Глава 15

Максимилиан, сколько себя помнил, всегда выполнял приказы. Выполнял даже тогда, когда считал их немного чрезмерными, немного радикальными. Так было в Месяц Костров, когда они вместе с Дорианом Арденским огнем и мечом уничтожали ересь на севере, сжигая деревни язычников, казня идолопоклонников на месте. В отличие от того же Дориана, Таронский никогда не искал себе оправданий, потому как был безусловно уверен — они не могут ошибаться. Он всегда знал, что как рядовой исполнитель не может видеть картины в целом, не может понять всего размаха плана Ордена Тригмагистров.

Взрослея и приобретая шрамы на теле, Максимилиан начал видеть некоторые нити, идущие наверх, начал догадываться, зачем поступает тот или иной приказ, научился находить связь между ними. Это было интересно, как решать загадки. Тем более, что все приказы всегда совпадали с точкой зрения самого Таронского.

Многие считали его фанатиком. Но никто и никогда не мог оспорить профессионализм Рэкиса, его умение идти до конца. И именно упорство, ум и умение принимать решения позволяли Таронскому достигать своего. Потому как безмозглым фанатиком он как раз и не был.

Пожалуй, единственное, во что Максимилиан истово верил, так это в необходимость своей работы. В ее действительную значимость и полезность для общества. Но только действительно ли его работа была столь важна? Действительно ли он хорошо делал свою работу? И может это он сам оправдывал для себя все приказы, веруя в их непогрешимость?

Что должен чувствовать человек, который лишь в конце жизни узнает, что он был абсолютно слеп?

Инквизитор шагал через площадь. Мимо костров, мимо пляшущих, опьяненных боем людей, мимо виселиц, мимо висельников, мимо окровавленных плах, мимо отрубленных голов, мимо стягов с начертанным белым кругом, мимо застывших воинов, мимо суетливых мародеров, мимо гудящей толпы с факелами в руках, мимо пылающих домов, мимо рыдающей женщины… Мимо всего того, что составляло его повседневную жизнь. Мимо. Потому что сейчас ответы находились не здесь.

У широкой лестницы парадного входа Ордена его ждали. Маленький человек в длиннополой шляпе возник из темноты колонны и скользнул к инквизитору.

— Милсдарь Рэкис! У меня информация о Кортесе.

— Слушаю тебя, Скитор, — Таронский остановился, но даже не повернул голову в сторону Смотрящего.

— Отряд Альвареса после нападения ведьмы распался. Кортес выходил раненую им же еретичку и они вместе примкнули к рядам темных. Его соратники вернулись в Стоунгард. Продолжить слежку?

— Нет, Скитор, не нужно. Снимай своих людей, пусть возвращаются к обычному графику. И вот еще, — рука Максимилиана скользнула под плащ и на свет появился тонкой работы серебряный амулет с алой лохматой пушинкой внутри, — Возьми. Сходи к Дорону, он знает как избавить тебя от Пастуха.

Амулет упал в подставленные ладони онемевшего Смотрящего. Широко раскрытыми глазами Скитор провожал фигуру инквизитора, поднимающегося по лестнице в башню Ордена. Когда Таронский скрылся в дверях, маленький человек тяжело опустился на ступени и спрятал лицо в скрещенных на коленях руках. Сидел так долго, потом поднялся, словно проснувшись, и пошатываясь, побрел по краю площади, небрежно свесив амулет за тонкий хвостик цепочки.

Таронский поднимался по винтовой лестнице. Ноги размеренно переступали со ступени на ступень, металл перчатки скользил по гладкой поверхности перил. После кричащего хаоса города тишина внутри Орденской башни казалась противоестественной, неживой. И если на первых этажах еще попадались суетящиеся клирики, носящиеся из комнаты в комнату с охапками свитков и карт, то здесь, практически у вершины Башни кроме угрюмых стражников Максимилиан больше никого не встретил. Впрочем, для него это не имело ни малейшего значения. Для Таронского сейчас вообще мало что имело значение — он нечеловечески, смертельно устал. Его суть была потрясена и опустошена, силы почти покинули разбитое тело. Нервы натянуты тугой струной, разум плавает в черной пустоте. От забвения удерживает лишь одно — необходимость знать.

Подъем закончился. Грязные сапоги инквизитора ступили на белый пол длинного коридора, ведущего в Приемный зал Тригмагистрата. Когда Максимилиан последний раз был здесь, мир вокруг еще старался казаться иным.

Высокая фигура Таронского черным росчерком пересекала застывший снежными гранями мрамор стен. Контрастировала до неприличия, до немого вызова. По застывшему грубо вырезанной маской лицу гуляли тени от магических светильников, под линией бровей не видно глаз. Темная броня и плащ, забрызганные чужой кровью. Мерно покачивающийся меч, торчащий рукоятью над поясом. Что изменилось с последнего прихода Таронского в Башню?

Максимилиан, без стука и даже не остановившись, толкнул тяжелые двери. Вошел в раскрывшиеся створки и остановился, качнув полой плаща.

Амулет на шее светился. В Зале кто-то недавно применил шаманское заклинание.

— Свет тебе, Максимилиан Таронский, — произнес тихий старческий голос, усиленный сводами, — Проходи, не стой на пороге.

Толстые свечи в тяжелых бронзовых подсвечниках по периметру Зала горели. Возможно, впервые за всю свою многолетнюю службу. Горели ровно, не коптили, не стреляли сырым фитилем. Они будто проецировали огни пожара на улицах города, панорама на который открывалась из распахнутого настежь окна.

— Аранта у есмос рэкис, — вновь произнес старик с какой то горечью в голосе, — Судьба стоит за дверью…

— Судьба вошла через порог — это более точный перевод, — Таронский медленно пошел к массивному пятиугольному столу, — Я пришел к вам, Смотрящий Ордена, Длань Фредерик.

Длань Фредерик, седой мужчина в простой льняной рубахе, сидел в высоком кресле с резной спинкой, безвольно сложив увитые венами руки на коленях. Кресло было повернуто в сторону окна и Смотрителю должна была хорошо видна картина пылающего Стоунгарда, стреляющего искрами в ночное небо. Возле ног высшего сановника Ордена, между окном и столом, на полу лежал, покачиваясь на легком сквозняке, пожелтевший магический свиток с сорванной печатью.

Таронский остановился напротив старика, холодно поблескивая глазами. Взгляд пробежал по фигуре Смотрителя, остановился на лице. На вытекающей из края рта ниточке крови, на впалых серых щеках, на покрытом холодной испариной лбе.

Длань Фредерик тоже поднял глаза на черную фигуру.

— Не советую подходить ближе, инквизитор Рэкис, — шевелились одни лишь губы, не спеша проговаривая слова, — Шаман наложил Ведьмин Кокон, он может перекинуться и на тебя. Не подходи, пока я жив. Уже недолго…

— Здесь был Грей? — мрачно спросил Таронский.

— Да, был, — Смотритель с трудом перевел выцветшие глаза на окно, — Был да ушел. Подарок вот только оставил.

Максимилиан глубоко вдохнул, закрыл глаза. Заходили желваки, ладонь легла на рукоять меча. Когда веки поднялись, бесцветный голос инквизитора огласил эхом Приемный Зал:

— От имени Чистого Света и благими лишь помыслами защитника его я, инквизитор третьей ступени Таронский обвиняю вас, Смотрителя Ордена Длань Фредерика…

— Обвиняешь, — старик снисходительно улыбнулся, — Все верно, инквизитор Рэкис, обвиняй. Ты заслужил. Но ты не видишь всей картины в целом…

— Я вижу все, Смотритель! — почти выкрикнул Таронский, подавшись телом вперед, — Я вижу не только предательство, но и большую, ядовитую ложь, проевшую долы в истинном положении вещей!

Старик не ответил, еле заметно покачав головой, но Максимилиана уже было не остановить.

— Я вижу давний заговор, хорошо подготовленную диверсию. Некий шаман Грей довольно давно находился в Стоунгарде и, более того, плодотворно трудился, осуществляя некий план. Именно по его ниточке с полей Гранфилд к стенам города пришел Демон, именно он стоит за кровавыми ритуалами инициации ведьм. Я уверен, что он действовал не один, ему помогали либо наймиты, либо завербованные предатели. Как бы там ни было, чувствовал себя Грей довольно безопасно, если свободно мог перемещаться по городу и проводить ритуалы под носом у Стражи и инквизиции. Но вот в какой-то момент его работа оказывается под угрозой, потому как слишком начинает выпирать наружу, — Максимилиан сам себе кивнул, начал прохаживаться туда-сюда вдоль стены, вторя своим словам взмахами руки, — Для того, чтобы сбить возможное следствие с верного пути, необходимо подбросить ложный след. И таким манком становится ничего не ведающий Кортес Альварес, сослуживец Главы Стражи и воин дальнего пограничья. В его доме, во время его похода на северную заставу, в подвале, оборудуется капище, куда ведет подземный ход из соседнего квартала, что дало возможность не привлекать внимание соседей. В день возвращения Кортеса в этом же подвале организуется ужасный по своему цинизму ритуал. Ритуал нарочито явный, от дома так и веет магией. Вызываются инквизиторы. Которые и обвиняют Альвареса в ереси.

Таронский сделал паузу, бросил взгляд на Смотрителя. Длань Фредерик внимательно смотрел на него, словно благодарный слушатель на театральных посиделках.

Максимилиан продолжил:

— Но известно, что следствие после допроса Альвареса может прекратиться, а то и пойти в совсем иное русло, а потому от Кортеса следует избавиться. Как? Убить? Слишком подозрительно, возникнут лишние вопросы. Остается одно — услать его подальше, в рейд по Мертвым Землям, в ходе которого его убьет специально подосланная на пути ведьма. Чтобы совсем уж отвести подозрения от истинных исполнителей, даже создается список претендентов, среди которых имя Альвареса. Узнавший об аресте друга и не видящий иного выхода Глава Стражи естественно выбирает Кортеса, стараясь помочь боевому товарищу. В итоге Алварес убывает из Стоунгарда, уводя за собой возможную слежку и оставляя расследования до своего возвращения.

— Но тут в дело вступаешь ты, — еле слышно вставил Смотритль, улыбнувшись краем рта.

— Да, — Таронский сделал тяжелую паузу, — Именно так. Абсолютно случайно, замещая заболевшего следователя.

— Действительно Рэкис, судьба, — усмехнулся Смотритель. Максимилиан, не обращая внимание, продолжил:

— В ходе работы я узнаю преинтересные факты. Не успеваю я начать собирать сведения, как мне начинают ставить палки в колеса, подкидывая то торговца с еретической рукописью, то возможную связь с еретиком Главы Стражи. Даже попытались убить, натравив ведьму, с которой я не должен был справиться. Каждый мой шаг знали наперед — еще бы, ведь все мои отчеты, а также отчеты Смотрящих-из-темноты, шли прямиков в руки заговорщиков. После моего посещения Ордо Экзекуторс стало ясно, что я взял верный след. И меня вновь попытались убить. Более того, заручившись поддержкой шамана Грея с его вернуми людьми и смертоносной магией. И лишь по счастливой случайности я остаюсь жив, более того, попадаю к Главе Стражи, который так не вовремя арестовывает своего соглядатая. Не помогло даже то, что шпион был заряжен на смерть. Несчастный Альварес, помешенный между молотом и наковальней, оговоренный и заочно приговоренный, оставшийся без иного выхода переходит в стан этого Грея. Дальше рассказывать не вижу смысла — нить умозаключений привела меня сюда. Ведь за всеми этими событиями стоит не кто иной, как Орден Тригмагистров. А конкретно вы, Длань Фредерик.

Таронский замолчал, переводя дух. Отметил, что Смотрителю стало хуже — кожа приобрела синеватый оттенок, глаза налились красным. Ведьмин Кокон неумолимо выпивал все соки из старика.

— Прекрасный рассказ, — хрипло выдохнул Смотритель, — Прекрасное расследование, инквизитор Рэкис, блестяще проведенное. Но, уверен, вы хотите что-то от меня услышать?

— Зачем? — проскрежетал Таронский, — Зачем вы предали нас?

Наступила тишина. За окном, где-то далеко, раздавался шум голосов, похожих на прибой моря. Горизонт наливался багровым рассветом.

— Поймешь ли ты…, — начал было старик, но закашлялся. На грудь упали кровавые капли. Но старик, сильный человек, поднял голову и вновь заговорил, хотя слова давались с трудом, — Для людей весь мир дуальный, он имеет два полюса. Отними один — исчезнут мотивы, сотрутся моральные принципы. Люди потеряются в себе. Без света не будет тьмы, без знаний о хорошем невозможно будет узнать о плохом. Потому человеку необходимы эти два полюса, иначе все рухнет, — Смотритель перевел взгляд с Таронского на небо за окном, — Люди сами строят свое бытие. Сами устанавливают рамки морали. Сами стараются соблюдать. Но, правда в том, что человеку нужен враг. Тот, которого можно без зазрения вывести за эти придуманные рамки, чтобы стало нагляднее видна та грань, за которую уходить нельзя. Что бы был тот образ, который будет составлять другой, противоположный полюс. И если врага нет — его нужно придумать.

Таронский прислонился к стене и слушал, сложив руки на груди. Он был практически неразличим в предрассветных тенях, лишь горели два глаза, пронзающих холодным взглядом умирающего старика.

— Орден Тригмагистров всегда старался заботиться о тех, кому была нужна помощь. А вышло так, что она стала нужна всем и сразу, когда Мертвый материк шагнул на нашу землю, оставив нам жалкую полоску побережья. Что могли предложить мы? Остатки магии? Знания? Защиту? — Смотритель судорожно вздохнул, но все же продолжил, — Мы все это дали. И общими усилиями стали жить дальше. И все было хорошо до недавнего времени.

— До появления Грея, — вставил Таронский.

— Ты сам все понимаешь, — кивнул старик, — Он пришел к нам сам, минуя стражу. Стоял вот тут, чуть правее того места, где стоишь ты. Он начал говорить. В его речи не было просьб или угроз — он просто рассказывал нам о том, что увидел по пути сюда. И он, этот шаман, открыл нам глаза.

Смотритель вдруг захрипел, дернулся в кресле, но, казалось, что кроме плеч и головы он не может двинуть не единым мускулом. Гримаса боли исказила морщинистое лицо, на виске вздулась толстая вена.

— Грей сказал, что на севере сохранились потомки темных, потомки ссыльных еретиков. Что они живут на острове, — уронив голову на грудь хрипел старик, словно стараясь успеть выговориться, — Что они готовы вернуться, чтобы жить рядом. Жить в мире, ибо слишком много потерь принесла им последняя война. Он говорил, что они специально поднимут Эвилгард, что поделятся магией. Он говорил — а мы думали. Думали и видели — воины Стоунгардского Серпа измельчали. Люди измельчали, поддавшись судьбе. У людей пропал полюс, который заставлял их бороться, преодолевать себя, расти. Большая часть оставшихся в живых — это воины, которые не умеют, да многие и не хотят, выращивать хлеб и строить дома. А без войны они начали вдаваться в пьянство, убивать друг друга. Долгое соседство с Мертвой землей перестало пугать, стало обыденностью. Люди перестали бояться. А без страха нет жизни. Без страха не успеть, не достичь, не смочь. И сильные, умеющие выживать еретики попросту сокрушат их. Потому, когда Грей ушел, я высказал мысль, которая помогла бы нам возродить угасающую жажду жизни. Я предложил создать врага.

— И вы пообещали Грею поддержку в обмен на то, что он будет терроризировать город, — мрачно отозвался Таронский.

Старик кивнул:

— Понимаю, звучит дико. Но тут нужно смотреть на картину в целом, а не на фрагмент, — Смотритель с трудом поднял голову, заливая рубашку кровью, — Мы решили использовать темных, показав народу в их лице того самого долгожданного врага. Мы решили, что пока малые группы темных будут переправляться на земли Серпа, мы успеем вернуть былую искру в гаснущий от лени и скуки огонь жизни. Но мы и не думали, что Грей имел иные планы. Мы сами были поражены, когда начался этот бунт, словно во времена Раскола. Но больше всего поразило меня то, сколько народу сразу же перешло на сторону этих еретиков. Их все еще не очень много, но достаточно, чтобы сказать, что они своего добились.

— Добились чего?

— Переворота. Они вернулись мстить и месть движет ими… Впрочем, теперь у Стоунгарда появился достойный противник.

— Зачем Грею убивать Тригмагистров? — спросил Таронский, — Убивать вас?

— За предательство, — несмело предположил старик. И вздрогнул от оглушающего хохота инквизитора. Максимилиан смеялся, подняв лицо вверх и ударяя кулаком в стальной перчатке по стене. Максимилиан заходился смехом, брызгая слюной и расплескивая навернувшиеся слезы. Его хохот был похож на хохот умалишенного, впадшего в очередной припадок. Таронский смеялся, рыча от горечи. Смеялся, заходясь в хрипе на вдохе.

— Но как же мы? — прорычал Максимилиан, сводя онемевшие губы, — Как же мы? Мы, которые верили вам как самим себе?

— Пойми…

— Да будь ты проклят! — гримаса болезненного смеха разом превратилась в гримасу ярости, — Будь ты проклят, вершитель судеб! Это не я Рэкис, а ты! Одним взмахом решения сокрушивший мой мир и мир тех, кто им жил. Я! Я считал, что делаю все правильно! Что нет иной жизни, как жизнь служителя высшему благу. Вы сами учили меня с пеленок не сомневаться… А теперь что? Я жил впустую? Я делал только хуже, стараясь делать лучше? Так, да? Я жил?!

Брови сбились над переносицей, меч со свистом вышел из ножен.

— Такова судьба…, — выдохнул Смотритель со сгустками крови. Вдруг сипло закричал, задергался в кресле. Его лицо почернело, шея раздулась, — До… бей…

Максимилиан подошел к столу, с трудом разжал кулак. Меч с грохотом упал на столешницу.

— Девочку из подвала Альвареса пытали несколько часов, — медленно проговорил Таронский, — Интересно, ей рассказали, что таким образом просто хотят сделать мир лучше? Или ей рассказали, что просто три спятивших старика хотят удержать власть в своих руках, не придумав ничего лучшего, чем занять народ войной?

Максимилиан прошел мимо корчащего в конвульсиях Длани Фредерика, встал у окна. На фоне светлеющего неба были видны извивающиеся струйки дыма от потушенных пожаров, площадь под Башней Ордена опустела. На горизонте блестела нить далекого моря. Поднималось солнце.

Инквизитор третьей ступени Ордо Страитус Максимилиан Таронский встречал рассвет, прислонившись к резной ставне и вдыхая свежий бриз. Тяжелый, кожаный плащ валялся бесформенной кучей у ног, лезвие меча матово поблескивало в глубине зала. На подоконнике лежали латные перчатки.

Возможно, впервые в жизни Таронский не чувствовал себя инквизитором. И возможно, впервые в жизни ему вдруг остро захотелось поговорить с еретиком, с отступником, с язычником. Просто поговорить, ибо Максимилиану сейчас так необходима была эта пресловутая полярность. Как без нее найти точку отсчета тому, кто начинает жить с чистого листа?

Ведь за дверью стоит Судьба. Стоит и ждет…

конец