Глава V

— Ты, старче, как в воду глядел, — сказал отец Власий, наблюдая, как по-бюргерски крутобокий возок герра Корнелиуса осторожно протискивается в довольно узкую въездную арку надвратной колокольни.

— Не я один глядел, иные глазастые имеются, — буркнул Димитрий, сосредоточенно растирая щиколотку. — Отец Порфирий и сам намеревался в Рамзене задержаться. А за Танненбург — это уж владыке Гедеону да людям его поклон земной… Ай да мазь! Ай да герр лекарь! — восхищенно заключил он, подвигав ступней, и вытер пальцы о краешек рушника в изножии кровати.

— Уже и намазаться успел? — с ехидством заметил отец Власий. — Как дитя малое: тут же за подарок.

Белый Ворон молодо поднялся с места. Сложив руки на груди, прошелся взад-вперед по спальне.

— Не сидится ему, — опять отозвался на то отец Власий, продолжая рассеянно глазеть в окно.

— Что-то еще осталось в герре Корнелиусе, что-то важное, — проговорил Ворон в задумчивости. — А что именно — понять не могу. Но как получить нужные ответы, если не знаешь нужных вопросов?

— Ну вот: теперь ты, Белый Отче, вместо отца Варнавы перед глазами мельтешишь. И ведь оба ведаете, что не люблю этого. Скажешь, случайно получилось? А вот старец Димитрий наш ни в случайности, ни в совпадения не верит. Так ли, старче?

— Как говорит мастер Зенон, именно так. Это они загодя против тебя сговорились. Вороне, я второго дна в нем не нашел. И не работал над ним никто — я и без твоих даров не хуже вижу.

— Прав ты, Димитрие. И я прав.

— Духом он силен изрядно. А за жизнь свою чем только человек не обрастает — как корабль ракушками. Да ты об этом давно и получше меня осведомлен.

— Верно, верно...

— В Висмар людей будем отправлять? — подал голос мастер Георгий.

— А то как же! — удивился Димитрий. — Спрашиваешь-то зачем?

— Думается мне, что и цехмайстера Йоргена, и хирургуса Адальберта давно следы простыли. Боюсь, не найти нам уже ничего. Слишком поздно.

— Найдем или нет — давай не станем загадывать. Отправляй, брате. И еще: лекарю этот цехмайстер Йорген упомянул о пяти заказчиках. Четверых по именам назвал, с пятым затруднился. Отец Власий!

— Да записано у меня, записано, — откликнулся он, не оборачиваясь. — Но все пятеро — это те, которые до герра Корнелиуса были. До! Как мыслишь — сколько еще этих самых "лязгающих сапог", о которых никто не ведает, уже после него по земле затопало? После!

Димитрий, знавший наперечет все раздражительные интонации отца Власия, спросил серьезно:

— Ты что-то увидел, да?

Беспокойно потирая лоб, маленький архимандрит наконец-то отвернулся от окошка:

— Матерь Велко — имя её...

— Улада.

— Улада, Улада… Отчего-то вдруг нехорошо мне сделалось, на душе муторно. Если бы хоть разок встретился с нею — куда яснее сказал бы, а так… Мастер Георгий, может, это самое… дозор, что ли, у дома их учинить, или как там оно у тебя — ну, сам лучше знаешь.

— В тот же день, когда ты прибыл, отец Власий, — ответил он с некоторой настороженностью. — Отряжены братия Ахаз и Гурий. Безотлучно.

Заметив, что Димитрий помрачнел, деловито спросил:

— Съездить с братом Кукшей и его послушниками ?

Димитрий кивнул, поднимаясь:

— Распорядись, яви милость, друже-брате. Но мне самому посмотреть любопытно, что там да как. Пожалуй, и всем нам.

Отец Власий поправил витую закладочку в молитвослове, исподлобья покосился на Белого Ворона.

***

И высокий, и тот, что пониже, Кудельке почему-то сразу не глянулись. Круглолицый умильно почмокал, щепотно покрошил воображаемое лакомство. Это ему никак не помогло: Куделька недружелюбно оборотился задом; вполголоса — мало ли, как всё оно может повернуться — заворчал, протискиваясь под дверью в подклетец. Уже оттуда храбро и пискляво затявкал. Стук топора за конюшнею сразу умолк, что его ощутительно ободрило. Он даже наполовину высунулся обратно, но тут же огорчился: и длинный, и короткий круглый, больше не обращая на него ни малейшего внимания, преспокойно поднимались по ступеням крыльца.

— Здравия и долголетия вам, добрые люди! — окликнул их со стороны конюшни молодой голос, услыхав который, Куделька смело выбрался наружу весь и радостно замахал клочковатым хвостом в репьях. — Ищете кого?

— Уже не ищем, уже есть найдено, да, — с незамедлительной улыбкой и резким иноземным выговором ответил круглый. Длинный при этом безмолвным истуканом торчал наверху, внимательно разглядывая оттуда заборы вдоль пустынной улочки. — Это ведь является дом Улады-вдовицы, так правильно? Нам нужна она и нам нужен ее сын. Да.

— Ишь ты! — почему-то очень удивился обладатель молодого голоса, подошедший тем временем к самому крыльцу. Для подкрепления своего изрядного удивления он поскреб крепкой пятерней русый пух на подбородке, переспросив:

— Стало быть, вам Улада с сыном понадобились? А почто либо на что?

Долговязый еще раз цепко осмотрел улицу в оба конца и что-то отрывисто проговорил. Круглый коротышка, лишаясь улыбки на лице, решительно ухватился рукою за дверную скобу, которая вдруг вырвалась из пальцев и ушла в избу вместе с открываемой изнутри дверью. На порог выступил юнак, видом точь-в-точь такой же, как и находящийся внизу. Гость вздрогнул от неожиданности и поневоле оглянулся через плечо, будто желая окончательно удостовериться в этом.

Заслонясь ладонью от солнца, каковое, к слову сказать, давным-давно затерялось в беспросветной серой пелене, юнак в дверном проеме закричал протяжно, как будто пребывал где-то очень далеко:

— Что там у тебя-а-а, братец мой Ахаз?

— Да гости у на-а-ас, братец мой Гурий! — отозвался тот со двора подобным же образом.

Отведя от лица ладонь, братец его Гурий вдруг и сам обнаружил упомянутых гостей прямо перед собою, чему тоже изрядно удивился и даже восхитился:

— Ух! А ведь верно — ишь ты! Вот радость-то, вот радость! Добрый гость — дому честь. И ты, братец мой Ахаз, поблагоприятствуй-ка мне: проси да кланяйся. Кланяйся да проси гостюшек дорогих нам честь оказать, а им во свой черед — от нас почет принять.

— Кто вы есть такие? — спертым голосом осведомился коротышка.

— Мы-то? — переспросил простодушно братец Гурий. — Да мы-то есть братия близные — нешто сразу не видать, — а вы-то?

Он спохватился, делая руками призывные гостеприимные движения:

— Охти, да что ж как-то всё оно у нас при пороге да при пороге! В дом препожаловать просим, в дом.

Долговязый нахмурился, несколько запоздало начиная отмечать в происходящем явные признаки какого-то непонятного шутовства. Вытянул шею на манер болотной выпи; глядя куда-то поверх забора, дернул головою. Круглый, наоборот, свою голову втянул в плечи, наклонил ее и устремился в избу прямиком сквозь радушного хозяина. Но при этом он ухитрился странным образом споткнуться о высокий порог: короткие ноги взбрыкнули в воздухе, а тело, запрокинувшись на спину, с треском обрушилось на враз просевшие доски помоста.

— Ну вот — упал, — склонившись над ним и для верности указав пальцем, недоуменно констатировал брат Гурий. — Да еще и настил повредил. Ох как нехорошо получилось-то. Теперь придется к мастеру Вакоре на поклон идти.

Поднял лицо на оставшегося гостя, попросил:

— Ну хоть ты-то, гостюшко, нас уважь, а?

Снова раздался треск, на этот раз от ворот. Калитка сорвалась с колышков, повалилась во двор, а по ней, гулко топоча, вбежали четверо, ряженные мещанами среднего достатка. Сжатые губы долговязого разлепились, он произнес несколько скупых чужезвучных слов, подкрепленных столь же скупыми жестами. Нагнувшись, хватким рывком оттащил к стене своего бесчувственного спутника. Братец Гурий благодарно поклонился на это и выступил наружу.

Двое мещан среднего достатка, угрожающе выламываясь в ногах и руках, словно деревянные дергунцы, начали оттеснять брата Ахаза в глубину двора. Он попятился с растерянной неуклюжестью. Затем молниеносно прянул вперед, поймал обоих за ладошки и, крутнувшись по-плясовому, со смачным костяным звуком сшиб их с размаху лбами. Сноровисто подхватил, помог без дополнительных повреждений при падении опуститься на землю. Сокрушенно вздохнув, поразводил над ними руками: дескать, уж вы не обессудьте, уж как-то так оно вышло уж...

Двое прочих остановились на полпути по ступеням, быстро обозрев подкрылечный расклад. Молча повернули головы к долговязому, который опять произнес что-то отрывистое и непонятное. В их руках появились две небольшие ручницы с толстыми стволами; одна уставилась мертвой глазницей дула на брата Ахаза, а другая — на брата Гурия. Долговязый переступил через ноги своего сотоварища, кое-как приваленного к стене:

— Предложение войти всё еще не отменяется? — он улыбнулся одними губами и, не дожидаясь ответа, властно указал рукою: — Но только после нашего гостеприимного хозяина. О, как я невежлив — обоих хозяев, разумеется.

Ствол огнебоя, направленного на брата Ахаза, своим кивком подтвердил прозвучавшие слова. Пожав плечами, брат Ахаз послушно направился к дому.

— Вот и слава Богу! — обрадовался брат Гурий. — Просим, просим!

Он положил еще один поясной поклон вначале в сторону высокого гостя, а затем другой — ко владельцу глядящей на него ручницы, отчего та вдруг вспорхнула в воздух и оказалась в руках брата Гурия. Сам же бывший владелец загремел по ступеням, попутно сбив с ног другого любителя огненного боя. Внизу брат Ахаз расторопно принял и обиходил оба тела, после чего помахал брату Гурию второй ручницей. Долговязый к этому времени уже спроворился вынести собою рядок боковых балясин ограждения вместе с перилами и достичь земли. Теперь он расслабленно лежал на спине возле входа в подклетец. Осторожно постанывал, зачем-то старательно пытался сложить губы дудочкой да таращился на Кудельку, ответно смотревшего на него с видом крайнего неодобрения.

Приваленный к стене у двери круглолицый пошевелился и с неразборчивым, но определенно недружелюбным бормотанием стал все отчетливее выражать растущее желание подняться на ноги и продолжить свои былые действия. Брат Гурий отрицательно мотнул головой, сдвоенными указательным и средним пальцами коротко ткнул его куда-то возле уха. Вернув таким образом гостя в предыдущее состояние, поинтересовался у братца, успевшего между тем взойти на крыльцо:

— Ну что: сейчас мы всех скоренько спеленаем, определим на покой, а потом ты слетаешь на подворье сообщить?

Брат Ахаз согласился с предложенным нимало не споря, поскольку между близными братьями от рождения неотступно пребывали полное взаимопонимание и сердечное благоизволение. После этого они столь же слаженно насторожились и обернулись в сторону калитного проема, в котором уже обнаружилась чья-то голова при кособокой скуфейке на плешивой макушке и шафраново-рыжей бороде. Прищуренные глаза юрко обшарили двор.

— И что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… — укоризненно проговорила голова, кивая в знак совершеннейшего согласия с мудрыми словами Екклесиаста. — Бесчинствуете. Опять бесчинствуете.

— А ты опять напраслину возводишь, брат Кукша!

— Как можно!

Близнецы даже развели руками от настолько незаслуженной обиды.

Брат Кукша со спорой кривоногой развальцей вкатился во двор и принялся тыкать вокруг себя обрубком указательного пальца:

— Без крайнего ущерба ну никак нельзя обойтись, так что ли? Гляньте-ка хотя бы на этого. Или вон на того. И не дышат-то вовсе. А ну как оба души свои Богу предадут, что тогда?

— Да когда же такое у нас бывало?

— Да мы же, как всегда, вполсилы разве.

— Это называется "вполсилы"? А что же было бы в полную силу — разбор на части телесные или раскатывание в лепёху? Посему вот вам слово мое, шуты гороховые: обоим по возвращении от отца Вассиана епитимью обещаю, а от себя — довесочек знатный. Еще придумаю, какой именно. Давно уже напрашиваетесь, наконец исхлопотали-таки. Тьфу на вас, Господи помилуй. Калиточку-то поправьте, михрютки. Входите, отцы и братия.

Первым во двор ступил Белый Ворон, за ним быстро проследовали отец Власий и Димитрий, который на ходу поманил к себе одного из близнецов. Распорядился о чем-то скупыми движениями руки да коротким бурчанием. Мастер Георгий пошептался с братом Кукшей, покивал и исчез.

Не переступая порога горницы, Белый Ворон поклонился в отчий угол, где в плетеной омеловой колыбельке покойно спал до весны ржаной соломенный дедух. Уже войдя, трижды постучал основанием посоха в пол, а навершием его — в потолочную балку-матицу.

— Честь превеликую оказываете, Белый Отче, — Улада склонила голову, не вынимая рук из-под запона, повязанного поверх богато расшитой понёвы. — Не по чину вроде как, непривычно.

— По достоинству дома твоего, доченька, — Ворон коснулся кончиками пальцев ее макушки под голубым убрусом. — Сколь нарядна да светла ты нынче — праздник какой у тебя?

— Да, Белый Отче. Вас ждала. Всех вас.

Отец Власий при этих словах странновато хмыкнул и толкнул локтем Димитрия. Он же, никак не отзываясь на это, спросил хозяйку:

— Произошедшего тут не испугалась ли?

— Нет.

— Вот и умница. И о сыне не беспокойся — под присмотром добрым пребывает.

— Я знаю. Велко нынче у вас, на подворье Сретенском.

Димитрий бросил взгляд на отца Власия, который в свою очередь также оставил это без внимания.

— За стол пожалуйте, гости дорогие, сейчас угощение подавать стану. Уж не обессудьте, что скромное.

— А ты, хозяюшка, не обессудь, что с угощением придется малость повременить. Не прими того ни за обиду, ни за что иное худое. Скажи, у кого из соседей сможешь побыть пока? Недолго.

Улада улыбнулась:

— Нет, долго. Так уж получится, я знаю.

— Вот как. Ну, долго — так долго, за это такоже не взыщи. Сопроводят тебя. Не перечь, милая, сопроводят непременно.

Димитрий выглянул наружу, попросил:

— Брат Гурий, потрудись-ка с братцем своим единоутробным. А пред тем, как за ворота выйдете, дай знать, чтобы поднимали сюда этого долговязого крестника твоего. Чать, отлежался уж.

Повернувшись налево, посмотрел вниз, где в одиночестве продолжал сидеть Куделька. Хмыкнул:

— И куда ж он подеваться-то успел?

— Уже в подклетце, вместе с прочими, — доложил из-за спины брат Кукша. — А с ними-то что делать?

— Да пока ничего. Пусть и дальше отдыхают.

Как только силуэты Улады и шкодливых близнецов перестали мелькать в щелях забора, двое безымянных питомцев брата Кукши сноровисто втащили под руки и усадили на лавку судя по всему так и не отлежавшегося долговязого. Губы его по-прежнему норовили сложиться дудочкой, а плавающие глаза — закатиться под лоб.

Димитрий цыкнул зубом и покрутил головой.

— Да ваньку он валяет, баламошка непотребный, — уверенно заявил отец Власий.

Белый Ворон кивнул в подтверждение, а Димитрий пожал плечами:

— Ладно, пускай потешится напоследок. Стало быть, сейчас мы вот как поступим, добрый человече: вначале я тебя кое о чем порасспрошу немного. А если на какие-то свои вопросы не получу ответов, то не прогневайся: тогда сей почтенный старец (его ладонь указала на Ворона) тобою дотошнее займется. Но знай, что в этом случае ты уже расскажешь всё.

Долговязого подбросило. Тусклые глаза мгновенно обрели осмысленное выражение и с ужасом вперились в доброе лицо Белого Отца.

— Нет! Этого не надо, умоляю! — заверещал пленник, безуспешно вырываясь из крепких послушнических рук. В попытке отодвинуться хоть на самую малость судорожно засучил ногами, заелозил задом по лавке. — Я и так всё расскажу! Всё! Всё, что пожелаете!

Уронив посох, отец Власий зашелся в скрипучем смехе вперемешку с надсадным кашлем и всхлипами. Послушники жизнерадостно загыгыкали в свою долю, но наткнувшись взглядами на сведенные брови Димитрия, крякнули и пристыженно умолкли. Кроткое выражение лица Ворона ни на что не переменилось.

— Хе-хе-хе! Ай да старче! — продолжал ликовать маленький архимандрит, восторженно хлопая себя ладошками по коленям. — Хе-хе-хе! Вот так сказанул! Вот так распотешил! Хе-хе-хе-хе-хе!

— Слава Богу, что я тебе палец не показал, смешливый ты наш. Что тогда с тобою могло бы случиться — даже помыслить страшно, — брюзгливо отозвался Димитрий. Опять повернувшись к долговязому, который за время всего этого веселья уже начал помаленьку отмякать лицом, отрывисто бросил:

— Имя!

— Вигель! — выпалил тот без промедления, даже с какой-то радостью и тут же уточнил подобострастно:

— Но это только "руфнаме", звательное имя, мой господин. Полностью — Вигель Готтард Виллафрид из Хильдесхайма. Теперь поименую своих людей: Куно, Адалхард, Николаус-кляйнер, то есть младший, Этцель и фон Шпекк. Фон Шпекк — не риттер, это всего лишь прозвище, а как зовут его на самом деле никто не знает, даже я. Честью своею уверяю в том! Правда, Адалхард и Николаус-кляйнер высказывали предположение, что...

Димитрий досадливо пошевелился.

— О да, о да, конечно же! Простите, мой господин… — Вигель Готтард Виллафрид сделал паузу, искательно приподнял брови, явно ожидая, что его господин изволит назваться. Димитрий только издал низкий ворчащий звук, не изволив.

— О да, мой господин, понимаю, понимаю. Итак, я перечислил всех людей из моего копья. Всех! Больше никого нет, клянусь мощами мученика Готтарда Трирского, своего небесного покровителя… — трясущиеся пальцы стали ощупывать что-то сквозь рубаху на груди. — Нас нанял брат Радульфус из монастыря святого Альбана, что в Майнце. Передал задаток — ровно десять золотых новоримских солидов — и приказ: по прибытии в Сурожск на гостевом дворе господина Первуши спросить некоего господина Ефрема и впоследствии перейти в его полное распоряжение.

— От кого передал? Когда?

— Имя не упоминалось, мой господин. Брат Радульфус сразу же предупредил, чтобы мы и в дальнейшем сносились только с ним, ибо ни отец приор, ни тем более Его Экселенция аббат Хаганон не посвящены ни в какие детали по означенному делу (отец Власий сердито пристукнул посохом и что-то пробормотал). Это было шестнад… нет, уже семнадцать дней назад. Да, точно так. Вечером, накануне праздника Всех Святых. Я даже хорошо запомнил момент службы: едва мы вступили в пределы клауструма, как раз дочитали четвертый респонсорий и братский хор запел "Te Deum laudamus".

— Как давно вы пребываете в Сурожске?

— Шестой день, мой господин.

— Чем всё это время занимались?

— Ждали. Именно так нам было предписано: ждать распоряжения. Пили пиво — на что-либо покрепче изначально налагался крайне жесткий запрет, — играли в зернь и "дритте мюнце", спали. Несколько раз нас проверяли: все ли на месте, всё ли в порядке.

— Кто и когда распорядился нагрянуть сюда?

— Около трех часов назад прибыл посланец от господина Ефрема, а вскоре появился он сам. Зачем-то очень внимательно осмотрел меня и моих людей. После чего приказал взять и везти Уладу с сыном по… — Вигель Готтард Виллафрид на мгновение полуприкрыл глаза, со старательной раздельностью воспроизвел из памяти: "… по старой сакме на Биш-Курган. Остановиться на десятой стреле у межевого столба и ждать там. Ждать, сколько будет потребно". Тут же отбыл. Да: перед тем строго воспретил кому-либо выходить из комнаты, чтобы проводить его.

— Крытый возок, запряженный одвуконь, за поворотом обнаружен, — подал из сеней голос брат Кукша. — Возница уже у нас.

— Мгм… Говоришь, на десятой стреле… — Димитрий бросил взгляд через плечо и мастер Георгий тут же метнулся к двери. — Как найти этого Ефрема?

— Я уже упоминал, мой господин: на гостевом дворе господина Первуши.

— А я не спрашивал: "Где?" Я спросил: "Как?"

— Не знаю, мой господин. Всегда вначале появлялся человек от него. Каждый раз другой, в разное время и притом без предупреж...

И Белый Ворон, и отец Власий почти одновременно насторожились. Снаружи донеслись отрывистые невнятные восклицания, сопровождаемые звуками такой же невнятной возни.

— Гляну сейчас, что там стряслось, — отозвался на то брат Кукша. — Димитрие, не стоит тебе беспокоиться — я и сам разберусь.

Димитрий что-то пробубнил себе под нос, поднимаясь.

Во дворе двое молодых и безбородых незнакомцев в грубых зеленых хламидах то ли беспомощно трепыхались в опытных руках послушников, то ли наоборот, были ими немного потряхиваемы для придания своей добыче живости, особой значимости и более презентабельного товарного виду.

— А этих-то куда, брат Кукша? — радостно закричали снизу, как только названный появился в дверях.

— А эти-то откуда?

— На подходе взяли.

— Правильно — туда их всех, до кучи. И чем больше понахватаем, тем лучше. Глядишь, брат Кукша за одно только усердие похвалит — так что ли?

— Дык они тоже про Уладу-вдовицу и сына ее выспрашивали!

— Вот как. Тогда выходит, и в самом деле похвалить придется. Стало быть, хвалю.

— А ведь я их знаю, притом обоих! — обрадовался отец Власий, высунувшийся из любопытства наружу вслед за Димитрием. — Вон тот, который с ласковым лицом, — "смиренный выразитель воли праведного Хезекайи", а носатый — то праведников толмач. Что за думу думаешь, старче? Давай-ка за тебя скажу: страх до чего интересно и этих двоих тоже надкусить. Хоть наспех, хоть самую малость, а? Угадал? Хе-хе...

— Пока подождем, пожалуй, — авось еще кто-нибудь объявится. А тогда и выбор станет побогаче, и окончательно определиться в очередности легче будет. Нутром чую, что сегодня тут либо посиделки-вечерницы намечаются, либо, как у древних и нынешних новоримлян, dies fastus, присутственный день. Брат Кукша! Руки им связать, стреножить — и туда же, в подклеть.

— Рты завязывать?

— Зачем? Пускай молятся невозбранно либо псалмы распевают. И себя духовно ободрят, и прочих развлекут.

Отец Власий из-за спины потянулся к уху Димитрия, зашептал:

— Ты приметил, что этот Ефрем сказал не "по старой дороге", а "по старой сакме"? Никак, полянин?

— Цыц. Об этом потом, — негромко отозвался Димитрий. Хмыкнув, добавил в голос:

— А ведь я прав оказался. И ждать-то совсем недолго пришлось.

Он кивнул в направлении забора, в щелях которого опять замелькало. Чья-то рука с той стороны по-хозяйски откинула хомуток калитки, толкнула ее, открывая. Во двор вальяжно ступил невысокий, но осанистый польский шляхтич в малиновом кунтуше на меховой подбивке, подпоясанном широким золототканным кушаком, и с кривым турецким киличем при бедре. Гордо посаженную голову венчала рогатая кунья шапка с пером черной цапли в алмазном аграфе. За ясновельможным визитером проследовали двое быстроглазых крепких удальцов в синих кафтанах стрелецкого покроя. В руках добрых молодцев находился окованный железными полосами темный сундучок.

— Ба-ба-ба… — протянул отец Власий.

Брат Кукша незаметно — как это ему представлялось — принялся двигать бровями, вращать глазами и делать судорожные маловразумительные жесты в сторону своих питомцев. Те ответно стали уточнять на том же тайном языке собственные действия: являть ли им внешним видом надлежащую бравость и служебный восторг, тащить ли и не пущать, или же просто скромненько прикинуться разновидностями дворовой утвари?

Димитрий ухмыльнулся, приветственно поднимая ладонь, возгласил:

— Witam jaśnie wielmożnego pana! Czy mogę poznać, od kiedy pan stał się szlachcicem?

Шляхтич подернул плечами:

— Trochę trudno powiedzieć. Niech pan coś wymyśli sam dla siebie. Здравия и долголетия тебе, Димитрие, и тебе, отче Власие! Брат Кукша, бросай-ка ты это свое "олицетворять собою" — знаешь ведь, мне оно без надобности. Послушники твои — как всегда молодцы, пусть отдыхают. По возвращении поблагодари от меня каждого доброю чаркою. И смотри, не вздумай забыть по своему обыкновению. Да, вот еще что: сделай одолжение, прими-ка на расходы малую толику серебра, дабы себя в убыток не вводить… — он извлек из-под полы кунтуша туго набитый замшевый мешочек. — Остаток употреби на нужды подворья.

Шляхтич шевельнул пальцами вскинутой руки и двор начали проворно заполнять люди в синих кафтанах.

— Мира и блага тебе, мастер Зенон! — также перейдя на родную речь, ответствовал Димитрий. — Ты, конечно же, просто мимо проходил да вдруг надумал к нам на огонек заглянуть. Брат Кукша, яви милость: освободи-ка горенку побыстрее.

— Вестимо, они все до единого просто мимо проходили, да вдруг именно та же мысль и в их головы пришла, — подтвердил отец Власий, глядя на неоскудевающий приток новых гостей в синих кафтанах. — А что твоя ясновельможность прикажет с дорожки да для сугреву: сбитеньку или травничку? А в ларце-то у тебя, чать, и для нас дары богатые припасены?

— Ты все такой же, отец архимандрит. Одобряю, — заметил мастер Зенон, поднимаясь по ступеням. — Ларец — наверх, ребята, и пока свободны.

Лишь только мастер Георгий заложил засов, Белый Ворон вышел на середину горницы, повел посохом на четыре стороны света. Снявши кунью шапку, мастер Зенон поклонился ему. Расстегнул несколько верхних крючков жупана под кунтушем и потащил через голову плетеный из черного конского волоса гайтан с маленьким ключиком на нем.

Маслянисто прищелкнул язычком замок, приподнялась крышка. Отец Власий — то ли невольно, то ли делано — подался вперед.

— А вот и те самые дары богатые.

Из недр окованного ларца появились наружу два свитка, основательно обернутые тонкой вощеной бумагой.

— Этот — для вас, отцы и братия. Держи, Димитрие. Откроешь, когда расстанемся.

— Ого! — не удержался отец Власий, хватко рассмотрев навесную печать на протянутом свитке.

— Именно так, — подтвердил мастер Зенон. — А этот передадите игумену Варнаве.

— Во как. Сам-то отчего не собираешься мимо его обители пройтись невзначай?

— Оттого что вы там намного раньше меня окажетесь. Самое позднее — послезавтра выступаете в обратный путь.

— Как это: послезавтра? — взвился маленький архимандрит. — Да нам в Сурожске еще сидеть-не пересидеть! Ты бы о делах-то хоть для виду порасспросил.

Он обернулся за поддержкой к Димитрию, насупленно смотревшему мимо него в дальний угол:

— Не сепети, отец Власий. Остынь. Получается, что от сего часу все наши здешние заботы к тебе переходят — верно говорю, мастер Зенон?

— Какие — все?

— Ага. Выходит, не все...

Димитрий выжидательно прищурился на мастера Зенона, который ответил ему спокойным доброжелательным взглядом.

— Ну ладно. Я не гордый, попробую сам, — он откинул ладонь и загнул мизинец:

— Лекарь Корнелиус. Рамзен. Танненбург...

— Вам оставляю. Не надорвитесь только.

К мизинцу присоединился безымянный палец:

— Вигель Готтард Виллафрид со своим копьем. Брат Радульфус из Майнца. Ефрем с постоялого двора Первуши...

— Этих забираю.

Средний палец пополнил набор согнутых:

— Праведный Хезекайя и его "Ковчег Спасения"...

— Тоже забираю.

Димитрий ухмыльнулся, хмыкнул:

— Мастер Зенон, сказать, отчего ты не перечислишь прямо: "Это — мое, это — ваше", а в игры со мною играешь? Ты не знаешь в точности, где мы копнули, а где нет. И хочешь услышать это от нас.

— Зато я в точности знаю, что ты всегда был умён, Димитрие.

— Подмазал, ага. К тому ж искусно-то как… Взамен не поделишься ли чем-нибудь напоследок? Честно говорю: просто ради праздного любопытства моего.

— Ничего, так тоже позволительно. Спрашивай.

— Праведный пастырь со своими зелеными овцами — кто они такие?

— Ваши пути случайно пересеклись. Поверь, Димитрие.

— Это всё, что ты можешь сказать?

— Всё.

— В случайности не верю — отец Власий тебе подтвердит с огромным удовольствием. А кто они такие, ты не ответил, и думаю, вряд ли ответишь. Ладно, Бог с тобой. О германцах что сможешь сообщить?

— От них нити ведут очень и очень высоко. Добавить опять-таки ничего не смогу.

С неожиданной резвостью привстав, отец Власий поклонился через стол. Шмыгнул носом и проговорил растроганно:

— Храни тебя Господь за помощь твою, мастер Зенон! Да и то сказать: одно дело делаем, одну службу служим.

Мастер Зенон потер ладонью лицо, порушив равномерную кудреватость золотистой бородки:

— Так и быть, отец архимандрит, открою-ка я еще раз всю правду. Ты такоже не поверишь — ту самую, которая вам и без меня давным-давно ведома: я не на самом верху сижу да наказы отдаю. Я здесь пребываю да их исполняю.

— Ишь, сколь складно да напевно на последних словах-то получилось — вот кабы тебе еще и гусельки в руки при том! А что: небось, хочется на тот самый верх?

— Не рвусь — ты меня знаешь. Однако и упираться не стану. Велко с матерью с собою забираете или позже перевезете?

— С собою, — ответил Ворон. — Так будет лучше для всех.

— Тебе виднее, Белый Отче. Моя помощь понадобится?

— Уж как-нибудь сами управимся, — буркнул отец Власий.

— Тебе виднее, отец архимандрит. Мастер Георгий, что ты там, в сенях, с ноги на ногу переминаешься? Пока я здесь, права голоса никто не лишен — ведаешь о том. Хочешь — сюда иди, хочешь — оттуда говори.

— Да, мастер Зенон. Этот долговязый Вигель со своим копьем в Сурожске уже шесть дней, а зеленые братия три — так?

— Так.

— А пожаловали сюда и те, и другие только сегодня. Почему?

— Потому что пославшие их либо надеялись, либо убеждены были, что мы здесь появимся, — подал голос Димитрий. — Я угадал, мастер Зенон?

— Как всегда, — подтвердил он. — А вслед за вами и я. Кое-кому поглядеть на нас захотелось. И желательно на всех сразу. Замечу, что некие основания для уверенности в этом у меня есть.

— Так ведь...

— Нет, мастер Георгий, это не оплошность наша. Отчего бы и не показать себя? Тем более, что время пришло. Любопытствуешь узнать, что это за время такое?

— Н-нет, мастер Зенон.

— Одобряю.

Димитрий с кряхтеньем вытянул ноги и принялся сосредоточенно их разглядывать. Мастер Зенон опустил глаза.

— Можешь считать, что я тебя спросил, — произнес он после некоторого молчания.

— Да мне, понимаешь, одна мысль всё покоя не давала: отчего вдруг праведный Хезекайя сюда каких-то двух задохликов послал? На хозяйстве-то у мастера Вакоры с Велко намеревались поговорить куда более бравые молодцы. Особенно этот, как его, господин Уркхарт.

Кудрявая бородка мастера Зенона едва заметно приподнялась.

— Поначалу я решил, что это тоже проповедниковы люди — альбионцы-то нечастые гости у нас. Ну а потом еще и… — Димитрий задвигался, серчая на самого себя, крякнул. — Словом, теперь я вижу, что ошибся, мастер Зенон. То были совсем другие. Не нравится мне это.

— Будь добр, несколько подробнее о бравых молодцах, а особенно о господине Уркхарте, — прозвучала негромкая просьба.

— Ба-ба-ба… — пробормотал растерянно отец Власий.

Димитрий рывком подобрал ноги под себя:

— Так… Ты их проглядел, мастер Зенон. Это мне не нравится еще больше.