Глава VI

Юнак Смин осторожно провел пальцем по гладкой поверхности короткой широкой доски перед собою. Потом с той же осторожностью прикоснулся к палочке угля подле нее:

— А для чего всё это заготовлено, мастер-наставник?

— Изографией, сиречь рисованием займемся. Я кое-что прихватить забыл, сейчас вернусь, — ответил Аксак, направляясь к выходу. — Пока ничего не трогать.

— А юнак Смин уже всё перетрогал, мастер-наставник, пропало дело! — нарочито противным голосом немедленно наябедничал Держан и прибавил значительно тише: — Его за то хорошо бы удавить альбо притопить основательно. Или пополам и того, и другого, дабы впредь неповадно было.

— Изографией… Ишь ты! — восхищенно повторил про себя ни на что и никогда не обижающийся Смин. — А после только лабораториум брата Адриана останется, а там уж — и обед, глядишь...

Палец его опять нацелился в доску.

— Не враз доверять ощущениям своим — признак здравомыслия и мудрости! — одобрительно заметил Держан все тем же противным голосом. — Помнишь, что рассказывал брат Василид о миросозерцании хиндусов? Всё вокруг нас — майя, то бишь иллюзия, видимость одна. Говоря по-простому, сплошное надувательство. Ты, скажем, помышляешь, что пред тобою доска липовая, а настоящая-то суть ее совсем другою является. Настоящая же суть ее, братец ты мой, — колбаса печеная. Так-то. Причем свиная — смекаешь, к чему это я? Да с кишнецом, да с чесночком, да еще и вот с такими вот малю-ю-юсенькими кусочками свиного же сальца. Которые, негодники этакие, просто так и тают во рту, так и тают. Как мыслишь, может ли соответствовать истине вышеописанное мною устроение мира, о юнак Свин? Смин, я хотел сказать.

Кирилл поморщился.

Смин покладисто и скорбно вздохнул:

— Хорошо бы...

В дверях опять появился Аксак. Смин тут же заинтересовался простодушно:

— А что это вы такое принесли, мастер-наставник?

— Веревки, как видишь. Обрезки.

— А пошто?

— Изучать станем, темнота! — покровительственно пояснил Держан. — Постигать и вникать, понимаешь. Ты о том, понятное дело, слыхом не слыхивал во своем дремучем Полесье, а наука глаголет нам, что "веревка есть вервие простое". Каково, а? Не веришь? Так мастер-наставник вот не даст соврать. Да, мастер-наставник?

Аксак немедленно и ловко вкатил ему полновесную затрещину.

— Уй-й-й… Больно-то как...

— Не столь больно, сколь полезно. Это задним числом за предыдущее твое острословие.

— Какое такое предыдущее острословие?

— Слух у меня отменно хорош, не забывай. И память. А за теперешнее — после занятий поможешь юнаку Максиму во внутреннем порубежном дозоре, заменив собою юнака Даниила. С шестого часу пополудни до второго пополуночи. Ага, ага… Юнаки, всяк внимай! Разбейся на пятерки! Каждая пятерка встань наособицу плечом к плечу да вытяни пред собою десницы.

Он быстро обошел всех, сноровисто связывая правые запястья недлинными поводками.

— Теперь пятерками же подходим к своим столам. С бережением. С бережением, говорю! Падать не надо — ни духом, ни телом. Кто сказал: "Мы теперь, братцы, прям" как невольники полонённые"? Ну-ка назовись!

— Юнак Вигарь!

— Еще один в острословы метит. Ревнует ко славе чужой… Вместо юнака Березы помощь в дозоре юнаку Держану окажешь, младший подмастерье мастера-скомороха. А сейчас пусть каждый возьмет в руку — во десную, подвязанную руку! — уголь и начертает на доске трехугольник, четвероугольник да круг.

— Мастер-наставник, а как оно должно быть: в рядок или одно над другим? И что вслед за чем?

— Не вижу в том никакой разницы. Стало быть, по полному произволению вашему. Всё, не забалтывайте меня, не удастся. Приступайте.

Кирилл украдкой оглянулся направо-налево. Урок изографии больше походил на сборище геометров, страдающих "пляской святого Витта". Судорожные движения взаимосвязанных юнаков сопровождались отрывистыми междометиями и проговоренными вполголоса — ввиду острого Аксакова слуха — пожеланиями друг дружке разнообразных неожиданных вещей, состояний здоровья и указаний пути. Результатом являлась столь же разнообразная степень изгвазданности досок. Лучше прочих получалось у юнака Болха. Обхватив своей огромной левой пятерней запястье правой руки и помогая себе усердным пыхтением, он упорно, хоть и кривовато, выводил заказанные мастером-наставником геометрические фигуры.

Кирилл расслабил правую кисть, позволив, чтобы ее то поочередно, то совместно подергали в разные стороны Держан со Смином. После чего распорядился негромко:

— Слушают все. Замерли. Вначале наверху доски рисуем трехугольник. Всякий раз поглядывая на меня. Начнем с его вершины. Готовы? Давай. Направо вниз. Не спешим. Максим, не дави так на уголь — сломаешь. Стой. Теперь налево по окоёму. Стой. К вершине. Стой. Хорошо, хорошо. Руку перенесли пониже. Теперь четвероугольник. Начинаем опять все вместе. Черту по окоёму, отсюда и слева направо. Стой. Дальше — вниз, отвесно. Продолжаем по окоёму налево. Стой. Наверх. Руку сюда перенесли — на меня поглядывать не забывайте. Теперь круг, движемся посолонь. Вот так...

Аксак расхаживал вдоль двойной вереницы столов, зыркая по сторонам. При этом то морщился и крутил головой, то кивал одобрительно. Выждав до истечения какого-то времени, известного только ему одному, захлопал в ладоши:

— Довольно! Всё, говорю, всё! Не надо ничего ни доделывать, ни поправлять — уж как получилось, так и оставьте. Попробует ли теперь кто-нибудь догадаться о смысле того, чем это таким вы сейчас занимались?

— Юнак Бус, мастер-наставник… А я...

— Ну же! Смелее!

— А я вот догадаться не могу, мастер-наставник...

— Ответ хороший, вызвался не зря. Кто еще попытается?

— Юнак Перята. Мыслю, учились задачу выполнять единою дружиною.

— А вот ты славно мыслишь.

— Хе! Так это всем сразу понятно было, мастер-наставник! Ой… Юнак Благояр.

— Ага, ага, — согласился Аксак и обвел рукою столы с перепачканными досками: — Ну и где же толк от понимания вашего, почему не вижу? Юнак Болх, что ты мне свои каракули тычешь — гордишься тем, что с задачей кое-как справился, на всех сотоварищей наплевавши? Вот то-то и оно. А молодцы нынче — полудесяток юнака Ягдара. Честь полудесятнику и людям его!

— Мастер-наставник! — полюбопытствовал Держан с наивным видом. — А дружину, что единую задачу решает, завсегда веревочками связывают?

Аксак вздохнул:

— Экий же ты, братец, неуемный. Саve, quid dicas, quando et cui. А вы, юнаки, запомните крепко-накрепко: все мы и без веревочек связаны друг с другом, только не видим да не разумеем этого. Вот в чем наша общая беда. Ну, уж как есть. Теперь всяк внимай! Руки развязать да от угля вон в том ушате ополоснуть… Айхай, жаным-ай… И рожи — такоже. Юнак Ягдар! После того, предварительно выстроив во дворе, сведешь всех ко брату Адриану в лабораториум. Занятию конец, изыдите.

Кирилл вытер ладони, поймал Держана за ухо и небольно притянул к себе:

— Ты чего этого бедолагу Смина травить не перестаешь?

— Я плохой, а он — хороший?

— Да, он хороший.

— Ага, кушает хорошо. Со младенчества радует тем матушку свою. Только по сей день никак наесться не может.

— Ну и во здравие ему. Тебе-то это чем досаждает? А что ты плох, я не говорил. Ты, друже мой, каким-то иным постепенно становишься. Ровно подменили тебя.

— Меня подменили? Лучше на себя поглядел бы. Сегодня — один, завтра — другой. Надоело уже, честное слово! Временами даже и подойти-то боязно: еще, чего доброго, так промеж глазьев и заполучишь.

— Тьфу ты, дурак какой...

— Может и плох я, и подменен, да только ни тьфукать, ни дураком титуловать ответно не стану, — Держан поклонился с фальшивым подобострастием. — Мало того: еще и поблагодарствую нижайше, что хоть ударить не изволил-таки, княже-друже мой милостивый. Слава тебе!

Кирилл рыкнул. Порывисто подался к выходу, едва не задев Аксака, полностью поглощенного тщательной очисткой досок.

Да уж, просто замечательный разговор получился — что тут еще скажешь...

В избе лабораториума Держан забился в дальний угол, поманил к себе Вигаря с Максимом и зашептался с ними. Кирилл подсел поближе к утробно гудящей печи, зябко передернулся. Брат Адриан в распахнутой на груди безрукавой рубахе спросил заботливо:

— Никак, знобит? Не простудился ли часом? Натоплено-то изрядно.

— Нет.

— Се дóбре. Ну а, неровен час, случись такое — кто поведает, чем помочь можно? Охти, да не вскакивайте, братие, столь браво, не то последние остатки утвари стеклодувной — и те переколотите! Сидите уж, сидите, — так оно и благочиннее будет, и убытку поменее.

Мерно помахивая в такт разлапистой бородой в подпалинах и разноцветных пятнах, брат Адриан прослушал нестройное короткое многоголосие о малине, чесноке на меду, отваре шалфея, винном настое укропного семени, молочном квасе из чистотела и луковой мази. Покладисто кивнув, заметил:

— Малость совсем не того присоветовали. Хотя с другой стороны, ежели вместе с простудою болящий заодно избавится от бессонницы, застарелых мозолей и запора — ему дополнительная польза выйдет и общее оздоровление. Ну да.

— Мастер-наставник! — подал голос Держан. — Мне вот про бессонницу особливо интересно стало: есть ли от нее такие снадобья, чтобы заснуть враз и накрепко?

— Как не быть. Так и называются: снодейные. Творятся из корня козлобородки, пустырника, боярышника, сон-травы, дурмана. А мак еще стародавние египтяне со эллинами именовали Повелителем Сна. Постой-ка, а зачем тебе вдруг про эти самые снадобья понадобилось-то?

— Э… Уж очень оно познавательно, мастер-наставник, — стеснительно сознался Держан. — А я страсть до чего люблю всё познавательное!

— Се добре, се похвально! — умягчился брат Адриан. — Тогда достань-ка, братец-юнак Велимысл, с полочки вон тот ковчежец, который слева. Не поспешаючи. Вот так, вот так… Да мне передай.

Он принялся бережно извлекать из ящичка и любовно расставлять перед собою на столе наподобие двойного строя шахматных фигурок крохотные сосудцы из рыжей терракоты, черного обсидиана, синего вавилонского стекла и прочих экзотических или привычных материалов.

— А носами-то зачем тянете, любознательные вы мои? Нешто не видите: пробки все либо притерты на совесть, либо завощены столь же основательно.

Рука брата Адриана высоко подняла невзрачный глиняный пузанчик, поводила им из стороны в сторону:

— Это зелье нам еще до самого князя Дора ведомо было. Название ему: "Утеши, Макошь". Сон от него крепок, светел да покоен — прямо-таки как в детстве раннем во дому родительском. Тут тебе и сон-трава, и вечерница, сорастворенные с бобровой струей… А вот это — на Магрибе выделывают. Основа ему — териак, что родословную свою от ранее помянутого мною мака ведет. Сон зрелищами невиданными исполнен, от яви почти неотличимыми.

— Мастер-наставник! А приготовляются-то они как?

— Ишь ты — спорый какой: уж сразу и приготовляются… По-твоему, хватай травы аль коренья да бегом толки их, да вари, да настаивай? Э нет, шалишь! Вначале себя самого должным образом приуготовить следует, да Древних помянуть-уважить, да у Господа благословения испросить. А кроме того знать надобно, отчего и когда эти самые травы да коренья в полную свою силу входят, как их собирать да хранить надлежит.

Голос брата Адриана поплыл вбок, покрылся толстым мягким пологом. Кирилл потряс головою, сглотнул разок-другой — не помогло. Ватный голос стал перемежаться глухим стуком деревянных молоточков:

— Тук-тук-тук… Собирать же начинай не ранее Зельника, что на Русальную седмицу приходится… Тук-тук-тук… А пред тем Велеса уважь да его позволения на то испроси… Тук-тук-тук… Ибо всё, что из земли произрастает, — власы его… Тук-тук-тук...

Ватный голос вместе со стуками, быстро затихая, совсем сошли на нет, а багровая печная пасть раскрылась шире, дохнула нездешним холодом. Черный обсидиановый флакончик в пальцах брата Адриана повернулся граненым бочком и больно ударил по глазам вспышкой мрака. Кирилл отшатнулся, попытавшись заслониться непривычно непослушными ладонями. В просветах пальцев надвинулось лицо мастера-наставника. Поплавав из стороны в сторону, беззвучно зашевелило губами посреди пестрой бороды. Через нос внезапно ворвался внутрь и будто разом распахнул в голове все запертые двери пронзительный запах освобождения. Двигающиеся губы обрели голос:

— Юнак Ягдар! Юнак Ягдар!

— Да, мастер-наставник.

— Слава тебе, Господи!

— Что это было со мной?

— Прежде скажи, как чувствуешь себя? — вместо ответа спросил брат Адриан, морщась, пофыркивая и тщательно утверждая пробку в сосудце грязновато-желтого стекла, который держал на отлёте. — Ты стонал. И вроде как позвать кого-то пытался.

Кирилл сделал глубокий вдох, выдохнул — в ноздрях все равно оставался острый щекочущий запах. Жарко дышала в спину печь. Несколько десятков глаз настороженно смотрели на него.

— Всё ладно со мною. И не стонал я, и не звал никого.

— Вот как… Ну, на нет и суда нет. Прилечь не пожелаешь ли?

— Зачем?

— Вижу, вправду незачем. Се добре. Стало быть, продолжаем слушать далее.

Пальцы брата Адриана ухватили за тонкое горлышко и приподняли для удобного всеобщего обозрения очередной крохотный горлянчик.

***

— Восстань ото сна! Всяк восстань! — прозвучало привычно-заунывное со стороны Аксаковой каморки.

Кирилл спрыгнул с кровати. Стараясь не столкнуться взглядами с Держаном, принялся одеваться. Наклонившись и оправляя вязаную ноговицу, все-таки не удержался, скосил глаза вбок. Успел увидеть, как княжич торопливо отвернулся.

— Эй, Смина разбудите кто-нибудь! — послышался испуганный шепот. — Аксак уже сюда идет — не дай Бог в постели застанет. Будет тогда...

— Смин, да проснись ты наконец! Ну же! Вставай, дурень, вставай!

Чья-то рука откинула одеяло и тревожный шепот мгновенно сменился невольным вскриком, а поблизости прозвучала пара-тройка коротких сдавленных смешков. Однако юнак Смин продолжал похрапывать в совершеннейшем умиротворении, приобняв за спинку сытенького двухмесячного поросенка, который доверчиво тыкался ему под мышку своим розовым пятачком, изредка почмокивал да подергивал копытцами в таком же сладком и глубоком сне.

Прочие голоса — каждый на свой лад — сочли необходимым как можно быстрее подготовить для правильного восприятия и максимально прояснить возникшую вдруг нештатную ситуацию неотвратимо приближающемуся Аксаку:

— Мастер-наставник, да я только одеяло откинул, чтобы пробудить, а они тут это самое… оба...

— Мастер-наставник, правду говорю: юнак Смин ко сну один отходил, окромя него больше никаких таких поросюков и в помине не было!

— Мастер-наставник, не знаю, как кто, а я здесь вовсе ни при чем, вот честное-пречестное слово!

Ближе к спящим Аксак почему-то так и не подошел. Удовлетворился тем, что мельком глянул издалека, пожевал губами и, заложив руки за спину, уставился в пол перед собою:

— Юнака Смина оставить в покое. Взять строй.

Строй был взят, вопреки сложившейся традиции, значительно быстрее и тише.

Продолжая смотреть под ноги да пошевеливая по своему обыкновению большими пальцами сцепленных за спиною рук, мастер-наставник задумчиво захромал вдоль по проходу. Тишина стала еще звучнее и отчетливее. Остановившись рядом с Держаном, он пригляделся к его груди, заботливо снял с нее только ему одному видимую соринку. Аккуратно сдувши непорядок на сторону и потеребив кончиками пальцев, произнес доверительно:

— Вчерашний. Порубежный. Дозор.

— Юнак Держан!

— Юнак Вигарь!

— Юнак Максим!

— Всем троим — покинуть строй. А теперь начинайте рассказывать. И желательно самую что ни на есть правду. Кто там у нас за выборного рассказчика-то будет?

Троица молча переглянулась. Дернув головой, Держан решительно вздохнул и прочистил горло:

— Кхрм-рррм! Значит, так. Добыть поросенка да подложить юнаку Смину за его обжорство непрестанное — это моя придумка была.

— Извини, перебью тебя, — мягко вставил Аксак. — И придумка твоя дурацкая, и сам ты, братец мой, дурак. Продолжай.

— Да, мастер-наставник. С побратанцами Яросла… Э… С дубравскими ребятами еще ранее сумели сговориться — грамотки от нас и от них, а потом деньги через огорожу поочередно перекидывали.

— Поросенка вам тоже через огорожу перебросили?

— Как можно! Расшибся бы, жалко ведь маленького. Дубравцы его, связанного, оттуда длиннющей жердью наверх подняли, а потом на веревке спустили с бережением. Нам же только принять осталось.

— А после того вы опоили обоих сонным зельем, каковое украли у брата Адриана — так?

— Нет, мастер-наставник.

— Не крали, да?

— Э… Крали, мастер-наставник. То есть, это я зелье умыкнул — повинен в том. О другом речь: сосудец с частью снодейного перекинули загодя. В тряпице, чтобы не разбился. Там ребята и влили в него, в поросенка, то бишь. Иначе брыкался бы да верещал с перепугу, по воздуху путешествуя. А Смину его долю в молоко добавили за вечерею.

— Ага, ага. Кто-либо из дежурных привратников помогал?

— Нет, мастер-наставник. Без них обошлись.

— Этому верю. Но сердце мне вещует, что вряд ли ты мог обойтись без своего дружка закадычного. Юнак Ягдар!

Кирилл сделал шаг вперед.

— Сознавайся: повинен?

— Да, мастер-наставник.

Понурая троица встрепенулась и опять переглянулась. Держан оторопело открыл рот, сразу же поспешив изобразить утреннюю зевоту. Даже ладонью прикрылся благовоспитанно и плечами передернул для пущего правдоподобия.

— Жарайсын… — пробормотал Аксак с непонятной интонацией. — Сен мени тандырмай коймайсын, жигит. Ну что ж. Коли так, тогда все четверо ступайте за мною. Прочим так и стоять да ждать смирнехонько, пока не вернусь. За себя старшим оставляю юнака Болха.

Он заковылял по направлению к двери. Не останавливаясь и не оборачиваясь, махнул рукою вбок:

— Кто-нибудь пусть захватит светоч да огниво вон с той полки на стене. Коли потребуется — дольет во светоч олеи и присоединится к нам во дворе. И еще: на выходе кожушки накинуть не забудьте, это уже всех касается.

По пути следования со стороны поварни вкусно потянуло дымным запахом чего-то печеного — того самого, что отведать сегодня за общей трапезой им теперь, увы, было не суждено. В благостной утренней тишине громким урчанием отозвался на то чей-то живот. Чей-то другой, а за ним и прочие немедленно подхватили эту жизнеутверждающую песнь молодости.

— Ага, ага. Выходит, кушатки не только одному горемычному юнаку Смину хочется. Похоже, пришла пора и своими поросятами обзаводиться, а? — неуклюже попытался съязвить Аксак, поворачивая ко вросшей в землю серой известняковой арке погреба. Отпер замок на дубовой перекошенной дверце, распахнул ее и пригласил:

— Милости просим! Светоч тут возжигайте — в темноте-то несподручно будет.

— Мастер-наставник, а сколько нам сидеть назначено?

— Ad Calendas Graecas, то бишь, до греческих календ. По-нашему, по-простому — до морковкина заговенья, — радушно откликнулся Аксак, добавив с некоторым удивлением: — А чевой-то вы вдруг лицами как-то поплохемши? Да шучу я, шучу. Взаправду — до завтра, до сего же часу. Ну, в добрый путь. Не скучайте там без меня, почтеннейшие мастера-скоморохи с подмастерьями.

— Повязали добра мо-о-олодца злые люди поутру-у-у! Ой не хочет добрый мо-о-олодец во темницу д" во сыру-у-у! — горестно запел Держан, наклоняясь при входе. Аксак придержал его за плечо, осведомился доброжелательно и вкрадчиво:

— А что — в самом деле не хочешь? Ну что ж, тогда возвращайся в братницу.

— Как это?

— Да вот так, как сказано. Мыслишь, я не властен собственное решение переменить?

— Э… Да… — промямлил Держан и мотнул головой: — А все прочие?

— А все прочие пойдут во темницу д" во сыру. Давай, делай свой выбор побыстрее.

Аксак нетерпеливо позвенел связкой ключей.

— Нет, мастер-наставник, — буркнул Держан. — Так мне не надобно.

Он выхватил светоч из рук Максима и нырнул в низкий проем.

— Нет — так нет, — покладисто кивнул Аксак. — Была бы честь предложена.

Голос Держана негромко, но достаточно внятно поведал из глубины, куда бы он поместил таковую честь.

— Ага, ага… — рассеянно согласился мастер-наставник, хлопнув Кирилла по спине в виде последнего напутствия.

Сзади коротко простонали дверные петли. Скудная световая дорожка, сбегавшая вниз по ступеням, резко сузилась и исчезла. Громыхнул засов, отдавшись эхом; визгливо огрызнулся запираемый замок.

— Эй, Держан! — гулко протрубил Вигарь. — Куда ты там юркнул? А ну-ка воротись да посвети получше.

— Неоткуда ворочаться — спускаюсь еще. Здесь поворот. Мне задом пятиться, что ли, чтобы вам виднее было? Перебьётесь.

— Третьего лета посещали мы с батюшкой да матушкой Печеры Всехсвятские, — подал голос Максим. — Ей-Богу, там куда как поменее глубины будет. А чуете, содруги: теплее становится.

— Эка невидаль! Да в любом погребе в мороз теплее, чем снаружи.

Максим остановился, прикоснулся к стене:

— Вот дивно: в известняке бито, а сухо-то как! Ни пота каменного, ни плесени.

— Еще надивишься от пуза, времени на то с лихвою отмерено, — недовольно отозвался из-за его спины Вигарь. — Двигай ступалами своими порезвее, пытливец наш неустанный.

Пространство внизу осветилось слабым дрожащим светом.

— Эй! Ступеньки кончились, я уже прибыл, — сообщил Держан наверх.

Узкий ручеек лестницы впадал в сводчатый зал. Размеры его были непонятны: вереницы расширяющихся кверху и сопрягающихся с потолком грубых колонн быстро терялись во мраке.

С присвистом потянув носом, Вигарь сказал плотоядно:

— Чую, съестным духом пахнет. Это, я вам скажу, очень даже ободрительно, братие!

Вдоль одной из стен располагались дощатые выгородки, доверху заполненные крутобокими дарами природы, подземными и надземными; вдоль смежной с нею теснились мучные и крупяные лари, с многочисленных крючьев свисали чесночные и луковые косицы, метёлки сухих душистых трав.

— Экое славное хозяйство у брата Феофана, душа просто-таки плясовую заводит! Здесь, понятное дело, его постные владения. А где ж скоромные?

— Так бы нас Аксак во скоромные-то и запустил, — хмыкнул Держан и добавил его же голосом: — Ага, ага.

— Тут тоже ничего такого нет, — проговорил Максим уже откуда-то из глубины. — Может, вон за той дверью? Эх, замок на ней. И на другой такоже.

Слева от входа тянулся двойной рядок стоявших друг на дружке полутораведерных бочонков.

— Пивные! — почему-то с гордостью определил Вигарь и легонько попинал ближайший. — Жаль только: пустые.

— Зато будет на чем сидеть. Стаскивай их в кружок, други, — вон туда.

— Держан, посвети-ка еще в том углу. Что там за бочки? А в них что? Ну-ка, ну-ка...

Зашуршали крышки, послышалось мокрое шлепанье, потом чавканье, перемежаемое смачным присасыванием:

— Ух ты! Да тут капустка квашеная. С морковкою, с грибками. М-м-м...

— А тут огурчики соленые. Смину только не рассказывайте — огорчится бедолага, что этакое изобилие мимо его рта прошло.

— А вон те закрыты наглухо. Как думаешь, Держан, что там внутри?

— Что там… Величайшие из древних мыслителей, о братие, учат нас: внутри всякой емкости завсегда пребывает альбо отсутствует некое соответствующее содержимое. Мудрость, чо… Эй, Вигарь, не надобно открывать, оставь их в покое. Не то будут нам потом слава да почести от брата Феофана за подобные открытия.

Кирилл нашарил и себе пару-тройку огурцов потуже. Присел на бочонок, щурясь на приветливо кивающую острую головку пламени светоча, захрустел аппетитно. Держан опустился неподалеку. Дожевав свой огурец, поколебался и решительно переехал вместе с бочонком еще ближе:

— А не позволишь ли, друже-княже, поспрошать тебя чуток?

— Отчего же не позволить, друже-княжиче? Поспрошай, яви такую милость. Но только действительно чуток, не более того — сам ведь определил себе.

— Спаси тебя, Господи, за столь великую доброту твою. А отчего вдруг ты, княже, сказал мастеру-наставнику Аксаку, что повинен?

— Отчего вдруг? Да просто вдруг возжелалось мне так, княжиче. Дай-ка, подумалось вдруг, скажу я мастеру-наставнику Аксаку, что повинен. И до такой степени, понимаешь, возжелалось вдруг, что прямо никакой мочи терпеть не стало. Ну как-то само собою и сказалось. Вдруг.

— И это всё?

— Конечно нет. Самое главное, вишь ли, в том, что меня тут же и попустило. Опять-таки вдруг. Веришь, что так бывает?

Держан негромко рассмеялся, ткнул Кирилла в плечо. А он немедленно ответил тем же, только куда сильнее. Беспомощно взмахнув руками, друг-княжич повалился набок вместе с бочонком.

— Не ушибси? — озаботился Кирилл, наклоняясь к нему и протягивая ладонь.

— Отнюдь. Даже как-то взбодрилси, — продолжая лежать на земле, ответил Держан. С удивлением показал пальцем куда-то в угол:

— Гляди-ка, а вон в том закутке еще какая-то дверца.

— Где?

— А ты рядышком со мною приляг — так оно тебе не в пример виднее будет.

Кирилл сделал обманное движение, будто намеревался пнуть его под зад (Держан поневоле дернулся, уклоняясь), и проследовал в указанном направлении.

— Хе! А на ней замка нет, — сказал он, отодвигая засов. — И ветерком слабым тянет оттуда. Очень любопытно, очень.

— Может, ход-проход куда-нибудь?

— Да похоже на то. Эй, братие! Проверим, а?

Вигарь оторвался от бочки, недовольно забормотав сквозь капусту во рту.

Кирилл почувствовал, как изнутри на него постепенно накатывается странноватый прилив сил, смешанный с нетерпением:

— Не хочешь — ну так оставайся, продолжай харчеваться. Кто же против-то? А мы пойдем. Княжиче, если ты уже належался всмак и отдохнул, тогда пора вставать. Светоч с собою прихвати.

Вигарь замотал головой, замычал. Выпучив глаза и с натугой проглотив бóльшую часть, прошамкал торопливо:

— Шам не оштанушь! Я ш вами!

— Ешли ш нами — то пошпеши. Под ноги смотрите: тут опять ступени. И крутые притом.

Последние слова почти заглушил раскатистый рокот отрыжки.

— Простите, други, — это капустка, — пробормотал пристыженно Вигарь.

— Пошто на безвинную капустку наговариваешь? — возмутился Держан. — Она отродясь отрыгивать не умела. Да еще и гнусно-то так. Ты это, ты. Я точно слыхал.

— А чем это пахнет? — полюбопытствовал Максим, потягивая носом.

— Так капусткой же. А она мне украдкой шепнула, что и самим Вигарем такоже. Точнее, ногами его. Фу-у-у...

— Нет, я про другой запах. Приятный-то какой!

— А это огурчики. Мы со князюшкой потребили. И вправду, до чего же духовитые!

— Да ну тебя.

Ступени окончились площадкой, от которой ход разделялся на три рукава. Теперь запах, о котором говорил Максим, почувствовали все. Малой частью своей он напоминал кадильный ладан, но без дымной угольной примеси. Большей частью не напоминал ничего знакомого.

— Так-так-так. Помнится, где-то что-то подобное уже встречалось: "Налево пойдешь — чевой-то одно потеряешь, — продекламировал нараспев Держан, — направо пойдешь — чевой-то другое, а прямо пойдешь..."

"Направо!" — распорядился властный голос в голове Кирилла.

Нетерпение опять взбурлило кровь, а в спину будто подтолкнула незримая, но твердая рука.

— Направо, — повторил он, с каким-то смутным удовольствием подчиняясь голосу изнутри. Не глядя выставил назад ладонь, Держан послушно вложил в нее светоч. — Я помедленнее пойду, а вы головы берегите: тут отовсюду камни острые выступают.

Почти сразу от входа узкий коридор наклонился, полого устремился вниз, пока наконец грубым проломом не вышел из стены идеально круглого в сечении и довольно просторного тоннеля. Все тот же приятный запах ощутимо усилился. Кирилл поднял светоч над головой, поводил им из стороны в сторону. По стенам и потолку затанцевали блики.

— Чем это выложено? — с любопытством спросил Максим, ведя пальцами по гладкой стеклянистой поверхности. Сам же и ответил: — А ничем, пожалуй. По виду представляется, будто бы огненный червь-исполин в скале прополз.

— Огненный червь-исполин — это ж надо придумать такое… — пробормотал про себя Вигарь и зябко передернулся: — А ведь и вправду похоже. Охрани ты меня, Зирка-дух. Дальше-то куда двинем: направо или налево?

— Теперь налево, — откликнулся Кирилл.

Держан дернул головой, цыкнул зубом, но ничего не сказал.

Тоннель шел горизонтально и прямо, изредка делая плавные повороты да тут же опять выпрямляясь. Слева и справа появились невысокие арочные проемы с зализанными углами. Кирилл, не останавливаясь, прошагал мимо. Максим в растерянности затоптался у одного из них, позвал просительно:

— Эй, Ягдар, погоди маленько. Давай-ка глянем — интересно же.

— Ну ладно, глянь.

Он вернулся с нескрываемой неохотой, поочередно посветил от входов. За ними оказались две маленькие круглые комнаты-близняшки с купольными сводами. От уровня груди до пола по стенам аккуратными горизонтальными кольцами шли ряды частых и не очень глубоких полукруглых ниш размером с локоть. Любознательный Максим поочередно запустил руку в парочку ближайших:

— Ух, гладенькие-то какие внутри! Будто и не выдолблены вовсе. Скорее, словно выдавлены либо даже выплавлены, а?

— А! — согласился Держан.

— На печурки, что при печах имеются, малость похожи. Как думаешь: для чего они?

— Для чего печурки? Неужто сам не знаешь — чтобы валенки сушить, например. Я так разумею, у тех, кто всё это тут сотворил, валенков было — ну просто завались.

— Если налюбовались, тогда двигаемся дальше, — сказал нетерпеливо Кирилл.

Держан спросил с удивлением:

— Спешишь-то куда?

— Вперед, вестимо. Куда же еще?

— И то верно, княже. А за разъяснение благодарствуем.

Проемы по сторонам снова появились спустя какое-то время. За ними располагались уже не комнаты, а — судя по отозвавшемуся изнутри эху шагов и голосов — огромные залы. Осветившиеся на мгновение стены проемов и ближние к ним участки пола выглядели так, будто их выбирали в глыбе сливочного масла горячим скобелем. А еще огонек светоча густыми снежными искорками отразился мельком в глубине от чего-то громоздкого и многогранного. Материал его явно отличался от того, из которого состояли стены и пол.

На этот раз Кирилл остался глух к Максимовым просьбам остановиться и хоть наспех осмотреть вероятные диковины. Так и продолжал размеренно топать вперед.

За поворотом глянцевый тоннель распался надвое, расходясь вскоре в противоположных направлениях.

— Остановись-ка, друже-княже, — попросил Держан как-то очень спокойно. Прищурился, приглядываясь к его лицу: — А сейчас куда пожелаешь?

— Налево.

— Опять?

— Ну да.

— Вот скажи, друже-княже: да не все ли равно, в какую сторону идти? Мы же просто прогуляться и полюбопытствовать собирались.

— А что, друже-княжиче, — там, куда я веду, разве как-то не так гуляется и как-то не так любопытствуется?

— Выходит, что не так: ты же давеча не позволил этого Максиму. Мне верно помнится или нет?

Голос изнутри вроде как попросил Кирилла не усердствовать чрезмерно и проявить некоторое терпение.

— Виновен, — покладисто ответил он одновременно и ему, и Держану. — Обещаю исправиться. Вот сейчас налево свернем — любопытствуйте себе во здравие да удовольствие. Я и подождать могу маленько.

— Ага, ага, — сказал Держан Аксаковым голосом. — Маленько. И к тому же все-таки налево. А отчего ж не направо?

— Ну хотя б оттого ж, что надобно именно налево.

— Ладно, княже, ладно. Будь по-твоему, только не гневайся.

— А разве я гневаюсь?

— Да пока что нет, слава Богу, — он оглянулся на опасливо притихших Максима с Вигарем. — Эй, други, а вы отчего вдруг поприуныли? Гляди веселей: князюшка наш изволят не гневаться! Еще и эсколь благосердо изволят-то! Уговорил, веди куда твоей милости угодно. Я только переспросить осмелюсь: налево — это, значит, сюда будет?

— И сторон ты не путаешь, и вообще сметлив преизрядно — хвалю. Сюда, княжиче, именно сюда.

Путешествие по левому тоннелю, прямому и однообразному, проходило в полном молчании и завершилось у входа в просторный восьмигранный зал.

— Гневаться отнюдь не изволю, осмотреться позволяю, — сказал Кирилл, замедляя шаг и двигаясь вдоль стены. — По нраву ли милость и благосердие души моей?

Ему по-прежнему молча закивали в ответ, с настороженным интересом оглядываясь вокруг.

Из прочих семи граней помещения в темноту уходили точно такие же глянцевые тоннели, как и тот, по которому они прибыли сюда. Посредине же из самого центра круглого трехступенчатого возвышения-стереобата устремлялся к вершине пирамидального свода толстый цилиндр голубого гранита. Его окружали двенадцать подобных, только вполовину ниже. Самые маленькие и многочисленные собратья, отодвинувшись на шажок-другой от ступеней, невысокими — по колено — столбиками кольцом отделяли всё это монументальное сооружение от остального пространства зала.

— Чтой-то мне оно напоминает… — пробормотал Держан, обводя рукою огромные гранитные свечи.

По лицу Кирилла пробежала тень беспокойства.

Максим с любопытством прикоснулся к нескольким столбикам, осторожно попробовал пошатать, зачем-то проверяя на устойчивость. Затем так же осторожно перешагнул через них и очутился внутри ограды. Его дальнейшее продвижение отчего-то враз обрело необычайную плавность. Он неторопливо приподнял, согнул в колене и направил вперед ногу, явно намереваясь шагнуть на первую из ступеней. Голова при этом начала медленно поворачиваться назад, рот приоткрылся, а губы неспешно задвигались:

— Я-а… то-оль-ко-о… на-а-ве-ер-ху-у… ме-ель-ко-ом… о-о-гля-а-жу-усь… да-а… ту-ут… же-е… и-и… ве-ерну-усь...

Голос Максима вдруг сделался низким и протяжным, как у соборного протодиакона за ектеньею.

Держан дернул Кирилла за рукав, быстрым жестом попросил придвинуться. Тревожно зашептал на ухо:

— Княже! Что это с ним, что за голос такой? И вот еще: он и вправду каким-то полупрозрачным становится или мне просто мерещится?

Испуганный вскрик и трясущийся указательный палец Вигаря тут же подтвердили, что нет, вовсе даже не мерещится.

— Максим, а ну назад! — оглядываясь через плечо и запоздало осознавая, что видит то же самое, заорал Кирилл. — Быстрее назад!

Максим издал непривычный рокочущий звук. Брови его медленно поползли вверх, на полупрозрачном лице стало постепенно проступать непонятное выражение.

Кирилл быстро наклонился, поставил светоч на пол у стены. Подскочив вплотную к низенькому гранитному палисаду, решительно выбросил вперед руку, кончиками пальцев дотянулся до ворота Максимова кожушка и рванул на себя. Начальное ощущение было таким, будто он вытаскивал товарища из медленно поддающейся усилию болотной трясины. Однако по мере приближения тела к ограде, дело неожиданно пошло всё легче, всё быстрее. Теряя равновесие, Кирилл едва не сшиб спиною Держана, но тот и сам сумел устоять на ногах, и помог удержаться ему. Вигарь опомнился от испуга, успел поймать споткнувшегося о столбики и падающего навзничь Максима. Такого же обыденно непрозрачного, как и прежде.

Отодвинувшись на всякий случай в угол между смежными тоннелями и усевшись на корточки, долго и старательно переводили дух.

— Это что ж за чудеса-то такие, братцы? — первым заговорил Вигарь. — Максим! Да сквозь тебя все вон те штуковины было видать. А повадки-то, а голос...

Зачем-то втянув голову в плечи, он угрожающе задвигал руками, загудел протяжно.

— Не так, чтобы уж очень похоже, — заметил Держан, — но как-то вроде того, ага.

— Да вы сами на себя поглядели бы, — обиженно проворчал Максим. — Задергались вдруг, словно куклы на снурках в ярмарочном вертепе, засуетились. Особенно ты, Ягдар. А притом еще и запищал — забавно-то до чего! Вот так… — он передразнил тоненькой скороговоркой: "Максимануназадбыстрееназад!" И это, Держан, как раз похоже было — правду говорю. Ягдар, ты уж того… Не обидься ненароком.

Кирилл рассеянно кивнул, продолжая размышлять о чем-то.

— Ладно! — решительно сказал Держан и взмахнул ладонью так, будто перекидывал некую воображаемую страницу. — Обо всем этом можно и потом всласть подумать да поговорить. Теперь-то что будем делать? Дальше идем или возвращаемся?

Вигарь пожал плечами. Максим повторил то же самое, только более сердито. Да еще и фыркнул вдобавок.

— Понятно. Вот и я сейчас сам не знаю: вперед мне хочется или назад. А ты что скажешь, друже-княже?

— Можем вернуться, — ответил Кирилл, сдерживая нетерпение и стараясь говорить рассудительно, отчасти даже равнодушно. — Там опять капусты с огурцами натрескаемся, сядем в кружок да станем друг на дружку глядеть. До чего ж увлекательное времяпрепровождение выйдет — ух ты! Тем более, что осталась-то сущая безделица: всего лишь чуть поменее суток. Да за такими веселыми забавами они просто в одно мгновенье пролетят — разве не так? Нет? Ну значит, ошибаюсь. А можем и дальше отправиться. Разумею, что случившееся охоту отбило преизрядно. Но ведь достаточно только руками ничего не трогать да нос свой никуда не совать — и всё в полном порядке будет. Максим, я так мыслю, согласится со мною. Верно говорю?

Максим опять фыркнул, только уже не сердито, а смущенно.

— Тогда на ноги встанем да вон туда и направимся, — Кирилл указал в середину гранитного многосвечия, имея в виду ход за ним. — Ты уж не сочти за обиду, княжиче, что на этот раз не налево получится, а прямо.

— Ни за обиду не сочту, ни гневаться отнюдь не соизволю, — откликнулся Держан, поднимаясь. — Потому как заслуженно славлюсь меж людьми великодушием своим. Посему предлагаю ради тебя, друга моего, на время малое вон с той стороны присесть: тогда как раз налево опять и выйдет. И, как говорят на Восходе, "сердце твое возрадуется".

— Оно-то, понятное дело, возрадуется, друже мой, да вот только тогда уже я буду лишен возможности явить свое неменьшее великодушие — а мне того очень не хотелось бы. Словом, ну его, это самое "налево", и без него запросто обойдусь.

Дальше мериться великодушиями не получилось. Кирилл умолк и замер, потому что знакомый голос в его голове вдруг отчетливо произнес:

"Возвращайся, Ягдар. Все возвращайтесь. Не надо вам больше никуда".

"Видана, это ты?" — удивился он.

"Я. Сомневаешься, что ли?"

"Нет, просто никак не ожидал сейчас. А почему я тебя видеть не могу?"

"Не знаю, почему. И… и давай потом об этом поговорим! — поспешно и как-то напряженно ответила Видана. — А сейчас возвращайтесь. Ну пожалуйста!"

"А кто это рядом с тобой? Я же чувствую".

"Никого со мною рядом нет. Чудится тебе, Ягдар".

"Может и так. Уж чего мне только не чудится в последнее время. Видана, да мы-то всего лишь хотели малость..."

Светоч вырвался из его руки, с негромким посудным звуком разбился о стену. Затрещала, быстро тускнея, красная искорка в масляной лужице на полу, и непроглядная тьма окончательно схлопнулась над нею. Вонь горелого фитиля перебила уже ставший привычным приятный запах нижнего подземелья.

"Возвращайтесь! Да возвращайтесь же наконец!" — разом потеряв терпение, закричала Видана в голове Кирилла.

— Княже! Что ты натворил? — одновременно завопил Держан в его же ухо.

— Ох… Да как же так вышло-то? — пробормотал растерянно Вигарь.

— О Господи, и что теперь делать? — прошептал Максим.

"И что теперь делать?"

Кирилл мысленно повторил Максимовы слова почти равнодушно, потому что те чувства, которые вели его сюда, вдруг стали уходить куда-то, а прежние еще не успели вернуться. Пока с ним пребывало только глухое раздражение от внезапной потери чего-то очень-очень важного.

— Эй, княже, ты чего молчишь? — беспокойно спросил Держан. Опять едва ли не прямо в ухо.

Дернув головой и отстранившись, Кирилл огрызнулся:

— Хочу и молчу — мое дело! Да и вы все тоже помолчите пока. Вигарь, хватит причитать — не помрем мы здесь. Максим, а ты перестань бубнить — думать мешаешь. Ладно, ладно. Тогда про себя молись, яви милость. "Видана, ты где?"

"Я здесь, Ягдар. Погляди себе под ноги".

Яркое синее пятнышко появилось рядом на полу. Света от него непонятным образом вполне хватало для того, чтобы внятно осветить почти всё вокруг.

"Идите за ним".

"Как за сказочным клубочком?" — спросил Кирилл, натужно раздвигая уголки губ и не ощущая вкуса улыбки.

"Да", — коротко ответила Видана.

Ему показалось, будто она отступила куда-то в сторону, а возле нее опять почудился кто-то.

Световое пятнышко пробежало по полу, скользнуло вверх по порожку и нырнуло в тоннель. Широкое синее кольцо отсвета охватило стены и пол, двинулось было вглубь, но тут же приостановилось, словно ожидая.

— Ну-ка, братцы, за руки возьмитесь, — распорядился Кирилл.

Понаблюдав за слепыми бестолковыми попытками нащупать друг дружку, досадливо поморщился:

— Ладно уж, бросьте. Лучше вовсе не двигайтесь. Замерли, говорю! Я сам...

Выстроил всех в цепочку, свел ладони и, крепко ухватив за руку Держана, скомандовал:

— Теперь за мной.

Пальцы в его ладони сжались ответно:

— А ты-то, друже-княже, как собираешься дорогу назад отыскать?

— По памяти да наощупь, — буркнул Кирилл. — Память у меня, знаешь ли, всем на зависть. А уж про осязание и вовсе промолчу по причине своей несказáнной скромности. Если пожелаете быстрее или медленнее — сразу говорите.

Однако за все время обратного пути никто так и не пожелал ни того, ни другого.

Синее кольцо скользило по тоннелю в полушаге впереди. Следовавшие за ним как будто дали обет хранить полное молчание и неукоснительно исполняли его. Видана тоже молчала, хоть и чувствовалась где-то близко. Кто-то невидимый, но тоже ощутимый, по-прежнему находился рядом с нею. Тот же, кто был с Кириллом, покинул его окончательно. А всё то, что обитало в нем и раньше, либо недоуменно просыпалось в своих глубоких уютных норках, либо осторожно возвращалось на привычные насиженные места.

Наконец Максим сделал первый шаг вверх по грубо вырубленным ступеням, ударился головой о нависавший с потолка камень и сказал с умилением:

— Никак, уже последняя лестница, братцы!

— Последняя наружу из погреба будет, — уточнил Кирилл.

— Да наружу когда еще будет-то. А покамест и эта — в радость. Спаси тебя Господи, Ягдар, вывел всё же.

— Дорогой ты мой погребочек! — прочувствованно возгласил Держан, входя и с наслаждением втягивая в себя пропитанный съестным воздух. — Ну просто-таки как в дом родной воротился. А не расскажешь ли теперь, княже, почто ты светоч-то расколошматил?

— Это не я.

— Как — не ты?

— Не поверишь: будто кто-то из рук выбил.

— Ага, ага, — сказал Держан Аксаковым голосом. — Угадал, не поверю. Ну да ладно. Слышишь, как Вигарь сопит? Это он подкрепиться желает, дабы успокоиться окончательно. Верно, Вигарь? Ну и я тоже не прочь, уговорил. Княже, ты теперь у нас знатный поводырь, так что давай, веди к бочечкам заветным.

Откуда-то издалека послышался слабый, но отчетливый лязг. Кирилл подбежал к выходу и прислушался. Гулкий голос сверху прокричал неразборчиво; разбившись на осколки эха, запрыгал, покатился вниз по ступеням.

— Аксак, что ли? — спросил Кирилл, тут же ответив самому себе: — Ну да, точно Аксак.

— Чтой-то рановато он припожаловал, — протянул с сомнением Держан. — Может, нам помилование какое вышло?

Аксак опять повторил свой невнятный клич.

— Бала-бала, куча мала! — заорал Держан в ответ.

— Ты чего? — недоуменно спросил Максим.

— Да он там, наверху, все одно ничего не разберет. Как и мы тут его вопли.

— Так чего ж ты тогда ему пакость какую-нибудь не прокричал?

— Хе! А вдруг в этот раз возьмет да и разберет. Эй, поднимаемся, что ли? Руку-то опять подай, княже.

На изгибе лестницы привычная тьма постепенно посерела. Вначале смутно, затем более внятно обозначились ступени и неровные стены. А когда черный силуэт в проеме наверху отодвинулся вбок, вниз пролился ослепительный свет.

— По-прежнему утро раннее, — проговорил Кирилл, выбираясь наружу и удивленно щурясь по сторонам. — А мне казалось, что давным-давно должно было за полудень перевалилить.

— Это еще почему? — удивился в свою очередь Аксак.

— Так ведь уже несколько часов миновало. А что случилось, мастер-наставник, что вызвали до срока-то?

— Сутки миновали. Чего глядите так — забыли, что такое сутки? День и ночь это. Вспомнили? Вот и молодцы. Стало быть, вышло время ваше полностью, от начала до конца. Как говорится, ab ovo usque ad mala.

И без того узкие глаза его превратились в щелочки:

— Ах вон оно что… Ага, ага… Мыслю, некую дверцу отыскали-таки да каким-то образом замок отперли — верно?

— Наполовину верно, мастер-наставник: никакого замка на ней не было, только засов.

— Ай-яй-яй, — протянул Аксак в изрядном сокрушении и даже покачал головой. — Как же это я не досмотрел? Сыщу виновного, беспременно сыщу. Ну и что там внизу?

Кирилл машинально оглянулся на Держана. Восприняв это, как руководство к действию, княжич вскинул подбородок, выпятил живот и браво отрапортовал:

— Так что оно, которое внизу, — так называемый низ, значится, — в самом деле там, внизу, и пребывает, а такоже наличествует и имеет место быть!

Максим с Вигарем в подтверждение закивали с большим усердием — очевидно, чтобы развеять даже малейшие возможные сомнения мастера-наставника в справедливости изложенных сведений.

— Всё понятно.

Аксак махнул рукой, повернулся и добавил, как показалось некоторым, зловеще:

— Сейчас поснедаете — и на занятия, а поговорим обо всем вечером. Трогай, лихая квадрига.

Означенная квадрига послушно и понуро поплелась следом за мастером-наставником. Максим боязливым шепотом пророчил новое погребное заточение или еще что похуже. Что именно похуже — всем остальным представлялось с большим трудом: изобретательные Аксаковы наказания вкупе с каверзами давно исчерпались, а какие-то из них пошли уже по третьему кругу. Погреб был последним нежданчиком. Вигарь сочувственно вздыхал, но больше для поддержки разговора или по привычке.

Наступил вечер, однако ни одно из Максимовых пророчеств так и не сбылось. Состоялись всего лишь обычные посиделки у печи на сон грядущий.

Любовно сложив под рукой поленья в виде высокой башенки да придирчиво подровняв ее, Аксак с навычной чинностью опустился на свой персональный столец — "горнее место", как давно и ехидно определил его Кирилл. Юнаки столь же благочинно и сноровисто загремели лавками, сдвигая их вокруг печи и самого мастера-наставника наподобие раскоряченной буквы "П". Затем последовал ритуальный пролог: Аксак неспешно препроводил в печной зев одну за другой первую четверку звонких сосновых чурочек, предварительно сдувши с каждой древесный сор. Удовлетворенно откинулся назад, ухватившись за колено сплетенными пальцами, и прищурился на огонь.

— Юнак Ягдар, — позвал он негромко.

— Да, мастер-наставник, — откликнулся Кирилл.

— А ведь я знал, что в том поросячьем заговоре ты замешан не был. Что скажешь?

— И я знал, что вы это знаете, мастер-наставник.

— Прав был Ворон, — пробормотал Аксак. — Как всегда, прав.

Он кивнул в лад каким-то своим соображениям и прибавил размыслительно:

— Electa una via, non datur recursus ad alteram.

— Мастер-наставник! — подал голос Максим. — Вот кстати: давно уж хотел вопросить вас, да всё не решался, и иные такоже хотели, да тоже не решались, потому как праздное любопытство вы отнюдь не похваляете...

— Ну же, ну же! — поощрил Аксак. — Не многословь, начинай вопрошать. Обещаю голов не рубить — ни тебе, ни иным.

— Ага, ага. Ой… Простите, мастер-наставник, — это у меня нечаянно вышло, честное слово!

Аксак всем своим видом показывал, что всего-навсего терпеливо ожидает продолжения.

— Э… Так вот. Отчего вы, мастер-наставник, любите уснащать свои речи латиною? И еще раз простите — мало ли что.

— Да запросто прощу. Я-то уж подумал: вот сейчас спросишь — так спросишь. Ладно, оставим это. Довелось мне некогда побывать в полоне новоримском. Там и языку обучился как смог, и всяческой латинской премудрости по верхам нахватался.

Максим закивал. Закивали и другие, почему-то с радостным облегчением.

— А что вы там делали, мастер-наставник? Ну в полоне этом самом.

— Что в полоне делают? Вначале во темнице сидел, как и вы давеча. Чуть подоле, чем четыре лета.

— А потом?

— А потом не сидел. Еще примерно столько же. Уже снаружи разнообразными трудами полезными занимался, покамест не выкупили.

— Кто же выкупил-то, мастер-наставник?

— Да вот сыскался добрый человек. Некий Nobilis Paulus, по-славенски — благородный Паулус либо просто Павел, спасибо ему. Вам это имя все равно ничего не скажет. Теперь ты мне ответь: в подземелье далеко ли забрались? Почто переглядываетесь — никак, врать наладились?

— Что вы, мастер-наставник, как можно! До осьмистенной комнаты большущей дошли (Аксак при этом непонятно хмыкнул), там огляделись малость, нечаянно огня лишились, да слава Богу, полудесятник Ягдар назад вывел.

Аксак бросил на Кирилла цепкий взгляд:

— Ишь ты! И каким образом?

— Наощупь, мастер-наставник.

— Ага, ага. Как же иначе-то.

— Мастер наставник! Юнак Вигарь. А отчего это там время не привычным ходом идет, а ползет, будто улита? — он подумал, пошевелил пальцами, что-то прикидывая: — То есть, наоборот, вскачь несется… Или как же это выходит? Сейчас, сейчас… Ох, что-то запутался я вконец. Одним словом, оно внутри столбов тех, да и вообще внизу какое-то совсем иное, будто бы наизнанку вывернутое, что ль. Да, вот так, пожалуй. Или не так...

Аксак, насколько было возможно, округлил свои раскосые глаза:

— Однако! Это ты, брат, у самого времени спроси. Либо у Владыки его. Кто время создал, а? То-то.

Кирилл поколебался и сказал:

— Мастер-наставник, слыхал я предание, что где-то есть подземье, в котором издревле святыня некая хранится, и стерегут ее неусыпно витязи незримые. А святыня та собою-де всю Славену Великую держит.

— И я слыхал о таком же, мастер-наставник.

— И я такоже.

— И я. У нас на Планине старики бают, что где-то в сей местности святыня та сокрыта. А правда ли то?

— Мне ли такое ведать? — Аксак пожал плечами и перевел на Кирилла странный немигающий взгляд:

— Верно говорю, княже?