Глава 13

До ближайшего городка, в котором планировалась первая остановка, было даже меньше, чем день пути. Но из-за долгого прощания отъезд Седрика сильно затянулся, и к городку с не очень поэтичным названием «Судель» карета прибыла уже после заката. Как и в любом другом городе в Малероссе, городские врата уже были закрыты. Любому другому путнику пришлось бы ждать, пока установленный в центре городка горн на рассвете не возвестит горожан о том, что их очередной рабочий день уже начался. А заодно и даст сигнал стражникам отворять врата, ведущие в город для путников или крестьян из окрестных сел, спешащих что-то купить, продать, что-то починить, навестить родственников или просто оказавшихся в городе проездом.

Но в этот раз под городскими воротами стояла не чья-либо карета, а экипаж принца Абиатти. И стоящему на часах стражнику пришлось сбегать к управляющему Судели, за разрешением впустить столь важную особу. Взять на себя столь ответственное решение бедняга не осмелился, за что в итоге огреб от начальства, получив в придачу ещё и за то, что заставил принца ждать. Управитель приказал привести высокого гостя к себе домой и, придав служивому ускорения хорошим пинком под зад, пошел будить жену, дочерей и слуг, чтобы подготовиться к встрече. Прожив много лет на свете, самый могущественный человек городка Судели был достаточно здравомыслящим, чтобы понимать, что принц, скорее всего, в городе проездом и ему следует оказать хороший прием. В то, что после этого он получит какую-либо награду, управитель не верил. А вот в том, что если не угодит, то будет наказан — был уверен на все сто.

Управитель волновался по поводу предстоящим принцем ещё по нескольким причинам. Звали этого человека Бертран Бромбаль и он считал себя катастрофически невезучим человеком. При этом аргументировать эту точку зрения мужчина никак не мог. Когда его прямо об этом спрашивали, почтенный горожанин вздыхал так с такой вселенской грустью, что нужно было иметь действительно каменное сердце, чтобы продолжать расспрашивать беднягу.

Впрочем, и это не основная причина волнений Бертрана. Управитель Бромбаль никогда прежде не принимал у себя вельможу такого уровня и не знал, что полагается в таких случаях делать. Конечно, принцу подготовили лучшую комнату в особняке. А для слуг поспешно готовили свободные комнаты в домике для гостей. На самом деле это не отдельный домик, а просто пристройка к дому, соединенная с особняком не широким, но длинным коридором и использовалась она как кухня и кладовая. Но Бертран верно заранее предчувствовал, что ему придется принимать у себя особу королевской крови, поэтому несколько лет назад эту пристройку перестроили, достроив второй этаж с жилыми комнатами. Туда селили только приезжих, отсюда и название «Домик для гостей». Достроенные комнатки были небольшими, но очень чистыми и их должно было хватить, чтобы разместить принца и путешествующий с ним кортеж. Бертран также предусмотрительно построил лестницу на второй этаж сразу после выхода из соединительного коридора, чтобы те, кто будет занимать гостевые комнаты не были вынуждены ходить по подсобным помещениям.

Бертран всегда славился своей расторопностью. Поэтому, помимо приготовлений в доме, он отдал приказ подготовить конюшню.

Он как раз заканчивал с раздачей указаний касательно размещения кареты, когда во двор въехали первые стражники. Управитель не знал, что ожидал увидеть, но никак не думал, что с принцем будет путешествовать такое количество охраны. Двор медленно заполнялся стражниками, а они все не заканчивались. Солдаты въезжали в двор, спешивались и слуги дома Бромбаль тут же забирали лошадей и уводили на конюшню. Если бы хозяин дома не дал им такое указание заранее, то здесь бы уже образовалась ужасная толкучка.

Бертран стоял на нижней ступеньке и ему пришлось больше всех наглотаться пыли, поднятой лошадьми. В который раз он пожалел, что не выложил двор булыжником. Позади него стояли супруга Адалета и две дочери — Винченса и Марисоль. Напротив заняли свои места дворецкий и главный лакей, готовые если потребуется послужить своему принцу.

Наконец, показалась карета. Она въехала во двор и остановилась прямо напротив крыльца. Лакей, сидящий рядом с кучером лихо соскочил и подойдя к дверце кареты открыл её и опустил небольшую лесенку, чтобы пассажирам было легче спуститься. Бертран, не отводя взгляда от происходящего, торопливо вытер пот со лба. Он сам не знал, кого ожидал увидеть, но когда из кареты вышел молодой брюнет среднего роста, управитель Бромбаль испытал острый укол разочарования. Впрочем, это чувство быстро сменилось заинтересованностью. Молодой человек не выглядел коренастым или очень сильным. Он был таким обычным, что не знай Бертран, что перед ним принц — мог бы принять его за богатого простолюдина.

Из кареты принц Абиатти вышел не один. Следом за ним показался коренастый мужчина намного старше его высочества. На руках у него лежала укутанная в отороченный мехом плащ девушка, которую он тут же передал принцу на руки, и только после этого спустился сам. В темноте его черты лица рассмотреть было трудно, но по тому, как незнакомец держался, по его походке и манерам, Бертран сделал вывод, что тот всего ишь простолюдин. Это несказанно удивило управителя. И вселило некую толику уважения, к спутнику одного из первых людей королевства.

Бертран поспешно соскочил со своей последней ступеньки:

— Ваше высочество, — торопливо принялся приветствовать своего гостя управитель. — Позвольте засвидетельствовать вам мое почтение. Это такая честь принимать вас…

Седрик тоскливо посмотрел на полного хозяина дома и позавидовал уснувшей по дороге Елизавете. Вот почему он надеялся приехать до заката и остановиться в каком-нибудь постоялом дворе. Теперь придется ещё с полчаса выслушивать приветствия и заверения в дружбе и преданности, затем последует знакомство с семейством. И где-то к двум часам в лучшем случае Седрику удастся принять горизонтальное положение и уснуть.

Но полноватый хозяин дома, чьего имени Седрик так и не запомнил, несказанно удивил его. Немного поразглагольствовав о чем-то, мужчина сказал:

— Вы верно устали с дороги, ваше высочество. Смиренно предлагаю вам мой дом для отдыха. Если на то есть ваша воля, мой лакей проводит вас в подготовленную спальню. Там ваше высочество уже ждет горячая ванна и сытный ужин. Для ваших слуг также подготовлено все необходимо. К сожалению всех мы разместить у себя не сможем. Но неподалеку от нас находится приличный постоялый двор. Я уже отправил туда слугу и они уже готовят для них комнаты.

— Вы очень радушны хозяин, — сдержанно ответил Седрик. — Я и мои люди с удовольствием воспользуемся вашим гостеприимством.

Управляющий обрадовался тому, что смог угодить и повернувшись к стоящему напротив дворецкому:

— Джузеппе, проводите его высочество в покои и проследите, чтобы его вещи без промедления доставили ему.

— Не стоит, — перебил Бертрана Седрик. — Мы задержимся у вас всего на одну ночь, затем двинемся дальше. Нас ждет дальняя дорога и мы планировали выехать пораньше.

Бромбаль понимающе кивнул, а Тибольд, который как раз и путешествовал с Седриком в качестве телохранителя, вставил свои пять копеек:

— Тем более, что если мы сейчас распакуем багаж леди Малони, то нам на то, чтобы его опять упаковать придется потратить ещё неделю.

Мужчины дружно посмеялись над шуткой.

— Прошу за мной, ваше высочество, — почтительно поклонился Джузеппе и пошел вперед, указывая дорогу. В доме уже горели все свечи, словно Бромбаль не гостей принимает, а бал затеял. Зато принц и его свита прекрасно ориентировались в немаленьком особняке управителя.

Седрик осматривал дом с интересом. Вскоре он и сам вступит в должность управителя, и его новый дом скорее всего будет похож на этот. Хотя вряд ли. Елизавета перекроит дом управителя в Мацуи по своему вкусу. И Седрик заранее предвкушал жизнь в зеленых тонах и теплых коричневых, ибо красавице графине по душе именно эти тона. Сам он подозревал, что Лиза просто скучает по морю.

Пока Седрик размышлял, дворецкий провел их по лестнице на второй этаж и привел к двери спальни, учтиво открыв её. Первым вошел Тибольд и все тщательно осмотрел. Только после того, как мнимый телохранитель удостоверился, что опасности нет, вошел Седрик. Он сразу же подошел к кровати и осторожно положил на неё Елизавету. Несмотря на то, что слуг и охранников у принца Абиатти было более чем предостаточно, но все это время он сам носил свою возлюбленную на руках. Уставшая от долгой поездки девушка крепко спала и Седрик жестом отпустил и Тибольда, и дворецкого.

Как и сказал радушный хозяин, горячая ванна и блюдо с ужином уже были в спальне. Молодой человек в нерешительности смотрел то на одно, то на другое. Ему одинаково хотелось и поесть, и смыть с себя дорожную пыль.

— Седрик, — тихо позвала его неожиданно проснувшаяся Елизавета.

Он повернулся и улыбнулся:

— Да, любовь моя?

Девушка расстегивала свое дорожное платье и улыбалась:

— Пусть ванна и еда подождут. Мне ты нужен куда сильнее.

— Как пожелает моя госпожа, — Седрик с разгону пригнул на кровать рядом с Лизой.

Елизавета испуганно взвизгнула, затем рассмеялась и шутливо стукнула его подушкой:

— Ты не исправимый балбес!

Седрик сел на кровати и лишь усмехнулся, помогая ей избавится от одежды:

— Только никому не говори об этом. Моя репутация Буревесника будет загублена.

— Ну… не знаю, не знаю, — протянула она, сделав вид, что задумалась. — А что мне за это будет?

Молодой человек прошелся коротенькими поцелуями вдоль её шеи, поцеловал ключицу и плечо, и полным страсти голосом сказал:

— Все!

— Все? — переспросила Елизавета, позволяя себя целовать.

— И даже больше, — пообещал Седрик, ложась и увлекая любимую за собой. Мысленно отмечая про себя, что вряд ли им удастся выехать с самого утра, потому, что они с Лизой вряд ли выйдут из этой спальни раньше девяти.

******

Путешествие, в которое советник Фальче отправил Женевьеву было довольно долгим и утомительным. Особенно для девушки находящейся на четвертом месяце беременности. Не спасало даже то, что в пути постоянно делали привалы, а маршрут пролегал таким образом, что каждую ночь карета останавливалась в каком-нибудь поселке или захолустной усадьбе.

Конечно, в таких местах роскошью, к которой с детства привыкла принцесса даже не пахло. Но Оскар объяснил, что в целях безопасности придется ехать тем путем, на котором опасность того, что её узнают, будет минимальной. И действительно, в течение более чем двух недель, которые потратил небольшой кортеж, сопровождающий Женевьеву на преодоление пути к храму, никто не узнал в богатой путнице принцессу Абиатти.

Впрочем, никто из спутников принцессы не слышал от неё жалоб.

Женевьева никогда и никого не любила так, как полюбила Дайона. И никто никогда не смотрел на неё так, как он. В его глазах она была идеалом не потому, что сестра короля. В его глазах Вив видела только красавицу с глазами невыразительного мутно-зеленого цвета, пышными ресницами и невероятно кудрявыми волосами, как у матери. С ним Женевьева была счастлива, даже понимая, что это счастье не продлиться вечно.

Девушка снова положила руки на едва округлившийся живот, который окружающие воспринимали как полноту. А сердце наполнилось теплотой.

Несмотря на все обстоятельства, Женевьева любила малыша не меньше, чем любила его отца. И знала, что Дайон тоже будет обожать его.

Иногда в карете, когда приставленные к ней фрейлины умолкали, утомленные вынужденным бездельем, или занятые чтением, Вив представляла, какой будет жизнь Дайона и их ребенка. Она представляла, что если будет мальчик, то они с отцом будут ходить на рыбалку и на охоту. А когда малыш подрастет и придет время учиться воинскому искусству, Дайон сам возьмется за обучение. И научит сына не только тому, как держать оружие в руках, но и тому, против кого поднимать оружие, а на кого ни при каких обстоятельствах нельзя использовать острие клинка. Женевьева была уверенна, что её сын вырастет в сильного и справедливого молодого мужчину. А когда придет время — сам выберет себе жену. Он не будет скован правилами и условностями, как его мать и сам сможет ковать свое счастье.

А если родиться девочка… Вив смотрела в окно и воображала, как Дайон будет её баловать, покупая всевозможные игрушки и сладости. Естественно, он найдет ей лучших учителей. Но если дочь будет хоть немного похожа на мать, то единственное, что она будет делать с удовольствием — это читать рыцарские романы.

Когда Женевьева думала о том, что у неё может родиться дочка, её сердце наполнялось невыносимой печалью. Она сама выросла фактически без матери и знала, как бедняжке придется тяжело. Ведь есть вещи, которые не пойдешь спрашивать у отца. Есть вопросы, на которые может ответить лишь любящая мать.

Вив так хотелось стать любящей матерью малышке с карими отцовскими глазами и каштановыми кудряшками, как у мамы, что сердце просто разрывалось от тоски и боли. Ей так хотелось ездить в город к портнихе и заказывать у неё небольшие платьица для подрастающей дочурки, покупать украшения и заплетать первые косы. Иногда, забывшись, она представляла как встает к малышу по ночам и гуляет с ним по тенистой алейке возле дома. Или как подросший карапуз, в которого уже не влезает ни ложки супа, спокойно уплетает десерт и ещё несколько конфет сверху.

А потом приходило осознание того, что этому никогда не быть и Женевьева начинала заливалась горькими слезами. Фрейлины начинали кудахтать вокруг своей принцессы. Но никто не знал ни причину этих слез, ни чем можно помочь в данной ситуации. Вив не раз ловила себя на мысли, что по большому счету, этим безмозглым птичкам все равно. Им нравится статус — фрейлины принцессы. Но ни с одной Женевьева так и не сблизилась. И ни одна так и не спросила, почему сопровождает принцессу только до замка Шагри. Да что там! Все знали, что дальше принцесса Абиатти отправится в храм замаливать грехи перед предстоящей свадьбой с королем Марияди. Но ни одна не спросила ни в какой храм, ни какие грехи. А ведь рядом с замком Шагри было как минимум шесть подходящих храмов, и один не подходящий, куда Вив собственно и ехала.

Поэтому, когда кортеж прибыл в замок, Женевьева была рада, наконец, избавиться от своих фрейлин. Да и они весьма плохо скрывали с вою радость от того, что возвращаются к развеселой дворцовой жизни.

В течение всего путешествия Вив не раз посещало желание написать записку Дайону, весточку, что она жива, в порядке и чтобы он не волновался. Пока не оказалась в разлуке с любимым, девушка даже и не представляла, насколько любит его и как привыкла к тому, что он рядом, на расстоянии вытянутой руки. А сейчас, когда граф Киприан не мог ни обнять, ни утешить, ни подбодрить, внутри казалось, образовалась пустота, растущая день ото дня. По ночам Вив ворочалась в ставшей слишком большой и холодной постели, сгорая от желания увидеть его, почувствовать ещё хоть раз его прикосновения, ощутить на себе приятную тяжесть его тела. Боги! Как же трудно засыпать на подушке, а не у него на груди, слушая размеренное сердцебиение.

Несмотря на все трудности, несмотря на одиночество, Женевьева была полна решимости безропотно все вынести. Да, ей уже не быть со своим графом. Но Дайон и их ребенок ещё могут быть счастливы. Оскар обещал. И Вив верила, что советник сдержит слово.

Свита принцессы Абиатти осталась в замке Шагри. А сама она и несколько служанок, ранним утром, ещё до того, как в замке протрубил рог, извещающий его жителей о начале рабочего дня, уехала в закрытой карете с минимальным сопровождением солдат. Это и все, кто должен был оставаться рядом, пока родиться ребенок.

Женевьева смотрела в окно кареты и молилась. Она молилась за Дайона, чтобы небеса берегли возлюбленного, молилась, в надежде ещё хотя бы раз его увидеть. А ещё принцесса молила небеса облегчить бремя, которое легло на её плечи.

******

Боадикея пришла к своей матери на чай. Она помнила, что Беатрис была очень приветлива и предложила чашечку ароматного напитка. А после этого в памяти почти ничего не сохранилось, кроме нескольких невнятных отрывков, больше похожих на сон чем на явь. В этих отрывках ей снился что-то говорящий Лиам, мать, заставляющая её что-то выпить. А в остальном темнота.

Когда же Боадикея, наконец, окончательно проснулась, ей казалось, что она заболела. Тело ныло, кости болели, как после сильной горячки, и ужасная слабость. Но самым странным было то, что проснулась она не в той комнате во дворе, которая в течение последнего года служила ей домом, и к которой уже успела привыкнуть. Графиня Боадикея Монтефиор проснулась в той спальне, которая служила ей домом в течение пятнадцати первых лет жизни в Охотничьем домике. Это было настолько удивительно и странно, что девушка не сразу поверила в реальность произошедшего. Но запахи и ощущения быстро убедили в том, что непонятная сила снова забросила её в старый дом.

— Эй, есть там кто-нибудь? — позвала Боадикея.

Прошло несколько секунд и дверь в спальню открылась, впуская лакея. Молодой парень, которого она не видела прежде. Он почтительно поклонился и вежливо спросил:

— Ваша милость, как вы себя чувствуете? Вам что-нибудь нужно?

— Как я тут оказалась? — накинулась на него с вопросами девушка. —

Где моя мать? Где мой брат?

Прежде чем ответить, парень снова тактично поклонился. Видно было, что он ему не хватает опыта, но он очень старается делать все так, как учили:

— Ваша милость, мне не велено отвечать на вопросы. Но если вам что-то нужно — я все принесу.

Ответ лакея мягко говоря обескураживал. Боадикея поздно спохватилась, что не одета подобающим образом, а в её комнату вошел посторонний мужчина.

— Уходите отсюда! — вспыхнув велела она. — И пусть придет моя служанка Марта!

Марту Боадикея позвала даже не задумываясь. Все время, пока девушка росла, рядом была эта дородная женщина, с большим и добрым сердцем. И у неё всегда были ответы на любые вопросы. И сейчас, когда Боадикея не понимала, что происходит вокруг и как она сюда попала, попросить помощи у единственного человека, которого в отсутствие братьев можно было бы назвать близким. Как будто если Марта придет, то непонятная и пугающая ситуация, в которой девушка сейчас оказалась сама собой пропадёт, как одна из тех мышек, которые иногда в детстве забегали к ней в спальню и убегали, стоило няне топнуть на них ногой.

Парень снова почтительно поклонился:

— Сожалею, ваша милость. Но такой служанки в доме нет. Я могу позвать другую служанку…

— Нет, — испуганно пискнула Боадикея. — Мне никто кроме неё не нужен!

Лакей немного растерялся от внезапной эмоциональности девушки. Но быстро взял себя в руки и сделал то, в чем считал себя профессионалом — почтительно поклонился:

— Как пожелает ваша милость, — и вышел из комнаты.

Боадикея проводила его со страхом в глазах, с трудом подавив желание попросить его остаться. Это её дом, её родной Охотничий домик. Но, боги, как же она здесь оказалась? Кто привез её сюда? Зачем? Где братья? Марта? Где хотя бы мать с которой девушка пила чай прежде, чем потерять сознание?

Прежде чем голова совсем запутавшейся в самых страшных и противоречивых предположениях девушки взорвалась, она увидела, что на стуле у изголовья кровати лежит одно из её старых платьев и сопутствующие принадлежности. Боадикея давно их не носила, так как это был наряд подходящий девушке-подростку, а не взрослой леди, коей она считалась с недавних пор. Но ничего другого поблизости не наблюдалось, поэтому она выбралась из-под одеяла и шлепая босыми ногами по холодному каменному полу подошла к платью. Уже возле него Боадикея застыла в нерешительности. Обычно Марта помогала ей одеваться. Но каменный пол, одинаково холодный и зимой, и летом, быстро помог ей справиться с сомнениями. Немного помучавшись, девушка облачилась в платье, которое пахло лавандой. Боадикея невольно улыбнулась, только сейчас осознав, как скучала по этому запаху. Вивьен, старая горничная, убиравшаяся в её комнате, всегда клала пучок сухой лаванды среди вещей, чтобы отогнать моль. Из-за этого вся одежда и постельное белье пропахли этим запахом и никой парфюм был не в состоянии справиться с ним. Но Боадикея и не возражала. Ей этот запах, как ни странно весьма и весьма нравился. Да и не было поводов пользоваться духами, пока девушка не покинула Охотничий дом, как ей казалось навсегда.

Последняя мысль отрезвила Боадикею и вырвав из лап ностальгии вернула в суровую реальность.

Она постояла ещё немного и решительно вышла из своей комнаты. Точнее, открыла свою дверь чтобы выйти. Но там стояла вооруженная охрана. Сомкнув оружие, один из двух солдат сказал:

— Ваша милость, из комнаты никого не велено ни впускать ни выпускать. Вернитесь в свои покои. Если вам нужен лекарь или служанка — мы передадим ваше пожелание.

Боадикее ничего не оставалось, кроме как покорно вернуться назад. Были мысли попытаться сбежать… Но девушка здраво рассудила, что далеко она отсюда не убежит, да и всему происходящему должно быть разумное объяснение. Не могут же в самом деле её держать здесь в плену? У неё мама — королева, а братья — принцы. Да и тюрьмы как правило менее комфортны, чем Охотничий дом.

Успокоив себя подобным образом, Боадикея села в большое кресло у окна. Это было её самое любимое место во всем доме. Отсюда девушка наблюдала за дождем в пасмурную погоду, или читала новые книги, привезенные Лиамом или Седриком. Это кресло всегда ассоциировалось с теплом и уютом, с безопасностью.

Положив голову на мягкую спинку кресла и чувствуя щекой мягкий бархат зеленой ткани, которой оно было обито, Боадикея радовалась тому, что этот островок покоя у неё есть. А сердце бередило смутное предчувствие, что долго этот покой не продлиться.

******

Несмотря на то, что Седрик точно знал какое расстояние необходимо будет преодолеть, чтобы попасть в порт Мацуи и знал, что будет около восьми переходов от города к городу, между которыми один-два дня пути, дорога все равно казалась нескончаемой. Пейзаж за окном был довольно однообразным: поля, луга, леса. Периодически появлялись большие и маленькие села, где немаленький обоз, сопровождающий принца в путь, запасался провизией. Но в основном путешествие было крайне монотонным и однообразным. Иногда из-за однообразия вида снаружи кареты Седрику начинало казаться, что они не едут, а просто стоят на месте.

Скуку и тягомотину этого путешествия скрашивала Елизавета. Она много рассказывала о своем родном городе, о традициях и негласных правилах населения. И хоть о своем детстве, проведенном там девушка говорила кране неохотно, о городе Мацуи красавица отзывалась с большой любовью.

Когда Седрик в первый раз рассказывал о новом назначении, то очень боялся реакции возлюбленной. Он знал о её отце пьянице, знал, как нелегко ей пришлось и как трудно было выбраться оттуда. Поэтому не удивился бы, откажись графиня Малони вернуться в родной город. Хотя и не был уверен, что смог бы принять такой её выбор.

Но к его немалому удивлению, Елизавета согласилась сразу же. И хоть в сборах особого энтузиазма не проявила, но и не оттягивала отъезд. Хотя и видно было невооруженным взглядом, как трудно ей расставаться с обжитым домом на Чистейт.

Всю дорогу красавица шатенка следовала распорядку, установленному проводником: когда ехать, когда давать лошадям передых, когда привал, когда обед. Тибольд больше капризничал в пути, чем она.

Поэтому, когда на пятом дне пути девушка вдруг начала просить Седрика сделать небольшой крюк и заехать в небольшой городишко на ярмарку, это стало большой неожиданностью для всех.

Проводник, когда услышал просьбу Елизаветы, был настроен весьма категорично:

— Разумеется — нет, — мужчина, сложил руки на груди и его обветренное лицо приняло суровый и упертый вид. — Если мы свернем с дороги из-за капризов этой дамы, то мы потеряем два дня пути.

За все время, что Седрик знал Елизавету, девушка не проявила себя ни как капризная, ни как своенравная. И даже наоборот, все время старалась не причинять никому лишних неудобств.

Но тут Елизавета, что называется, уперлась:

— Ну, Седрик, ну, я прошу тебя! Эту ярмарку проводят раз в год. Селяне из окружающих земель свозят сюда столько всего! Здесь продают чудесные деревянные и глиняные поделки! А какие здесь воздушные кружева! Какая вышивка! Седрик, мы должны туда попасть! Другой такой возможности не будет!

Глядя на несвойственную любимой эмоциональность, Седрик невольно улыбнулся. Ей очень шло чего-то так хотеть: глаза горят, румянец на щеках, губы слегка приоткрыты. Он так и засмотрелся на неё, улыбаясь.

А Елизавета восприняла его улыбку по-своему. Она подумала, что Седрик просто смеется над её просьбой и отвернувшись от него с досадой топнула ногой.

Молодой человек тут же обнял Елизавету сзади:

— Ну, что ты Лиз? Хочешь на ярмарку? Поедем на ярмарку. Мы надолго застрянем в порте Мацуи. Почему бы не развлечься на последок?

Девушка радостно взвизгнув повернулась и, никого не стесняясь поцеловала своего героя, хотя раньше никогда не проявляла своих чувств на публике. Сейчас же Седрик любовался своей Елизаветой открывающейся ему с новой стороны. Она радовалась возможности попасть на ярмарку в захолустном городке больше, чем радовалась украшениям или подаренному дому на Чистейт.

— Но, ваше высочество! — возмущенно воскликнул проводник, чуть не испортив момент. — Мы потеряем два дня пути…

— Ну, значит потеряем, — спокойно перебил его Седрик.

— Но, ваше высочество… — все не мог угомониться проводник.

Как по волшебству рядом возник Тибольд. Понятливый помощник всегда был рядом и знал, когда вмешиваться, а когда остаться в тени. Вот и сейчас широкоплечий брюнет стал между Седриком и Елизаветой, взял проводника под руку и не применяя лишней силы, но и не давая шанса ускользнуть, потащил мужчину в сторону, попутно объясняя:

— Ваше мнение услышано и принято к сведенью. Но его высочество уже принял решение и в ваши обязанности входит не оспаривать его, а сделать всё необходимое, чтобы как можно быстрее выполнить.

Он говорил ещё что-то, но Седрик не прислушивался. Ему было хорошо здесь и сейчас. Нравилось смотреть, как светятся от счастья глаза любимой. Они ещё какое-то время стояли обнявшись, но как бы не хотелось чтобы этот момент длился вечно, пришлось оторваться друг от друга и вернуться в карету.

Вскоре вернулся Тибольд:

— Мы немного подумали, и решили, что лучше не брать с собой весь обоз, — жизнерадостно сообщил он. — Мы мотнемся в тот городок налегке, а остальные подождут нас здесь. Потому, что если сейчас поднять свиту и заставить собираться к вечеру как раз закончим. А так поедим мы трое и вооруженный отряд из десяти стражников…

— Не многовато ли? — всполошилась Елизавета.

Тибольд Леброн усмехнулся:

— Вообще-то это компромисс. Наш уважаемый проводник хотел, чтобы с нами путешествовало не менее пятидесяти стражников.

Елизавета тихо рассмеялась.

Леброн хлопнул в ладоши:

— Чего стоим? Ждем пока проводник передумает и с нами поедет весь обоз?

Более привычный к простоте повадок Тибольда Седрик тихо рассмеялся и поняв намек повел свою возлюбленную к лошадям, которых уже седлали. Пришлось немного подождать, пока животные будут готовы и все это время Елизавета расписывала то, какая это чудесная ярмарка и сама того не замечая, рассказала Седрику почему так хотела попасть сюда:

— Здесь можно купить великолепную выпечку, с вареньем внутри и политую медом. А еще тут продаются красивые вырезанные из дерева и расписные глиняные куклы. Детей из зажиточных семей частенько возили сюда, когда я была маленькой. Всегда можно было понять, что ребенок недавно побывал на этой ярмарке. У таких детей были новые игрушки и запас сладостей на месяц. И это были такие сладости, которых не было в городе. Когда я была совсем маленькой, мама брала с собой мою старшую сестру на ярмарку. Она обещала взять и меня с собой, когда я подрасту. Но к тому моменту дела в моей семьи были совсем плачевны. И я так и не попала туда. Глядя на детей, играющих на улице с игрушками с ярмарки, или на то, как они едят сладости, я часто вспоминала это обещание и не переставала мечтать, что когда-то увижу все своими глазами.

Щебетание Елизаветы прервал конюх, подведший лошадей.

Седрик помог девушке сесть на лошадь. Как принц он делать этого не должен был. Но ему приятно было делать для неё такие вещи. Затем они с Тибольдом сели в седла своих лошадей и, дождавшись, пока стражники пристроятся с боку, тронулись в путь.

Елизавета не врала, когда сказала, что ярмарка совсем недалеко. Облегченный отряд потратил немногим больше часа и добрался до небольшого городка Заречье. Ярмарка, про которую говорила девушка, к тому моменту была уже в разгаре. На появление вельможи с вооруженной охраной поначалу обращали внимание, но так как путешествовал Седрик не под королевскими знаменами, а как граф Монтефиор, особого ажиотажа его появление не вызвало и Елизавета смогла вдоволь насладиться праздников. Она носилась от одного торговца к другому, покупала все безделушки, которые только приглядывались её сердцу, и в огромных количествах скупала сладости. Девушка радовалась каждой покупке как ребенок.

Более практичный Тибольд спросил Седрика:

— Я понимаю, что у вас там любовь и все такое. Но может намекнуть ей чтобы немного сбавила обороты и не так разбазаривала твои деньги?

Седрик улыбнулся:

— Тибольд, друг мой. Что такое деньги? По-твоему они делают кого-то богатым? Нет. Смотри, как Лиза счастлива. Это не благодаря деньгам, а благодаря тому, что сбылась её детская мечта. А счастье Елизаветы делает счастливым и меня. И когда я счастлив — я богат.

— Не понимаю, — нахмурился Тибольд.

Седрик задумался, как бы получше объяснить:

— Счастье — это такое состояние, когда все внутри тебя пребывает в гармонии. Когда тебе больше ничего не нужно. В такие моменты мир вокруг словно замирает, есть только ты и мягкое, теплое чувство внутри. Ты готов на что угодно, чтобы продлить это чувство…

— Больше похоже на то, что ты пьян, — философски заметил Тибольд.

Седрик улыбнулся:

— Пьян ты тогда, когда несчастен. Человек, внутри которого нет гармонии никогда не будет счастлив. Он будет искать то, что сможет успокоить бурю внутри: выпивку, деньги, женщин. Но сколько бы благ не получил такой человек — счастье так и не придет. Все потому, что он не любит то, что есть у него сейчас, не будет любить то, что когда-то появится и будет страдать из-за того, что есть у кого-то.

Леьрон спросил, со свойственной ему прямотой:

— Если леди Малони — это все, что нужно тебе для счастья, то почему появился Буревесник?

Молодой человек ответил не раздумывая:

— Мое счастье напрямую зависит от счастья окружающих. Елизавета не будет счастлива, зная, что всем вокруг плохо, я не смогу радоваться жизни, зная, что моя страна разваливается, а народ страдает. Тибольд, для меня благополучие Малероссы и мое личное счастье неделимы.

Тибольд несколько секунд подумал над сказанным Седриком, а затем пожал плечами. По его личному мнению, молодой принц слишком много думал, от этого и все блага и все проблемы.

Елизавета носилась по ярмарке с неутомимостью ребенка. Но в конце концов, устала даже она. Ехать в лагерь было уже поздно и немного поспрашивав местных, Тибольд узнал где можно найти постоялый двор. Седрик ожидал увидеть какую-то помойку, но его удивленному взору предстало место конечно не настолько роскошное, как столичные гостиницы, но очень и очень близкое к ним. В комнате, предоставленной Седрику и Елизавете была довольно дорогая мебель и, что особенно радует — прекрасная кровать. Её молодые люди опробовали практически сразу и остались очень довольны. Единственное, что было плохо в этом постоялом дворе — тонкие стены. Но об этом они узнали уже на следующий день от Тибольда.

Он, Седрик и Елизавета как раз ехали назад в лагерь и Леброн пожаловался на то, что не выспался.

— Да? — удивился Седрик. — А мы прекрасно отдохнули.

— Я слышал, — ухмыльнулся Тибольд и тут же добавил: — Та почти весь постоялый двор слышал.

Елизавета вспыхнула, как маков цвет, и стараясь оставаться невозмутимой достала свой веер и принялась обмахиваться. Седрик улыбнулся, как может улыбаться только абсолютно довольный жизнью мужчина, и взяв её тонкую ручку, нежно поцеловал.

Тибольд только собрался сказать ещё какую-то бестактность, но едущий впереди капитан стражи крикнул:

— Вижу костры лагеря.

— Слава богам, — искренне обрадовался Тибольд. — Давайте уже поскорее доберемся туда, пока у меня задница не приобрела форму седла.

Седрик только собрался смягчить грубость уже можно сказать друга, как Елизавета его удивила:

— Вот тут я с ним согласна. Скакать на лошадях уже нет ни сил, ни желания.

— Как ты права, сестричка, — ухмыльнулся Тибольд, а Елизавета улыбнулась ему в ответ, заставляя Седрика задуматься: когда эти двое успели так поладить?

Пока он думал, вся честная компания добралась до лагеря. Уже на подъезде начальник стражи вдруг поднял тревогу.

— Что там? — нахмурился Седрик.

— Сейчас проверю, — мгновенно стал серьезным Тибольд, и обернувшись к ближайшим стражникам велел: — Вы четверо будете здесь, возле принца и леди Малони, пока я не вернусь.

Елизавета ничего не понимала, но ощущала смутную тревогу. Поэтому подъехала ближе к Седрику, чувствуя себя возле него в безопасности.

Тибольд взял с собой начальника стражи и ещё несколько солдат, тут же ускакал. Его не было около сорока минут. Для Седрика и Елизаветы это время тянулось нескончаемо долго. Но вот, наконец, Леброн вернулся. Он был непривычно хмур, и всех кто его ждал, посетили самые страшные опасения.

Когда широкоплечий брюнет заговорил, они подтвердились:

— Мы видели не лагерные костры, это догорали остатки лагеря, — коротко отрапортовал он. — Почти всех, кто был в оставленном нами обозе, попросту перебили. Кто — непонятно. Немногие выжившие, прятавшиеся в лесу, рассказали, что на них напали под покровом ночи. Убить хотели принца Абиатти. Проводник подумал, что остальных пощадят, если отдать им что хотят. И мужик решил схитрить: ткнул пальцем в твоего адъютанта, не помню, как его там зовут, белобрысый такой, постоянно одетый по последней моде. Тому всяко уже было все равно — кто-то нарисовал ему улыбку от уха до уха. Ему поверили, но никого не пощадили. Прирезали как свиней всех, даже женщин.

— Тибольд, — перебил его Седрик и намекающе покосился на побелевшую от ужаса Елизавету. Леброн намек понял и продолжил без живописных подробностей:

— В общем, работали быстро, слажено, я бы даже сказал — профессионально. Главной целью было убить именно тебя.

— Пока я не добрался до Мацуи, — задумчиво сказал Седрик.

— Что? — переспросил Леброн, почесав затылок, и даже Елизавета слегка наклонилась вперед, чтобы услышать ответ.

Седрику невольно пришлось дать более развернутый ответ:

— Говорю, что меня хотели убрать до того, как я вступлю на должность управителя. Если убивают рядового управителя, пусть и из знатной семьи, с поисками его убийц не особо усердствуют. А в Хилэри прекрасно понимают, что виноватого им не найти, потому, что в порту все друг друга покрывают и концов не найти. Но если на территории Мацуи убьют принца, то искать виноватого не будут. Придут королевские войска и просто сметут с лица земли этот порт. Поэтому для них и важно убить меня до того, как я попаду в Мацуи.

Воцарилось молчание. Елизавета и Тибольд переваривали услышанное. Первым заговорил Леброн:

— И что мы теперь будем делать?

Седрик вздохнул:

— С одной стороны мне очень жаль тех, кто погиб в обозе, — он на несколько мгновений замолчал, затем продолжил. — Но с другой стороны — для нас сейчас очень выигрышная ситуация. Кто бы не хотел моей смерти, сейчас они думают, что своего добились и свидетелей нет. Поэтому никто не потревожит нас по пути к Мацуи.

Тибольд ткнул рукой позади себя:

— Но обоз… люди…

Седрик выставил вперед руку, призывая выслушать себя:

— Мы никого не бросим. Копать каждому могилу времени не будет. Поэтому мы соберем тела и устроим большой погребальный костер. Надеюсь, их родные поймут нас. Затем соберем все, что уцелело: провизию, транспорт, животных и прочее. Унесем сколько сумеем и отправимся в путь. Отсюда мы сможем добраться до Мацуи и без проводника.

Леброн кивнул и поехал заниматься выполнением распоряжений Седрика.

******

Покой Боадикеи продлился до вечера. Точнее, до того самого времени суток, когда день уже закончился, солнце село и мир вокруг медленно, но неотвратимо тонет в густых сумерках. Комната в которой Боадикея выросла и которую раньше очень любила, исчезала во тьме. Девушка знала здесь каждую деталь. И со времени её поспешного отъезда здесь ничего не изменилось. Даже книга, которую она бросила недочитанной осталась лежать на прикроватной тумбе. Если бы не солдаты снаружи, можно было бы подумать, что все происходящее последние несколько месяцев можно было бы принять за сон. Но это не было ни виденьем, ни бредом.

За эти несколько месяцев в жизни Боадикеи появился Алекс. И девушка знала, что чувства, которые она испытывает к нему настоящие. Их нельзя ни придумать, ни забыть. Мысли о внезапно исчезнувшем возлюбленном не покидали её, пока она жила во дворце Ладлен. И сейчас, стоило устроиться поудобнее — перед глазами тут же возник образ красавца герцога, пленившего сердце неопытной девушки с первого взгляда. Боадикея словно наяву слышала его голос, говорящий: «Я люблю тебя».

Её руки сами собой потянулись к Лапушке, чтобы погладить его. И когда рука встретилась с пустотой, Боадикея с удивлением поняла, что айро возле неё нет.

Она вскочила на ноги.

Как же так! Боги! Почему она раньше не поняла, что его нет рядом? Где он? Что с ним? Что если айро пострадал? Ведь практически никто не сможет подойти к нему, кроме неё!

Боадикея принялась в отчаянье мерять комнату шагами. Её тревога и беспокойство пронизали комнату как нити. Протяни руку — сможешь коснуться. Под конец дня она ей стало физически плохо от всех волнений и переживаний. Девушка обессилено рухнула в кресло, устало подперев голову рукой. Она была голодна, напугана не знанием своей судьбы и не знанием того, какая судьба ждет Алекса и Лапочку. У неё болела голова, тело ослабело и под глазами залегли круги.

И в этот момент, когда отчаянье достигло пика, дверь тихим скрипом отворилась и в комнату вошел старый садовник Марчело и втащил упирающегося и скулящего айро.

— Лапочка! — радостно воскликнула Боадикея и вскочила на ноги, внезапно выздоровев.

Услышав голос хозяйки, айро не только перестал упираться, но и сам вбежал в комнату с такой скоростью, что садовник не удержался и упал на пол. Стража, стоящая позади него, бросилась спасать девушку, на которую напал дикий зверь, но их остановил жестки окрик:

— Стоять!

А вот Боадикею и Лапочку это не остановило. Айро соскучился по хозяйке не меньше, чем она по нему, поэтому радостно носился вокруг неё и постоянно облизывал. Девушка лишь радостно смеялась, позволяя своему комнатному монстру завалить себя, играя с ним. Счастье? Оно есть. Преданно смотрит на неё своими большими карими глазами и с его языка на светлый ковер капает слюна.

— Как я о тебе беспокоилась! — приговаривала Боадикея, почесывая огромного зверя за ухом, и целую мохнатую морду. — Как же ты меня напугал! Больше никуда не пропадай!

Знакомый мужской голос извинился за поведение виновато глядящего на свою хозяйку айро:

— Не сердитесь, дорогая Боадикея. Ваша разлука не его вина.

Хозяйка комнаты подняла глаза на говорящего и тут же испуганно вскочила:

— Ваше величество, — она присела в торопливом поклоне.

Молодой человек вошел в комнату и капризно сморщил нос:

— Я же просил — просто Закери. Или как вам будет приятно меня называть. Без формальностей, дорогая Боадикея.

Девушка смущенно улыбнулась, собираясь что-то ответить, но момент испортила Беатрис, вошедшая следом за королем:

— Совершенно верно, ваше величество. Тем более, какие могут быть формальности между женихом и невестой.

Боадикея мгновенно отскочила от него на метр, словно её ошпарили кипятком. Из её взгляда мгновенно пропали и радость от встречи со знакомыми лицами, и счастье от того, что Лапочка нашелся. Остался только страх, граничащий с ужасом.

Закери с досадой сжал зубы. Не так ему хотелось подать Боадикее эту новость. А если уж ей и суждено узнать вот так, то пусть бы его здесь не было. Беатрис глубоко наплевать на то, как сложатся её отношения с дочерью. Вот и рубанула с плеча. А вот он здраво смотрел на эту ситуацию. Да, ему не удалось стать первой любовью Боадикеи. Что ж, тогда Закери станет единственной большой любовью голубоглазой красавицы. И добиться этого стало бы намного легче, если бы она не ассоциировала его с большой потерей и разбитым сердцем.

Он решил немного сгладить негативное впечатление от этого неожиданного известия и прочистив горло сказал:

— Это пока не официально… Поэтому вам нечего бояться, — и повернувшись к Беатрис с нажимом спросил: — Правду я говорю?

Королева мгновенно поняла, что её самодеятельность была излишней, поэтому поспешила поддакнуть:

— Конечно, ваше величество.

По лицу Боадикеи можно было как в раскрытой книге прочитать все, что та сейчас чувствовала: испуг, изумление, непонимание, растерянность.

— Но… но… но как? — спросила она, наконец, так, словно слова приходилось выдавливать из себя с силой. — Почему?

Беатрис про себя добавила бы ещё: «За что?». Появилось стойкое желание врезать этой дуре, по какому-то недоразумению считающейся её дочерью. Вот же он! Король! Тепленький! Готов страны ради тебя покорять! Он тебе сокровища под ноги положить готов! Да не абы какой! Молодой, красивый, сильный! А фавориток у него было столько, что даже не стараясь можно было стать неплохим любовником.

Спрашивается, что тебе, дуре недоразвитой нужно? Чего стоишь с таким видом, словно побили, чести лишили и голую улицы выгнали?

Женщине пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы успокоиться, прежде чем снова заговорить. Она уже поняла свою ошибку. Закери не просто хочет Боадикею как женщину. Нет, он хочет любви, большой и светлой. И если Беатрис хочет остаться в своем положении, получать свое содержание и ни в чем себе не отказывать, нужно организовать Закери если и не большую любовь, то хоть какую-то привязанность. К сожалению, наркота тут не поможет. А вот дар убеждения очень даже:

— Ваше величество, — Беатрис обошла молодого человека и повернулась к нему лицом, заняв позицию между ним и дочерью. — Вы разрешите мне обсудить этот вопрос с дочерью?

Закери плотно сжал зубы и холодно сказал:

— Я не думаю, что это хорошая идея.

Сделав вид, что не заметила холода в его голосе, Беатрис мило улыбнулась и сказала:

— Ваше величество, уверяю, я смогу найти нужные слова, — и прежде, чем Закери смог возразить добавила. — Ведь Боадикея — моя дочь и я смогу правильно ей все рассказать.

На слове «правильно» женщина умышленно сделала ударение. Закери понял, что она хотела ему сказать. В то же время он знал какая пропасть разделяла мать и дочь, и понимал, что Беатрис сейчас может либо все уладить, либо все испортить.

Молодой человек посмотрел ей за спину, на хрупкую девушку, у которой подавленно сникли плечи и от этого она казалась даже меньше, чем была на самом деле. Напугана, дезориентирована. Даже зверь чувствует в каком состоянии его хозяйка — сидит с поникшими ушами и несчастными глазами смотрит на неё, но не решается тронуть, чтобы утешить. Умная образина, понимает, что не поможет. Да и Закери ей сейчас вряд ли поможет.

А вот мать могла бы успокоить. И все же Закери не решался оставить Боадикею одну.

Ещё немного посомневавшись, молодой человек сделал ещё шаг вперед, практически нависнув на Беатрис, и тихо, но с нажимом сказал:

— Очень на это надеюсь.

Он вышел не прощаясь. Королева проводила его взглядом и только после того, как за ним закрылась дверь украдкой облегченно вздохнула. Иногда этот мальчишка бывает очень похож на своего отца.

Стряхнув с себя легкий страх, нагнанный Закери, Беатрис повернулась к дочери. Боадикея так и стояла посреди комнаты с несчастным, потерянным и напуганным видом. А её щенячьи глаза смотрели на мать, умоляя о спасении и защите.

Беатрис на мгновенье прикрыла глаза, чтобы эта дурочка не увидела в них призрения и жгучей ненависти. В такие моменты женщина жалела, что не вытравила плод, когда узнала что беременна. Сомнений в том, кто отец у неё не было. Во время зачатия они с Эгбертом не виделись несколько месяцев. Так что это был или муженек, или начальник стражи. Беатрис готовилась избавиться от ненужного прибавления. Но покойный Дастрио каким-то образом узнал о ребенке и пригрозил, что если по какой-либо причине, даже абсолютно естественной малыш не родиться, он разведется с нею, обвинив в измене. Да не с королем, он же не дурак. В измене с начальником стражи. Если бы это всплыло, то Эгберт забыл бы, что влюблен в Беатрис и вычеркнул бы её из своей жизни раз и навсегда. Зашедшая так далеко женщина не могла этого допустить. Поэтому пришлось рожать.

К удивлению всех, в том числе и её самой, родилась дочь. С первых минут своего существования это крикливое дитя не вызывало ничего, кроме раздражения. Поэтому Беатрис с радостью спихнула дочь кормилице. Но когда она увидела, как с ней носятся и сюсюкают Дастрио, Седрик и Лиам, у неё в душе появилась ревность, которая быстро переросла в жгучую ненависть. Это она! Она! Страдала рожая это отродье на свет божий! Это она заслужила внимание и подарки!

Но нет! Муж до самой смерти обожал дочь. А Лиам и Седрик все за ним повторяли, как собачата. Таскали ей лучшие игрушки, нанимали лучших учителей. У неё было все, чего в свое время была лишена Беатрис.

Как будто этого было мало, теперь вот в эту дурочку влюбился король. Хотя нет. Влюбился принц, который ради неё подвинул брата и сестру в очереди и стал королем. Но эта блаженная не оценит такого поступка. Избалованная дрянь, не ценит ни внимания, ни подарков, ни поступков.

Беатрис несколько мгновений потратила на то, чтобы справится со своими чувствами.

Когда она снова посмотрела на дочь, в глазах были только любовь и понимание. Женщина протянула руки, призывая свое дитя бросится к ней в объятия:

— Милая моя, иди ко мне.

Всхлипнув, девушка тут же бросилась к самому родному сейчас человеку. Как и любое дитя, Боадикея нуждалась в матери, она любила её такую, какой она есть. И то, что они с Беатрис столько лет не общались только усиливало её желание угодить и понравится. Девушка и мысли не допускала, что во всем мире сейчас трудно найти кого-то, кто был для неё опаснее.

Беатрис обняла плачущую дочь и даже дала немного поплакать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы Боадикея почувствовала, что о ней заботятся, а на платье из дорогой парчи не осталось пятен от слез. Затем она посадила все ещё всхлипывающую девушку на кушетку, стоящую у окна и присела там же сама. Айро тут же подошел и улегся у ног хозяйки, настороженно поглядывая на гостью.

— Боадикея, доченька, — ласково начала Беатрис, искоса поглядывая на огромного зверя. Как бы не заверяли в его миролюбивости, все же эта тварь её нервировала. — Мы должны серьезно поговорить.

— Непременно, матушка, — вытирая слезы, кивнула Боадикея.

Время для такого разговора в действительности настало давно. Неделю назад Боадикея была уверена в своем будущем. Но за это время что-то произошло и её мир разбился на куски, словно большое старое зеркало. Вокруг множество разных кусков: внезапный отъезд братьев, внезапное исчезновение Алекса, внезапный переезд в Охотничий домик. Кто-то должен объяснить что твориться вокруг. Кроме матери сделать это пока некому.

Беатрис взяла дочь за руку, её голос стал тихим и успокаивающим:

— Боадикея, что последнее ты помнишь?

Девушка нахмурила лоб, вспоминая:

— Я пила у тебя чай.

Лицо матери приняло озабоченный и встревоженный вид:

— Этого я и боялась.

— Что? Что такое? — встревожилась её юная собеседница.

— Доченька, — голос Беатрис стал необычайно ласковым. — Ты испытала сильнейшее потрясение, и чтобы восстановиться, твой разум стер воспоминания о нем.

Боадикея побелела:

— Что со мной произошло?

Беатрис вдохнула и выдохнула, как если бы собиралась с силами, и, наконец, принялась рассказывать:

— Молодой герцог Патио, которого выбрал тебе в мужья Седрик, повел себя недостойно, — это было вранье, заранее придуманное и тщательно отрепетированное, поэтому звучало оно настолько правдоподобно и естественно, насколько это в принципе возможно. — Вся семья ждала, что он сделает предложение. Вместо этого герцог Патио во всеуслышание обвинил тебя в прелюбодеянии!

— Это неправда! — вскочила Боадикея, имея в виду, что Алекс не мог такое сказать, Беатрис поняла её по своему, решив, что дочь печется о своей репутации и взяв за руку, мягко но уверенно усадила назад.

— Конечно, нет, милая, — Беатрис успокаивающе погладила дочь по руке. — Мы знаем, что такого не могло быть. Обвинить тебя в том, что ты… порченный товар, мог только настоящий глупец. Ты у меня очень целомудренная девушка, я знаю, что ты не то, чтобы подарить кому-то невинность, ты бы даже целоваться ни с кем не стала бы.

Боадикея побелела ещё сильнее и потупила глаза. В голове невольно появились мысли: ведь они с Алексом и правда целовались, мог ли он почитать это как недостойное поведение?

А Беатрис, правильно угадав, причину того, что дочь вдруг притихла, продолжила:

— А он представь, пытался убедить нас в обратном. Дескать, том самом месте, куда вы наведывались вдвоем, ты охотно дарила ему поцелуи без счета…

— В саду, — прошептала сокрушенная Боадикея. Разум понимал, что описанное матерью может быть правдой, а сердце отказывалось признавать это. И пока у неё внутри шла эта неравная борьба, Беатрис нанесла сокрушающий удар:

— Он опозорил тебя милая, обвинил в бесчестье и распутстве на глазах у множества придворных! Герцог Патио просто погубил тебя!

Боадикее показалось что комната вокруг начала вращаться. Распутница? Она? Сказал перед всеми? Как такое могло произойти? Плывущая комната медленно начала погружаться во тьму, в мир, свободный от страхов и переживаний. Но остаться там навсегда у бедняжки не получилось. Она очнулась от резкого и очень неприятного запаха. Сначала, находясь в какой-то странной полудреме, девушка попыталась отодвинуть от себя источник вони. Но он снова и снова появлялся. Затем несчастная услышала встревоженный голос матери:

— Милая, очнись! Очнись же! — и открыла глаза. Она лежала на той самой кушетке, где до этого говорила с матерью. А Беатрис сидела рядом на коленях и сунула её под нос нюхательную соль.

Мгновенье, и она вспомнила все что случилось. Её и без того бледное лицо побелело ещё сильнее, и Боадикея едва выдавила из себя:

— Матушка… что теперь будет?

Прежде, чем отвечать, Беатрис помогла дочери сесть и сама села рядом. Теперь, ощущая хоть какой-то комфорт, она готова была продолжать спектакль:

— Самое страшное даже не то, что герцог Патио загубил твою репутацию такими заявлениями. Лиам должен был стать королем. Для этого он отбыл в Гатриду. Достигни эта сплетня ушей короля Абрахама и брак мог бы и не состояться.

Боадикея предприняла попытку снова грохнуться в обморок, но Беатрис тут же пресекла её, сразу сунув нюхательную соль дочери под нос. Как только та хоть немного оклемалась, Беатрис продолжила:

— Благодари богов доченька, что они послали тебе на выручку его величество Закери.

Боадикея подняла на неё изумленные глаза. Мать кивнула, подтверждая, что дочь не ослышалась и продолжила:

— Он не растерялся и объявил всем, что слова герцога — всего лишь попытка отомстить за то, что ему отказали в праве женитьбы, — эта часть не была отрепетирована. Это была чистой воды импровизация, но Беатрис вошла в кураж и сейчас правду ото лжи в её исполнении никто не отличил бы. — Но герцог настолько обезумел, что обвинил короля во лжи.

— Не может быть… — пораженно прошептала Боадикея. Все происходящее казалось ей дурным сном.

— Может, милая, — Беатрис пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться. До чего же легковерная дурочка! — Апогеем стало то, что герцог предложил королю, раз уж тот так уверен в твоей добродетели, самому на тебе жениться.

Боадикея схватилась за сердце. Ей вспомнились слова про жениха и невесту. И она знала, что мать скажет дальше, ещё до того, как женщина открыла рот и торжественно произнесла:

— И его величество согласился, сказав, что для него это станет огромной честью!

Мир вокруг рухнул. Боадикея закрыла глаза. Ей казалось она умерла. Чувство нереальности происходящего не покидало. Как такое могло произойти? Разве мог Алекс сам предложить её другому? Ведь он говорил что любит Боадикею. А она ему так верила…

Девушка подняла влажные от слез глаза на Беатрис:

— Матушка… Что мне делать? — она говорила так тихо, что ещё немного и слова превратились бы в шепот.

— Как что? — удивилась Беатрис. — Выходить замуж за Закери, пока он согласен на тебе жениться.

— Но я не люблю его… — также тихо призналась она.

— Причем тут любовь? — раздраженно воскликнула королева, но тут же взяла себя в руки, и снова вошла в роль заботливой матери. Успокаивающе поглаживая дочь по голове, женщина принялась почти ласковым голосом вправлять ей мозги: — Понимаешь милая, в глазах всего общества ты опорочена, твоя репутация уничтожена и ни один порядочный человек не то что с тобой рядом не сядет, в лучшем случае на тебя и не глянут. В худшем могут закидать камнями или до конца дней клеймить шлюхой. Никто на тебе не женится, а значит не будет семьи и детей. А если дети и будут — то только бастарды, которым будет житься ещё хуже, чем тебе. И всем будет плевать на то, что ты на самом деле ни в чем не виновата. Даже ели ты добровольно уйдешь в храм замаливать грехи — это не спасет твою загубленную репутацию. Так же как и не отмоет от позора имена твоих братьев.

— Братьев? — переспросила Боадикея, непонимающе уставившись на мать.

Беатрис согласно кивнула, подтверждая, что она не ослышалась и продолжила свою мысль:

— Герцог Патио опозорил всю нашу семью и на твоих братьях это скажется сильнее всего. Седрика могут лишить должности, о которой он всю жизнь мечтал и к которой так стремился. Ведь если он не может уследить за сестрой, как он будет следить за целым портом? А про бедного Лиама я и вовсе молчу. У короля не может быть пятен на репутации. И если в Гатриде узнают, каким позором покрыто имя его сестры, то наш дорогой Лиам не сможет жениться на девушке, которую так любит.

Боадикея испуганно всхлипнула, а Беатрис продолжила:

— Если бы не рыцарский поступок его величества Закери, герцог Патио разрушил бы жизни твоих братьев. А ты сможешь спасти их и себя, если выйдешь замуж.

Слова о том, что она не любит короля, застряли у неё в горле. Мать права. Не время капризничать, не та ситуация. Все так плохо, что даже плакать уже не хочется. Все внутри Боадикеи словно замерло, и лишь одна мысль вызывала хоть какой-то отклик — от неё зависит будущее братьев. Седрик и Лиам столько для неё сделали, столько ей дали… Она просто не может позволить разрушить их жизни.

В конце концов, какая разница, страдать будучи замужем за нелюбимым мужчиной или коротая век в храме?

Боадикея посмотрела на мать и глухо сказала:

— Я согласна.

Беатрис радостно обняла дочь, и в этот раз искренне:

— Милая моя, ты приняла правильное решение!

Но радостнее от крепких материнских объятий девушка не стала. Тогда Беатрис, сама не зная зачем (не иначе от радости размякла), сказала:

— Боадикея, доченька, послушай. То, что ты сейчас выходишь замуж без любви не значит, что ты не сможешь стать счастливой. Да, сейчас это все выглядит как сделка. Но Закери внимательный и обходительный. Он же никогда тебя не обижал. Не будь с ним холодна, постарайся принять его ухаживания и, увидишь, как между вами вспыхнут чувства.

Девушка недоверчиво посмотрела на мать, и Беатрис, вздохнув, впервые сказала правду о своем первом браке:

— Я ведь тоже вышла замуж за твоего отца не по любви, — и увидев изумление в глазах дочери грустно улыбнулась. — Дастрио выбрал для меня мой отец. И первое время я категорически отказывалась делить с мужем ложе. Но прошло немного времени. Дастрио был ко мне добр, несмотря ни на что, осыпал подарками и комплементами… И я открыла для него двери своей спальни.

При этом Беатрис благоразумно умолчала, что когда законный муж узнал, что до него в этой спальне побывал как минимум один мужчина, в его отношении к жене появились разительные перемены, и вернуть расположение супруга ей так и не удалось.

Вместо этого она сказала:

— Не знаю, что ты помнишь о том, как мы жили с твоим отцом, но мы нашли баланс в отношениях, благодаря которому каждый из нас был счастлив, в меру возможностей, — Беатрис улыбнулась дочке. — Дай Закери возможность сделать тебя счастливой, сама постарайся, чтобы он за свой благородный поступок не страдал всю жизнь, и увидишь, что жизнь будет не такой уж и плохой.

Беатрис рассчитывала, что дочь немедленно с благодарностью кинется к ней в объятия. Она и не думала, что её слова о том, что нужно научиться любить то, что есть, заставят Боадикею задуматься о том, какой бы счастливой она могла быть, если бы вышла замуж за любимого человека. И от этих мыслей появилось чувство утраты. Девушка в полной мере осознала величину своей утраты. Так же как осознала и то, что мать не сможет понять этих чувств, ведь она никогда никого не любила.

Боадикея протянула руку к Лапочке, и принялась гладить его за ухом. А матери она очень спокойно сказала:

— Спасибо вам за беседу. Ваши советы крайне полезны. Передайте его величеству, что я на все согласна ради братьев, — и холодно посмотрев на Беатрис добавила: — А теперь, с вашего позволения, я бы хотела побыть одна.

Беатрис удивленно встала. Что-то в девчонке неуловимо изменилось. Но что? В раздумьях что именно, она и вышла, не попрощавшись.

Боадикее казалось, что после ухода матери она даст волю слезам, оплакивая свое горе. Но вместо боли она чувствовала опустошение. Слез не было. Девушка так и сидела, почесывая тихо скулящего Лапочку за ухом и глядя в окно на сад.