Глава XII

Комната, в которую вошел Кирилл, очевидно, раньше была девичьей светелкой. На резной полочке, висевшей рядом с дверью, от прошлой хозяйки остались брошенными пустые стеклянные сосудцы из-под каких-то благовоний, половинка черепахового гребня и пучок давным-давно засохших веточек вербы с полуоблетевшими «пушистиками» в щербатом расписном кувшинчике. Кресло с высокой резной спинкой и оторванными подлокотниками, две широкие лавки разной высоты были явно принесены из других мест. В кресле, наклонившись над объемистой скрыней и чем-то шурша да позвякивая в ней, сидел Димитрий. Когда дверь открылась, он поднял лицо, захлопнул крышку и, морщась, расположил поверх нее вытянутые ноги. Движением глаз указал Кириллу место напротив себя:

— Сюда садись.

Белый Ворон опустился на лавку в некотором отдалении.

— А теперь можешь рассказывать или спрашивать, — предложил Димитрий. — Это уж как сам пожелаешь.

— Я и спрошу! — сказал Кирилл с вызовом.

— Ну давай, давай. Слушаю внимательно.

Набрав воздуху в грудь, Кирилл подался вперед и уставил палец на Димитрия. Свел брови, пытаясь превратить скачущие мысли в правильно подобранные слова. Однако решительная попытка не удалась. Медленно-медленно выдохнув, как учил Ратибор, он запыхтел, как не учил никто. После чего произнес значительно тише и спокойнее:

— Неужто по-другому нельзя было?

— Что «по-другому» и как именно «по-другому»? — уточнил Димитрий. — Поясни и посоветуй. Вдруг и в самом деле мы оказались неправы.

Кирилл молчал.

— Давай-ка я помогу тебе, князь Ягдар из рода Вука, — подал голос Белый Ворон. — В твоей голове вопросы, а на сердце — обиды накипевшие. И те, и другие ни места, ни первенства своего уступить не желают — знай себе толкутся бестолково. Ты же этой их бестолковости стыдишься, а не надобно: они по-другому и не умеют. Попробуй просто проговаривать то, что первым на сердце либо на ум придет. И за порядком не следи — потом составим, как должно, и не бойся, что выйдет нескладно — гладкость речей твоих никому из нас не надобна. Начинай.

Кирилл кивнул, немного успокоенный:

— Ага. Вот неужели Видану нельзя было просто спрятать, а меня известить о том? Зачем все было подстроено да разыграно именно таким образом, будто ее взаправду похитили? Даже я поверил. И ни в Ратиборе, ни в отце Варнаве, ни в ком ином ну вовсе ничего не почувствовал — как же так?

— Меня известить! Даже я! — передразнил его Димитрий, повысив голос. — Ишь ты! Невзирая на все дары твои, не слишком ли мнишь о себе, дивный витязь? Да, надо было, чтобы и ты поверил. За это и Ворону спасибо, и Яру, и прочим, кроме тебя одаренным. А еще требовалось — и это самое главное! — чтобы поверили все те любознательные, которые вокруг вас с Виданою за последние полгода помаленьку в целую толпу превратились. Ладно, ладно, — добавил он примирительно, заметив, что Кирилл сгорбился и опустил голову. — Не забывай: с некоторых пор избранница твоя стала интересовать кое-кого даже побольше, чем ты, княже. Все эти любопытные ребятки должны были заподозрить, что кто-то из них оказался более прытким, нежели прочие, — и возревновать. Как видишь, именно так они и поступили. Пренебрегли, понимаешь, родительскими наставлениями о том, что зависть к ближнему своему — чувство нехорошее, крепко подвести может. Тем паче, что за всем этим в сторонке мы стояли да в нужное время за нужные ниточки подергивали. Вот так оно вкратце.

Кирилл поднял голову:

— Вы все только и делаете, что раз за разом обманываете меня: сперва — с нападением на дубраву, теперь — с похищением Виданы.

— И опять отмечу, княже, что самомнения тебе явно не занимать. Учения не ради твоей важной персоны, а для всего Большого Дома проводились. Таковые учиняются в каждом новом наборе. Но не скрою: для своих целей мы ими действительно воспользовались. Разве что сроки для того малость передвинули.

— Ну хорошо… А если бы я на второй раз не поверил? Если бы подумал, что опять обман?

— Но ведь ты так не подумал — на самом-то деле. Не до того тебе было тогда. И какой смысл размышлять теперь над этими твоими умозрительными сущностями: «если бы» да «кабы»?

Кирилл неопределенно подернул плечом. Помедлив, сказал осторожно и полувопросительно:

— Димитрие, значит, Видана где-то здесь.

— Вот и еще один пример подобной размыслительности. Конечно же, княже.

— И я могу увидеть ее?

— Только не прямо сейчас.

— Почему?

Димитрий принялся выбираться из кресла. Заворчал, в забывчивости попытавшись опереться на отсутствующие подлокотники и оцарапавшись об их острые остатки. Проковыляв к полочке на стене, достал с нее плоский медный овал в изумрудных пятнах патины. Сдул пыль, поискал чего-то глазами по светелке. Не найдя искомого, опять заворчал и отер предмет полой кафтана. Протянул Кириллу.

— Что это? — машинально спросил он, уже успев к концу вопроса опознать зеркальце.

— Погляди на себя.

Кирилл вздрогнул.

Из мутноватого стекла с поперечной трещиной на него взглянули белые глаза. Белые глаза с огромными зрачками, почти лишенные радужных оболочек и глубоко провалившиеся в темные ямы глазниц. Он открыл рот, собираясь что-то сказать — отражение тут же незнакомо и мерзостно оскалилось в ответ.

— Хочешь, чтобы она увидела тебя таким?

Кирилл вскочил и размахнулся, намереваясь во всю силу вбить безвинную стекляшку в пол, но что-то неожиданно остановило его изнутри. Подойдя к полочке, вернул зеркальце на свое место, вернулся и сам — на свое. Поинтересовался почти спокойно:

— Это как-то можно изменить? — он повертел пальцем у лица. — Ну чтобы все стало прежним?

— Да, — ответил Ворон легко и просто. — И ты только что сам уже начал делать это, князь Ягдар из рода Вука. Позже и я помогу.

— А мне потом что — всякий раз вот так же… расплачиваться придется?

Димитрий фыркнул:

— Ребятишки малые задумали сготовить обед. Стали разжигать печку — да и спалили избу. Сидят на пепелище, горюют: по-иному-то, получается, горяченького и поесть нельзя. А где же столько изб напастись, чтобы голодными не ходить?

— Всё, что нами управляет, так же возможно в узду взять, — добавил Ворон, смягчая насмешливую резкость его слов. — Научишься и ты со временем.

— Да я не в обиде. Белый Отче, это вас я все время чувствовал рядом с Виданою?

— Да, княже.

— А как же дальше-то? Я ваш заслон порушил, теперь и она под чужой надзор попала. По моей вине… Вы же не станете пребывать при ней неотлучно.

— Этого уже и не надобно. Теперь ее могут увидеть только тогда, когда сама того пожелает. Или мы.

— Вот как. Отчего же она обучена, а я — нет?

Ворон покачал головой:

— Ни сам я, ни Яр, ни кто-либо иной не обучали Видану. А правду сказать, этому и обучить-то нельзя. Только направить, помочь — это да, возможно.

— Даже так… Димитрие, а зачем мне нужно было в лица глядеть — ну тогда, у моста через Колотовку?

— Ты помнишь, что твоими глазами по-прежнему могут видеть и другие? Теперь, разумеется, лишь когда мы позволяем.

Кирилл молча кивнул.

— Так вот. Располагаем сведениями, что среди нападавших может оказаться очень любопытный для нас человек. Надобно, дабы кое-кто дальний прознал, что он тоже в наших руках. Там ты мог проехать мимо. Ну а здесь-то ты всех разглядел на славу.

— Так он попался?

— Еще не известно.

— А прочих — всех переловили?

— Всех никогда не переловишь, княже. Бывает невозможно, бывает без нужды — до поры до времени, конечно. Но нынче сети полнехоньки, спасибо вам обоим. А ведь еще, не забудь, были и другие — те, которые увязались за «похитителями» из Ратиборовых соколов. Там тоже, доносят, улов преизряднейший.

Кирилл опять кивнул и вдруг неожиданно по-детски пожаловался:

— Когда я на въезде вдруг перестал дорогу видеть, Иов просто взял да и бросил меня! Мне настолько плохо еще никогда не было! Может, именно оттого я и смог сделать всё это… Ну то, что сделал… Димитрие, а если бы что-то пошло не так?

— Княже, брат Иов в любом случае повернул бы на то, как нами было задумано. Да и другие также. Сомневаешься?

— Теперь уже — нет… Иов меня там в одиночестве оставил, «неусыпающие» со стрельцами тут прятались до последнего. Я их видеть не мог — они же не враги. А если бы что-то случилось со мною самим?

— С тобою и случилось, княже, — вроде как удивился Димитрий. — Но только ты ли, как трава, под косою падал? Ты ли заживо каменел, кишки наружу выворачивал или на воздусях висел, обмочившись? А теперь окажи милость — перечисли-ка свой ущерб. Пусть даже мало-мальский. Ну?.. То-то же. Брат Иов успел рассказать, как в сердцах обмолвился ты за Марфиным Уделом, что охранять не тебя, а от тебя самого надобно. Выходит, не обмолвился — правду сказал. Хоть всей правды о себе пока ни ты не ведаешь, ни мы.

Кирилл ощерился:

— А как же мне ведать всю правду, коли вы даже ту, которую знаете, по малой ложечке выдаете! Изредка! Да еще и по своему разумению. Но только я-то помню, что все вокруг носились со мною, как курица с яйцом, задолго до того, как в меня молонья угодила. А что я тогда умел? Только мысли некоторые зреть, да и то не всегда. Что-то тут не так, воля ваша.

— О Господи… — Димитрий покривился. — Ты по-прежнему думаешь, что это молонья тебя одарила? Нет, отроча младо, — она только разом пробудила кое-что из того, что уже было в тебе. А оно, как и прочее, рано или поздно все равно проснулось бы.

— Я вот чего вдруг подумал: вы же заранее знали, что меня «понесет». Да нет — всё загодя продумали да выстроили именно так, чтобы меня «понесло». Верно? — повысил голос Кирилл.

— Верно, княже.

— Зачем?

— Чтобы ты явил дары свои во всей красе. А если пока они открываются лишь подобным образом — как же иначе было узнать о них? И тебе самому, и нам.

— Жестоко это, Димитрие. Немилосердно и жестоко.

— Отцу своему так же сказал бы?

— Отец со мной так не поступил бы. Никогда!

Димитрий хмыкнул, сбросил ноги со скрыни. Наклонившись в сторону Кирилла, движением ладони пригласил придвинуться поближе. Проговорил доверительно:

— Что касается тебя, юный княже Кирилле, — то и я, и прочие лишь исполняем по мере сил своих отцовские наказы Вука-Иоанна, князя Гуровского и Белецкого. Их еще изрядно имеется в той грамотке, что вез ты зашитою в поддоспешник. Придет свой час — отец Варнава явит тебе её. А пока не поверишь ли мне на слово?

Кирилл растерянно кивнул. Добавил строптиво:

— Все равно вы меня просто взяли и использовали!

Димитрий откинулся на спинку кресла. Сложив ладони на животе, задергался, отрывисто и утробно заухал. Кирилл вспомнил, что ему раньше никогда не доводилось слышать, как он смеется.

— Ух-ух-ух! Ух-ух-ух! Экое дитятко славное, экое смышленое! Так и хочется петушком на палочке одарить. Ух-ух-ух!..

Добыв из накладного кармана при бедре огромный бязевый платок, Димитрий обхватил им красный и дырчатый, как спелая клубника, нос. Троекратно протрубил в него и, спрятав обратно, гулко ткнул себя в грудь коротким пальцем. Заговорил неожиданно жестко:

— Прежде меня использовали, как сына, мужа, успешного торгового человека, отца, кормильца. В настоящее время пользуются моей головой, смекалкой, опытом и еще кое-какими нажитыми умениями. Да что обо мне! — его палец перешел на Ворона. — Давай-ка лучше поговорим о том, как все, кому не лень, используют Отца нашего Белого. Уж второй век подряд, заметь!

— Не надобно далее, Димитрие. Я понял. Простите.

— Да ладно. У одних людей это называется служением, княже, у других — службой. Вот и всё. Начинай-ка и ты привыкать помаленьку.

— Детство всегда не хочет уходить, — добавил Ворон. — И руками за нас цепляется, и плачет над собой. Не стыдись этого — по-иному мало кто взрослеет. А тебе сейчас пришла пора Видану навестить. Так что укладывайся на вот эту лавку кверху лицом и закрывай глаза.

***

У начала лестницы и на верхней площадке стояло по паре послушников брата Иова. В полусумраке неожиданных поворотов поджидали «неусыпающие», а у приотворенных окошек в торцах коридоров — сгорбившиеся над пищалями стрельцы в синих кафтанах. Димитрий подвел его к одной из дверей, обозначенной с обеих сторон рослыми молчаливыми дубравцами, легонько подтолкнул в спину и заковылял обратно.

Увидев Кирилла, Видана вскочила, уронив наброшенную на себя огромную лисью шубу и с шумом повалив столец. Вместе с нею поднялся сидевший рядом Ратибор:

— Здравия и долголетия, княже!

Не дожидаясь ответного приветствия, ухватил за плечи, крепко встряхнул и со словами: «Молодец! Честь тебе! А я, пожалуй, дозоры проверю. Побудьте пока без меня…» расторопно захлопнул за собой дверь. Приглушенный голос его, отдав какие-то короткие распоряжения, умолк.

Видана сорвалась с места, подпрыгнула, судорожно ухватившись за Кирилллову шею и повиснув на ней со сдавленным всхлипом; задышала щекотно, горячо и влажно в отворот рубахи на груди. Пошатнувшись от внезапно хлынувшего в спину и ноги прилива сладкой слабости, Кирилл свел ладони за ее спиной, осторожно прижал к себе. Видана запищала — тихонько и протяжно.

— Ох, прости! — с раскаянием сказал он, немедленно ослабив хватку.

В ответ ее руки лишь крепче сдавили шею.

— Нет-нет-нет! — зашептала она прямо в ухо, огорченно и сердито. — Наоборот — еще сильнее! Еще, еще, еще…

— Видана, я же так тебе все ребрышки переломаю!

— Ну и переломай…

— А ты меня удавишь — мне уже дышать нечем.

— А ты и не дыши…

***

Димитрий отсутствовал довольно долго — видимо, на обратном пути решил заглянуть по-хозяйски в кое-какие места. Войдя, угрюмо и молчаливо направился к своему полюбившемуся сломанному креслу.

— В твоих глазах боль и тоска, — проговорил Белый Ворон ему в спину.

— На душе тяжко, Вороне. Ох и тяжко. Старший внук мой почти ровесник князя нашего. Мне его иногда хочется к груди прижать да в макушку поцеловать — знаешь, как дивно у них, у внуков, головушки-то пахнут! — а вместо этого… Зря я тебя послушался.

— То, Димитрие, твое сердце говорит, а не разум. Сейчас подобным речам внимать — ко всеобщей беде приведет. И князь Ягдар от ложной жалости ущерб претерпит. Ты просто устал.

— А ты — нет?

— Белым Отцам силу Древние дают. Вот отступятся от меня — тогда и я упаду. А на ночь выпей немного горячего вина с медом да пряностями, нынче уже можно.

— Ты же знаешь, Вороне, что я хмельного ни в каком виде в рот не беру. Хочешь сказать, что в ближайшее время все спокойно будет?

— Принятое из моих рук — лекарством станет, обета не нарушишь. А спокойствия пока не жди, просто он-то уже здесь, и теперь не всё зависит только от твоих задумок и стратегем.

Димитрий завозился в кресле и заворчал, опять забыв про отсутствующие подлокотники и оцарапавшись:

— Да знаю, что ты прав, знаю. Это я так — для души.

Где-то в недрах Бобыниных палат будто ударил гром. Димитрия чувствительно тряхнуло, а скрыня под его ногами отозвалась глухим нутряным звяканьем. Он встрепенулся, но успел заметить мимолетную улыбку на лице Белого Ворона. Тут же успокоился и хмыкнул догадливо:

— Детишки шалят?

— Детишки. Им позволительно. А тебе, Димитрие, через какое-то время придется во внутренний двор сошествовать — что-то еще случиться должно.

***

Когда Кирилл наклонился, собираясь наконец-то опустить ее на пол, Видана быстро поджала ноги и строптиво засопела.

— У меня уже шею свело! — пожаловался он.

— Ничего, потерпишь!

— А если я так и останусь кривошеим?

— Мне же лучше будет — другие на тебя заглядываться не станут!

— Я уже сесть хочу.

— А я не хочу!

— Ну хорошо, хорошо. Тогда давай попробуем вот так…

Перехватив ее половчее на одну руку, другою Кирилл поднял с пола шубу, кое-как набросил на себя; ногой поправил поваленный столец. Уселся сам, опустив Видану на колени и обернув меховыми полами обоих. Она подтянула ноги, свернулась клубочком. Ее руки оставили шею, но взамен тут же обвились поперек груди.

— Угадал? — спросил он, склонив голову.

В щели между меховыми створками появился прищуренный от удовольствия глаз:

— Еще и как! Ты на меня не сердишься, Ягдар?

— За что? А, ну да. Нет, конечно. Знаешь, мне кажется, что никогда не смогу сделать этого всерьез.

— Потому что ты у меня сильный, благородный, великодушный и умный.

— Экий я, однако! Нет, это потому что… Послушай, у меня такое чувство, будто я и в самом деле спас тебя, — Кирилл хмыкнул. — Забавно, да?

Высунувшись наружу, Видана ответила сердито:

— Нет, не забавно! Ты у меня сильный, благородный, великодушный и умный, да только дурак дураком. Это же так и есть! На самом деле!

— И то верно, — сказал Кирилл послушно. — Я на самом деле дурак дураком.

Быстрый кулачок небольно тюкнул его по лбу:

— У, поганец… Я хотела сказать, что ты-то, ни о чем не ведая, спасал меня взаправду! Ведь так! Неужто не понимаешь?

— Ну, если подумать, то…

— Тут и думать нечего — я-то знаю, что права.

— И то, — опять согласился он. — Теперь и я это знаю.

Видана нырнула обратно, удовлетворенно замурлыкала что-то в подмышку.

— А можно я тебе колыбельную спою? Если бы ты знала, как давно мне этого хочется… — прошептал Кирилл. Закачался из стороны в сторону, завел тихонько: «Баю-баюшки-баю, баю ладушку мою. Придет серенький волчок — схватит ладу за бочок…» Нет, погоди: если это я именно тебе пою, то ерунда какая-то получается. Лучше вот так: «Придет серенький волчок — оторву ему башку».

Спохватившись, спросил с сожалением:

— Может, сядем уже поблагопристойнее, а? Вдруг Ратибор решит, что с нас довольно да и вернется?

— Вестимо, вернется, но только не скоро, — Видана хихикнула. — Отец у меня такой же великодушный и умный, как и ты. К тому же я дверь крепко-накрепко затворила.

— Что-то не припоминаю, когда ты успела. Э! Да вон сама погляди — засов-то не заложен!

— Это, может, тебе без засова двери не затворить, а мне он вовсе не надобен.

— А, ты об этом… Я так тоже сумею.

Голова Виданы опять вынырнула наружу:

— А еще я могу вон тем поставом с посудою дверь подпереть для верности.

— Ха! А я вообще могу его хоть… хоть на потолке утвердить!

— Да ну?

— Вот тебе и «да ну» — запросто!

— А знаешь что… Лучше давай-ка мы сами на потолке окажемся — чтобы и сидеть так же, и чтобы шуба вниз не упала, и чтобы голова не кружилась. Сможешь сделать?

— Ага. Только обними покрепче.

— Боишься, что уронишь?

— Нет. Просто мне так приятнее будет.

Комната скособочилась, стена очутилась над головами, тут же сменившись уходящим вверх полом. Ножки стольца гулко ударились о потолок, с которого негустыми снежинками осыпались — или поднялись в воздух? — мелкие чешуйки сухой известковой побелки.

Видана негромко взвизгнула от восторга, откинула в стороны полы шубы, которая сразу свалилась с Кирилловых плечей вниз, — на потолок — и соскочила вслед за нею, на всякий случай придерживая подол.

— Не боись! — покровительственно сказал Кирилл, поднимаясь на ноги. — Здесь уже все само по себе послушным будет.

— Ух ты… — Видана осторожно запрыгала, тихонько захлопала в ладошки. — До чего же здорово! И даже голова ничуть не кружится. Ягдар, а давай и кроватку мою, и столик, и постав сюда же перетащим? Уютненько будет. Хоть ненадолго, а?

— Ну давай.

— Только чур: теперь я попробую.

Подняв подбородок, Видана свела брови, вскинула руки и старательно засопела.

— А пальцами-то зачем при этом шевелить? — полюбопытствовал шепотом Кирилл. — И сопеть?

— Не мешай.

Основательный дубовый постав, забренчав содержимым, покачнулся и стал помаленьку надвигаться на них сверху — от пола.

— Видана, про посуду не забудь — ее тоже надобно вместе с…

— Да знаю, знаю.

Звяканье прекратилось. Темный ковчег с осторожностью лег на бочок, потом плавно запрокинулся, явив в промежностях мохнатых от домашней пыли толстых ножек древние паучьи гнездилища. Немного помедлив, чуток отодвинулся в сторону и с прежним достоинством продолжил спуск.

В дверь постучали. Подергав, постучали еще громче и настойчивее. Голос Ратибора прокричал что-то неразборчиво.

— Ой, матушка моя родная… — прошептала Видана, испуганно округляя глаза. — Ягдар, что же делать-то, а?

— Как что? Ты начала — ты и назад возвращай, — сказал Кирилл. — Только не сразу всё, а поочередно да в обратной последовательности. И не спеши ни в коем слу…

Окончание его слов заглушил грохот, смешанный с разноголосым трескучим перезвоном — огромный постав, отбросив былую солидность и проворно перевернувшись, обрушился на пол, перегородив собою комнату. Наборные дверцы распахнулись, теряя разноцветные стекла и шумно выплескивая под порог крупные и мелкие останки столовой утвари. С потолка к ним торопливо потянулись известковые дымки.

— Немножко не так получилось, — растерянно сказала Видана.

В комнату осторожно заглянул Ратибор. Молча покрутив головою, поднял глаза:

— Спускайся, княже. Дело нежданное — уж не обессудь. Доченька, если хочешь — пока там поскучай, но твоя помощь тоже может оказаться нелишнею.

— Ты сама? — тихо спросил Кирилл.

— Давай уж лучше ты, — поспешно и так же тихо ответила Видана.

Пока они возвращались, постав успел торопливо отодвинуться к стене, со стыдливостью прикрывая голое нутро разбитыми дверцами да втягивая под себя позвякивающую груду былой посуды. Столец присоединился к своему собрату у кровати, а шуба попыталась опуститься на плечи Виданы, которая в ответ на это строптиво мотнула головой. Шуба покорно упорхнула прочь и, отыскав на стене гвоздь, успокоенно повисла на нем.

— Один из пленников сбежал, — сказал Ратибор, не обращая ни малейшего внимания на всю эту суетливую активность вещей. — Заставил отпереть замок, потом обездвижил стражу «неусыпающих». Затем троих людей брата Иова и четверых стрельцов. Взял коня. Надворному дозору и всем прочим снаружи отвел глаза, надо полагать. Сейчас от нас — уже стрел за двадцать, самое меньшее. Сможешь вернуть?

Кирилл изменился в лице:

— Куда поскакал? В какую сторону?

— Как показать — со двора или из окна довольно будет?

— Нет. Просто рукою, начальное направление.

Ратибор немедленно направил палец куда-то поверх его левого плеча.

— Видана, помогай, — глухо попросил Кирилл, поворачиваясь. Наощупь нашарил ее ладошку, сплел и сжал пальцы. Их плечи сблизились, замерли. Ратибор отвел в сторону лицо. В наступившей тишине стало слышно, как посудные осколки, наспех затолканные под постав, осторожно обустраиваются там поудобнее.

— Чего-то во мне сейчас не хватает. Совсем не вижу. Видана, а ты?

— И я не вижу.

Ратибор помрачнел, опустил голову. Кулак его мягко, но досадливо ткнулся в дверной косяк:

— И следопытов с охотниками посылать без толку: либо обратно завернет, либо еще как-нибудь заморочит. Ладно…

Кирилл рыкнул, выпустив ладонь Виданы, резко обернулся:

— Ударь меня! Да посильнее — ну же! Видана, а ты сейчас не мешай, пожалуйста.

Кулак Ратибора отделился от косяка, завис в нерешительности. Потом, резко укрепившись, впечатался в грудь Кирилла. Он отшатнулся, сделав пару шажков назад. Видана неуклюже попыталась заслонить его собою. Сказал сипло и зло:

— Я просил — посильнее. Видана, уйди с дороги. Да помогите же вы мне оба! Ну!

Второй удар отбросил его, опрокинул навзничь. Он звучно грохнулся затылком об пол, кувыркнулся назад, по пути зацепив ногами и повалив оба стольца. Видана заголосила и забилась в отцовских руках. Перебравшись на четвереньки, Кирилл прохрипел:

— Ратибор, выставь ее за дверь, что ли… Хорошо, оставайся, только замолчи. Молчать, я сказал!

Продышался, опустив голову. Натужно откашлялся, поднялся на ноги и с мертвыми глазами побрел к двери прямо сквозь Ратибора с Виданою в охапку — тот немедленно уступил дорогу. Поворачивая к лестнице, проговорил через плечо:

— Нашел. Веду, он уже возвращается. Готовьте встречу.

Выскочив из-за его спины, Ратибор беззвучно понесся вперед.

— Видана, руку. И в лицо мне не смотри… Пожалуйста…

Ее ладошка вернулась в ладонь Кирилла, а пальцы опять сплелись.

При выходе во внутренний двор кто-то заботливый успел накинуть сзади на Виданины плечи все ту же лисью шубу. Внизу нетерпеливо пофыркивали, перетаптывались кони синих стрельцов и охотников «неусыпающих», среди которых уже находился и сам Ратибор. Он поднял руку, обращая на себя взгляд, спросил:

— Откуда ждать?

Движением головы Кирилл молча указал на левое крыло палат. В ответ раздался дружный конский топот, вскоре затихший за углом.

Видана почувствовала, как тепло его ладони постепенно превращается в тяжелый жар, от которого стало сводить запястье, а затем локоть. Пальцами свободной руки она коснулась кованого цветка в железном плетении ограды. Ей сразу полегчало, жар ощутимо спал, а плечи Кирилла обмякли.

Сзади послышались размеренные шаркающие шаги, наружу выбрался Димитрий. Прохаживался взад-вперед в стороне, с угрюмым недовольством разглядывая отпечатки своих подошв на снегу.

Совсем незаметно подкрались сумерки. Ночной ветер проснулся, закружил по двору завитки поземки. Видана вдруг поняла, что по-иному стала ощущать и снежинки на лице, и сам мороз. Было вовсе не зябко, а как-то непривычно свежо. Но лишь только она подумала об этом, ладонь Кирилла напряглась. Он подался вперед и сказал:

— А вот и они.

В темной массе конных, появившихся из-за левого крыла палат, уже было трудно разглядеть кого-либо.

— Княже, подведи его поближе, — попросил Димитрий.

Один за другим вспыхнули факелы в чьих-то руках.

Охотники и стрельцы обтекли крыльцо кругом, придвинув к самому ограждению всадника в тулупе с чужого плеча, явно позаимствованном у кого-то из надворного дозора. Кирилл со слабым удивлением опознал в наезднике обладателя завитых усов и холеной гишпанской бородки. Тот сидел в седле, выпрямив спину, совершенно спокойно, даже отрешенно, и не мигая смотрел прямо перед собою.

— Как взяли? — поинтересовался Димитрий у Хотко, который оказался рядом с ним.

— Да он сам помаленьку рысил нам навстречу, — отозвался десятник. — Такой же, как и сейчас.

Димитрий угукнул и перебрался поближе к Кириллу. Наклонившись сзади, спросил на ухо:

— И как же нам его дальше-то содержать?

— А хоть без запоров и вообще безо всякой стражи. Он у нас отныне будет мирным и послушным — всем малым детям во укор да назидание. Правда ведь, добрый человече? Да яви милость: назовись-ка.

Глаза беглеца ожили:

— Мое имя Вышата. Княжич Вышата. Это правда, князь Ягдар-Кирилл. Я отныне буду мирным и послушным — всем малым детям во укор да назидание.

Видана отчего-то нахмурилась, поглядывая на него исподлобья.

— Ладно, уводите, — Димитрий махнул рукой. — Ратибор, а ты окинь там напоследок своим воеводским глазом, что да как.

Удовлетворенно кивнул и повернулся, собираясь возвращаться в дом.

Ладошка Виданы пошевелилась в Кирилловой руке, подергала ее тревожно:

— А ведь это не он, Ягдар!

— Кто не он?

— Ну этот княжич Вышата — это не он, сам погляди! Ты что: не видишь?

— Чего не вижу?

— Отец! — закричала Видана. — Верни его!

— Ратибор, Хотко! — поддержал Димитрий, спросив с нескрываемым беспокойством в голосе:

— Что не так?

— В этом Вышате никакой силы нет — я же вижу! Не его власть над стражей была, им самим кто-то управлял. Ягдар, да что с тобой? Ягдар!

Вернувшиеся дубравцы и синие стрельцы молча ждали. Димитрий, угрюмо переступив с ноги на ногу, опять обратился к изучению своих следов. Княжич Вышата продолжал кротко и доверчиво глядеть поверх голов Виданы и Кирилла.

— Да ничего такого со мной, всё ладно… — он будто очнулся, потер лоб. — А ты, кажется, права.

— Князь просто устал, девонька, — подал голос Димитрий. — Значит, это всего лишь игрушечный Баламут-Егоза на руке неведомого кукольника. Который в числе прочих пока что под стражей. Пока что.

Десятник Хотко пошевелился в своем седле, забормотав неразборчиво.

— Его самого сегодня уже не найти — сил не хватит… — Димитрий оценивающе взглянул на Кирилла. — А до утра этого дела не отложишь. Что поделаешь, придется Ворона беспокоить — он-то у нас двужильный.

— Не надо, Димитрие, — сказала Видана. — На эту ночь я могу всех пленников в сон беспробудный погрузить — никто не устоит, обещаю. Проспят, сколько потребно будет, пока сама не разбужу. А утро вечера мудренее — завтра и поищем. Я знаю как.

Димитрий в задумчивости подергал себя за нос, кивнул:

— Что ж, разумно. Тогда пойдем-ка, пока еще не поздно. А ты, княже, возвращайся в дом.

— Идти тоже никуда не надобно. Вы мне только на тот домик укажите, где они… — Видана мотнула головой в сторону многочисленных дворовых построек и служб.

— Даже так. Они в поварне: это вон тот домик, который к нам бочком повернут — видишь? Там подвалы да погреба знатные.

— Ага, вижу. Ой! Забыла сказать: Димитрие, только уснут-то все, кто в стенах пребывает, все до единого. Я по-другому пока не сумею. Может, на время вывести оттуда стражу?

— Да уж не помешает, — Димитрий усмехнулся мельком. — Хотко, этого Вышату — на прежнее место. Ратибор, запоры и прочее проверишь — и все долой из дома. Видана, им лучше отойти подальше или как?

— Подальше? — Видана ненадолго призадумалась. — Пожалуй, так вовсе не обязательно. Я же за стены не выйду, всё оно ведь только внутрь пойдет, внутрь…

Она попыталась показать что-то руками и заволновалась оттого, что объяснить получается плохо.

— Понятно, понятно, — поспешил успокоить ее Димитрий. — Давайте, братия, поторопитесь. Княже, а ты как — еще стоишь? Не падаешь?

— Я же говорил, что со мною все хорошо.

— Ну да. Ты уже сутки с лишком не ел ничего. Дай слово, что перед сном непременно повечеряешь.

— Есть не хочу и слова не дам.

— Ладно, дело твое. К этому потом вернемся, — сказал Димитрий, не желая продолжать пререкания, и замолчал в ожидании.

Вскоре прочь от поварни черными тенями промчались всадники, за ними по пятам поспешали пешие.

Димитрий хмыкнул:

— Разумею. Решили все-таки, что береженого, как говорится…

И те, и другие сгрудились в дальнем углу двора, там вспыхнул огонь. Кто-то замахал факелом, закричал.

— Ну, а теперь можешь и приступать, девонька, — распорядился Димитрий. — Давай, милая.

— А уже всё! — сказала Видана, наморщив нос. — Спят крепким сном. Как прежде говорила, кроме меня их никто и ничто не разбудит.

— Вот и прекрасно! — он шумно и с явным облегчением перевел дух. — Правду сказать, не ожидал столь быстро — ишь ты какая у нас… Ну что ж, тогда слава Богу, а тебе, голубушка наша, — спасибо сердечное.

— А почто в этот раз ни руками не подвигала, ни пальцами не пошевелила? — полюбопытствовал Кирилл. — И даже не посопела ничуть — как же так-то?

— Шутишь, значит. Это добрый знак, — отметил Димитрий. — Теперь вот что: я тут еще какое-то время побуду, а ты, Видана, сейчас отведешь его в трапезную — не встревай, княже, не с тобою говорят! — да проследишь, чтобы не отвертелся и повечерял. Обещаешь?

— У меня не отвертится, Димитрие.

Он довольно ухмыльнулся:

— Я не сомневаюсь. Тогда до завтра и доброй ночи, дети!