Глава IX

Маленький комочек беспокойства, который он ощутил под сердцем еще с вечера, снова пошевелился, поскреб снизу мерзкой когтистой лапкой.

Топоры в руках послушников со смачным хрустом вгрызались в лед, взметая в розоватый утренний воздух брызги звонкого крошева. Кирилл глубоко вздохнул и постарался вобрать в себя всю ясную и прозрачную чистоту холодных искр. Наставительный голос Яра одобрительно отозвался из памяти:

«…И холод-утешитель теплу души отнюдь не враг, но родич дальний…»

— Кто кому родич-то? — переспросил Держан.

Кирилл осознал, что произнес это вслух.

— Да никто и никому. Это чрево мое, понимаешь, бурчание такое производит.

— Ну да, бывает, — согласился Держан. — У меня вот задница иной раз ухитряется даже складные речи вести. Веришь?

— А то! Я уж давно приметил, что ты ею частенько заместо головы пользуешься.

— А в ухо не жалаишь ли, княже?

— Это ты меня врасплох застал, — сказал Кирилл с неудовольствием. — Поразмыслить надобно.

Он призадумался, после чего решительно тряхнул головой и ответил твердо:

— Нет. В ухо нисколь не жалаю. Отчего оно так — ума не приложу. Уж ты не серчай на меня, княжиче!

И сокрушенно развел руками.

Исподволь наблюдавший за ними Смин жизнерадостно загоготал. Аксак обернулся, с заговорщическим видом поманил его пальцем. Когда же он придвинулся, впечатал в лоб полновесный звучный щелбан и выжидательно подвигал бровями:

— Ась? Не слышу!

— Чего, мастер-наставник?

— Вежеству обучен? Как ответствовать полагается?

— Э-э-э… Спасибо за науку, мастер-наставник!

Плечи остальных юнаков молчаливо затряслись.

Послушники отложили топоры и плетеными из лозы ковшами на длинных черенках принялись вычерпывать из просторной крестообразной проруби размокший снег с ледяными осколками.

— Мастер-наставник, — продолжил как ни в чем не бывало Смин, потирая лоб, что получилось у него очень даже глубокомысленно. — А что это будет?

— Не будет — уже есть. Купель это крещенская.

— Да ну! В купели, я так разумею, надлежит купаться, а какой же дурень на морозе да к тому ж в проруби станет? Братцы, гляньте: а верешках-то у них вроде как не шуга ледяная, а точь-в-точь уваренный сахар березовый. И даже капает, словно сироп густой. Если б вы знали, какая то вкуснотища. Эх-х-х…

— Надобно произносить не «вкуснотища», а «вкуснотишча», — наставительно поправил его Держан.

— Правда что ль?

— Ну да. О том любой грамотный полещук должен ведать.

— Дак я это… Тож ведаю, конечно…

Аксак покачал головой:

— Экий вы, полещуки, простодушный народец!

— Да что вы такое говорите, мастер-наставник! — изумился Смин. — В наших-то местах, не в обиду иным каким землям, и зажиточно, и изобильно, а вот православных вовсе не имеется — оттого и дивно мне.

— Да неужто в Полесье и об иных землях знают? — изумился в свою очередь Аксак.

Смин с гордостью кивнул.

— Еще древние полещуковские мудрецы дерзновенно допускали, что и за их болотами люди такоже могут водиться, — опять ввернул Держан. Восхищенно цокнул языком и вздохнул: — Вот умищи-то были! То есть, умишчи.

Из-за монастырской горы, со стороны деревушек за Дальними Порогами и от хуторов за дубравою по белому бережку Сестрёны навстречу друг дружке потянулись к Иорданскому водосвятию две темные муравьиные цепочки окрестного люда. От монастыря, петляя по крутому склону, устремилась вниз и третья — вся в красно-зеленых пятнышках с золотыми проблесками.

— Днесь вод освящается естество, и разделяется Иордан, и своих вод возвращает струи… — разнеслось в морозном пространстве над речной долиной. С верхнего яруса колокольни откликнулся медным голосом и всё покрыл собою крещенский благовест. Людские цепочки приостановили движение, пошли волнами поясных и земных поклонов, а над головами запорхали в крестных знамениях бесчисленные руки.

Вместо ответа на очередной вопрос Смина Аксак вскинул палец, уставил его на Кирилла и проговорил внушительно:

— За прочими разъяснениями — вот к нему, своему полудесятнику. Познавательное любопытство — оно весьма похвально. Только в меру и не нарушая общего благочиния. А я хоть малость отдохну от тебя, юнак Смин. Да и ты от меня. Ага, ага…

Ухмыльнулся и проворно перебрался на другое крыло строя.

Кирилл время от времени подавался к Смину, терпеливо и подробно разъяснял, отчего это две половинки братского хора поют не совместно, а вроде как вразнобой и не в лад, притом перебивая частенько даже самого настоятеля Варнаву; отчего это вон тот, который с золотым чугунком на голове, раздумал вдруг махать кадилом да быстренько сунул его кому-то другому; зачем полощет в проруби не утопит ли невзначай настоятель Варнава такой красивый серебряный крест, дорогущий же, это сразу видать…

Держан всё порывался вставиться со своими замечаниями. Кирилл же всякий раз поспешно показывал ему кулак, не желая рассказывать о том, что простодушные Сминовы вопросы заглушали возникшую внутри непонятную тревогу намного лучше мудрых наставлений Яра.

— Глядите, братие, глядите: да они и взаправду купаться наладились! — поразился Смин в полный голос. — А я мыслил — шутки шутите надо мною.

Держан фыркнул:

— Вот не поверю, чтобы ты разу не пробовал после баньки — да в сугроб.

— Как можно! Знахари наши в один голос твердят: враз хворь да могила.

— Я понимаю, брат: Полесье — это судьба такая. Судьбинушка! Да уж… — сказал Держан, сочувственно кивая. Вздохнул и ласково погладил Смина по голове: — Ну ничего, ничего. Со всяким случиться может.

И духовенство, и простые иноки чинно разоблачались, оставляя, похоже, эту самую чинность у края проруби вместе с кучками риз и подризников. С давно забытыми детскими воплями прыгали в воду, троекратно погружаясь и всякий раз старательно ухая при этом. Выбирались обратно на лед, с шутками-прибаутками яростно, до появления дыма, растирались шерстяными либо грубыми льняными убрусами и вновь возвращали себе вместе с одеждами отставленное на малое время благочиние.

Подошел черед мирского люда — и православного, и верного Древнему, и иным верованиям-исповеданиям. Праздничные купельные рубахи из тонкого картарского полотна, а то и синского шелка вовсе не кичливо замелькали среди немудрящего домотканного исподнего и просто голых тел; духовные песнопения перемешались с мирскими песнями, молитвы — с веселым смехом и криками.

— Юнаки! Кто желает — приобщайся! — завопил Аксак неведомым доселе голосом.

Кирилл потянул через голову кожушок вместе с рубахой, вскинул в лихом плясовом коленце ноги, сбрасывая сапожки и портки. Между делом успел шлепнуть Держана по голому заду и издать на самых высоких нотах переливистый боевой клич «неусыпающих», тут же подхваченный и умноженный почти тремя десятками молодых глоток. Поскальзываясь на мокром льду, поддерживая друг дружку и не переставая вопить, юнаки выцеливали среди тел свободные местечки и то ли неуклюже прыгали, то ли просто валились туда.

Кирилл погрузился с головою и замер, наслаждаясь окутавшим его холодным счастливым покоем, пока желание сделать вдох постепенно не стало совсем уже нестерпимым. Вынырнув наконец и жадно ухватив морозного воздуху, сразу встретился взглядом с Ратибором, стоящим у края. Дубравец наклонился, подавая руку, выдернул его на лед:

— Одевайся. Да побыстрее.

Счастливый покой остался в проруби, а холод-утешитель мгновенно превратился во что-то чужеродное.

— Что случилось? — глухо спросил Кирилл, растираясь с усердием. Вновь пробудившаяся внутри него тревога неуклонно разрасталась. Держан тоже выбрался из воды. Молча одевался рядом, зыркал исподлобья. Ратибор зашагал прочь от проруби, подав знак следовать за собою. Остановившись в отдалении и глядя прямо в глаза, проговорил:

— Предательство в рядах дозора. Видану похитили.

Кирилл вскинулся; судорожно, со странным звуком, вдохнул. Указательный палец Ратибора больно уперся ему под ребра:

— Медленный выдох, как я учил, юнак Ягдар! Собрать себя в острие! Опять вдох, только теперь — правильный. Выдох. Острие. Еще раз. Еще. Молодец. Теперь слушай. Видана с сестрами направлялись в Бортничи, в школу. На полуденной околице за скалою их поджидали трое конных. Выскочили из засады, один схватил Видану в охапку, другой разжал ей зубы да влил в рот какого-то снадобья. Ярена с Ивицею на выручку бросились. Третий препятствовал всяко, однако обид не чинил. Затем первый перекинул Видану через седло — она не сопротивлялась. Ярена говорила: «Висела, как куль»...

— Не иначе как снодейным зельем опоили, — не утерпел подобравшийся поближе Держан, высовываясь из-за плеча. — Точь-в-точь как мы с дубравскими ребятами того поросенка — помнишь? — чтобы не брыкался да не верещал. Правда похоже, княже?

Кирилл зарычал. Круто развернувшись, ударил друга в лицо. Когда Держан попятился и, поскользнувшись, опрокинулся на лед, навис над ним и повторно занес кулак.

— Достаточно, — сказал Ратибор. — На этом остановись.

Кирилл рыкнул еще раз, ударил себя кулаком по лбу. Разжав пальцы, протянул руку Держану. Помог подняться, проговорив через силу:

— Прости меня, княжиче.

— И ты меня прости, княже.

— Всё прочее — позже, — добавил Ратибор. — Мне продолжать?

Две головы молча и пристыженно кивнули.

— Когда Ярена с Ивицею добежали до Хореи, я «неусыпающих» выслал — следопытов, охотников. Гонец вернулся, известил: следы вели к Волотовой Пясти. Там их ждали — дюжина конных. Затем все разделились. Что желаешь спросить, юнак Ягдар?

— В какую сторону направились, мастер-наставник?

— Волотова Пясть, — терпеливо повторил Ратибор, поднимая ладонь с растопыренными пальцами. — Росстань пяти дорог, разумеешь? Всеми пятью и уходили, по трое всадников каждою.

— Очень хитро, мастер-наставник, — осторожно заметил Держан.

— Поясни, в чем видишь особую хитрость.

Держан подумал, пожал плечами.

— Мастер-наставник, — сказал Кирилл. — Сестры не могли не приметить, где топтался конь, на которого грузили Видану.

— Приметили. И что?

— Следы. Каждая подкова свои особенности имеет. Не думаю, что «неусыпающим» так уж мудрено вызнать, по какой из дорог эти самые следы дальше ведут.

— Тебе это в голову пришло — молодец. А теперь поручись за похитителей, что они не подумали о том же. Даже «неусыпающим» мудрено вызнать, на которого из пятнадцати коней могли переместить Видану. Но следопыты и охотники идут за всеми — уразумел меня, юнак Ягдар? Юнак Держан! Свободен, отправляйся под руку мастера-наставника Аксака. О том, что здесь услышал, храни молчание.

Держан поклонился — выражая и согласие, и прощальное почтение. Послушно затопал в направлении уже переставшей галдеть стайки, каковую Аксак скупыми взмахами бороденки быстро превращал в приятный его глазу ровный и бравый строй.

Приблизив лицо, Ратибор спросил негромко:

— Ты можешь ее увидеть?

Кирилл опустил глаза и отрицательно мотнул головой.

— Ладно. Наверное, спешу я с этим. У меня — всё. Вон идет брат Иов — возвращаешься с ним в обитель. Теперь на твою помощь надеемся. Не подведи, княже.

Он побежал в сторону берега, где его поджидал всадник на кауром коне, держа другого такого же под уздцы. Вскочил в седло — и оба тут же пропали за розоватой полоской заиндевелого краснотала.

— С праздником тебя, княже! — сказал подошедший брат Иов.

— И тебя, брате, — пустым голосом отозвался Кирилл.

— Отцы и братия уже в обратный путь собираются. Вместе с ними отправимся.

— Отправимся, да… — машинально повторил за ним Кирилл.

Мерно переставляя ноги, подошел к отцу Варнаве под благословение. Принял его и, поклонившись, бездумно засмотрелся на запорошенные снегом мыски своих сапожков. Ему показалось, что настоятель что-то негромко произнес. Поэтому переспросил на всякий случай:

— Простите, отче, — что? Не разобрал я.

Игумен нахмурился:

— Говорю, что Ратибор уже известил меня обо всем. Пора, знаешь ли, кое-чему конец класть, брате-княже. Так что прямо сейчас этим и займемся.

Он бросил быстрый взгляд на отца благочинного, ответившего ему коротким кивком, и возвысил голос:

— Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит: до седмижды семидесяти раз! От Матфея, глава восемнадцатая, стихи двадцать первый и двадцать второй.

« Дивно, — мелькнуло в голове Кирилла. — Не припомню, чтобы отец Варнава изъяснялся подобным образом. Это как-то больше на того самого брата Хезекайю смахивает. Отчего вдруг?»

— А от себя добавлю, что нынче до дна выбрана мера прощения. Хватит нам терпеть в доме своем соглядатая да неведомые козни, им творимые. Брат Илия, ко мне!

Келейник послушно отделился от группы монастырских, приблизился к настоятелю. Отец Варнава сделал совсем не свойственный ему величавый жест десницею:

— Брат Иов, взять его под стражу! Препроводить в обитель, а там — под запор.

Инок, не двинувшись с места, дернул головой. Двое послушников появились по обе стороны от брата Илии, ухватисто взяли под руки и быстро повели сквозь толпу поспешно расступавшихся перед ними зевак.

«А отчего это отец Варнава до обители не потерпел? — опять подумал Кирилл. — Прилюдно-то зачем было?»

Настоятель огляделся, поднял ладони и еще более возвысил голос:

— Людие! Не стыдимся мы нестроений да неурядиц в доме своем, не прячем их — ведайте о том. Мы же ведаем, что грешны есмы. Еще раз — с праздником всех вас!

***

— А прочие где? — спросил Кирилл, опускаясь на краешек скамьи.

— А кто тебе еще надобен, дивный витязь? — холодно откликнулся отец Власий.

— Ну… Обычно в таких случаях тут и Белый Ворон, и Димитрий, и мастер Георгий… — с извинительным вежеством сказал Кирилл, начиная сожалеть о заданном вопросе.

— Хватит и меня с отцом настоятелем. Всякий раз большие советы собирать ради твоего скороспелого достоинства княжеского — не многовато ли чести будет, а?

— Да и тебе тоже хватит, пожалуй, отец Власий, — неодобрительно проговорил из своего кресла отец Варнава.

— Чего же мне хватит, если я даже толком и не начинал-то? — сварливо отозвался маленький архимандрит. — Только теперь приступать собираюсь. А ты, поганец, прежде всего вот в чем сознавайся: когда сломал Воронов заслон меж тобой и Виданою? Думаешь, мы не догадались, что это сделал ты и притом давно уже? Самым хитрым возомнил себя? Чего отмалчиваешься?

— Да не отмалчивался я: просто ждал, когда вы речь свою завершите. Было это, когда мы с братом Иовом ночевали во Филипповом скиту. Вечером в меня молонья угодила, а наутро всё как-то само собой и получилось.

— Получилось у него… Само собой… А отчего с молоньей свое умение связываешь?

— Так ведь до этого не выходило ничего, как ни старался.

— Он еще и старался, вишь ты! Старательный какой выискался. По-твоему, Ворон единственно из пакостливости своей заслон ставил: чтобы бедненьким голубку с горлицею да всласть не ворковать — так, что ли? Ты забыл, долдон, что вокруг тебя с твоими дарами всякие странные дела творятся без конца, всякие людишки мутные вертятся? Что наблюдают за тобой непрестанно даже через башку твою безмозглую! — отец Власий привстал в кресле, потянулся вперед и коротко замахнулся посохом. — У-у-у… Так бы и треснул по ней, прости Господи. Но тебе всё то, как об стенку горох — ты им еще и смотрины Виданы решил устроить. Полюбуйтесь, дескать, неведомые мне люди в неведомо каких землях, сколь одарена избранница моя! Все, кому не лень, полюбуйтесь — куда мне до нее! Они и полюбовались. Приглянулась, выходит, соответствующим ценителям. Вот так-то. Теперь понимаешь, остолбень, что у тебя получилось и что ты натворил?

Кирилл резко откинулся на лавке, что есть силы ударившись затылком о стену. Из-под плотно сомкнутых век просочились слезы.

Отец Варнава с неслышным шепотом отвернулся к келейному иконостасу.

— Уж ты прости меня, старого дурака, — тихо и отчужденно нарушил затянувшееся молчание маленький архимандрит. — Знаешь, ведь я ее тоже не вижу — вот беда какая. Вроде как спит, а что за место, что вокруг него — не ведаю. И кто-то крепко мешает разглядеть. Усердный-то до чего, у-у-у… Ты уж потрудись, ты уж все свои силы приложи — а, князюшко?

Кирилл опустил голову и обеими ладонями быстро отер лицо:

— Кого смогу с собою взять?

— По следам «неусыпающие» идут, — ровным голосом произнес отец Варнава. — Какой ты помощник в их деле? Ворон с Яром в Диевой Котловине — просят у Древних помощи тебе. И мы со отцем Власием станем молиться Господу о том же. Я не ведаю теперешних даров твоих — да и у тебя самого, пожалуй, нет еще ни осознания их, ни власти над ними. Сейчас отправляйся в прежнюю келейку свою, там пока пребывай да пробуй. Пробуй, княже, пытайся. Ты сможешь. От имени всех говорю: ничего мы тебе нынче не запрещаем. А как только хоть что-либо начнет получаться — тут же благословлю седлать коня.

Кирилл молча кивнул, поднимаясь.

— Погоди, — остановил его отец Варнава. — Брат Иов не будет ли помехой?

— Нет, отче.

Отец Власий дождался, когда Кирилловы шаги стихнут за поворотом галереи. Выглянул, притворил дверь и запыхтел, пытаясь заложить засов.

— Оставь ты его Бога ради, отец архимандрит, — попросил настоятель, морщась от назойливого лязга. — Там надо как-то хитро за дверную скобу вверх поддернуть да одновременно плечом приналечь. Это только у брата Илии получалось. Да и через галерейных все равно никто не прорвется.

Отец Власий напоследок мстительно пнул дверь и вернулся на свое место:

— Кликнул бы ты из мастерских братий ремесленных, чтобы подправили. Или новым келейником обзавелся бы, что ли.

— Подожду, пока ко мне опять кого-то подведут да нахваливать станут. Хочу поглядеть, кто на сей раз ходатаем будет. А может, и по-иному поступлю — окончательно не решил еще.

— А… Ну да, ну да. Стратиг ты наш. Голова! Хе-хе… Слышь, батюшко игумен, — оживился он вдруг. — До чего ж здорово у тебя вот это самое вышло…

Отец Власий барственно откинулся в кресле, задрал бороду и со смаком воспроизвел рукою горделивый жест отца Варнавы при аресте брата Илии. Попутно и непохоже передразнив голосом:

— Брат Иов! Взять его под стражу! Хе-хе… Я, веришь, ажник залюбовался — ну до чего ж величественно получилось! Как есть вылитый патрикий древлеримский!

— Очень рад, что тебе понравилось. Значит, и тот, кто надо, внимание обратил — разумеешь? Я чуть позже всадника приметил — пошел галопом по бережку в сторону Дальних Порогов, явно торопился. Стало быть, и гость долгожданный в скором времени пожалует. Послушай, отец архимандрит: не до разговоров с тобою мне нынче. Окажи милость…

— А вот и не окажу. Хе-хе… Мне тоже хочется на гостюшку твоего поглядеть. Хоть одним глазком. Только мельком гляну одним глазком — и тут же уйду. Долго рассматривать не стану: у меня зрение, несмотря на возраст, просто-таки отменное. Дай Бог тебе такого же в мои годы. Пока же посижу рядком да побалагурю ладком, чтобы нам обоим ожидалось в большей приятственности. Я на это дело сызмальства тороват. А ты мною восхищаться станешь, а собою гордиться — эвон, дескать, какие ядреные архимандриты у меня службу несут!

— Да нý тебя… — отмахнулся отец Варнава, усмехнувшись поневоле.

— Да нý меня, — покладисто кивнул отец Власий. — И не сиди, как на иголках, не по чину тебе. А ведь чин-то блюсти следует несмотря ни на что: ты приосанься поосновательнее, пузо выпяти…

— Нечего выпячивать — пуза нет.

— Так обзаведись, по сану иметь положено. И еще руками время от времени эдак вот поделывать не забывай (он показал, как именно следует поделывать руками, опять передразнив отца Варнаву) — у тебя оно на диво хорошо получается! Хе-хе…

С галереи донеслись торопливые шаги. Голос за дверью забормотал входную молитву, нетерпеливо прерванную настоятелем:

— Входи, входи, брате! Я ведь благословил: тотчас же и только по сути. Ну?

— Отец игумен! — взволнованно сообщил галерейный. — Там внизу это… Человек некий к вам желает. Назвался майстером Карстеном.

— Призови немедля.

— Ага! Значит, майстер Карстен, — каркнул отец Власий, поднимаясь. — Так-так-так.

— Ты же «одним глазком» собирался, — напомнил настоятель.

— Я свой глазок и на галерейке употреблю, мимо проходя. Ну, с Богом, с Богом, батюшко игумен.

Гость и годами, и статью оказался подобен самому отцу Варнаве, разве что цветом волос намного светлее. Сбросив на руки галерейному тяжелую соболью шубу и таковую же шапку, он остался в зеленом охотничьем кафтане. Смахнул подтаявшую изморозь с ухоженных усов и короткой бородки быстрым движением руки, ловко переведя его в рыцарский поклон:

— Meister Karsten, Ihre Exzellenz!

— Hegumen Barnabas, Abt des stauropegischen Verklärungsklosters. Bitte, setz dich hin.

— Danke Ihnen.

Майстер Карстен чинно опустился в кресло, в котором давеча сидел отец Власий, с некоторой напыщенностью произнес:

— Герр абт! Позволю себе сразу же перейти к сути своего визита. Одна из Конгрегаций Святого Престола, скромным слугой которой я являюсь…

— Триангулум, я полагаю, — вскользь уточнил отец Варнава.

— О… Да, Триангулум. Мое искреннее уважение, герр абт, — майстер Карстен еще раз склонил голову и приложил ладонь к груди. — Ваша Экселенция… Тогда я несколько сокращу преамбулу, без которой, увы, всё же обойтись не смогу. Итак. Великие державы во все века достигали истинного величия только при условии обладания неким священным палладиумом, начиная, так сказать, с упомянутого первоисточника — статуи Афины Паллады. Хиндусская Ваджра, египетский Диск Осириса, иудейский Ковчег Завета. В этом списке можно и дóлжно упомянуть тайную Великую Святыню Славены — суть ее, точное название и местонахождение по сей день никому не известны.

Сделав паузу, майстер Карстен развел ладони в жесте вежливого сожаления. Ответным жестом отец Варнава показал, что внимательно слушает и просит продолжать.

— Да, конечно же… — вполголоса проговорил майстер Карстен и продолжил погромче: — Германский Райх сравнительно молод в качестве единого государства и своим палладиумом пока не обладает. Пока. Священный Трон Тедерика, как ничто другое, сможет консолидировать Германию, привести ее к могуществу и процветанию. К сожалению, активные поиски его еще не увенчаны успехом. Однако последние сведения, которыми я располагаю, вселяют неложные надежды.

— Мои поздравления, — отметил отец Варнава.

— Благодарю… Ваша Экселенция! Триангулум, всемерно поддерживающий единство Германии, также крайне заинтересован в крепкой централизованной Славене в качестве своего соседа. Согласитесь, легче вести взаимовыгодную и прогнозируемую политику с единовластным правителем, монархом, нежели с рыхлым сообществом удельных князьков, постоянно озабоченных лишь междоусобными раздорами и интригами.

— Для нас это тоже очевидно. Однако, насколько мне известно, в Райхе существуют силы, которые придерживаются иной точки зрения.

— Да, герр абт. Слава Господу нашему, что между ними и на данный момент нет, и в обозримом будущем не ожидается единства. А будучи разобщенными — чему мы способствуем по мере наших сил — они особой опасности не представляют. Еще раз подчеркну, что крепкая централизованная власть во Славене в лице Великого Князя Александра имеет надежную поддержку как в самом Райхе, так и в руководстве Триангулума.

— Власть именно в лице Великого Князя Александра?

— Да, герр абт.

— Это отрадно. Однако почему обычному настоятелю обители оказана честь услышать данное уточнение?

— Герр абт! Триангулум осведомлен, что Орден, к которому принадлежит Ваш монастырь, и своим возникновением, и многим другим обязан лично Великому Князю Александру. А Вы, герр абт, один из самых преданных его сторонников. Ведь это так?

Представитель Триангулума направил на отца Варнаву прямой взгляд.

— Да, это так, — подтвердил настоятель, не отводя глаз. Удовлетворенно кивнув, майстер Карстен откинулся на спинку кресла с явным облегчением. Умело выдержал очередную недолгую паузу, долженствующую обозначать своеобразное подведение некой промежуточной черты, заговорил опять:

— Далее. Некоторые закрытые сообщества — назовем их структурами или службами — имеют в своих рядах людей… м-м-м… с необычными дарованиями. Аналогичную практику использует и Ваш Орден — я прав, Ваша Экселенция?

— Вы правы, майстер Карстен.

— В последнее время в силу, скажем так… (он неопределенно покачал ладонями) целого ряда различных причин в поле зрения многих попал хорошо известный Вам юный риттер Ягдар-Кирилл, новый владетель Гуровский и Белецкий. Триангулум считает необходимым донести через Вашу Экселенцию до высшего руководства сведения о том, что в ближайшее время он может быть вовлечен подобными структурами или службами в опасные политические игры также самого высокого уровня. К большому ущербу и Германскому Райху, и Славене, и лично Великому Князю Александру.

— Отчего же Великий Магистр использует промежуточные звенья, а не обратится напрямую?

— В настоящее время он не видит необходимости в том, чтобы быть замеченным на вышеозначенном уровне. Уверен, что Ваша Экселенция тоже проявит такт и даже в случайных разговорах…

— Разумеется, — немедленно ответил отец Варнава. — Но мне видится, что молодой и безвестный доселе князь Кирилл стал представлять особый интерес и для самого Триангулума.

— Это правда. С определенного момента мы весьма заинтересованы в его безопасности. Нами уже были предприняты некоторые действия и мероприятия охранного характера. Полагаю, хотя бы часть из них не прошла мимо Вашего внимания?

— Конечно. Благородство и бескорыстие Триангулума делают ему честь, а нас, соответственно, ко многому обязывают.

Еле заметная улыбка, промелькнувшая в густой бороде настоятеля, не ускользнула от зорких глаз визитера. Он аккуратно сложил пальцы обеих рук «домиком» и вдумчиво изучил полученный результат:

— Герр абт! К сожалению, я располагаю лишь частичной информацией, мои полномочия строго очерчены, а возможности комментирования очень и очень ограничены. Сами понимаете, в каких пределах может высказывать собственные суждения заурядный майстер Карстен, младший фогт.

— Разумеется. Но что смог бы сказать Олберих фон Вильденберг, посвященный комтур?

Немного помедлив, визитер с большим достоинством покинул кресло и еще раз отдал рыцарский поклон:

— Прежде всего он должен повторить Вашей Экселенции высказанные ранее слова уважения.

— Благодарю. Тогда не ответит ли герр комтур Олберих на несколько прямых вопросов? Я пойму и приму вероятную невозможность дать столь же прямые ответы на них.

— Спрашивайте, герр абт.

Герр комтур вернулся на свое место. Отец Варнава вежливо выждал, чтобы он вновь достойно обустроился в кресле, продолжил:

— Располагает ли Триангулум сведениями об организаторах покушений на князя Кирилла?

— Да, герр абт.

— О вооруженном нападении на обитель прошлым летом?

— Да, герр абт.

— Причастен ли Триангулум к организации моей встречи с Белокриницким князем Стерхом и к нашему выходу на тамошних заговорщиков?

— Да, герр абт.

— Можем ли мы рассчитывать на ваше содействие в поиске на территории Райха некоторых людей?

— Да, герр абт.

— В чем особый интерес Триангулума к активизации контактов с нами?

— У нас пока нет ни опыта использования людей с необычными дарованиями, ни даже соответствующих структур. Буду откровенен: мы очень надеемся на помощь в организации с последующим взаимодействием.

— Благодарю, герр комтур. Теперь хотелось бы вернуться к охранным действиям Триангулума по отношению ко князю Кириллу. Прошу как можно скорее передать руководству мою настоятельную просьбу о полном их прекращении. Я подчеркиваю: охранных действий любого рода.

— В обращении к Великому Магистру нет необходимости, герр абт, — данный вопрос вполне решается на моем уровне. Можете считать Вашу просьбу уже исполненной. Рискую выглядеть бестактным, но замечу, что нам бы хотелось иметь полную уверенность в том, что Вы сможете обеспечить риттеру Кириллу должную защиту. Вынужден повториться: его безопасность — одна из важнейших задач Триангулума на ближайшее время.

— Вы можете быть уверены — я принимаю всю ответственность на себя. Развернутых пояснений не стану делать по причинам, хорошо понятным нам обоим.

Гость удовлетворенно и одобрительно кивнул. Отец Варнава ответно склонил голову, продолжая что-то обдумывать. Затем заговорил опять:

— Герр комтур! Сегодняшняя встреча непредсказуемо оказалась более плодотворной, чем предполагалось. Если я от имени своего начальства дам предварительное согласие на сотрудничество наших служб без наличия, так сказать, верительных грамот — отнесется ли к нему с доверием Великий Магистр? Да, я забегаю вперед, однако время не терпит, к сожалению.

— У меня есть все основания ответить утвердительно, Ваша Экселенция. А теперь позвольте частный вопрос. Молодой человек, взятый Вами утром под стражу — какова его дальнейшая судьба? Так уж получилось, что он, кроме прочего, — мой родственник.

— Небольшое уточнение: племянник — не так ли? И после безвременной гибели вашего брата, а его отца вы уже много лет весьма достойно заменяете покойного маркграфа Танкреда. Мое глубочайшее уважение… Но я отвлекся. Брат Илия отнюдь не находится под стражей и в настоящее время пребывает в одной из келий, беседуя с братиями. Чуть позже мы сможем навестить его. Сцена была разыграна для ускорения нашей встречи. Виной тому — повторюсь — всё то же время, которое не терпит. От всего сердца прошу простить меня, герр комтур.

Заметно поколебавшись и сделав явное усилие над собой, гость спросил:

— Могу ли я узнать, когда и в чем он оплошал и выдал себя?

— Вы можете гордиться своим племянником, герр комтур: он практически не совершал ошибок. Да и те, по правде говоря, стали видны лишь задним числом. Все дело в некоторых сведениях, недавно полученных мною от людей, заслуживающих доверия. Они же в свою очередь получили их в готовом и весьма подробном виде от — скажем так — некоторых ваших тайных недоброжелателей. Разумеется, с целью рассорить не только наши службы.

— Это понятно, герр абт. Но тогда осмелюсь предположить, что осведомленность Триангулума о многих Ваших делах не то, что не пугала Вас, а отчасти даже являлась задуманной?

— Верно. Герр комтур, чуть ранее вы упомянули о желании руководства Триангулума как можно теснее взаимодействовать с нашими структурами. Теперь вы с полным основанием сможете подтвердить в верхах, что желание это — взаимно.

— Да… Сегодня — воистину знаменательный день, герр абт, — с большим воодушевлением произнес сановный визитер. — Говорю это совершенно искренне и с большой радостью. И напоследок, прошу прощения, еще раз о частном: будет ли мне позволено забрать племянника с собою?

— Разумеется. Мало того: если пожелаете, впоследствии он мог бы вернуться к прежнему исполнению своих обязанностей. В качестве знака и залога наших будущих добрых отношений.

— Благодарю. Это довольно неожиданно, однако я всерьез обдумаю данное предложение… Ваша Экселенция! — добавил он, поднимаясь. — Отныне и навсегда Олберих фон Вильденберг желал бы видеть Вас как личного гостя в Вильденберге, в своем родовом замке.

Третий рыцарский поклон был исполнен не столько собственного достоинства, сколько особого уважения.