Глава 1. Уже всё

— Они тебя не любят, — сказала Рие.

Я улыбнулся. Славно день начинается, у гении дурное настроение.

— Подданные не обязаны любить своего короля. Но мои придумывают обо мне веселые и даже непристойные истории, разве это признак ненависти?

— Ты подошел к вопросу не с того конца, — строго заметила невидимка. Вот так всегда, когда мне сильнее всего хочется ее видеть, Рие невидима. — Я сказала лишь, что они не любят тебя, но ни слова о ненависти.

— Так ненависти нет? — не знаю почему, но это снова заставило улыбнуться. — И любви тоже? Что же есть?

— Заговор, — кратко ответила гения.

Захотелось двух разных вещей: громко засмеяться, окончательно прогоняя рабочее настроение и разрушая тишину кабинета, благо наружу едва ли прорвется хоть звук, и молча стиснуть в руке очередной так и не подписанный указ. Рие не способна выдумать что-то. Вообще не представляю, каково живется той, которая делает мой мир ярким, а сама знает только серые тусклые тона. Значит, есть проблема.

— Цель заговора?

— Ты.

Ну да. Рие не стала бы упоминать о заговоре, если б он не касался моей особы.

— Низложить собираются? — спросил я, уже не улыбаясь.

— Вроде того, — согласилась гения.

Ладно, оценим товар, как говаривал мой отец, больше интересовавшийся торговлей, чем правлением.

Аней Шаназе — министр левой руки, но для всех просто — Левый — явился незамедлительно. Доложил, как водится, что «в королевстве всё спокойно». Ага, то-то у вас, господин Шаназе, так глаза бегают.

— Хватит, — прервал я доклад, не несущий в себе ничего полезного. — Ступайте.

Он ушел, едва заметно задержавшись на пороге — может, совесть решила проснуться? Если и так, то не до конца: министр вышел и закрыл за собой дверь, а не кинулся каяться или хотя бы предупреждать, что завтра я могу не проснуться. Впрочем, это зависит от того, кто во главе заговора. Если дочь, то да, могу. Хиннани вся в мать-королеву, и при этом ничего не имеет против риска. Если сын… вряд ли. Он, скорее всего, просто отправит меня в изгнание, на худой конец — в башне запрёт. Орше — добрый мальчик, это мой старший был пожестче, но он погиб на войне. А есть еще и королева. Она тоже может хотеть единоличной власти, пусть в это как-то не верится. Не замечал в супруге особого властолюбия, но кто знает? Если ухитрился заговор проморгать, мог и все остальное не заметить.

Прогулка по дворцу принесла интересные результаты. Во-первых, конечно, народу тьма. Чьи-то родственники, срочно вызванные из провинций… вместе с личной охраной, душ в двадцать на каждого высокородного, свита невесты Орше с нею же… итого мы имеем маленькую и нигде не учтенную армию прямо во дворце. Стража… Подозрения не внушает, лица бесстрастные, форма выглажена, при моем появлении как полагается — «Здравашве!» — в смысле, «здравия Вашему Величеству». Но вот что: кое-где стражи многовато, а где-то наоборот, слишком мало. А ведь десять лет назад я сам лично расписал, где и сколько должно стоять!

Зашел на кухню. Повара в суете, им даже и здороваться некогда. Их исконная привилегия — заниматься своим делом при любых обстоятельствах, хоть бы наши Двое Богов с небес спустились, или Третий их заменил. Но покормили вкусно, поблагодарил. Хорошее место, королевская кухня, спокойное, несмотря на суету. Поварам, когда они одержимы свлим делом, нет дела до заговоров.

Так же, как и королевскому Театру. А пьесу репетировали старинную, про короля-тирана, превращенного Добрым Волшебником в нищего попрошайку. К чему бы это? Да еще и мораль: «Никакие богатства не сделают лучше черствое сердце, никакие лохмотья не скроют подлинных сокровищ». Чье же черствое сердце должно дрогнуть от их слов?

Еще раз поднялся по лестнице и спустился по другой. Встреченные придворные улыбались, кланялись, кивали. И если бы гения не сказала, то я не заметил бы ничего подозрительного, а так — кажется подозрительным всё. И все. Фрейлина поклонилась и тут же, вслед мне глядя, зашептала своей подруге на ухо с таким видом, словно знает Страшную Тайну. Слуга замешкался, открывая дверь, из кармана ливреи торчит подозрительный желтоватый листок. Ну, может, из тех, которые в приличном обществе читать нельзя. А в Святилище оказалось пусто, если не считать статуй Господина и Госпожи, Милосердной и Строгого. Интересно, прикажи я поставить тут и статую их брата, Другого, как быстро меня нашел бы первый заговор?

Статуи слишком высокие — пришлось задирать голову, чтобы посмотреть в лицо сначала богу, потом богине.

— Ну, что скажете? — тихо спросил я. — Верные люди защитят меня от мятежников или не стоит надеяться на других?

Разумеется, они не ответят, да и вопрос глупый, но я ненавижу ждать. Сейчас полдень, а осенью день короткий. Дождутся ли заговорщики следующих суток или придут сегодня под покровом темноты? Может, в их планах совсем не это? В любом случае — пусть знают, что я понял, догадался или проник в их тайну. У этих стен, как и у любых, есть уши, и мои слова передадут кому надо. Может это сделают мои «фантомы», которые следуют за мной всюду, стоит выйти из кабинета, хотя я все же надеялся, что «фантомов» подкупить нельзя, я лично выбирал каждого… Вообще возможно, что я поспешил, и мятежники еще ничего толком не решили. Тогда мои действия подтолкнут их действовать.

«Они тебя не любят», — повторила невидимая гения, на этот раз не вслух. Храм — не кабинет с его звуконепроницаемыми стенами, где можно беседовать открыто.

«И не заметят, если ты исчезнешь», — закончила Рие.

«Заметят, — мысленно ответил я. — Те, кто перестанет получать королевскую стипендию и пенсию, и те, кто приносит мне работу по утрам — указы на подпись, проекты законов и прочее».

Почему-то вспомнилась пьеса. Король-нищий. Сказка есть сказка. Я бы не согласился нищебродить по собственной стране, даже такой благополучной, какой она стала при мне. И на этот случай у меня есть план и путь отступления, да не один. Вопрос — это уже всё или потом можно будет вернуться?

А если меня правда никто не любит, зачем возвращаться?

Для начала я еще раз прогулялся по дворцу. Беспорядок и лишние люди не кажутся такими уж безобидными, когда знаешь о заговоре. А тут точно что-то было не так.

Можно расспросить Рие, только… она уже дважды спасала меня, рассказав все, как есть, и дважды я казнил мятежников. Хватит. Есть и другой выход.

Вернувшись в кабинет, закончил с указами и попросил позвать ко мне сначала сына, а потом дочь. Орше явился с атласом морей, и мы битый час обсуждали что угодно, только не дворцовые дела и не наши отношения. Мой младший мечтал путешествовать; эта возможность открыта для него и сейчас, когда Кимма, его старший брат, который должен был стать королем после меня, погиб. Только Орше придется часто возвращаться домой и не менее часто менять людей на главных должностях, потому что без его присутствия они зарвутся. И стать жестче — зарвавшихся людей нужно наказывать, чтобы служили другим примером. Для него ли это? Не знаю. Но на охоте он убивает без сомнений и это внушает надежду. И невесту для него подобрали с сильным характером. Может, зря.

— Ты любишь меня? — спросил я, глядя в черные, как у моего деда, глаза сына.

— Конечно, отец, я люблю Вас, — ответил мой сын, стройный темноволосый юноша, совсем на меня не похожий.

— Я спрашивал не об этом, Орше, или не совсем так, — с сожалением сказал я.

Сын заметно занервничал. Через два месяца ему исполнится восемнадцать лет, пора думать о серьезных вещах, например, о власти. Но вряд ли во главе заговора он, хотя и может быть тем, кого прочат на мое место.

— А о чем? Вы спросили, люблю ли я Вас, и я ответил, как думаю.

— Ты думаешь, что любишь меня, или все-таки любишь?

Мальчик, как же легко сбить тебя с толку! Вот сейчас ты изменился в лице, открыл рот для ответа и не нашел что сказать. Надеюсь, из тебя все-таки выйдет неплохой король.

Я отпустил сына, чтобы наедине принять дочь. Хиннани улыбалась и льстила мне — по мелочам и по-крупному. Похвалила союзный договор с соседней страной против общей угрозы с вечно неспокойного Севера, и залог договора, невесту Орше, принцессу соседей, одну из шести. В общем, у младшей мне не пришлось спрашивать, любит ли меня — сама сказала, лукаво улыбаясь, и поцеловала в щеку. Хорошая девочка. Но ей иногда вожжа попадает под хвост. Если Хиннани чего-то желает, то нужно немедленно ей это предоставить. Если желание невыполнимо — она немного изменит его и снова начнет требовать. И в итоге что-нибудь да получит. Боюсь, что Хин пойдет на все, если задастся целью стать правительницей. Она пошла на все, чтобы получить редкой породы пса, подаренного когда-то ее старшему брату, Кимме. Даже на маленький заговор, итогом которого стала бы или смерть собаки, или ее переход в руки новой владелицы. Кимма вовремя узнал об этом и предпочел отказаться от любимца в пользу сестры, чтобы сохранить ему жизнь. Странно, но Айал до сих пор предан ей. Впрочем, он же пес, что он понимает в наших делах? Да, а дочка у меня далеко не красавица. Но тем хуже. Говорят, что некрасивые женщины злее.

А моя королева Елайн — гений красоты. Нежное, тонкое лицо, изящные и при этом сильные руки, не очень высокий рост, и истинно королевское достоинство в каждом движении. Волосы ее — струящийся черный каскад, почти до самых пяток. Девятнадцать лет назад я полюбил ее за невыразимую грацию, с какой она, юная принцесса, двигалась, неся на голове все это богатство. Тогда в ее прическе почти не было украшений — пара гребней да заколки, и блики, игравшие на ее волосах, ослепляли меня больше всех драгоценностей мира. Но любила ли она меня?

— Сначала казалось, что да, — ответила она на мой вопрос.

В покои королевы я пришел сам, не стал звать ее к себе. У Елайн шли очередные чтения заморских романов, но фрейлин я отослал жестом. Заговор заговором, но я все еще король.

— Ты был единственным, кому я могла на что-то пожаловаться или просто пореветь на твоем плече. Иногда это было очень-очень нужно. Юная девушка в совершенно чужой стране, куда ее привезли и оставили. Насовсем, как потом оказалось. Мои родители просто хотели поскорее сбыть меня с рук и дождались, пока я приживусь в Неште. Пока окажусь там востребованной. Выйду замуж.

Это я понимал. Сейчас, но не тогда. Девятнадцать лет назад я просто подружился с девочкой, которая выглядела очень одинокой. И предложил ей стать моей женой через год, когда занял трон отца. А девочка возьми и согласись.

— А потом? — уточнил я, на свою голову. Хотя чувствовал, каким будет ответ.

— А потом я поняла, что любовь — совсем не то чувство, которое я к тебе испытываю. Но осталась верна своему королю, даже полюбив по-настоящему другого человека.

Верность Елайн не была для меня новостью, как и ее любовь. Шпионы, сплетники — особенно последние — очень уж хотели «услужить» мне, пока не поняли, что сплетни меня не интересуют и к тем, кто их разносит, я отношусь с брезгливостью. Так что я знал всего два имени из… скольких? Может быть, королева за всю жизнь и любила лишь этих двоих. И оба до сих пор при дворе.

— Спасибо, — я поцеловал руку самой прекрасной женщины в моей жизни и вышел из ее покоев. Было муторно и… странно легко.

«Рие, — позвал я, идя по коридору в свой кабинет — через холлы с придворными, стражами и прочим людом, — почему ты указала мне на нелюбовь именно сейчас?»

На самом деле вопрос звучал иначе: почему именно сейчас я обратил на ее слова столько внимания и задумался о том, любят меня или нет. Но на это гения не могла ответить.

«Время пришло, — коротко сказала она. И вдруг спросила совсем иным голосом: — Что ты собираешься делать?»

«А что я могу сделать, как думаешь? Если они меня не любят, и если у них заговор — не проще ли освободить это место?» — «Ты уверен?» — «Нет, но я зол. Очень-очень зол и все равно сделаю, как хочу».

Первое — пара указов, которые должен подписать именно я. Не стоит преемнику начинать со смертных приговоров. Потом подумать, ведь пути назад не будет. Там, где я получил гению, был и второй подарок, амулет Другого. Не знаю, заслужил ли я это, просто прогулявшись босиком по ядовитой траве, чтобы доказать чистоту намерений всей делегации, прибывшей вести мирные переговоры с вечно с кем-то воюющей империей, страной традиций и полного презрения к смерти. Но после прогулки император отдал мне амулет и рассказал о нем коротко и очень точно, так, что запомнились не слова, а суть. Надо носить амулет на себе; он впитает то, что имперцы называют «кайн». Потом можно расколоть амулет и кайн станет тобой. Одно время, недолго, я думал подарить амулет Елайн — пусть бы носила, чтобы, если ее не станет, я смог хоть раз, хоть день еще побыть в ее обществе. А потом я повзрослел и перестал думать о таком.

Хотелось спросить Рие о заговоре. Не кто, а кого — прочат на мой трон. Но вариантов было не слишком много. В прошлый раз это был брат моего отца. В позапрошлый чуть более дальний родственник. Но это всегда родственники. Так что вопрос только один.

«Рие, убить хотят только меня?»

«Да».

Вот пусть они меня и убьют.

Вечерний королевский моцион в дворцовом саду — дело обычное, пусть даже не каждый день на него хватало времени и сил. Вечно торчавшую в холле у кабинета свиту отослал такими словами, каких не понадобилось много. Я не спешил, нет. Лишь немного боялся, что решимость иссякнет, потому что я собирался бросить не только то, что ненавидел, любимое — тоже. И любимых.

По саду со мной гуляли только четверо личных стражей-«фантомов». С погодой повезло — слегка прохладно, была причина прихватить с собой плащ, причем взял я не богатый королевский — прихватил что попроще из той приемной, где просители почему-то то и дело забывают свои вещи. И с капюшоном, который точно пригодится. Выложенная цветными камешками мокрая дорожка мягко, красиво поблескивала в свете повешенных тут и там фонарей. Деревья в саду уже озолотились; ранняя осень — почти всегда золото в начале и тысячи оттенков коричневого в конце. Похоже на жизнь с ее розовыми мечтами, которые быстро тускнеют и рассыпаются сухим шуршащим песком. И если иногда среди них попадаются яркие цветные камешки, то чем как ни ими мостить тропинку по которой идешь?

Я свернул к искусственному гроту, сложенному из осколков черного и белого камня. Невысокий, с фонтанчиком у входа грот был местом «тайных свиданий» нескольких поколений моих любвеобильных предков. Примыкавший к стене вокруг дворцового комплекса, он, по слухам, имел тайную дверь, ведущую за стену, в город. Ни на одной из стен не было и следа двери, но патрули все же ходили и с той стороны стены, присматривая за периметром. Я же знал, что слухи не просто слухи, хотя и не пользовался ходом, только проверял иногда, работает ли механизм.

«Фантомов» — после того как позволил им проверить грот — я оставил за дверями, тоже обычное дело, королю из искусственной каменной пещеры деваться некуда, а если все же ускользнет… найдут. Впрочем, зачем королю убегать?..

В гроте было красиво — колонны, каменные скамьи с разбросанными подушками, небольшие зеркала в стенах, прикреплённые к камню светильники в ажурных колпаках… Только раз я приводил сюда Елайн — просто рассказать историю этого места, немного таинственную, немного курьезную, со случаями вроде застревания в тайной двери особо упитанной любовницы-горожанки.

«Помочь?» — спросила гения, о которой я на время забыл.

«Позже».

Амулет об пол. Сколько носил, неприятно-шершавый, пористого камня овал, и всегда боялся, что случайно разобью. Сейчас — что не расколется. Но камень, давно переставший быть пористым, словно что-то заполнило его пустоты, разлетелся на осколки. И я почувствовал себя странно, словно внезапно заболел. Шатнуло, пришлось придержаться за стену. А напротив меня, только почему-то спиной ко мне, уже стоял другой я. Когда слабость чуть отступила, я присмотрелся: не знаю, как выглядит моя спина, но эта выглядела гордой. Одежду двойник скопировал в точности, лицо… Почему-то не хотелось смотреть в лицо, словно это могло чему-то помешать. Только в одном из зеркал я видел профиль — точно, как на монетах. Значит, будет не отличить.

Я постарался подобрать все куски талисмана. Их было на удивление мало. И все время ждал, что двойник повернется и заговорит со мной, но он просто стоял, не шевелясь, и словно не слышал, как я вожусь за его спиной. А когда я поправлял плащ — хоть как-то скрыть не особо блестящие, но все же слишком дорогие на вид камешки на королевском камзоле гербовых цветов — не удержался и посмотрел в зеркало.

И не узнал себя в отражении. Даже потрогал щеку. Этот человек с невыразительным лицом и серыми глазами — я? Куда подевалось обаяние черт, синева взгляда?.. вместе с парой морщин, за что спасибо. «Кайн» — двойник взял у меня мою внешность, оставив мне другую? Это насовсем? Сначала я ощутил острое неприятие, это же как воровство, а воров я всегда ненавидел, но быстро понял — так лучше. Особенно если насовсем. Я хотел побыстрее добраться до убежища, где есть все нужное, чтобы изменить внешность, по дороге скрывая лицо под капюшоном. Теперь можно не особо об этом беспокоиться.

Рие вдруг появилась передо мной в виде парящего в воздухе женского лица с развивающимися прядями волос. Словно девушка плывет по реке с тихим течением.

«Таким ты мне больше нравишься».

«Спасибо, я тебя тоже люблю».

Слабость ушла. И я тоже ушел — сдвинул одну из скамеек, которая была частью механизма — и вся задняя стена грота подалась назад, открывая проход внутрь, в стену вокруг моей резиденции. Там и правда могла застрять горожанка из упитанных, но я вполне успешно протиснулся внутрь, пнул рычаг в полу, заставив стену грота встать на место так же бесшумно, как отодвинулась, и на ощупь отправился искать дверь.

Шагов через двести она нашлась, узкая, выходящая в нежилой переулок, по которому, впрочем, тоже мог гулять патруль.

«Никого нет, можно выходить», — сказала гения, да я и сам это видел через хорошо замаскированное отверстие в стене.

Эта дверь заскрипела, но негромко. Я вышел, затворил за собой и все же накинул на лицо капюшон. Теперь добраться до убежища со всем приготовленным на этот случай.

Оно находилось в маленьком святилище Третьего у края леса. С тех пор, как в городе жили имперцы, почитающие Третьего наравне с Двоими, жречеству пришлось разрешить строительство храмов вроде этого. Но именно этот мне пришлось защищать, потому что сюда ходили не только имперцы, но и обычные верующие — тайком, вечерами, потихоньку сворачивая с дороги и так же потихоньку возвращаясь. Говорили, что в этом маленьком храме можно попросить Другого о чем-нибудь важном и он обязательно услышит.

Камешки с камзола помогли мне быстро приобрести лошаденку у жадного конюха с лицом пропойцы, уже не особо трезвого, который наутро может и не вспомнить, кому и что продал, особенно если пропьет два моих сапфира. Правда, лошаденка была старая и тощая, но до храма меня довезла.

Тут не хватило бы места для статуй. Их и не было. Только роспись на стенах и потолке, черные силуэты на белом, люди или боги, занимающиеся какими-то делами. Один из силуэтов всегда крупнее и почти всегда это человек, протянувший кому-то руку. Считается, что это Третий, чья главная заповедь — «Помоги себе сам».

Я не стал просить или молиться. Найдя взглядом одну из протягивавших руку фигур на стене, мысленно произнес слова Другого из старой книги притч: «Свобода — это самое большое искушение». Я готов был искуситься.

Переодевшись в оставленный тут в тайнике костюм небогатого горожанина и затолкав в нее королевский костюм, я набил неприметную дорожную сумку увесистыми кошельками и переложив в новый карман осколки талисмана — почему-то не хотелось оставлять их даже там, где никто не увидит. Напоследок достал из той же ниши зеркало — оно лежало в шкатулке с ножницами, красками для волос и кожи — еще раз взглянул на свое лицо. Оно так и осталось словно выцветшим и смятым, чужим. Пришлось немного посидеть — снова накатила слабость. А потом я встал и отправился в свою новую жизнь.

Если кто-то видел, как из лесного святилища вышел некий горожанин в моем лице, то вряд ли удивился. Еще один, которому что-то надо от Другого, только и всего.

Пару раз я уже говорил себе спасибо, а сегодня вечером — за хорошие дороги и отличные карты, одну из которых прихватил с собой. В ближайшем селе приобрел коня чуть получше, смешного, цветом как мох… и по возрасту коняга замшелая, но я взял. Через час езды нагнал торговый обоз, и дальше ехал с ним, подарив старшему обоза коня и немного приплатив.

Снова сделавшаяся невидимой гения все это время молчала, понимая, что я не особо нуждаюсь в компании и разговорах. И только когда ложился спать в палатке остановившегося на ночь обоза, пожелала мне доброй ночи.

Утром, умываясь водой из таза, снова рассмотрел себя. Харизматично-внушительный королевский облик потерян, впрочем, он тоже не был особенно привлекательным. Будь иначе, Елайн могла бы увидеть во мне не просто друга, и ревела бы на плече у кого-то еще, а со мной гуляла под лунами. Теперь я и вовсе обладаю самой заурядной внешностью, в любом городе половина мужчин подойдет под мое описание. А по «достоверке», со всеми печатями, но все равно, конечно, фальшивой, я теперь Кирне Алой, а эта фамилия из самых распространенных. Захотят найти — устанут искать.

Но что-то очень уж давно молчит моя гения, а я думаю только о себе.

«Не грустишь?» — спросил, стараясь мысленно передать беспокойство.

«Нет причины. Ты правильно решил».

Сердце на миг замерло.

«Всё уже случилось?»

«Наверняка. Подождем. Дурные вести летят быстро».

Если и знает больше, то не хочет сказать. А я до сих пор не имею понятия обо всех ее возможностях, кроме умения принимать любую форму, делаться материальной или невидимой и неощутимой. Да еще она читает мои мысли и большие расстояния для нее такая же проблема, как для обычного человека — сразу не преодолеть.

Впрочем, нынешнее не такое уж и большое, сутки пути. Гения одолела его вместе со мной, невидимкой, неслышно парящей где-то рядом.

«Можешь сказать одну вещь?» — момент показался мне удобным для нового вопроса. — Как думаешь, правильно ли я поступил?»

Вот что точно гения может, так это передать свой гнев так, что ощущаешь его как пощечину.

«Сколько раз тебе говорить, чтобы никогда и ни у кого не спрашивал, правилен ли твой выбор! — услышал я. — Откуда другим это знать?»

Что верно, то верно.