Глава X

Дверь заскрипела и немного приоткрылась.

Галерейный послушник настоятельского крыла, очевидно, отождествлял распахнутую дверь с бесцеремонным вторжением, а слегка и аккуратно приотворяемую — с почтительным вежеством. В узкий просвет — или широкую щель — осторожно протиснулась его голова. Огляделась, позвала громким шепотом:

— Эй, брате-княже!

Кирилл сбросил ноги на пол. Сел на кровати, хмуро уставясь на галерейного.

— А где брат Иов? — полюбопытствовал послушник.

— Позже будет. Он тебе надобен?

— Да нет. Там это… Отец настоятель говорит: ежели не спит — то есть, это он не о брате Иове, а о тебе, княже, — то проси ко мне пожаловать, а ежели спит, либо вроде как в размышление глубокое погрузился — ты, говорит, приглядись с бережением, — то тогда ни будить не надобно, ни розмыслу евонному отнюдь не мешать, пусть и далее, говорит, в том же состоянии и пребывает… Так ты как это, брате-княже?

Галерейный сделал паузу и вопросительное лицо.

— А ты сам не можешь разобрать: сплю я, в розмысле пребываю или бодрствую?

— Так я это…

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Кирилл, поднимаясь. — Иду я. Не серчай на меня Бога ради.

Голова послушника благовоспитанно кашлянула, втянулась обратно в щель, а по галерейке зашелестели, затихая, быстрые шаги.

Дверь в настоятельскую келью была предупредительно открыта настежь, изнутри тянуло вкусными запахами.

— Входи, брате-княже, входи, — пригласил отец Варнава домашним голосом. — Попьешь чайку со мною?

Кирилл кивнул, присаживаясь за стол, который возглавлял пузатый синский чайник в окружении приземистых корзинок с баурсаками, сладкими коричными сухариками и плошек с медами да вареньями.

— Привык я, знаешь ли, вечерами чаевничать с братом Илиею. Хоть и наговорюсь за день до гула в голове, а лучший отдых от этого для меня — всё та же беседа. Со сладкими сухариками да медком. С прихлебыванием чайку да неспешными разговорами о том о сем. Славно! Но брата Илии пока нет, так что…

Ложечка с малиновым вареньем в Кирилловой руке остановилась на полпути:

— Пока?

— Пока, княже. Так надо было, поверь. Слово даю: позже и всерьез разъясню, и в подробностях. Не сегодня — устал я. Станешь постарше — тогда и сам познаешь именно такую усталость.

— А отец тоже любил зимними вечерами вот так же чаевничать всласть да долгие беседы вести. Только по большей части не со мною, вестимо, а с Митяем.

— Знаю, княже, о таком его обыкновении. Ведь раньше это мы с ним любили сиживать похожим образом и чином. Когда были молоды. Да… Правда, кроме чайку временами и иного прихлебывали, случалось.

С этими словами отец Варнава как-то по-особому поднес кружку к губам и, шутливо выдохнув на сторону, сделал глоток. Удовлетворенно крякнув, продолжил доверительно:

— Ты как-то вспоминал, что, когда спрашивал отца о потаённой святыне Славены да о витязях незримых, он в ответ лишь смеялся и трепал тебя по голове.

— Было такое, отче. Мы тогда с вами и братиями ко князю Стерху…

— Да-да. А не припомнишь ли, кто из домашних твоих и княжьих людей речи о том заводил?

— Чаще всех мы с Митяем, конечно. Потом… э-э-э… дядька мой Домаш, сотник Деян-Андрей, ключник наш, которого все дядюшкой Титом именовали, десятник Залата, еще кто-то — не припомню я всех поименно. Отец отчего-то этих расспросов очень не одобрял, а иной раз прямо лицом темнел.

— Что-то и ты лицом потемнел, княже. Но это уже я тому виной, прости.

— Нет, отче. У меня не выходит ничего — еще в самом начале хотел сказать о том, да вы своими утешительными речами отвлекли меня.

Огрызок сухарика хрустнул в Кирилловых пальцах. Он осторожно положил обломки на краешек стола и принялся отряхивать ладони от крошек. Повторил угрюмо:

— Ничего не выходит. Я внутри сейчас… — помолчал, подбирая слово, — пустой какой-то, что ли. Именно так, пустой. Отче, а можно я опять о брате Илие спрошу?

Игумен кивнул, едва приметно нахмурясь.

— Он кто — соглядатай вражий?

— Да, можно сказать, что соглядатай. Но только не вражий — пока этого тебе довольно. Для неких целей моих надобно было, чтобы находился он при мне. Разумеешь ведь, что видеть и слышать брат Илия мог лишь то, что мы позволяли ему. Княже, я ведь обещал, что все подробности — позже. Когда должное время придет. Уж не обессудь, но как-то непохоже на тебя любопытствовать столь настырно.

— Да я не любопытствую, отче, это вы простите, — забеспокоился Кирилл. — Просто тяготит меня, что за все время так ни разу и не почуял, что он — чужой. Вот чего стоят хваленые дары мои, а вы-то надеетесь. А сейчас я и вовсе пустой.

Отец Варнава совсем не строго погрозил ему пальцем:

— Пожалуй, княже, придется напомнить тебе о грехе уныния — надеюсь, слыхал о таковом?

— Вестимо, — Кирилл кивнул и невесело улыбнулся.

— Это хорошо. Теперь скажи: мог ли ты в самом начале видеть мысли того, кого сам пожелаешь?

— Нет, конечно. Хотя потом, когда…

— А потом, не взыщи, я к Ворону за помощью обратился. Точнее, он немного опередил меня и первым ее предложил. Разъяснять далее обстоятельно?

— Не надобно, — вздохнул Кирилл с явным облегчением. — Честно признаюсь, утешили вы меня, отче, изрядно. А как на самом деле зовут брата Илию?

— Да так и зовут: по-германски — Элиас, по-славенски — Илия. В постриге, конечно. И имя настоящее, и монах он на самом деле. Правда, рыцарского достоинства, как и наш отец Паисий. Имя же его до пострига тебе без надобности.

— Вот это да… Отче, а в келье мне надлежит безотлучно пребывать — или как?

— Ты ведь не под запором, княже, — удивился отец Варнава. — А коли не секрет, куда собрался-то на ночь глядя?

— Да просто прогуляться хотел перед сном. Чувствую, иначе уснуть не удастся.

— Добро. Самой обители только не покидай. И чай давай допьем.

***

У подножия лестницы, которая вела на монастырскую стену, Кирилл остановился:

« А здесь мы тогда заспорили, кому первому подниматься. Я ей говорил: «Видана, давай ты вначале — если вдруг оступишься, я подхватить смогу». А она твердила упрямо: «Нет, ты! Ты вперед иди!», краснела да всё норовила подол сарафана вокруг ног обернуть. А я понять не мог — отчего сердится? Только потом сообразил…»

Кирилл раздвинул губы подобием улыбки, поднял лицо: огромный диск луны стоял на верхней площадке, которая выглядела крылечком у входа.

«Добро пожаловать на луну…»

Искристая лунная дорожка, сбегавшая вниз по синим заснеженным ступеням, походила на шитую серебром кайму по краю синего сарафана.

«Видана… Видана… Видана…»

Кирилл сделал первый шаг, ощутив, как нечто внутри него очнулось, открыло глаза и стало осторожно осматриваться. Он тут же остановился, вспомнил наставления Яра и попытался разобраться: сверху или снизу пришло это. Не успел — оно исчезло. То ли само по себе, то ли избегая наблюдения.

— Господи! — проговорил Кирилл, взбираясь по ступеням. — Как же вы все мне надоели!

Наверху он внимательно присмотрелся к зубцам стены, припоминая, меж которыми из них выглядывала наружу Видана. Постарался приладить свои ладони именно на те места, где тогда лежали ее ладошки. Перегнулся вниз, слева в стороне нашел взглядом залитый лунным светом краешек бережка у переката с заснеженными кустами шиповника и темными ракитами на противоположном берегу. Закрыл глаза и увидел там две маленькие фигурки посреди июльского полудня.

***

Это был очень хороший сон. А еще он был наполнен такими красками, запахами и звуками, каких никогда не замечалось в обычных снах.

Кирилл и Белый Ворон шли босиком по песчаному берегу большого круглого озера, а вокруг высились склоны, поросшие лесом и еще более высокие скалы за ними. Жаль, что такого прекрасного места не могло быть в реальности.

— Я знаю, еще не раз впереди и вокруг ты не увидишь ничего, кроме холодных клубов туманного мрака. Правда будет казаться ложью, а ложь — правдой. И пока всё не завершится, никто не сможет дать те ответы, которым можно верить безоговорочно. Но не бойся: я всегда буду рядом, а ты выдержишь всё. Не сломаешься, но возмужаешь. Потому что ты — князь Ягдар из рода Вука. А пока смотри вокруг и питай свою душу сим дивным покоем.

Потом этот сон сменился другим. В нем Кирилл прикасался к знакомым с детства печным изразцам с рельефными изобажениями Фениксов, Сиринов и Алконостов. И при каждом его прикосновении они обращались в быстро тающий дым. В дверь его светелки заглядывал дядька Домаш и молча подавал непонятные знаки: то ли звал куда-то, то ли предостерегал от чего-то. Кладбищенский сторож дед Белебеня с глумливым старческим смешком старательно топтался на свежих могильных холмиках, но ему было все равно… Все равно… Все равно…

А потом он на короткое мгновение увидел Видану.

И успел услышать всего лишь несколько слов.

***

Брат Иов скрытно, однако очень чувствительно ткнул в бок приплясывающего от нетерпения Кирилла. Это немного подействовало.

Отец Варнава тем временем быстро освободил стол, раскатал на нем жесткий свиток карты, придавив строптивые углы книгами, и поманил к себе:

— Покажи-ка здесь, княже.

Кирилл наморщил лоб, машинально поводил рукою, вглядываясь. Уверенно повел пальцем по одной из дорог, разбегающихся от монастыря через леса и поля:

— Сюда. Где-то там дальше сельцо должно быть с церквушкою, называется… Э-э-э…

Он склонился над картой пониже. Искривив голову, прочитал:

— Марфин Удел. Да, это оно и есть.

— Ты не знал названия?

— Я совсем по-другому видел, отче.

— Понятно. А после него куда?

— Пока не ведаю — Видана говорила, что потом скажет. Ей только на малое время удалось прорваться ко мне — мыслю, препятствует некто всячески. Наверное, и дальше лишь краткими урывками видеться сможем. А из Марфиного Удела, я гляжу, две дороги ведут: одна — на Курбу, а другая — на Червен-Городец.

Отец Варнава поднял голову и поверх склоненного над картой Кирилла обменялся с братом Иовом у порога быстрыми взглядами:

— Ну что ж, княже: отправляетесь вдвоем, два часа вам на сборы…

Настоятель сделал паузу — возможно, ожидая, что Кирилл начнет спорить: дескать, время не ждет и выступать в путь следует не медля. Однако он почему-то вдруг полностью лишился былого нетерпения. Просто выпрямился и молча продолжал слушать.

— К полудню уже у моста через Колотовку будете, к вечеру и до Марфиного Удела доберетесь. Там заночуете, а дальше — как ты скажешь, княже.

— Как Видана скажет, отче, — уточнил Кирилл.

— Разумеется. Вас с братом Иовом сопроводят, понятное дело. Потаенно. Не пожелаешь ли узнать, отчего так, а не вместе с вами, одной дружиной?

— Нет, отче.

— И молодец. Сейчас гонца в дубраву отряжу, а брат Иов здесь похлопочет. Твой доспех из ризницы тебе в келию поднесут. Починен давно уж, успеешь оглядеть. Если кроме своего белого оружия еще что-либо из огнебойного пожелаешь — говори.

— Мою ручницу бы, отче. Ну ту, которая Держановой работы, подарок его.

— Как же, помню, помню, — отец Варнава усмехнулся мельком. — Она, к слову, такоже в полный порядок приведена: ремесленные братия отсутствующим толкачом доснарядили. Не обидится ли мастер Держан, что без его позволения на то?

Он опять коротко улыбнулся.

— Э… Да нет, не думаю… Припасов к ней еще попрошу: огненного зелья да пуль бы добрать хоть несколько, если подходящие имеются.

— Найдутся. У отца ризничего закрома богаты, самолично подберет. Он у нас в некие времена и с пищалью в дружбе пребывал, и даже с мушкетоном. Еще пожелания?

— Это всё, отче.

— Добро. Тогда возвращайся в келию и жди. Постой! Ведь не усидишь на месте, изведешься в ожидании. Дозволяю, как и вчера вечером, снимать нетерпение в пределах обители. С Богом, княже. Брат Иов, а ты задержись, яви милость.

Кирилл зашагал по галерее, сделав вид, что не приметил за полупритворенной дверью одной из гостевых келий чьего-то любопытного глаза и не расслышал старательного сопения. Поворачивая к лестнице, обронил через плечо:

— Ты уж определись окончательно: или схорониться желаешь, или внимание на себя обратить. А я пока пойду — мне нынче разбирать недосуг.

Мальчишка лет десяти немедленно выбрался из-за двери и проворно нагнал Кирилла:

— Так ты и есть тот самый князь Ягдар?

— Какой — тот самый?

— Ну, тот самый… Который… — он с бесхитростным восхищением оглядел Кирилла. Шумно потянув носом, поднес к нему край рукава и тут же одернул — похоже, вовремя вспомнив о неких строгих заповедях.

— Угадал. Я и есть тот самый, который. А ты — Велко. Я тоже слыхал о тебе. А пробежаться по галерее на четвереньках да залаять мне сегодня не очень хочется. Может, как-нибудь в другой раз. Договорились?

— Ага! — сказал ничуть не смутившийся Велко. — А ты куда?

— Туда, — указав пальцем перед собою и начиная спускаться по ступеням, ответил Кирилл.

Негустой снегопад за ночь успел зализать его вчерашние следы. Зачем-то стараясь попасть каждым сапожком в прежние отпечатки, он взобрался на стену. Подошел к заветному месту, приложил ладони к стылому камню. Замер. Холод-утешитель, вернувшийся к нему, отогнал утренний морозец прочь от тела. Редкие снежинки, в полном безветрии опускавшиеся вниз, постепенно замедлили свое падение, а потом остановились в воздухе у его лица.

Кирилл закрыл глаза и улыбнулся одними губами.

Через какое-то время он очнулся от зова снизу, а еще спустя час привратник отвесил одинокий прощальный поклон и ворота обители захлопнулись за обоими всадниками.

Кирилл пустил было своего гнедого легкой рысцой, но Иов придержал, сообщив попутно, что внутренняя спешка ускорить приближение к цели не сможет, а конь быстро устанет. И еще выговорил Кириллу за отказ от завтрака. Причем не в своей обычной рубленой манере, а с непривычно обстоятельными пояснениями и многословными резонами. Неодобрительно хмурясь, качая головой и почти неотрывно глядя ему в глаза. В другой раз это могло бы показаться любопытным и даже заслуживающим размышления. Но сейчас Кириллу было невыразимо лень задействовать голову; он отделывался односложными ответами, междометиями. Потом и вовсе замолчал. Покачивался в седле, рассеянно смотрел куда-то вперед поверх мерно взмахивающей конской челки, время от времени примечая на себе внимательные взгляды Иова.

Изредка инок поднимал руку, давая знак остановиться, и к чему-то прислушивался, а то и спешивался. Подходил к ближайшей ели, прикладывался ухом к стволу. Кирилл всякий раз послушно подчинялся, ни о чем не любопытствуя, терпеливо ждал.

Снежная перина, соскользнувшая с огромной еловой лапы, накрыла его вместе с конем — гнедой испугался, шарахнулся в сторону. Кирилл собрал снег с непокрытой головы и старательно растер его по лицу, нимало не озаботясь тем, чтобы отряхнуться. Брат Иов на то никак не отозвался.

Дорога переломилась, полого и криво пошла вниз. Старый бор вначале покрылся лоскутами былых вырубок, уже заросших крохотными елочками, а в дальнейшем и полностью заменился густым молодняком. Стал различим шум бегущей воды. Громко именуемая рекой Колотовка в этой местности была всего лишь бурным незамерзающим ручьем с коварным — особенно по весне — нравом.

В просветах еловых верхушек внизу показалась обрывками серая лента каменного ложа лощины с прыгающим по ней потоком и высоким мостом на толстых сваях.

— Иов, нас ждут, — вдруг сказал Кирилл, осаживая гнедого. — Засада у самого моста. Там и там — он поочередно указал рукой — двое стрельцов с огненным боем и двое лучников. Целить будут по коням… и тебе. Я надобен живым. Трое мечников, трое копейщиков. Там и там. Их кони в той стороне.

— Дальше что-нибудь видишь? — спросил инок спокойно.

Кирилл подумал, прикрыв глаза:

— Всадников. Разделились, заходят… ну то есть, скоро разделятся и зайдут вон оттуда. И еще оттуда. Сеча… Дальше не вижу, всё как в тумане.

— Нас заметили?

— Нет. И не заметят.

— Тогда стоим здесь и ждем, — заключил брат Иов.

Кирилл кивнул:

— Сейчас начнется.

Кто-то закричал невнятно и визгливо, тут же поддержанный другими голосами. Крики смешались с гулкими хлопками огнебоев, конским ржанием и железным лязгом, подхватились и умножились скачущим окрест эхом.

— Ты знал о засаде? — спросил Кирилл.

— Подозревал. Я полагал, раньше объявят себя.

— Как по мне, это место лучше подходит.

— Да получается, что они тоже так подумали. «Неусыпающие» шли крыльями — слева и справа от нас. С передовыми дозорами.

— А твои люди?

— Они не здесь. Нам нельзя убивать — не забыл? Ты, гляжу, пришел в себя.

— Я и до этого там пребывал.

— Как скажешь, княже.

Звуки боя стали умолкать довольно быстро. Дождавшись наступления тишины, брат Иов вопросительно повернул голову.

— Можно, — ответил Кирилл, трогая коня.

Заснеженный пологий бережок был изрыт копытами и истоптан ногами. Под густой стеной молоденьких елочек лежал рядок неподвижных тел. Трое оставшихся (либо оставленных) в живых стояли на коленях со связанными за спиной руками в кольце «неусыпающих». Хотко, явно бывший тут за десятника, отделился от остальных и помахал Кириллу. Подойдя ближе, обратился вполголоса:

— Княже, Димитрий просил, чтобы ты каждому из них в лицо заглянул — и мертвым, и живым.

— Зачем?

— Не ведаю, княже. Просто его слова передаю.

Кирилл дернул плечом, полез с коня. Обошел семерых, лежавших в полосе елочной тени, останавливая взор на каждом. Потом направился к коленопреклоненной тройке. При его приближении крайний коротыш с залитым кровью правым глазом вскинулся и зачастил:

— Слышь, княже! Важное что хочу тебе сказать. Тебе важное скажу, а мне за то, может, поблажка какая-нибудь выйдет.

Двое других продолжали понуро глядеть на свои колени.

Кирилл остановился перед говорившим:

— Слушаю.

— Ты бы наклонился ко мне, княже, — это только для твоих ушей назначено. Пониже наклонись, коль не горд.

Кирилл покачал головой:

— Ты надеешься вцепиться мне в горло зубами да вырвать его. И сказать тебе нечего. Но как воин ты хорош.

— А ты смышлен, княже! — оскалился коротыш.

— Я знаю, — ответил Кирилл и обратился к двум другим:

— Головы поднимите.

Заглянул в лица и вернулся к Иову, который, спешившись, внимательно слушал Хотко. Шлепнул по щеке своего гнедого, вдруг пожелавшего шумно выдохнуть ему прямо в ухо, спросил десятника:

— Нам дальше — как?

— Так то уже, как вам игумен Варнава наказал, — слегка удивился Хотко. — А мы прощаться будем. Да хранят вас Обереги со Христом.

— Спасибо за помощь, содруги! — отозвался Кирилл уже из седла и несильно пристукнул сапожками по конским бокам.

Ближе к сумеркам показалось село. Как только лес поредел и остался за спиной, оно явилось сразу, лежащее в синеве низины посреди полей, густо утыканное приветливыми светлыми столбиками печных дымков.

— Будет мороз, — отметил Иов.

— Ага, — согласился Кирилл. — Я тоже очень наблюдателен и сметлив. На ночь где остановимся?

— Марфин Удел — село большое. Есть постоялый двор. Есть храм Марфо-Мариинский. При каждом храме непременно должна быть изба странноприимная. Выбирай.

— Давай на постоялом дворе — мне отчего-то захотелось именно вот так.

— Суета людская тебе не помешает видеть?

— Нет.

— Как скажешь, княже.

Постоялый двор располагался несколько в стороне. На должном, предписанном Великокняжеским Уложением, расстоянии от самого села. К нему сворачивала недлинная дорога, благоукрашенная в начале своем огромными, широко растворенными во чисто поле зазывальными воротами. Вероятно, уветливые сельчане очень беспокоились, чтобы рассеянный путник невзначай не прошел либо не проехал мимо и смог по достоинству оценить уровень марфинского гостеприимства. Для подтверждения незыблемости последнего распахнутые вратницы были накрепко прибиты ко врытым в землю кольям.

Настоящие ворота находились в полутора стрелах далее, посреди высокого основательного забора из добротного тёса, побеленного для вящей красоты влево и вправо примерно настолько, насколько хватило бадейки гашеной извести. Наглухо запертые изнутри и заложенные на засов «по позднему времени, от волков да всякой голи перекатной» — как пояснили выглянувшие на стук двое добрых молодцев в медвежьих тулупах, — они были тут же отворены, и Кирилл с Иовом въехали во двор. Один из молодцев привычно принял коней, а другой, поддерживая под локотки дорогих гостей, помог им успешно проследовать к высокому крылечку в шаге от ворот.

Гостевая горница и видом своим, и запахами, и звуками походила на тысячи своих сотоварок во всех концах земли славенской.

Щекастый отрок в белых портах и красной шелковой рубахе, оперезанной витым шнурком, положил отработанный поклон, успев хватко окинуть взглядом обоих. Кириллу тут же была предложена горенка «для гостей познатнее да почище», на что он коротко мотнул головой и направился к приглянувшемуся торцу одного из столов у вечернего окошка.

Посетителей имелось умеренно, около двух десятков. Гудение голосов было негромким, смех и возгласы — нечастыми. Сплоченная группа торговых людей в углу почтительно внимала с вознесенными кружками в руках степенным речам старшего во главе стола. Далее по горнице в столь же обыденном наличии и порядке располагались пары-тройки беседующих, играющих в зернь либо уединенно размышляющих при содействии кувшина вина или пива о различных житейских обстоятельствах.

— Первым делом — супчику. Любого, лишь бы погорячей был, — нетерпеливо сказал Кирилл, опускаясь на лавку. — Одну плошку — постного, другую — с мясом да чтобы на косточке. Потом каши гречневой с молоком. Тоже горячим. Маслица коровьего туда бросить не забудь. А щука заливная есть? Ну тогда пирог с рыбой и вязигами. В конце подашь чаю либо травнику со сладкими заедками, какие имеются. Да, чуть не забыл: еще квасу ягодного и отварной свеклы в уксусе.

Уголок рта брата Иова тронулся едва заметной улыбкой.

— На ночь остаемся, так что пусть приготовят спаленку на двоих. Всё. Давай, друже, давай-давай! Знаешь, брат Иов, а у меня ноги окоченели прямо до самой задницы. Да и она тоже.

— Ты же поначалу мороза не чуял. Я приметил: пока мост не миновали.

— И что?

— Да ничего. Вон тот, который с ремешком на лбу, — не оборачивайся! — всё на нас поглядывает. Прочие давно оставили, а этот — нет.

— Я опасности не вижу.

— Я тоже. Просто извещаю.

— А вот точно в такой же вечер прошлогодними Крещенскими праздниками мы с Митяем… О! Уже несут! Несут, несут! Ух, и до чего же я, оказывается, проголодался! Никогда со мной такого прежде не бывало. Нет, это — мне, а это — ему. И это тоже мне давай.

В горке нарезанного хлеба Кирилл высмотрел горбушку, рьяно потер ее по шершавой спинке зубком чеснока и набросился на гороховый супчик со свиной ножкой, приговаривая время от времени: «ух, и хорош же!», «прям’ в душу!», «славно!», а то и просто «м-м-м!». Отодвинул опустевшую плошку, повертел блюдо с рыбным пирогом, примеряясь. Аккуратно располовинил его. Свою долю внимательно осмотрел на срезе и хищно вгрызся в приглянувшееся место. Наскоро переведя дух, принялся за кашу, погружая ложку уже не в такой спешке, как за супом, а куда более размеренно. Произнес вполголоса:

— А этот на нас все так же поглядывает.

Брат Иов по своему обыкновению насыщался с такой бесстрастной умеренностью, как будто не желал обидеть хлебосольства хозяев единственно из врожденного вежества. Подтвердив кивком слова Кирилла, заметил:

— Может, человек просто есть хочет.

— На вино денег нашел, а на еду — нет?

— Так часто бывает в жизни, княже. Эй, человече добрый! — добавил он, повернув голову. — Не пожелаешь ли с нами вечерю разделить?

Окликнутый охотно согласился и, подхватив со своего стола кувшин с кружкой, проворно перебрался за стол к Кириллу с братом Иовом — ладный, чуть поболе средних лет, лицо вовсе не спитое, ясное. Небеленая рубаха чиста, опрятные светлые волосы убраны под сыромятный плетеный ремешок.

— Спаси Господи, люди добрые!

Кирилл подозвал всё того же щекастого отрока и распорядился о прибавлении к прежнему заказу.

— Меня во Крещении Артемием нарекли, — назвался новый знакомец. — Мастер я…

— Князь Ягдар-Кирилл.

— Брат Иов.

— Вот это да! — почему-то поразился мастер Артемий. — А скажи-ка, брат Иов, не понадобится ли в обители вашей иконописец?

— Иконописец — это ты? — уточнил инок. — Давай-ка вначале тебя послушаем. Вижу, выговориться хочешь.

Мастер Артемий закивал, принимая поднесенные горшочки с плошками и радостно поглядывая то на них, то на брата Иова.

Из последовавшего повествования выяснилось, что сманил его сюда с тощих окраинных земель Заторопья, обещая горы златые, местный настоятель…

— Кто-кто? — плохо разобрав, переспросил Иов.

Мастер Артемий, не успев толком прожевать, поспешил сглотнуть. Повторил смущенно и более разборчиво:

— Гомзяк. По правде, его Александром зовут, настоятеля-то… Рассказывали, что был тут третьего лета на престольном празднике епархиальный владыка Иоанн. И услыхали люди ненароком, как он в сердцах — да громко-то так! — попенял отцу Александру: «Вот говорю с тобою, отче, а ощущение имею такое, будто босой ногою в гомзяк вступил!» Хоть оно и грешно, и неладно, а люди давай шептаться: «Уж попал владыка, так попал!» С тех пор так и кличут его за глаза меж собою: Гомзяк. Уж ты прости, княже. И ты, брате Иове.

— Нет на тебе греха передо мною, — заметил инок. — Людям виднее. И владыке вашему. Да ты ешь, ешь.

— Ага, конечно… Не то, что гор златых, даже платы обычной я так и не увидал. Желательно ему оказалось, чтобы весь храм благоукрашен был лишь за угол в избе странноприимной да за харчи. Кабы я в одиночестве пребывал, то и Бог бы с ним, так ведь у меня жена с двумя детишками… А давеча и говорит: «Будем выселяться?» Это у него, брат Иов, слог такой обиходный: «Ну что, Аким, будем колокольню поновлять?», «Ну как, людие, будем на храм пощедрее жертвовать?» Да уж… И что же мне теперь делать? Дом на родине продан, возвращаться некуда, последнюю лиску дети проели. Ладно хоть добрые люди малую толику вина поднесли… — он спохватился: — А вы накормили, храни вас Господь!

Кирилл повозился у пояса и выложил перед мастером Артемием пяток золотых кругляшей:

— Вот здесь хватит и на родину возвратиться, и новым домом обзавестись. Ну и на прочее разное.

— Это что? — выдавил иконописец внезапно севшим голосом.

— Видишь ведь, что егории. Спрячь, спрячь.

— Княже…

— Ничего не говори! — рассердился Кирилл. — Ничего! Княжья воля — доводилось слыхать о таковой?

— А захочешь — сможешь и при обители нашей обосноваться, — сказал брат Иов. — Ставропигиальный монастырь в честь Преображения Господня.

— Ставропигиальный? — опять поразился мастер Артемий.

— Он самый. Вернемся — станем разбираться с этим твоим… отцом Александром. Как только свои дела завершим.

— Да-да, брат Иов… Княже…

— Вот и ладно! — подытожил Кирилл раскатистым баритоном князя Стерха и добавил обычным своим голосом: — Я так разумею, что ты уже ладишься на крыло встать. Ну лети, мастер Артемий, лети — порадуй домашних.

— Постой, — остановил его инок. — Полушубок свой — или в чем ты сюда пришел — не оставил ли здесь за вино?

— Чего? А… Кожушок. Нет, я же говорил: добрые люди угостили под разговор душевный. В сенях он.

Кирилл резко подался вперед, но мастер Артемий успел опередить, рухнув на пол в земном поклоне. Тут же подхватился на ноги и выскочил за дверь.

— Чай остыл, — заметил брат Иов.

— Это ничего! — ответил Кирилл с воодушевлением. — Мы и холодный допьем!