всего угнетали мысли о браке с человеком, которого она по сути не знала. Да, Закери был с ней мил и добр. Да, он красив. Но… Это маленькое «но» грызло девушку изнутри. Ей невыносимы были мысли, что кто-то другой будет целовать её, как целовал Алекс, кто-то другой станет отцом её детей… А что если она так и не научится любить его? Что если брак сделает несчастными их обоих? А что если правильнее было бы просто поговорить с его величеством, все объяснить и отменить помолвку?

Несколько раз эта мысль, казавшаяся такой здравой настолько поглощала Боадикею, что девушка радостно вскакивала со своего любимого кресла и начинала собираться, чтобы съездить в Ладлен и воплотить её в жизнь. А потом натыкалась взглядом на какую-то вещь, подаренную Лиамом и Седриком, вспоминала, что на кону не только её персональное счастье, но и их судьба. И снова угрюмо и безрадостно возвращалась в свое кресло.

Когда боль от разлуки и предательства впервые касается человеческого сердца, она сильнее во сто крат, чем любая, даже самая сильная боль, которую тот сможет испытать впоследствии. Потому, что это первый раз, и бедняга, с которым случилась беда, ещё не знает, как ему справится с этими новыми чувствами. И они как болезнь разрастаются в сердце без меры, ширясь и захватывая все больше и больше места в сердце несчастного. И человек даже не замечает что перестает любить, улыбаться, видеть что-то хорошее вокруг себя. Боль медленно съедает его без остатка. Если рядом есть любящие близкие, они помогут преодолеть это чувство, научат как помнить о произошедшем, и жить дальше.

Но что делать тем, у кого рядом нет ни одного близкого человека?

Боадикее помог тот, в чьей верности сомневаться не приходилось, тот, кто любил её безраздельно и всегда смотрел на неё так, словно она и есть весь его мир. Лапочка. Он как мог, пытался утешить хозяйку. И как бы не пыталась Боадикея запереться в четырех стенах со своей болью и печалью, айро нужно было выгуливать и кормить. А стоило оказаться на улицу, как Лапочка начинал носиться по всему саду, собирая различные фрукты и принося своей хозяйке. Яблоко в вязкой вонючей слюне — тот ещё деликатес. Но тронутая его заботой Боадикея брала все что он приносил, мыла в ручейке и съедать не съедала, но надкусывала точно. И когда Лапочка затеял свою любимую игру с палкой — не смогла ему отказать.

Лапочка заставлял её двигаться, ходить, есть, улыбаться и даже смеяться. И когда она ложилась спать — ложился рядом. Лед одиночества, сковавший было душу Боадикеи, таял, согретый теплом большого сердца Лапочки.

А ещё айро очень охотно помогал открывать подарки Закери. Не проходило ни дня, чтобы теперь уже жених, не прислал ей что-нибудь. Это могли быть украшения, книги, небольшие статуэтки. В общем, его величество Абиатти слал все, что считал подходящим. А Лапочка деловито приносил подарки и с энтузиазмом разрывал упаковку. И до того забавно это у него получалось, что удержаться от смеха было просто невозможно.

А подарки… Подарки все отправлялись в одно место. Нет, не в мусор, хотя несколько первых туда угодили. Подарки отправлялись в библиотеку и так расставлялись на свободные места в рандомном порядке.

Боль не ушла, но притупилась. Благодаря верному, любящему айро, Боадикея научилась с нею жить. И случилось это очень вовремя. Ведь по истечении двух недель, к ней заглянул гость, не то, что бы неожиданный или нежеланный. Девушка и знала, что он придет, и в какой-то степени даже ждала. Но все равно оказалась неготовой к его приходу. Если бы душевная боль, все ещё терзала её с той же силой, что и в первые дни, она могла бы не сдержаться и наговорить лишнего. Сейчас же Боадикея была практически готова к встрече.

Спускаясь в небольшую, но уютную гостиную Охотничьего домика, девушка была настроена к серьезному разговору. Чего Боадикея никак не ожидала, так это того, что спустится не в знакомую комнату, а в кондитерскую. Именно так! Комната буквально тонула во всевозможных сладостях, пирожных и тортиках.

— Боги! — ахнула девушка, изумленно прижав руки к щекам. — Я умерла и попала в рай?!

И вздрогнула, услышав рядом тихий мужской смех. Посмотрев в сторону, Боадикея увидела смеющегося Закери.

— Я предполагал, что мой подарок порадует вас, милая Боадикея, — он слегка поклонился и взяв одну её ручку, галантно поцеловал. — И мне очень приятно видеть, что у вас хоть немного поднялось настроение.

Боадикея густо покраснела. Она ни на мгновение не забывала, что перед нею стоит король и понимала, что такой мужчина далеко не каждой девушке кланяется и делает комплименты или целует руку.

— Я… — девушка замялась, не зная, как подобрать правильное слово. — Польщена.

Что-то мелькнуло в глазах Закери. Нечто похожее на разочарование. Как будто он ждал другую реакцию. Но это длилось лишь недолгое мгновение. Затем в его взгляд вернулось прежнее веселье и он заговорщицки подмигнул:

— Вы пока не видели главного, — и попросил: — Закройте глаза.

Боадикея с сомнением посмотрела на него.

— Ну, же, — Закери стал похож на ребенка, уговаривающего мать купить игрушку, только у них может быть такое просительное выражение лица. — Доверьтесь мне.

Ещё немного поколебавшись, девушка все-таки закрыла глаза. Некоторое время ничего не происходило, затем она почувствовала дивный аромат. Это была ваниль, но очень необычная. Не дожидаясь разрешения, она открыла глаза, и увидела перед собой… Золотой торт! Боадикея понимала, что такое невозможно, но это был торт, и он был золотой!!!

С чисто детским удивлением и любопытством, она протянула к нему руки и Закери с улыбкой передал ей серебряное блюдом необычным гербом, на котором покоилось это чудо.

— Невероятно! — прошептала девушка и понюхала его.

— Он настоящий и безумно вкусный, — начал рассказывать Закери, с некоторым снисхождением в голосе. — Его готовят трое суток, затем посыпают особым, очень редким видом ванили и присыпают карамелизироваными черными трюфелями. После этого покрывают торт медовыми хлопьями, которые тоже создаются особым секретным способом. Вот эти дивные хлопья и делают этот торт золотым.

— Это просто чудо! — бережно держа коробочку в руках, Боадикея подошла к небольшой кушетке и села на неё.

Закери оглянулся вокруг, заметил ложечку, предназначенную для какой-то сладкой пасты и, взяв её, подал своей невесте:

— Попробуйте его, милая Боадикея.

Боадикея недолго раздумывала над его предложением. Это же золотой торт! Придется ли ей ещё хоть когда-нибудь такое чудо попробовать?

Взяв ложечку, она отломила кусочек и с удовольствием попробовала. Это и правда было самым потрясающим из того, что ей приходилось пробовать. Съев первый кусочек, она жестом предложила ему попробовать. Тот также жестом отказался и пояснил:

— Я такого добра наелся на несколько жизней вперед.

Тогда Боадикея съев ещё пару ложечек, отломила кусочек и положила на пол перед Лапочкой:

— Попробуй.

Как и хозяйка, айро был жутким сладкоежкой. И Боадикея с тех самых пор, как он появился в доме, делилась с ним всем, что приносили братья. Потихоньку, конечно. Если бы Седрик узнал, он бы забрал Лапочку, чтобы Боадикея не портила зверя. Айро так смешно глотал сладости и всегда просил ещё. И в этот раз попросил.

Закери наблюдал за тем, как красавица смеясь скармливает своему ручному монстру торт, который обошелся ему целое состояние, и в душе его крепли недовольство и ревность. Благодушное настроение, в котором он пребывал, быстро испарялось. Как так? Он потратил столько денег на этот торт, а Боадикея даже спасибо не сказала. Зато со своим айро любовно сюсюкает. Не на такую реакцию Закери рассчитывал, устраивая этот сюрприз. Понятное дело, девушка не упала бы сразу в его объятия, но он предполагал, что её отношение к нему потеплеет, раз уж другие его подарки не возымели эффекта. В последнем он был точно уверен, потому, что наблюдал на безопасном расстоянии, как девушка их принимает. И теперь был уверен, что когда Боадикея выйдет за него, то точно не ради титула или денег.

Наконец, терпение Закери лопнуло и он осторожно, но уверенно остановил Боадикею:

— Я думаю, что вашему айро уже хватит, — и увидев, что веселье мгновенно испарилось из красивых голубых глаз, тут же поправился: — Ему может стать плохо из-за того, как обрабатывают медовые хлопья. Очень специфический процесс, а желудок у собак слабее человеческого.

Боадикея вспомнила, как однажды перекормила бедного зверя конфетами и тот пролежал больной целый день, пока не пришел Лиам. Старший брат заставил зверя выпить какую-то мутно-малиновую настойку, и беднягу хорошенько вырвало. Она так и не узнала, понял ли Лиам, что коричневая жижа — это непереваренные конфеты. Но его втык по поводу того, что нужно тщательнее следить за питанием любимца усвоила хорошо.

Боадикея кивнула и отставила торт повыше. Айро тут же жалобно заскулил, прося добавки.

— Нет, Лапочка, — строго сказала она. — Нельзя.

Смотреть в его несчастные глаза было выше её сил, и она выпустила бедолагу погулять. Затем вернулась к Закери.

Повисло неловкое молчание.

Первым его нарушил Закери:

— Как тортик?

— Восхитительно, — сдержанно улыбнулась Боадикея в ответ, и добавила: — Но не стоило.

Молодой человек беспечно отмахнулся:

— О, да ерунда, — и обаятельно улыбнулся: — Моя невеста достойна только лучшего.

Все благостное настроение, которое возникло у Боадикеи от неожиданного подарка, мигом испарилось.

— Я… — начала было она, но неожиданный гость её перебил:

— Ещё раз, не стоит благодарности, — и посерьезнев добавил: — Милая Боадикея, я знаю, что этот союз стал для вас полной неожиданностью. Но не думайте, что он заключается по принуждению или от безвыходности. Я никого не видел в этой жизни красивее вас, — он взял руку зардевшейся девушки, не замечая, что та попыталась отстраниться. — Вы даже не представляете себе, как я ждал той минуты, когда смогу назвать вас своей. И наша свадьба будет более чем желанна, — Закери подсел ближе, снова проигнорировав тот факт, что девушка опять попыталась отсесть, но кушеточка, на которой они сидели, закончилась и двигаться больше было некуда. — Вы получите все, что пожелаете! Я осыплю вас драгоценностями!

Закери внезапно пылко поцеловал маленькую ручку, которую все ещё держал. Ручка испуганно сжалась, но её обладательница по-прежнему не сказала ни слова. Зато Закери было не остановить:

— Милая моя, Боадикея, — он взял девушку за подбородок. — Мы будем такой замечательной парой.

Он стремительно наклонился и поцеловал Боадикею. Девушка испуганно отшатнулась. Несколько мгновений Закери недоуменно смотрел на неё, затем губы его растянулись в улыбке:

— Ничего, я все понимаю. Но поверь, — от Боадикеи, несмотря на все смятение, царившее в её душе не укрылось, что из его речи исчезло почтительное «вы». — Пройдет немного времени и я сделаю так, что ты полюбишь меня, как я люблю тебя.

— Я… — попыталось было что-то сказать Боадикея, но он снова весело её перебил:

— А пока готовься к свадьбе, — молодой человек встал, отпустив, наконец, руку своей юной собеседницы. — Осталось всего три месяца.

— Что? — испуганно и изумленно воскликнула девушка, вскочи следом за ним.

— Да ты не переживай, — улыбнулся он в ответ. — Все силы брошены на то, чтобы сделать из этой свадьбы событие. Увидишь, все будет на высшем уровне!

— Но… но… но… — Боадикея была так ошарашена внезапно свалившимися новостями, что просто не находила слов, чтобы высказать то, что сейчас творилось у неё в душе.

— Переживаешь о платье для себя и свидетелей? — казалось специально не понимал причину того, что повергло девушку в шок, Закери. — Да, три месяца маловато, чтобы изготовить платье из золотой парчи. Но меня заверили, что если приложить максимум усилий, то все будет готово в срок. Ты будешь стоять подле меня у алтаря, прекрасная, как никогда. И корону для тебя уже готовят. Она будет усыпана сапфирами.

Он рукой взял девушку за подбородок, вынуждая слегка запрокинуть голову и смотреть прямо на него. Поглаживая большим пальцем её щечку, Закери закончил свою мысль:

— Они так красиво будут смотреться с твоими прекрасными глазами… Да, ты будешь самой красивой королевой, из всех, кто сидел на троне в Малероссе, — он наклонился и не смотря на слабую попытку сопротивляться, все-таки поцеловал Боадикею. — Ты будешь только моей королевой.

Не говоря больше ни слова, Закери отпустил Боадикею и ушел. Девушка обессилено упала на кушетку, где только что сидела. В голове был просто хоровод мыслей. Через три месяца она станет женой Закери… Закери признался ей в любви?! Почему Алекс так поступил?! Это могла быть их свадьба! Почему от поцелуев Алекса она вся млела, а после поцелуев Закери хочется вымыть рот с мылом? Как ей жить с этим человеком всю жизнь?

В комнату вбежал Лапочка. Если самостоятельно выйти для айро было проблемой, то благодаря тому, что двери открываются внутрь и благодаря своим огромным размерам, войти назад труда не составляло. Айро подошел к хозяйке, лег у её ног, положил голову на кушетку, и уставился на неё несчастными глазами.

Боадикея потрепала любимца по голове и заставила себя улыбнуться:

— Ничего, Лапочка, — она старалась говорить твердо. — Мы справимся. Это ради Седрика и Лиама, понимаешь? Ради них мы должны со всем справиться.

Судя по тому, как айро жалобно заскулил, Боадикее не удалось обмануть даже его.

******

Давно Седрик не испытывал такого радостного предвкушения, как во время поездки на центральную площадь. Это было что-то новое, что-то, что давало ему возможность попробовать свои силы. И тут не будет учителей, которые будут подсказывать как правильно, а как нет. Здесь Седрик будет сам принимать решения, сам нести за них ответственность.

Тибольд, когда узнал куда они едут, долго бухтел о том, что такая поездка крайне опасна, сначала нужно найти того, кто подтвердит личность принца Абиатти и все такое. Елизавета ограничилась коротким:

— Это плохая идея.

А когда стало понятно, что Седрика не отговорить, выбрала для него подходящий костюм: простого кроя, удобный и практичный, но сшитый из дорогой темно-зеленой ткани. И сама приоделась по случаю. Тибольд, проникшись общим настроением, тоже прихорошился. Конечно, обошлось без парадных камзолов и сапог. Леброн их не признавал в принципе. Мужчина ограничился тем, что одел все чистое, но такое же неприметное, темно-коричневое, как и в предыдущие дни.

Любезно предоставленный владельцем постоялого двора экипаж, уже ждал всех троих на улице, как собственно и предварительно предупрежденная стража. Вопреки настоятельным рекомендациям Леброна, Седрик взял с собой лишь малый отряд, коротко обозначив свою позицию в данном вопросе:

— Если что-то пойдет не так, то отряд в тридцать человек не сможет защитить меня от нескольких тысяч озлобленных горожан.

И прежде, чем карета отправилась на главную площадь, Седрик отправил с мальчиком посыльным письмо, запечатанное его личной печатью. Мальчик, в кчестве аванса получивший целый серебряный рейв, должен был доставить письмо в гильдию купцов и вручить её в руки непосредственно Сефриду Гастену. Это родной брат Эдмунда Гастена, не так давно гостивший при дворе, какое-то время. Он должен помнить среднего принца Абиатти. Его слова в этом городе должно быть достаточно, пока не прибудут из Хилэри документы, подтверждающие личность Седрика.

Извозчику тоже был обещан серебряный рейв, если он подвезет своих пассажиров непосредственно к городской ратуше. Что тот и сделал.

Оказалось, переплатил Седрик совершенно зря. Здание ратуши было огорожено небольшим деревянным заборчиком, крашенным в белый цвет, поэтому знатные господа могли подъехать к ней без труда. А простой народ толпился по ту сторону белой ограды. А за тем, чтобы ни у кого не появилось желания подбежать к знатным господам, и попросить монетку, следили городские стражники и стража прибывающих. Правда заминка все же появилась: как оказалось, богатых и знатных людей в этом городе было не меньше, чем в Хилэри. И Седрику пришлось постоять в очереди, прежде, чем удалось вырулить на главную площадь. Зато когда на главной площади показались стражники, в форме королевской стражи, везущие знамена королевского дома Абиатти, сопровождающие карету, площадь затихла и люди, что бедные, что богатые синхронно отхлынули от вновь прибывших. Словно те были заразными.

Практически в гробовой тишине, Тибольд, для разнообразия едущий на лошади, спешился и открыл дверь перед Седриком. А тот в свою очередь помог выйти из кареты Елизавете.

Седрик заинтересованно осмотрел толпу, затем посмотрел на приготовленное для сожжения тело, замотанное в дорогую толстую ткань, вокруг которого курились благовония. Что в общем логично, ведь тело должно уже немилосердно вонять, спустя столько то дней. Тибольд все это время настороженно смотрел на толпу, которая в свою очередь во все глаза смотрела на пришельца.

Первым в себя пришел лысый мужчина, который что-то вдохновенно кричал в толпу, перед тем, как появился экипаж. Он откашлялся и подошел к Седрику, на всякий случай вежливо поклонившись:

— Разрешите представиться, граф Альберт Бласдасари, глава городского совета, — привычно отчеканил он, и немного помявшись нейтрально спросил: — Кого имею честь принимать в гостях?

Нужно было видеть лицо «глав городского совета», когда следом за ним вперед выступил тот самый Сефрид Гастен, к которому отправил посыльного Седрик и представил его:

— Его королевское высочество принц Седрик Абиатти, — и посмотрев на тело, приготовленное к сожжению, с улыбкой добавил, — а теперь, милостью богов, ещё и управитель Мацуи.

Седрик легко склонил голову в честь приветствия Сефрида, хотя мог бы этого и не делать. Небольшие, глубоко посаженные глазки графа Бласдасари испуганно забегали:

— Но это невозможно… вот же принц… вот он… — мужчина повернул голову к стоящим позади вельможам. — Вы же сказали, что он убит…

Вперед буквально выскочил высокий и очень худой мужчина, схватил графа за локоть, вынуждая замолчать, пока тот не наговорил лишнего, и заговорил вместо него:

— Боюсь, что тут имеет место недоразумение. Когда наши люди прибыли на место трагедии, нам указали на тело, как на принца Абиатти. И не подумайте, что я пытаюсь выказать непочтительность к вам, но имеете ли вы при себе доказательства того, что вы не являетесь самозванцем?

Седрик был готов к этому вопросу. Он усмехнулся:

— Понимаю ваши сомнения. Но все документы, подтверждающие мою личность сгорели в пожаре, устроенном разбойниками, — его улыбка стала куда шире. — Негодяи очень не хотели, чтобы я добрался до Мацуи. И все же своего они не добились. Я здесь, документы будут восстановлены и переданы через купеческую гильдию. А пока вам должно быть достаточно слова одного из наиболее почтенного вашего горожанина, знакомого со мной лично.

Худой собрался было что-то возразить, но увидев, как на него смотрит Седрик, словно ждет, что тот начнет возражать, промолчал и плотно сжав губы молча кивнул. Все правильно, это не лес, это городская площадь. Если сейчас начать спорить или пререкаться — увидит весь город. А потом, когда с новым управителем что-то случится, все дружно укажут на него.

— Простите, не расслышал ваш ответ, — почти весело сказал Седрик.

Губы худощавого мужчины сжались в ещё более плотную линию, но к всеобщему удивлению тот все же разлепил их, чтобы сказать:

— Нам, конечно же, достаточно слова достопочтенного господина Гастена. Мы рады приветствовать ваше высочество в Мацуи.

Седрик услышал, как Тибольд наклонившись к Елизавете сказал:

— Да как же! Они похоронам больше радовались.

Откашлявшись, чтобы замаскировать смешок, Седрик спросил у худощавого мужчины:

— Тогда, думаю, вам самое время вспомнить о манерах и представится?

Тот как раз наполовину повернулся, чтобы уйти. Знакомство перед всем городом явно не входило в его планы. Но теперь уйти не ответив не получится, поэтому, явно сделав над собою усилие, мужчина поклонился и представился:

— В самом деле, ваше высочество, где мои манеры. Барон Сильвестри, член городского совета, к вашим услугам.

— Как удачно, — оживился Седрик. — Раз вы член городского совета, то прекрасно знакомы с городом, и сможете мне все здесь показать, а заодно и обеспечить безопасность поездки.

Барон явственно заскрежетал зубами, и сделал попытку избавиться от столь сомнительной чести:

— То, что вы обратились ко мне — большая честь. Но я смотрю, что рядом с вами есть леди, — он указал на потупившую взгляд Елизавету, — которая сможет показать город не хуже меня, но станет для вас куда более приятной компанией, чем я. Да и потом, кто обеспечит вам лучшую защиту, чем королевская гвардия?

Седрик ни на мгновенье не отвел взгляд, но в голосе молодого принца появились стальные нотки, не оставляющие сомнений в том, что его слова — это замаскированный под просьбу приказ:

— Вот тут вы ошибаетесь, барон. Для моей охраны Мацуи пока ещё город незнакомый, а значит они не могут предусмотреть всех возможных опасностей. Другое дело вы. А насчет общества… Если я захочу погулять по магазинам — непременно попрошу леди Малони составить мне компанию. Но мне нужно осмотреть город, это будет деловая поездка. И то, что вы не прекрасная дама, будет к месту. Я не стану отвлекаться от серьезных вещей.

Барон не стал ничего возражать:

— Как пожелает ваше высочество. Когда бы вы хотели устроить поездку?

Седрик снова усмехнулся и повернулся к притихшей толпе. Все следили за разговором с таким видом, словно боги сотворили чудо. Молодой человек не обманывался касательно того, что именно повергло их в такой шок. Не его внезапное воскрешение, нет. В пути Лиза рассказывала про барона Арчибальда Сильвестри. Он был негласным лидером Мацуи уже тогда. Его боялись и уважали. Елизавета детально его описала, и когда тот вышел вперед, желая заткнуть болтливую марионетку, считающуюся главой городского совета, Седрик безошибочно его узнал. И сделал то, что нужно, чтобы его воспринимали в качестве лидера: показал кто тут главный и навязал с вои правила игры. Естественно прилюдно. Можно заткнуть рот одному или двум свидетелям. Но не битком набитую горожанами площадь.

Конечно, Седрик ожидал сопротивление со стороны тех, кто держит власть в городе сейчас. Они будут бодаться до последнего, желая удержать в руках так много наворованного, сколько смогут. И речь не о деньгах. В Мацуи наверняка власть поделена и у каждого есть свои сферы влияния, где они своего рода короли. Отдавать это неизвестно откуда приехавшему принцу без боя они не намерены.

Что ж, Седрик готов был повоевать. Но условия боя он будет навязывать сам. И действовать будет так, как учил Эгберт: изучи карты, которые тебе сдали, посмотри, какой у тебя расклад и какие самые сильные карты могут быть у соперников, и отчаянно блефуй, заставляя их ошибаться в твою пользу. Главное правило, которым всегда руководствовался покойный король Абиатти — нельзя, чтобы у знати были союзы против тебя, заставь их плести союзы друг против друга.

С этого Седрик решил начать. Он обратился к толпе:

— Жители Мацуи. Я знаю, что мое появление здесь, мягко говоря совершенно неожиданно. Вы собрались здесь, чтобы похоронить меня. Вместо этого предлагаю вам отпраздновать то, что я жив. Ведь я верю, что вместе с вами мы добьемся того, что Мацуи будет процветать и расширяться. А пока, по случаю моего вступления на должность управителя, объявляю три дня празднований за мой счет!

Народ радостно взревел, а Седрик усмехнулся про себя. Да, он попросту украл прием, которым воспользовался Оскар, чтобы успокоить народ после коронации Закери. Но ведь это же работает.

Затем Седрик повернулся к барону Сильвестри:

— Думаю осмотр города можно будет начать уже завтра. А пока, — он повернулся к графу Бласдасари, — будьте так добры, покажите моим слугам дворец Вилхейм Буро, чтобы они могли начать его обустраивать.

— Вилхейм Буро? — сиплым голосом переспросил граф.

— Кажется, резиденция управителей называется именно так, — ответил Седрик. — Или есть какая-то проблема?

Бласдасари побледнел, на беднягу было страшно смотреть, он заикаясь попытался что-то ответить, но его слова перебил барон Сильвестри:

— Никаких проблем. Просто дворец следует привести в должный порядок, поэтому прямо сегодня въехать вы не сможете. Дайте нам три дня на подготовку, а потом мои слуги помогут вам там разместиться. А пока двери моего дома гостеприимно распахнуты перед вами.

Седрик беспечно ответил:

— На самом деле я предполагал нечто подобное и уже договорился с господином Гастеном, что поживу у него.

Если Сефрид и удивился тому, что есть такая договоренность, то ничем этого не показал. Вместо этого мужчина слегка поклонился, в знак того, что готов принять принца хоть сейчас.

Барон Сильвестри остался недоволен ответом, и все же не посмел возразить. И дело было даже не в Седрике. Сефрид из купеческой гильдии. И любой, у кого есть мозги не станет вступать в откровенный конфликт с этими психами. Эти прохиндеи всегда держались стороной от интриг знати в Мацуи, но всегда были в курсе происходящего. И как-то так всегда получалось, что никто никогда не принимал решения невыгодного для них.

И если Гастен столь открыто стал на сторону принца Абиатти — значит у гильдии есть в этом свой интерес и удавить мальчишку в постели не получится. Нужно будет подумать над тем, как избавится от него по-другому. А пока Арчибальду нужно подобраться к нему так близко, как получится.

Барон скосил глаза на стоящую позади девушку. Все знали кто она — личная фаворитка принца Абиатти — графиня Малони. Никто не понимал, как она смогла заарканить такую рыбку, но многие женщины мечтали бы оказаться на её месте. Среди них была и маркиза Винченца Донати. Красота этой женщины не знала себе равных: рыжие волосы, яркие зеленые глаза, пухлые губы и более чем соблазнительная фигура. Мужчины были глиной в её руках. Ко всему красавица ещё и удачно овдовела. Винченце не составит труда стать принцессой Абиатти, она и не таких мужчин пленяла своими сетями, как этот столичный щеголь. А после этого уже Арчибальд будет нашептывать Седрику что делать устами красавицы маркизы. В том что так и будет у барона сомнений не было. Он знал о Винченце то, что женщина, прикладывая множество усилий пыталась утаить: в одном из отдаленных храмов воспитывался рожденный ею от одного из любовников бастард.

Барон бросил ещё один мимолетный взгляд на Елизавету. Да, хороша, спору нет. Но в ней нет той сексуальности, которой обладает Винченца. А значит, Седрику точно не устоять.

Арчибальд быстро принял решение:

— Тогда, если вы позволите, я бы хотел организовать званый ужин в вашу честь. Это будет прекрасная возможность сильным людям этого города познакомиться с вами, а вам с ними.

Седрика удивила внезапная смена настроя барона, но отказываться он не стал:

— Да, пожалуй это было бы чудесно.

— Да, пожалуй это было бы чудесно, — и повернувшись к подготовленному к сожжению телу, сказал: — Вы славно постарались, подготавливая похороны моего личного адъютанта Густаво де Росса. Мне не известно о последних минутах его жизни, но уверен, что он прожил их достойно, и не посрамил чести давнего рода, к которому принадлежит.

Он подошел к одному из вельмож, и попросил факел, со словами:

— С вашего разрешения, я бы хотел отдать ему последнюю дань уважения.

Вельможа слегка поколебавшись отдал факел. Сказав перед народом небольшую речь о том, каким добрым малым и отличным товарищем был покойный Густаво, Седрик лично поджег костер, пообещав отправить прах скорбящим родителям, кому он был единственной опорой на старости. Речь была небольшая, но каждое слово в ней было продумано заранее, поэтому в большинстве случаев достигала цели. Те, кто выступал перед горожанами до Седрика говорили о том, как же всем повезло, что принц умер, не доехав до города, какой это великий день для Мацуи, что им повезло присутствовать во время исторического события и смерть управителя — свидетельство того, как о народе заботятся. Седрик же говорил о другом: вот умер человек, вот у него была семья, старики родители, которых некому будет утешить на старости, да две сестры, которых некому защищать от опасностей этого мира, у покойного были чувства и привязанности, молодой человек был такой как вы, горожане, практически один из вас. Простые слова, понятные каждому, ведь у каждого была семья, и каждому знакомы были переживания, о которых говорил новый управитель. Небольшая речь, которая сумела превратила символ победы горожан, в простого человека. И жители Мацуи, стоящие на площади больше не радовались тому, что перед ними лежит тело мертвого приезжего, они скорбели о скоропостижной и мученической гибели.

После того, как Седрик поджег подготовленный костер, он снова обратился к толпе, в которой особо сердобольные женщины уже даже плакали от жалости к покойному:

— Трудно наблюдать за тем, как уходят из жизни те, кто ещё даже не успел пожить. И я понимаю, что праздновать мой приезд сейчас будет просто кощунством. Я объявляю трехдневный траур по моему безвременно почившему другу и товарищу Густаво. Здесь, на главной площади в течение всего траура будут стоять бочки с вином и каждый сможет выпить за упокой его души и выказать ему тем самым почтение. А по истечении этих трех дней будет устроено обещанное ранее празднование моего приезда.

******

С тех пор, как Закери признался Боадикее в любви прошел месяц. И за этот месяц её жизнь превратилась в ад. Закери сдержал свое обещание. Он действительно осыпал невесту подарками и украшениями. И лично привозил их. А Беатрис, приезжавшая к дочери в то же день, что и жених, объясняла, что как невеста Боадикея обязана выполнять все прихоти жениха. А за подарки, столь великодушно пожалованные принцем, следует выражать должную степень почтения. Мать объяснила неопытной в таких делах дочери, что с женихом следует вести себя очень приветливо, и ни в коем случае не злить его.

Боадикея, как могла, старалась следовать этим наставлениям. Она благодарила Закери за каждый привезенный подарок и позволяла ему себя целовать. Но как не старалась не могла удержаться от сравнения с Алексом. Первый возлюбленный тоже дарил ей подарки. И им девушка была рада. И поцелуи его были преисполнены любви и нежности. От них у Боадикеи в животе будто бабочки порхать начинали. То, как дарил свои подарки Закери было больше похоже на то, что это испытание. И каждый раз, девушку не покидало чувство, что это испытание она провалила. Что бы не говорила, как бы не благодарила — жених оставался недоволен. Как будто ждал услышать от неё что-то определенное, и все никак не мог дождаться.

А после него приходила Беатрис и приказывала быть с Закери добрее и ласковее.

Бедная Боадикея начала видеть кошмары: жених стоит с мечом над братьями, а мать кричит, что если она не будет добрее и ласковее, то Закери их погубит. Вся жизнь стала одним нескончаемым кошмаром, от которого никак не проснуться.

И когда девушка начала надеяться, что она просто сошла с ума и никакой свадьбы на самом деле нет, что все происходящее — всего лишь бред её воспаленного неведомой болезнью мозга, Закери не пришел к ней в гости. Вместо него приехали несколько служанок и камеристка. Ни передали ей послание, в котором говорилось, что сегодня на торжественном приеме во дворце будет оглашена помолвка и Боадикея должна там присутствовать. Закери был так добр, что прислал ей все необходимое, включая платье и украшения. Но, так как платье шилось без примерок, то вместе со всеми приехало несколько швей, которые дошивали платье прямо на Боадикее.

Долгих шесть часов девушке пришлось стоять на сооруженном из подручных материалов небольшом постаменте, изображая статую, пока швеи внизу подшивали платье, а ставшая для этого на стул камеристка делала прическу. Бедняжку, постоянно кололи иголками и шпильками, но она безропотно все переносила. Лишь бы женщины закончили поскорее.

Первыми закончили швеи. Куда они делись после этого девушка не заметила. У неё так затекло тело, что казалось, если кто-то случайно толкнет — она просто упадет. Затем закончила камеристка и слуги помогли ей спуститься. Кто-то помог ей обуться. И только после этого новая камеристка подвела Бодикею к зеркалу.

Глядя на себя, на платье, прическу, украшения, девушка впервые четко осознала, что не будет счастлива с Закери. Никогда!

— Так вот какой он меня видит… — пораженно прошептала она, глядя на незнакомку в зеркале.

Платье, выбранное женихом, сидело на девушке как родное. Не зря его несколько часов ушивали. Корсет сделал и без того стройную фигуру ещё тоньше, а заодно и приподнял груд, выгодно подчеркнутую низкой линией декольте. Благодаря собранным в высокую прическу волосам открылась шея, а вместе с нею очень хорошо было видно массивное золотое колье, украшенное сапфирами. А на голове у Боадикеи красовалась тиара из того же комплекта. Словно этого было недостаточно, на руки ей надели по массивному золотому браслету. Правда, они только выглядели массивно, а на самом деле были очень тонкими, поэтому их вес не чувствовался.

Красота украшений меркла перед красотой платья.

Для его пошива использовали очень дорогую ткань. Боадикее никогда прежде не приходилось носить ничего подобного. Верх платья — белый, а под лифом был вышит вычурный рисунок черного цвета. Юбки платья напомнили девушке осу: как у той на брюшке чередуется черное с желтым, так и в этом наряде белые юбки чередовались с черными. Это было видно благодаря тому, что каждая последующая была немного короче предыдущей. Уже намного позже девушка смогла рассмотреть, что сзади к платью был пришит большой бант того же цвета.

Сами по себе украшения, платье, элегантные черные туфли, надетые сейчас на Боадикею были прекрасными. Но едва посмотрев на слишком откровенный вырез, девушка захотела прикрыться руками, а посмотрев на яркий макияж — умыться.

Вот, какой видел её Закери — раскованной соблазнительницей. Вот, что имела в виду Беатрис, говоря, что Боадикея должна быть ласковее. Оба они — и Закери, и Беатрис — ждали, когда же девушка начнет его соблазнять.

Девушка смотрела и смотрела на себя в зеркало, пока служанки и камеристки охали вокруг неё, превознося её красоту. Боадикея смотрела и видела свою мать, женщину, упивающуюся роскошью и блеском дворцовой жизни, наслаждающуюся вниманием бесчисленных поклонников.

Неужели, чтобы братья были счастливы, чтобы отплатить за все добро, за всю ту любовь, которую они ей дали, Боадикея должна будет превратиться в такую женщину?

Постучав, в покои вошел лакей:

— Карета подана, ваша милость.

— Иду, — глухим эхом отозвалась Боадикея и внезапно её посетила мысль, заметно приободрившая её.

В карету девушка практически бежала. С Закери нужно поговорить. Он ошибся насчет неё. Нужно ему это объяснить. В том, что тот все поймет, она не сомневалась. Ведь Закери всегда относился к ней хорошо. А насчет репутации… ну, можно будет что-то придумать. Конечно, Закери её отпустит. Он же тоже не хочет всю жизнь быть несчастным. А братья… они же и его братья. Даже став королем, молодой человек продолжал осыпать их милостями. Не станет же Закери теперь наказывать их за поступки сестры?

Вот за такими мыслями, Боадикея, сидя в карете, начала испытывать радостное нетерпение, как перед первым походом на бал.

Почему? Ну, почему она не догадалась до этого раньше? Ей вдруг вспомнилось, как Закери признался в любви почти сразу после такой скоропалительной помолвки. Но девушка отмахнулась от этих мыслей. Не потому, что ей плевать на чувства других. Просто она решила, что Закери поймет, что насильно мил не будешь. А ещё Боадикея вернет ему все подарки. Что нельзя будет вернуть — возместят братья. Они тоже будут рады, что все удалось уладить без свадьбы. Ведь Лиам и Седрик столько раз говорили, что желают ей счастья!

Мысли в голове Боадикеи кружились, словно вихрь. А карета все ехала и ехала. И поездка эта была нескончаемо долгой.

Но, вот и она закончилась. Карета остановилась и вскоре перед нею открыли дверь. Кто-то подал руку, помогая Боадикее выбраться и спуститься по ступенькам. Это оказалось непросто, ведь девушка не только не привыкла ездить в карете, но и спускаться из неё, не видя ничего перед собою тоже было страшновато. Все же платье было ну очень пышным.

Однако вот она оказалась на твердой земле. Первое, что открылось её взору — насколько роскошно был убран Ладлен и как много людей стояло на его ступеньках, встречая, как им казалось, свою будущую королеву. Её появление встретили радостными возгласами, какими-то приветственными криками, чей смысл терялся в общем шуме, и аплодисментами.

Неловко улыбнувшись и помахав собравшимся ручкой, Боадикея взглядом нашла Закери и радостно улыбнулась. Слава богам, ей удастся с ним переговорить ещё до церемонии. Игнорируя этикет, девушка решительно направилась к нему.

Никогда прежде Закери не задумывался о том, как быстротечно время. Но после обручения он не мог избавиться от мыслей об этом. Как же долго все это тянулось! Как же долго приходилось ждать, чтобы сделать Боадикею, наконец, своей. Целых три месяца! Такие долгие! Такие тягостные!

И все же, оно того стоило.

Когда Боадикея вышла из кареты, такая красивая в своем платье и с тиарой на голове, Закери даже дышать перестал. А когда она посмотрела на него, своими прекрасными голубыми глазами, и радостно улыбнулась, его сердце пропустило несколько ударов. Он знал, что найдет ключик к её сердечку! Знал, что найдет способ ей понравиться!

Происходящее казалось нереальным сном. Особенно, когда Боадикея, ни на кого не обращая внимание, стремительно подошла к нему. Гости пребывали в замешательстве, а Закери в восторге. Особенно, когда девушка подошла и очаровательно краснея, попросила:

— Можем мы переговорить наедине?

Закери стоило огромных усилий, чтобы радостно не рассмеяться.

— Конечно, — он галантно предложил ей руку. Боадикея благодарно приняла её. Закери чувствовал тепло её маленькой ручки и тем, как на них глазеют. Он знал, что никого во всей Малероссе нет красивее, и что ему сейчас завидуют, наверное, все мужчины. А его невесте завидуют все женщины. Как бы ему хотелось презреть все условности и затащить Боадикею в постель просто сейчас. И это было бы не сложно. Но Закери мало было бы только тела. Нет, ему нужна была она вся. Скоро, совсем скоро их поженят и Боадикея навсегда, навечно будет принадлежать только ему одному.

Сам того не замечая, Закери начал улыбаться своим мыслям. А вот девушка, которую он держал под руку наоборот — начала хмуриться. Но отступать сейчас было поздно. Да и тут как с больным зубом — лучше сразу вырвать, не то хуже будет.

Закери провел Боадикею к своему кабинету. Свита придворных следовала за ними до лестницы. Дальше ход был прегражден всем, кроме Оскара и Беатрис. Советник и королева Абиатти последовали за парой для соблюдения приличий. Боадикея надеялась, что они проявят тактичность и понимание и останутся за дверью. Но нет. Закери галантно пропустил вперед Боадикею, а Беатрис царственно прошла следом, даже не спрашивая разрешения. Оскар же вошел последним.

— Не могли бы мы переговорить наедине? — робко просила Боадикея, заглядывая Закери в глаза. И как бы ему не хотелось удовлетворить желание возлюбленной, в этот раз пришлось отказать.

— Если мы сейчас останемся наедине — пойдут слухи, — с ударением на последние слова сказал Закери. — Но ты можешь не переживать. Её Величество — член семьи, Оскар можно сказать тоже. Не бойся говорить при них.

Девушка закусила губу, собираясь с мыслями. В карете она заготовила целую речь. Но сейчас, как назло, не могла вспомнить ни единого слова. Пришлось собраться с духом и импровизировать:

— Ваше… Закери, — поправилась она. — Я хотела сказать, что безмерно благодарна и за то, что вы вступились за мою честь, когда герцог патио повел себя недостойно, и за все те подарки, что вы мне сделали, и… в общем за все, — она сделала широкий жест показывая и на себя, и на приготовления к помолвке.

Закери позволил себе легкую улыбку. Он знал, что рано или поздно все его подарки возымеют соответствующий эффект. Оскар нахмурился. Опыт подсказывал, что после вот такого вот начал всегда следует «Но». И в этот раз, к сожалению, старый советник не ошибся.

— Но, — несмело выдавила из себя Боадикея. — Я не люблю вас. Прошу меня простить, но я не думаю, что смогу когда-нибудь полюбить вас. Мое сердце принадлежит другому. И пока все не зашло слишком далеко, давайте отменим свадьбу. Ведь…

Договорить она не успела. «Я не люблю вас». Четыре коротких слова, разбившие все мечты, все желания, все иллюзии, которыми он жил. «…не думаю, что смогу когда-нибудь полюбить вас». Эти слова разожгли в нем огонь. Не страсть, не желание, не любовь. Нет, совсем другой огонь. Это пламя буквально ослепило Закери и сожгло его самоконтроль. Злость, ярость, граничащая с ненавистью и желанием убивать.

Он даже не понял как это произошло. Рука, движимая, жаждой отмщения, поднялась вверх и с силой опустилась на такое любимое ещё несколько мгновений назад лицо. Словно со стороны Закери смотрел на Боадикею, рухнувшую от его удара, как подкошенную.

Мгновение. Много? Мало? Закери его хватило, чтобы понять что он сделал. Ударил девушку, которую много лет любил. Ударил и… ничего. Вместо ужаса от содеянного — было удовлетворение. И никакого раскаянья.

Первый удар получился словно сам собой. Но вот второй Закери смаковал. Всю жизнь он помнил, как грубо, за руку, рывком поставил Боадикею на ноги и снова ударил. Девушка снова упала бы, если бы не железная хватка, которой держал её Закери.

— Мне плевать, что ты там думаешь, — с холодной яростью сказал он и снова ударил не сопротивляющуюся девушку. — Сейчас ты выйдешь туда и скажешь, что выходишь за меня.

Ещё удар.

— И никогда больше не заикнешься про то, что меня не любишь.

Снова удар.

— Ваше величество, прошу вас, остановитесь! — в ужасе подскочила к нему Беатрис. — Прошу не нужно больше её бить!

Закери опешил, не говоря уже про молчаливо наблюдающего со стороны Оскара. Неужели в ней вдруг заговорила любовь к дочери? Но все оказалось куда прозаичнее:

— Вы оставите синяки на лице, а это недопустимо в день обручения. На неё же все будут смотреть!

Медленно мужчина кивнул в знак согласия. Он хорошенько тряхнул Боадикею:

— Слушай сюда, — он с силой толкнул девушку на стену. Удар выбил воздух у неё из легких, и она снова упала бы на пол, если бы Закери не подхватил находящуюся в полуобморочном состоянии девушку. Обняв, словно баюкая, молодой человек почти ласково сказал: — Сейчас ты выйдешь со мной в зал и нас объявят женихом и невестой. Тебя будут поздравлять, желать счастья. А ты будешь стоять и улыбаться. Ведь стать моей женой — такая честь. А завтра я приеду в Охотничий домик. И ты будешь очень ласковой со мной. Ты никогда, слышишь меня, Боадикея? Никогда больше не заговоришь о любви к другому, или о том, что не хочешь быть моей. Потому, что произошедшее сегодня покажется тебе просто детской поркой.

— Мои братья… — всхлипнула несчастная. Она хотела сказать, что пожалуется им. И как бы там ни было, но Лиам и Седрик не позволят так с нею обращаться.

— Им на тебя плевать, — ласково поглаживая девушку по спине, спокойно сказал Закери. — Я спрашивал их и оба от тебя отказались. Ты моя. Тебе некуда бежать, некого просить о помощи.

Он отстранил Боадикею, с наслаждением глядя на её пораженное, сломленное личико, на боль, которую она не умела спрятать. Да, это оно! Это то, чего хотел Закери, чтобы Боадикея почувствовала тоже, что и он!

Как когда-то в Охотничьем домике, Закери взял рукой её личико, заставляя запрокинуть голову и смотреть на себя.

— Сегодня ты приведешь себя в порядок, будешь стоять рядом со мной и радоваться. А завтра я приеду в Охотничий домик. Я буду приезжать каждый день. И ты постараешься убедить меня в том, что любишь меня. Тогда я опять стану к тебе ласковым. Поняла?

Боадикея молчала, неверяще глядя на него. Закери решил, что её нужно подтолкнуть к правильном ответу и снова с силой ударил об стену.

— Поняла? — снова спросил он.

Девушка нашла в себе силы, чтобы слабо кивнуть.