Глава XI

Как и в прошлый раз, Видана появилась на короткое мгновение, успев сказать только: «Вам — на Червен-Городец!». И сразу после этого Кирилл проснулся — как ему показалось, от короткого тычка под ребра.

Это было похоже на излюбленный прием брата Иова, который он применял довольно часто и в разнообразнейших обстоятельствах. Однако сейчас инок был ни при чем — его темная фигура замерла у противоположной стены светлицы рядом со входом.

Сквозь подслеповатое окошко пробивался косой лунный свет. Из-за стен слева и справа доносился прилежный храп различных степеней усердия. Среди этих звуков внятно выделился иной — каковой издает дверь, когда осторожно пробуют, заперта ли.

Кирилл медленно освободился от одеяла, опустил ноги на пол и потащил из-под подушки ручницу. Посидел, задумчиво похлопывая ею о ладонь. Потом решительно затолкал обратно.

Брат Иов неслышно переместился от дверного косяка к его постели.

— Уже всё. Там кого-то заложенный засов крепко огорчил, — сказал Кирилл в ответ на молчаливый вопрос. — Кого именно — мне наплевать. Ну и я потере интереса к нам малость посодействовал. Как смог.

Инок молчанием своим обозначил, что он в свою очередь также не проявляет интереса к тому, каким образом было оказано упомянутое содействие.

— Ладно. Больше ничего подобного не будет. Дальше спать давай.

Он накрылся одеялом с головой, шумно завозился, лягаясь и свиваясь в кокон.

Проснувшись опять и открыв глаза уже в предутреннем полусумраке, наткнулся на встречный взгляд брата Иова, стоявшего в изножии кровати. Сиплым ото сна голосом проговорил:

— Ты что: так и не ложился?

— Нет.

— Нам — на Червен-городец, — добавил Кирилл, поленившись уточнить для себя, что именно означает иноково «нет».

— Хорошо. Еще засветло прибудем. Снедать пожелаешь?

— Вечор объелся, не хочу.

— Как скажешь. Я коней приготовлю и жду внизу. Собирайся, княже.

Высокий плачущий голос услышался еще на околице, мало-помалу делаясь все громче и громче.

У входа в сельскую церквушку, в ограде и даже за воротами толпился народ. Те, кто были снаружи, тихонько, но взволнованно толковали о чем-то. Иногда звучнее, чем следовало бы. Тогда со двора на них шикали — впрочем, без особого успеха. Вместе с парками от дыхания в стылый воздух изредка взлетали приглушенные женские вскрики да причитания. Плач, доносившийся откуда-то из-за храма, наконец умолк.

— Что случилось, люди добрые? — перегнувшись с коня, осторожно осведомился Кирилл.

— Дак ить смертоубийство-то и случилося, вот оно что! — свистящим шепотом и с благоговейным испугом сообщила, обернувшись к нему, баба в облезлой коровьей шубейке и бараньем каптуре. — Артемий-богомаз наш под ночь домой с постоялого возвертался, так его нелюдь кака-то… того… Господи, помилуй. Как ток развиднелося, так и нашли. Уже холодного совсем… Олюшка — это жёнка евонная — теперь одна осталася, как же ей дальше быть-то, бедняжечке? Да двое деток ихних еще осиротели: Егорша и Настасьюшка, девяти годков да седми.

— Где он сейчас? — глухо спросил Кирилл, спешиваясь. — То есть, тело его.

Иов уже успел оставить седло. Осматривался вокруг с недвижным лицом и отчего-то очень внимательно.

— А вона из-за храма выглядыват краешóк избы странноприимной — вишь? — в ней самой оне и проживають. Там и сам Артемий сейчас… Господи, помилуй… и Олюшка с детками, и батюшка Александр с паламарём, и Гликерья кривая с Перепелихою, и еще не знай кто из баб наших. Ждут, пока домовину сладят, а там — во храм да отпевать уж…

— Никто не проверял — деньги были при нем?

Баба горестно закачалась из стороны в сторону:

— И-и-и! Каки деньги, сыночек! Откуль у них-то? Бедовали оне, ох как бедовали. Артемий-то грешным делом от того ить и попивать стал напоследок. Сказать по правде, помогали мы им, чем могли. А до чего же славным семейством были — и дружным, и благочестивым, и…

Баба вдруг умолкла, разглядев нечто на лице Кирилла. Он с треском сорвал с пояса кошель. Протянул его и, стараясь, чтобы голос звучал ровно, проговорил:

— Окажи милость, матушка. Передай. Вдове.

Баба молча закивала, округлив глаза и обеими руками прижимая кожаный мешочек к груди. Протиснулась сквозь люд при воротах, засеменила в сторону странноприимной избы, не переставая оглядываться. Кирилл дождался, когда она исчезла в дверном проеме и быстро пошел прочь, ведя коня в поводу. Миновав церковную ограду, взлетел в седло. С места послал гнедого вскачь, судорожно глотая морозный воздух и давясь им.

Иов догнал его уже за околицею. Поравнялся, перехватив узду, остановил:

— Ты что творишь? Так ведь и коня запалить недолго — неужто не понимаешь?

— Я понимаю! — заорал Кирилл с хриплым надрывом. — Я понимаю, что всех не охранить, а на кого-то и вовсе наплевать да растереть! Зато для моей-то охраны ну никак не меньше двух десятков потребно! Или сколько их там всего — три десятка? Четыре? Экая ж я персона важная, оказывается, — прямо зависть к самому себе берет. Да если хочешь знать, это не меня от кого-то охранять надобно, а кого-то — от меня самого!

Опустив глаза, Иов аккуратно и вдумчиво наматывал поводья своего коня на пальцы правой руки. Кирилл наклонил голову, заглянул снизу ему в лицо. Спросил неожиданно тихо:

— Я вот чего вдруг подумал: а может, это уже так и есть? Или так и было? Что скажешь?

— Скажу, что тебя Видана ждет, — так же негромко ответил Иов. — Ты нужен ей, княже. И не только ей одной. Лучше об этом думай.

Он распутал поводья, встряхнул ими и пустил своего чубарого шагом. Через какое-то время Кирилл поравнялся с ним. Так и двигались дальше — бок о бок, в полном молчании.

Поля окончились у стены дубравы — старой, негустой, в многочисленных проплешинах придорожных полян. Летом, наверное, здешний воздух до краев наполнялся тягучим запахом лесных цветов и густым пчелиным гуденьем. На стволах деревьев то тут, то там и впрямь стали примечаться висящие борти — и одинокие, и целыми городками. А немного погодя впереди показался и сам бортничий хуторок: две избы с сараюшками да длинным глухим навесом по двум сторонам крохотного дворика.

В крайней избе отворилась дверь, оттуда выскочил человек в наброшенной на плечи медвежьей шубе. Остановился у дороги, явно поджидая Кирилла с Иовом. Почтительно и дружелюбно поклонился издалека.

— Опасности не вижу, — нарушил долгое молчание Кирилл. — Что делаем?

— Движемся дальше, — ответил Иов.

При их приближении человек в шубе поклонился еще раз, произнеся с большим вежеством и картавым чужеземным выговором:

— Здравий и долголетий, князь Кирилл! К сожалений, я не имею знать имя Вашего уважаемого спутника.

— Брат Иов.

— Оу… Брат Иов… Здравий и долголетий также тебе, преподобный брат Иов!

— Мира и блага.

— Князь Кирилл, мой господин просит оказать честь иметь ему короткую беседу… — он поклонился в сторону по-прежнему открытой двери. — Мой господин осведомлен, что Вы есть в очень и очень ограниченном времени. Но если так все-таки возможно… Очень бы и очень пожалуйста.

— Еще не знаю, — отчужденно проговорил Кирилл. — Сейчас подумаю — тогда скажу.

Спокойно закрыл глаза, замер в седле. Человек почему-то отвернулся с вежливой поспешностью. Терпеливо ждал, изредка осторожно постукивая друг о дружку новенькими валенками.

— Да, — сказал наконец Кирилл и повернул гнедого с дороги. Посланец немедленно помчался вперед.

Хуторок выглядел безлюдным, но снег во дворе был основательно истоптан множеством человечьих ног и конских копыт.

Горница встретила изрядным, даже несколько чрезмерным теплом. В красном углу стоял обычный крестьянский стол, покрытый восточной тканью с золотым шитьем, на котором располагался все той же восточной работы серебряный кувшин с двумя чарочками. Из-за стола тут же вышел и с поклоном представился безбородый человек лет тридцати от роду. На его купеческом кафтане не имелось никаких знаков гильдейской принадлежности.

— Уркхарт Мак-Кринан из Нэрна! Князь Кирилл, Вы можете называть меня просто по имени. Брат Иов будет присутствовать при нашем разговоре?

— Да, — сказал Кирилл.

— Тогда прошу за стол, Ваше сиятельство, Ваше преподобие… — он расставил чарочки перед гостями, протянул руку к кувшину. Слегка повысив голос, позвал: — MacPherson, one more cup, would you please!

— Не стоит беспокоиться, господин Уркхарт, — остановил его Кирилл. — Мы все равно не будем пить.

— Вы владеете английским языком? — вежливо удивился хозяин, одновременно делая отрицательный жест своему сподручнику или слуге, появившемуся из сеней.

— Нет, но вас нетрудно было понять. Господин Уркхарт, ваш помощник говорил: вы знаете, что мы спешим.

— Да-да, конечно… М-м-м… Князь Кирилл! Вы очень необычный юноша — надеюсь, Вы понимаете, какие Ваши способности я имею в виду? Недавно у меня состоялся разговор о Вас и некоторых других подобных людях: девушке по имени Видана и маленьком мальчике по имени Велко с человеком, который Вам известен, как мастер Зенон.

Кирилл продолжал слушать, нисколько не подтверждая и не опровергая слов господина Уркхарта.

— Итогом этого разговора — кроме всего прочего — был категорический запрет мастера Зенона для меня и моих людей на любого рода контакты с девушкой Виданой и мальчиком Велко. Излишне заявлять, что и мною, и моими людьми этот запрет будет выполняться неукоснительно. Что касается Вас, князь Кирилл, то всё тот же мастер Зенон после м-м-м… весьма обстоятельной беседы лично позволил мне сделать Вам предложение о сотрудничестве. С оговоркой, что в случае Вашего отказа упомянутый запрет распространится и на Вас. Повторные предложения с моей стороны исключаются, и больше Вы никогда и ничего обо мне не услышите.

— Кто вы, господин Уркхарт? — спросил Кирилл. — Вы и ваши люди?

— Пока говорить об этом слишком рано и нет особой необходимости, князь Кирилл… — он остановился, по лицу скользнуло выражение досады: — К сожалению, последние слова нечаянно получились очень похожими на грубость, прошу прощения.

— Да не за что. Я должен буду поступить к вам на службу?

— Вы нам ничего не должны, князь Кирилл. Позвольте пояснить: речь идет исключительно о Вашей доброй воле и возможных ситуациях в будущем, при которых Ваши услуги были бы весьма желательны. Разумеется, каждый раз с одобрения и при полном контроле Вашего начальства.

— Понятно. Когда вернусь — переспрошу у своих. Уж не обижайтесь, господин Уркхарт.

— Ни в коем случае. Я бы даже просил сделать это непременно, князь Кирилл. Прекрасно понимая все обстоятельства, в настоящий момент не ожидаю даже предварительного согласия. Но, конечно же, очень надеюсь на него в итоге. Очень. Замечу на уже упомянутое будущее, что умею и ждать, и быть благодарным. Кстати, не нуждается ли Ваша сегодняшняя миссия в нашей помощи?

— Нет.

— Тогда приношу извинения за вынужденную задержку. Доброго пути и заслуженной победы в его конце, князь Кирилл!

— Спасибо, господин Уркхарт. И… да, пожалуй, до встречи.

***

Червен-Городец, как это принято говорить в подобных случаях, еще прекрасно помнил свои лучшие времена. Когда-то выросший и разъевшийся благодаря удачливости да купеческому серебру-злату, вот уже более десятка лет он с угрюмой завистью косился в сторону своей недальней соседки Курбы, через которую волей Государевой пошел один из новых торговых путей, а вместе с ним поменяла свое русло и изменчивая денежная река.

На паперти недостроенной надвратной церквушки из красного кирпича у стены, нахохлившись, сидел худющий юродивый. При неимоверной рванине, непременных ржавых веригах и живописно всклоченной голове, из которой он добывал очередную вошь, мстительно оглядывал и торжествующе давил на ногте. После чего всякий раз с большим воодушевлением распевал скрипучим гнусным голосом что-то невразумительное. Словом, основательный такой юродивый, — как сказал бы отец Власий, ядреный. Когда Кирилл с Иовом подъехали ближе, он забегал по паперти на карачках, вскидывая костлявым задом, заблажил под бренчание вериг:

— И-го-го! И-го-го! Едет, едет на коняшке князь Говно к своей Говняшке! И-го-го! И-го-го!

— Да-да-да! Да-да-да! — подпел ему в лад Кирилл, недобро скалясь и проезжая мимо. — Ты хорошо стараешься, небожий человек! Ну старайся, старайся — поганую деньгу и отрабатывать надо столь же погано. А поскольку за то, чтобы я на тебя обиделся, мне заплатить забыли, то я с коня и не сойду. Гы-гы-гы! Гы-гы-гы! Давай показывай, что там твой кукольник на другой случай заготовил. Ага, вижу. Ну-ка пошли, родимые, пошли! Топ-топ-топ! Топ-топ-топ!

Не оглядываясь, он проследовал под каменные своды ворот.

Позади из церковного притвора вниз по ступеням посыпались копейщики в стеганых сермяжках, вытягиваясь в рядок и замыкая обратную дорогу. Арочный просвет на другом конце короткого тоннеля перекрыла такая же цепочка, немедленно ощетинясь ратищами.

— Как же все вы мне надоели! — тоскливо, с гулким отзвуком протянул Кирилл. — А вас нежданчик ждет, бяшки-барашки слепые. Давайте-ка проверим: угадал я или нет?

Он раздраженно бросил поводья и хлопнул в ладоши.

Одни серые тени упали на оба оцепления откуда-то сверху, другие поднялись за их спинами. Сами порхали легко и беззвучно, противники же, бестолково тыкая остриями в никуда, обрушивались тяжело, издавали короткие стоны, вскрики и всхлипы, прекратившиеся, впрочем, довольно скоро.

— Ага, угадал! — одобрительно кивая самому себе, прокомментировал всё это Кирилл.

Крепкие руки братий подхватили сомлевшие тела и потащили прочь, не забыв, разумеется, и недолго брыкавшегося сомнительного юродивого. В уже свободный впереди проем заглянул со стороны мастер Георгий. Кивнул Кириллу, быстро приблизился к брату Иову:

— Оба их дозорных поста на вашей дороге сняты ранее. Прочих не примечено. Так что дальше двигайтесь, как будто ничего и не происходило. Еще пятеро из… этих же, их «почтовый голубь» и куратор — в заброшенной сыроварне на Козьем выгоне. Сейчас берут либо уже взяли.

Иов наклонился к нему с коня, спросил что-то. Мастер Георгий замотал головой:

— Ничего сказать не могу, уж не обессудь. Тебе решать.

И опять убежал, обернувшись на миг и наспех разведя руками.

Тронув гнедого, Кирилл выбрался из подвратного сумрака на внутренний сторожевой дворик с высокими стенами слева и справа. Под ними ютились несколько полуобгоревших уродливых бродяжьих хибарок, чередующихся с грудами мусора и черными оспинами кострищ на грязном снегу.

Вторых ворот на другом конце дворика не наблюдалось, поскольку торцевая стена, в которой им полагалось находиться, была почти до самого основания растаскана населением Червен-Городца для всяческих хозяйственных потреб. За ее остатками открылась широкая въездная площадь, в дальнем углу которой довольно оживленно копошился народ — в основном возле лоточников, зазывавших на давным-давно окоченевшие от мороза «а вот пироги горяч-ч-чие!» да у ларей, предлагавших широкий выбор сортов старого пива и молоденькой бражки. От площади кривоватыми лучами разбегались прочь около полудесятка улиц и улочек различных уровней благосостояния.

Гнедой Кирилла направился прямо. Потом, повинуясь узде, взял влево. Всхрапнул, беспокойно затанцевал на месте, мотая головой и приседая на задние ноги.

— Иов, — сказал Кирилл растерянно, — я не знаю, куда дальше.

Он повысил голос, в котором зазвучали панические нотки:

— Со мною вдруг что-то случилось: я больше ничего не вижу! Совсем ничего!

— Не надо так кричать. Без того всё слышу и разумею. Вначале успокойся, княже. Теперь поводья отпусти. Ты слышишь меня? Поводья отпусти, говорю! Ведь губы коню порвешь.

Инок быстро поравнялся. Обхватил ладонью запястье, заставил ослабить узду. Слегка сжав пальцы, спросил:

— Так достаточно или ещё?

Кирилл поморщился:

— Достаточно.

Высвободив руку, потряс ею и выбрался из седла. Бестолково затоптался на месте, как давеча его же гнедой. Двигая лицом и подергивая головой, остановился. Низко нависшее серое небо рывками опускалось всё ниже и ниже, давило на мозг, при каждом рывке вызывая к жизни давно забытую пульсирующую боль в правом виске.

— Приходи в себя, княже. Да постарайся побыстрее — ждать некогда.

С какой-то невысказанной просьбой он поднял глаза на брата Иова. Не найдя ничего искомого на его каменном лице, разом поник, ссутулился. Неуклюже побрел вокруг коней на неверных ногах, бессмысленно поводя головой по сторонам и мало-помалу замедляя шаг. На втором круге покачнулся, сломанной куклой медленно повалился на снег.

— Толку-то от тебя, как я погляжу… — прозвучал над ним непривычно отстраненный и отчасти даже презрительный голос инока. — Похоже, зря мы надеялись. Ладно, княже. Полежи, пока не надоест, а после сам решай, как дальше быть. Попробую без твоей помощи обойтись. Тем более, такой. Позже встретимся, я найду.

Мягкий перестук четырех пар копыт сместился в сторону, постепенно отдалился и вскоре затих.

Кириллу вдруг одновременно захотелось и зарыдать по-детски, и сжать свои пальцы на чьем-нибудь горле. Это желание вспыхнуло всего лишь на мгновенье, тут же сменившись туманящим разум тупым безразличием. Он повернулся на бок, подтянув под себя ноги и сложив на груди руки, как нерожденный младенец в материнском чреве. Так стало намного лучше — больше ни о чем не думалось и ничего не хотелось.

Спустя неподолжительное время ему послышался хруст снега под человечьими ступнями. Пара ног прошлась вокруг него, вторая пара потопталась рядом, а чья-то рука осторожно подергала за плечо:

— Эй, ратниче… Э-эй, ты живой, а?

Кирилл пошевелился, неуклюже сел, едва не завалившись опять. Над ним стояли двое тщедушных мужичков в замызганных кожухах нараспашку. Один при войлочном стеганом колпаке, из прорех которого торчала во все стороны пакля, другой — простоволосый, с застарелым кровоподтеком под левым глазом. Щербато, но дружелюбно заулыбались, залопотали наперебой:

— Как есть живой! Ну, славтегоссди!

— Э, да ты, почитай, юнак совсем. Чо, давеча перебрал мал-мало, а? Ну, эт’ ничо, эт’ быват.

— Слышь, а ты того: не сиди на снегу-то, не сиди. Яицы отморозишь — девки огорчаться станут. Гэ-гэ-гэ! Подымайси, милай, давай-давай. Ну-тко, Еша, спомогни мне. Вот те и праздничек: вишь, уж и вовсе соколом глядишь!

— А товарищ-то твой куды подалси да с коником твоим? Ишшо воротится ай нет?

— Чичас для всех для нас самое оно будет: Карпушу навестить да по жбанчику-другому-третьему и пропустить. А боле всему нашему честному братчеству никакого иного лекаря и не надобно. Гэ-гэ-гэ! Чо скажешь, юный ратниче, верно кумекаю? Да кличут-то тя как?

— Ягдар…

— Вишь! Уж и по-человечьи говоришь. А лиской-другой-третьей в мошне позвенишь — вот те и праздничек. А нам, сталбыть, до Карпуши — это во-о-он туды. Еша, спомогни-ка ратному человеку Ягдару.

Кирилл отвел от себя поддерживающие руки. Склонив голову набок, будто прислушался к чему-то — не то ко внешнему, не то ко внутреннему. Тело в очередной раз перестало ощущать мороз, а холод-утешитель опять покинул душу. Но теперь взамен нечто новое и доселе неведомое поднималось из глубины, стремительными обжигающими толчками прорывалось на все уровни естества, сразу же непонятным образом становясь своим, привычным и подвластным.

Он подвигал плечами, сжал-разжал пальцы, оглядев их так, словно видел впервые. Запрокинув голову, торжествующе заорал во все горло:

— Да-а-а! Теперь вижу-у-у! Бобынины палаты, да-а-а! Я всё вижу! Я всё знаю! Я всё могу!

И захохотал без малейших признаков веселья в голосе.

Мужички попятились, усердно делая разнообразные примирительные жесты: дескать, да всё путём, да чо там, да мы ничо…

Кирилл отвернулся от них, размеренно зашагал наискосок через площадь, подцепив на ходу пригоршню снега и жадно ухватив его ртом.

Улочка видом своим являла, что здесь проживали люди, преуспевающие в делах невзирая на нынешний упадок Червен-Городца. Чем дальше, тем больше дома становились всё зажиточнее, основательнее да прихотливее. На очередном повороте Кирилла окликнули с крылечка славного расписного теремка:

— Эй, юнак! А поди-ка сюда, яви милость.

Голос принадлежал горожанину с приятным круглым лицом и почтенного вида животом под вместительным турским халатом.

Кирилл остановился, повернул голову.

Приятность на лице переменилась на растерянность, тут же перешедшую в явный перепуг. Заполошно нашарив за спиной дверь, обитатель теремка с завидным проворством скрылся за нею.

Кирилл коротко оскалился, сплюнул ему вслед и двинулся дальше.

Улица полого понижалась к бережку ухоженного пруда, разделяясь надвое перед горбатым каменным мостом через него. У поворота направо и стояли те самые Бобынины палаты. Затейливо выложенные из красной плинфы с белокаменными резными вставками, со многими службами и пристройками, с широкой лестницей, спускавшейся от парадного входа почти к самой воде, коваными решетками ограды и разноцветными веницейскими стеклышками в стрельчатых окошках. Выстроенные некогда успешным да тороватым Государевой гильдии торговым человеком Бобынею, они теперь пустовали, однако на ползучее всенародное разграбление явно отданы не были — видимо, приглядывал кто-то.

Кирилл высмотрел в частой череде пузатых витых столбов ограды боковой вход и прибавил шагу. Со спины его стал нагонять глуховатый стук копыт, смешанный с дребезжанием и скрипом санной повозки. А из переулка впереди один за другим появились семеро в легких полянских доспехах, расторопно затрусили ему навстречу.

Кованые ворота были заперты на огромный висячий замок, но затейливая железная калиточка рядом оказалась приоткрытою. Кирилл отступил к ней спиною, поглядывая по сторонам с кривой ухмылкой.

Справа от него, предупреждающе поводя клинками, заходила «неводом» семерка мечников. Возок, сработанный на германский манер, остановился слева. Дверца его распахнулась, наружу выбрался человек в теплом дорожном корзне с собольей опушкой, наброшенном на плечи поверх светло-серого кафтана. Небрежным взмахом ладони в серой же замшевой перчатке он указал на одного из своих людей, мотнул головой в сторону дома. Выбранный мечник вложил клинок в ножны, быстро и ловко полез через ограду. Еще одним взмахом руки попридержав остальных, человек в сером кафтане заговорил с развязной галантностью:

— Благодарю за неоценимую помощь, князь Кирилл! Без вас поиски затянулись бы на весьма неопределенное время, а оно сегодня дорого, как никогда. Не представляюсь и по этой причине, и за полной ненадобностью. Прощения за невежливость также не прошу.

Он издал короткий смешок и отвесил шутовской поклон. Шестеро возобновили свое наступательное продвижение, а Кирилл, с демонстративной ленцой обнажив виленский клинок, принялся внимательно оглядывать его да озабоченно выскребать ногтем какую-то соринку из рельефного узора крестовины.

— С дороги, князь! — повысил голос человек в сером, раздраженно оправляя на плечах мех корзна. — Как это ни странно, для нас ваша персона не представляет ни малейшего интереса. И ради Всевышнего, бросьте оружие. Слово чести — останетесь в живых.

— Я-то — да, — согласился Кирилл. — А ты?

До него донесся отдаленный частый хруст снега под многочисленными ногами. Нападавшие также расслышали его, беспокойно завертев головами да поудобнее пристраивая в пальцах рукояти своих мечей.

И снизу от пруда, и сверху улицы почти одновременно появилось по десятку бегущих людей, одетых ремесленниками да мещанами. В том, что они действительно являлись таковыми, заставляла усомниться какая-то особая ладность в ухватках и разнообразное холодное оружие в руках.

Шестеро гвардейцев человека в сером разделились по трое, оскалились клинками в противоположных направлениях.

Оба десятка вновь прибывших остановились на некотором расстоянии. От пришедших снизу один выступил вперед, прокричал, подкрепив свои слова соответствующим властным жестом:

— Оружие наземь! Князь Ягдар, и ты тоже!

— Во дела… — проговорил Кирилл как бы про себя. — Теперь и этому того же захотелось — сговорились вы все, что ли? Ну ладно, ладно, обойдусь и без него — сами пожелали. Думаете, вам от того безопаснее станет? Ну-ну.

Воткнув меч в снег, он неторопливо повернулся к высокому каменному крыльцу. К этому времени перелезший через ограду мечник уже успел с разными усилиями, но безуспешно подергать запертую дверь, погромыхать по ней кулаком с тем же результатом, а теперь сверху настороженно обозревал происходящее.

Кирилл заложил руки за спину, задумчиво склонил голову набок.

Черное вороньё внезапно с шумом сорвалось с окрестных деревьев, заметалось, тревожно галдя. Сбилось наспех в рваные клочья стай и понеслось в разные стороны.

Человек на крыльце стал медленно приподниматься на цыпочки, одновременно вытягивая шею и выкатывая глаза. Сведенные судорогой пальцы заскребли по горлу, пытаясь освободить его от чего-то невидимого. Когда мыски сапожков, окончательно лишившись опоры, поднялись над заснеженной площадкой, ноги задергались в воздухе, а от промежности по штанинам портов стало быстро расползаться темное пятно.

Срывающийся голос за спиной Кирилла прокричал что-то, ему немедленно ответили другие выкрики, удары металла о металл. Он обернулся несуетливо.

Оба десятка тех, что прибыли последними, ринулись навстречу друг другу, без труда опрокинув хлипкие заслоны. Впрочем, четверо из шестерых обороняющихся всё-таки успели бросить оружие и поднять руки. Стояли, сторожко озираясь, — видимо, не слишком-то полагались на милость победителей. Из оставшихся двоих, не ко времени решивших проявить верность долгу, один еще хрипел и выгибался на снегу в предсмертной истоме, а другой — уже нет.

Человек в сером, также стоявший с предусмотрительно поднятыми руками у своего возка, перехватил взгляд Кирилла. Отшатнулся в ужасе, подавился всхлипом да так и застыл. Ладонь, которой он собирался заслониться невесть от чего, остановилась на полпути к окаменевшему лицу.

Краешком сознания Кирилл пожалел незадачливого возницу, ни за что ни про что попавшего, как кур в ощип, в господские разборки. Возвышавшийся надо всеми на козлах в рост с выпученными от страха и холопского усердия глазами, он монументальной позой своей сильно смахивал на ветхозаветного пророка Моисея на вершине скалы, разводящего воздетыми руками воды Красного моря.

Победители, начавшие к этому времени помаленьку замыкать и сужать кольцо у ворот, отчего-то оставили свое намерение и бестолково затоптались в странной невозможности продвигаться вперед.

Кирилл углядел среди них заводилу, который давеча требовал у всех сложить оружие, подмигнул ему по-приятельски. Ощерился в подобии улыбки и, пошевеливая разведенными указательным и средним пальцами, глумливо изобразил, как «идет коза рогатая за малыми ребятами…»

— Князь Ягдар, не надо! — отчаянно закричал тот, падая на колени. — Я умоля-а-а…

Крик превратился в хрип, перешедший в утробное бульканье. Из-под щегольски завитых усов по обе стороны гишпанской бородки побежали пузырчатые струйки слюны. Человек наклонился вперед, повалился ничком, бессмысленно хватаясь руками за снег и сотрясаясь в рвотных спазмах.

— Славно-то как! — одобрительно заметил Кирилл, обращаясь к остальным, оцепеневшим от смертного страха. — И отчего это вы приуныли вдруг, гостюшки дорогие? А-а-а! Понимаю: нападать прискучило, наутек пускаться лень. Тоска, однако, — да? Ну ничего, ничего — сейчас развеселимся-распотешимся на славу.

Он молодецки притопнул, подернув плечами, раскинул руки и затянул во весь голос:

— Ты коси, моя коса-а-а, ды коса вострая-а-а!

Оборвав песню, деловито поплевал на ладони, крепко ухватил воображаемую косу и даже оценивающе встряхнул ее. Размахнулся пошире, выкрикнул с лихой удалью:

— И-и-и-эх! — и снова завел: — Ты коси, моя коса-а-а!..

Тела бегущей волною повалились друг на дружку — будто кто-то, как коврик, разом выдернул землю из-под их сапог.

— Славно, славно! А теперь скоренько вскочим на резвы ноженьки да повторим еще разок-другой — я же вижу, что всем понравилось! Ну и мне самому, конечно. Значит, продолжаем веселиться. И-и-и-эх! Ты коси…

— Остановись, князь Ягдар из рода Вука, — попросил голос за спиной. — Остановись.

В проеме неслышно отворенной двери бокового входа стоял Белый Ворон.

— О… И вы здесь, Белый Отче, — равнодушно отметил Кирилл, кинув взгляд через плечо и не выпуская из рук невидимой косы. — Иду, уже иду. Мне тут лишь самая малость осталась.

Он отвернулся, опять запел с огоньком и задором:

— Ты коси, моя коса-а-а, ды коса вострая-а-а!

Ворон спустился к нему, положил ладонь на затылок. Чуть помедлив, Кирилл бросил «косу», послушно зашагал к дому. У крыльца ладонь переместилась на плечо:

— Не хочу заставлять, прошу: отпусти их из-под власти своей, княже.

— Нет, Белый Отче. Или разбегутся, или мне опять придется… Где «неусыпающие»? Где наши люди? — перебив себя самого, выкрикнул он со злостью.

— Да вот же они.

Ворон повел рукою.

Над глухими заборами на противоположной стороне улицы поднялись по пояс охотники «неусыпающих», наложили на луки стрелы с вытянутыми противокольчужными наконечниками, изготовились. Несколько окошек нижнего и верхнего уровней палат разом распахнулись, оттуда выдвинулись граненые стволы винтовальных пищалей, а из-за ближнего угла дома со стороны внутреннего двора появились и послушники брата Иова, и он сам. Быстро сомкнулись в цепь, окружив ступени.

— Значит, вот так, да? — глухо спросил Кирилл непонятно кого. — Ну ладно, будь по-вашему. Нате…

Бездвижно висевший в воздухе человек обрушился на крыльцо, задышал со свистом. Повозившись, встал на колени, опустил лицо и потянул кверху руки — почему-то одну за другой. Скрытый за толстым витым столбом ограды застонал, закашлял надрывно у своего возка человек в сером. Лежавший в собственной блевотине владелец ухоженных усов с бородкою приподнялся, наладился было отирать лицо да отряхивать одежду, но спохватился — тоже поднял руки. Один за другим стали присоединяться лежавшие вповалку «скошенные», потихоньку перебираясь на колени и боязливо поглядывая в сторону своего «косца».

Бедолажный возница на козлах так и не переменил своей величественной, но вместе с тем подчеркнуто законопослушной позы.

— Иов, ты все это подстроил, — то ли спросил, то ли подытожил Кирилл.

— Да, — подтвердил инок. — И я также.

Ладонь Белого Ворона легонько похлопала по плечу:

— Пойдем-ка в дом, княже. Пойдем, пойдем. Меч свой захватить не забудь.