Противостояние

Меня зовут Ник, мне четырнадцать и я — корабль. Больше года назад я был человеком. Кажется, это было так давно, что я почти забыл каково это. Сейчас корабль — это мое тело, но получить доступ к его управлению я могу только через пилота, а без него я всего лишь думающая груда металла. Но мне не нравится считать себя чем-то неживым, потому что вот он я — я мыслю, следовательно, существую. Не знаю, где я это слышал…

Я законсервирован, и это ужасно, потому что предполагается, что я сплю, но, на самом деле, я все время думаю, потому что в этом состоянии мне ничего другого не остается. Все приборы отключены, а значит, я не могу слышать, видеть или ощущать что-либо, время бесконечно и не понятно, прошла ли минута, день, или год, как и не ясно, сколько еще мне находиться в этом состоянии. И все это время я наедине лишь со своими мыслями. Я не могу прекратить свой внутренний монолог, перестать думать, хотя я честно пытался. Я даже с ума не могу сойти, потому что это не предусмотрено системой, в виде которой я существую.

Я помню, мне говорили, что такой корабль как я, находит постоянного пилота со второго или третьего раза. Но у меня было уже пять попыток и я по-прежнему один. Думаю, консервация — это наказание за то, что я так и не смог ни с кем сработаться. До сих пор не понимаю, почему так произошло. Мне не у кого это спросить, и некому мне помочь.

Когда я был человеком, брат говорил, что я чересчур впечатлительный. Возможно поэтому, когда мой первый пилот — настоящий космический волк, спокойный и уверенный — вдруг собрался ради забавы палить по спасательным капсулам с людьми, я не смог подчиниться. И вовсе не важно, что эти люди — лишь программа на тренировочном полигоне. Но ведь даже пираты соблюдают правило — не трогать спасательные капсулы! Наверное, глупо было высказывать ему все, что я о нем думаю. Надо мной лишь посмеялись и обозвали сопляком. Я не помню, как звали этого пилота. Наверное, это не удивительно.

Потом пришел Вик, страшный хохмач и мысленный болтун. Я так загрузился им, что в половине случаев не понимал, что он хочет от меня на самом деле, а что является шуткой. Тренировка провалилась. И следующая тренировка тоже. Потому что новый пилот, мой ровесник, много умничал, и мы так и не смогли договориться о том, как лучше действовать в бою. А еще он так осторожничал, что я и сам стал бояться сделать что-то неправильно.

С двумя последними не было никаких проблем, я старался помалкивать и четко выполнять то, что от меня требовали. Это было классно. Но я не знаю, почему никто из этих двоих не вернулся.

Что я делал не так и как мне себя вести со следующим пилотом, если, конечно, я когда-нибудь с ним встречусь, я просто не представляю…

Живой корабль — я всегда воспринимала это, скорее, как метафору. СУР — система управляемая разумом, звучит гораздо адекватнее и соответствует моим представлениям о том, что любой корабль управляется человеком и служит для выполнения определенных задач. Он априори не может проявлять норов и не подчиняться приказам. Даже если он живой. Тем более, если он живой, поскольку обязан понимать, для чего он предназначен, и следовать своему предназначению. Да, я знаю, что между СУРом и пилотом образуется особая связь, благодаря которой и возможна их невероятная эффективность в бою. Но я с трудом могу представить себе эту связь. Насколько я помню, таких кораблей существует едва ли больше пятидесяти. Технология дорогая и сопряжена с определенными трудностями, в том числе, этического характера. Но судя по тому, насколько все жаждут получить в свое распоряжение хотя бы один СУР, результат с лихвой компенсирует затраты.

Многие хотели бы быть пилотом такого корабля, многие пытаются, но очень немногим это удается. Мне как-то пришлось общаться с одним таким «счастливчиком» — встреча оставила неизгладимые впечатления — парень, похоже, был чуток не в себе, разговаривал со своим кораблем и едва ли не обнимался с ним. А еще он принципиально всегда обходил тему их связи между собой. Правда, за то, что и как он вытворял в бою, ему можно было простить всё что угодно. Себя же я никогда не представляла пилотом такого корабля, тем более, если это так сильно отражается на собственной адекватности. Мне за глаза хватает командования эскадрой, и ничего другого я не ищу. Но когда меня вызвал полковник Буров и сказал, что мне предстоит пилотировать СУР, мне ничего не оставалось, кроме как ответить «Есть!».

Неприятным сюрпризом оказалась операция по вживлению в мозг чип-контроллера, позволяющего «общаться» с кораблем. Это место на затылке, заживая, жутко чешется, и я прямо-таки изнываю от невозможности это сделать. Ну еще бы! Эта маленькая хреновинка стоит, как истребитель!

Буров сказал, что этот СУР подросток лет четырнадцати. Ора Лилич, армейский психолог, убедил полковника, что мои психологические характеристики идеально подходят для управления этим СУРом. А одним из его аргументов был неуставной синий цвет моих волос, который, видите ли, «свидетельство наличия у меня подростковых реакций на действительность». Буров в курсе обстоятельств, при которых мои волосы навсегда стали синими, и эти обстоятельства не имеют ничего общего с подростковыми реакциями, на которые ссылается Лилич. Странно, что ему не сообщили об этом. Похоже, между этими двумя какое-то непонятное мне противостояние — Буров абсолютно спокоен, Лилич заметно нервничает. Я, как и любой другой, не люблю, когда меня используют, но противиться приказам не имею права.

Теперь мне предстоит космический бой на программном тренировочном полигоне. Космос и мой корабль будут настоящими, а враги — программой, направляемой Буровым, а значит, придется противостоять всем прелестям человеческого фактора, почти как в реальном бою.

А СУР по-своему красив! Удлиненная, чуть приплюснутая форма корабля, полное отсутствие иллюминаторов и какая-то странная зеркальная поверхность. Буров сказал, это не покрытие, а слой внутри обшивки, затрудняющий приборам врага наведение и прицеливание на корабль. Еще этот корабль имеет замечательное преимущество — его невозможно взять на абордаж, по той простой причине, что у него нет стыковочных шлюзов.

Размером с крейсер, он выглядит таким же тяжелым, неповоротливым и опасным. Даже не представляю, как такая махина может летать, стрелять, маневрировать без навигатора, пилота, инженеров, группы наводчиков и капитана координирующего работу их всех.

Внутри корабля маленькая каюта с креслом. Никаких тебе привычных навигационных приборов, контрольных панелей, мониторов с необходимой информацией — только пульт связи и единственный экран. Великий Космос, ну и как рассчитывать курс, определять положение противника, наводиться на цель и управлять щитами? В конце концов, куда жать, чтобы стрелять?!

Лилич помог надеть на голову шлем, из-под которого ничего не видно. Но когда контакты шлема соприкоснулись с контактами чипа… Поверить собственным ощущениям оказалось сложно, настолько они были необычными. Я тут же скинула шлем, чтобы отдышаться и прийти в себя. А Лилич, кажется, едва в обморок не упал, переживая за успех.

Надевая шлем второй раз, я уже была готова к ощущению того, что резко увеличиваюсь, а техники, суетящиеся вокруг корабля, становятся совсем крохотными. Но я не видела их в привычном смысле, скорее чувствовала их местонахождение относительно себя, их количество и размер, с точностью до сантиметра. Обо всем, на что обращала внимание, тут же получала исчерпывающую информацию.

Еще было стойкое чувство, что я не одна, что везде и нигде одновременно присутствует еще кто-то. Стало также понятно, что если понадобится лететь или стрелять никаких кнопок для этого не нужно.

— Я Ник, — прилетела мысль. Интересно, а корабль и вправду живой и у него даже имя есть.

— Кира, — тут же отозвалась я.

Этот диалог не был похож на разговор в привычном понимании этого слова. На мысль, возникшую в голове, не успевшую оформиться во фразу, и проговориться во внутренней речи, уже приходил более чем мгновенный ответ. А вместе с ним вся та цепочка контекстов, образов и идей, обосновывающих его.

Тут же узнала, что Ник из-за неудачных попыток договориться с предыдущими пилотами был законсервирован, о том, что это время было самым худшим, что с ним случалось за всю его жизнь. Что он хочет, наконец, летать и сражаться, но никак не с девчонкой в качестве пилота. Пришедшие с ответом презрение и чувство превосходства окатили меня с ног до головы.

Корабль, мало того, что транслирует эмоции, еще и смеет мне возражать — неожиданно! Да, он живой, но его задача лететь куда требуется, и стрелять, куда указано. Я не сумела сдержать раздражение и ответила, что хоть и девчонка, командую эскадрой, а болтающийся кусок плоти между ног вовсе не показатель успеха в бою. Понимаю, это было совсем по-детски глупо. Врать или обдумывать, что и как сказать было просто невозможно, как и что-то скрывать. Я не смогла не съязвить, предположив, что раз он так эмоционально реагирует, что свойственно женскому полу, а признаков, достоверно свидетельствующих о том, что он мужчина — нет, я разговариваю с девочкой, которая просто стесняется в этом признаться. Великий Космос, какую бурю негодования и опровергающих аргументов я получила в ответ! Это было очень необычно и безумно смешно, я не удержалась и расхохоталась в голос так, что чуть не задохнулась. Пришлось скинуть шлем, чтобы вытереть слезы. У полковника было такое забавное лицо — он, видимо, решил, что я сошла с ума.

Однако СУР быстро понял, что я дразню его и сообщил, что хоть ему и не нравится девушка в качестве пилота, он готов попробовать поработать вместе. Вот это уже по-взрослому, если бы не снисходительный тон.

Люди ушли с площадки ангара, открылся шлюз в космос, и я почувствовала нетерпение корабля и его предвкушение полета.

Я потянулась навстречу выходу, корабль чуть слышно зашумел и завибрировал, я настороженно замерла, корабль затих. Поняв, что шум и вибрация это работа двигателей, я посмеялась над собой, и уже не сомневаясь, уверенно направилась навстречу космосу. Двигатели заработали снова, и корабль вылетел через открытый шлюз. Несмотря на внушительные габариты, СУР оказался настолько легким и маневренным, настолько отзывчивым на каждое мое желание, что какое-то время я просто наслаждалась этим непередаваемым ощущением.

Обмен мыслями не прекращался ни на мгновение. Я пыталась убедить Ника поверить мне и моему опыту, он же пытался доказать, что лучше меня разбирается в том как воевать, потому что будучи человеком серьезно интересовался военно-космической историей и поэтому разбирается в тактике и стратегии. Я попыталась донести до него, что реальный поединок никогда не идет по заранее составленному плану, что обстановка меняется каждую секунду. Но Ник меня не слышал, и, похоже, был настроен доказать самому себе мою несостоятельность и как пилота и как бойца.

Стандартная «фишка» программного полигона — враги возникают неожиданно прямо перед носом. Вот и сейчас из ниоткуда возник тяжелый крейсер спартанской сборки и сразу открыл огонь. Однако внезапно включившиеся силовые щиты нейтрализовали вражеские выстрелы. Ник молодец, среагировал прежде, чем я смогла до этого додуматься. В ответ на похвалу пришло презрительное фырканье. Проигнорировав его реакцию, я собралась и сосредоточилась на противнике. Ник молчал. Теперь уже щиты спартанца гасили энергию моих выстрелов.

Связь через контроллер с приборами корабля существенно расширяла диапазон восприятия, и мне не нужно было специально рассчитывать траекторию выстрела — я ее и так прекрасно видела. Достаточно подумать, о том, что нужно бы переместиться в определенную точку для атаки, как Ник незамедлительно отправлялся туда, без всякой команды или просьбы с моей стороны. Мне оставалось определиться, куда и когда стрелять, и снаряд уходил ровно туда и ровно через столько, сколько мне было нужно. В какой-то момент возникло непередаваемое ощущение того, что корабль — это я, без всяких посредников.

Дальнобойное оружие не нанесло существенного вреда спартанцу, и я рискнула подойти ближе, тем более послушность и маневренность Ника легко это позволяли. Я знаю уязвимое место этих крейсеров — узкая щель между силовыми щитами, через которую видны сопла двигателей — одно попадание и противник повержен. Обычно попасть в эту щель в бою практически не реально, нужна большая удача и долгое маневрирование, чтобы выйти на подходящую для выстрела позицию. С Ником же это было легче легкого, но он был против этой идеи. Ему, видите ли, хотелось полетать, и он настаивал на том, что стремительная атака на тонкое днище крейсера гораздо эффективнее и интереснее, чем маневрирование с намерением выстрелить один единственный раз. Что точное прицеливание это трусливо, а бой в открытую — это честно.

Ну конечно, рыцарские замашки в бою это как раз то, чего мне так не хватало! Я предложила Нику, чтобы быть совсем уж честным с врагом, снизить скорость, привести маневренность к показателям корабля противника и на четверть уменьшить мощность и радиус поражения оружия, а то, не дай бог, у нас будет преимущество перед несчастным спартанцем. А еще веселее — столкнуться с ним носами — у кого обшивка крепче окажется. В ответ на меня обиделись, да еще и грязно обругали с явным расчетом смутить или обидеть. Но расчет Ника провалился, потому что мой запас нехороших слов неожиданно оказался шире, чем у него. Конечно, это не повод гордиться. А после того, как Ник умолк в явном недоумении, не поняв и половины из того, что я сказала, мне даже стало немного стыдно. Но ненадолго.

Я серьезно попыталась объяснить, что война — это не игра, чем быстрее и качественней будет уничтожен противник, тем меньше людей погибнет. А полетать вдоволь и поучаствовать в настоящей войне он сможет только в том случае, если мы сумеем сработаться.

Пока мы, зависнув на одном месте, пытались разобраться друг с другом, спартанец выстрелил по нам и попал. Хорошо так попал — стало темно и тихо, потом зрение вернулось вместе с воплями Ника и обвинениями в том, что атака крейсера пропущена из-за меня, и если бы я не спорила, враг уже был бы наполовину повержен.

Я не стала ничего отвечать — на самом деле, оба хороши! Самое время в разгар боя мериться крутостью… Я просто принялась выполнять то, что задумала, но Ник начал саботировать — чуть медленней реагировать, чуть смещать траекторию выстрела или углы разворота. Делать упреждения и поправки с учетом его выкрутасов было очень сложно, я попыталась держать в уме два слоя мыслей: один открытый — для Ника, другой закрытый — для себя. Получалось намного хуже, чем через раз, хотя, если честно, почти не получалось.

В итоге меня достало! Не хочет — не буду навязываться. Я согласилась с тем, что и пилот, и боец из меня, видимо, и правда никудышные, предложила Нику вернуться на станцию и подождать, когда ему найдут по-настоящему опытного и сильного партнера. Такого, которому он будет доверять, которого он станет слушаться, а не тратить драгоценные мгновения боя на возражения и подставляться под удары противника. Я надеялась, он согласится, и это противостояние, от которого я уже успела устать, наконец-то закончится. Я почешу с наслаждением затылок, вернусь к своей эскадре, и все останется как прежде.

Неожиданно, но в ответ я получила болезненный вопль с отказом возвращаться на станцию, извинения и отчаянную просьбу попробовать еще раз. Согласившись, я переключила все внимание на противника.

Ник благоразумно молчал и не сопротивлялся. Я маневрировала, пытаясь выйти на удобную для выстрела позицию. Неповоротливый спартанец, поняв мое намерение, пытался достать своими выстрелами и одновременно убрать с линии огня уязвимое место. Но делал он это так медленно, что я без проблем выстрелила и полетела прочь на безопасное расстояние, даже не оглядываясь, поскольку знала, что попала в цель. В пространстве расцвел цветок взрыва — попадание в сопла двигателей вело к детонации топлива, в результате чего высвобождалось колоссальное количество энергии. Враг полностью потерял подвижность, но все еще огрызался, правда, это не помешало расстрелять его с безопасного расстояния, заодно позволив Нику вдоволь налетаться.

Только я облегченно выдохнула, как снова из ниоткуда показался линкор в сопровождении десятка звеньев истребителей. Если с крейсером бой был почти на равных, то линкор — это явный перебор! При виде такого противника первой в голову обычно приходит мысль о побеге — как можно быстрее и как можно дальше. И Ник был со мной полностью согласен.

Полсотни маленьких юрких истребителей окружили со всех сторон. Я хорошо ощущала уколы их попаданий и то, насколько напряжены щиты Ника, нейтрализуя урон многочисленных выстрелов. Ник неожиданно увернулся от залпа носовых орудий линкора, который я прозевала. Истребители, летая вокруг, мешали сосредоточиться, энергия щитов медленно, но верно таяла. Я атаковала досаждающую мелочь лазерным оружием, однако вражеские машины возвращались в нутро своего линкора, быстро заменяли поврежденные модули и снова бросались в бой.

У меня возникла идея и я поделилась ею с Ником — впуская поврежденные истребители, линкор вынужден на время выключать щиты, на доли секунды, но этого достаточно, чтобы выпустить ракету в шлюз. Он снова начал возражать, но тут же осекся и после паузы лишь посетовал, что придется особенно тщательно рассчитывать момент выстрела.

Я оставила линкор в покое и полностью переключилась на назойливых истребителей, стараясь повредить как можно большее их количество, заодно подбираясь к удобной для выстрела по линкору позиции. И как только несколько поврежденных машин направились к шлюзу, выпустила им вслед ракету, которая успела попасть внутрь и взорваться в утробе корабля сразу после включения щитов. Последнее обстоятельство увеличило повреждения: силовой щит, сработав в обратную сторону, не дал энергии взрыва вырваться наружу, и она распределилась по кораблю.

Но линкор продолжал активно отстреливался. От шквального огня из всех его орудий уклоняться было сложно, кроме того, оставшиеся звенья истребителей вносили свою лепту. Энергия щитов Ника была почти на исходе, но и истребителей становилось все меньше, поскольку ремонтироваться они уже не могли.

Вокруг сновали еще около пятнадцати вражеских машин, я отчаянно маневрировала, уклоняясь и одновременно своими выстрелами истощая энергию щитов линкора. Однако, по расчетам Ника, ее все еще оставалось больше трети. При таком раскладе надеяться на победу можно было лишь с очень большой удачей.

Раз терять нечего, я решилась на обманный маневр. Ник, «ласково» обругав меня хреновым камикадзе, больше ничего не сказал. Перераспределив остаток энергии щитов на нос корабля, я направилась к корме линкора с намерением ударить в двигатели. Линкор, разгадав мой маневр, тут же перераспределил энергию, закрыв щитами сопла двигателей. Я выстрелила, но совсем не туда, куда ждал линкор, а туда куда планировала, начиная этот обманный маневр — в уже незащищенный дот энергетического орудия. Управляемая ракета ушла в точку назначения. Взрыв видимо повредил не только цепь орудия, но и прервал питание щитов — мигнув пару раз они погасли, оставив линкор без защиты. Теперь враг огрызался лишь с трех сторон, а каждый мой выстрел наносил ему повреждения. Истребителей вокруг меня уже не осталось. Выпустив ракету в сопла двигателей вражеского корабля, я поспешила убраться на безопасное расстояние. Линкор повис в пространстве, неподвижной грудой металла, тем не менее, все еще способной вести огонь. Окончательная победа над ним была лишь вопросом времени, осторожности и аккуратности.

Противник исчез также внезапно, как и появился.

— Здорово ты его! — пришло от Ника.

Еще бы не здорово! Но тут внезапно возникло понимание, что как таковой моей заслуги здесь не много — лишь анализ ситуации и подсказки, куда лучше стрелять. Собственно летал, вел огонь, уклонялся и защищался от выстрелов сам Ник. Потому ответила ему:

— Не я, а мы!

И тут случилось странное…

Исчезло все, вокруг разлился туман — ни цвета, ни звуков, ни ощущений. Только уверенность присутствия кого-то рядом… брата или мамы… Брат и мама? Я не помню маму, и у меня никогда не было брата, только сестра… Сестра? У меня никогда не было сестры… скучные уроки… длинный марш-бросок… мамина сказка на ночь… жесткая кушетка в кабинете отца… маленькая уютная квартира на станции… приятная тяжесть оружия в руках… пустота и тягучее безделье консервации… напряженное внимание космического боя… Что из этого свое, а что чужое? Ничто не чуждо, все мое…

— Возвращайтесь на станцию.

Я едва не оглохла. А до этого даже не обратила внимания на то, что оба поединка и общение с Ником происходили в полной тишине.

Я сняла шлем и посидела немного, приходя в себя. Видимо, вот это оно и было — слияние СУРа и пилота. Довольно странное ощущение — я вдруг потеряла себя, а потом нашла, но уже немного иной. Я помню, что в этот момент мы стали открыты друг другу полностью, узнали друг о друге все. Но сейчас осталась только память об испытанных эмоциях и ничего о том, чем они были вызваны. Надев шлем, я ощутила и себя и Ника отдельно, но мы потянулись друг к другу и потерялись, но тут же нашлись, но уже не Кирой и Ником, а кем-то другим, и Кирой, и Ником одновременно. И теперь не требовалось никакого обмена мыслями, чтобы договориться о том, как действовать дальше, потому что «нас» не было, было только единственное «я», а не доверять себе или спорить с собой было бы странно…

На станции меня встречал Буров и врач. К этому моменту я уже поняла, для чего он нужен. Ощущения были такие, будто я часа четыре без передышки пахала в спортзале, давая максимальную нагрузку на все группы мышц. Без посторонней помощи выползти из кресла я не смогла — ноги не держали, руки тряслись, голова моталась во все стороны.

Меня уложили в медкапсулу, залили гелем и обкололи иглами. Доктор сказал, это все оттого, что двигаясь и маневрируя, я неосознанно напрягала соответствующие группы мышц, в них накопилась молочная кислота и пока ее не выведут, придется мне плавать в этом геле. Радует то, что это не продлится больше нескольких часов.

Хмурый Буров довольно сдержанно поздравил меня с новым назначением — теперь я постоянный и неизменный пилот Ника и сразу же после того как я оклемаюсь, меня ждет серия тренировок на программном полигоне и первое задание в новом качестве.

Я еще не определилась радоваться или огорчаться. С одной стороны пилотирование единственного корабля, пусть даже СУРа, явное понижение, я способна на гораздо большее, и мне очень жаль расставаться с эскадрой. С другой стороны, ощущения от слияния с Ником настолько захватывающи и неординарны, что хочется их испытывать вновь и вновь, а задачи, которые ставят перед СУРами, часто очень необычные — тоже своего рода вызов моим способностям.

Потом появился донельзя довольный Лилич — заметная перемена в состояниях его и полковника. Кажется, Лиличу удалось через меня как-то переиграть Бурова. Несмотря на плачевное самочувствие, мне очень хотелось вывернуть ему руки и вытрясти всю информацию об их противостоянии. Но он опередил меня, сообщив, что я была последним шансом для него самого и для Ника. В случае неудачи со мной, у Бурова была наготове другая, более сговорчивая личность для СУРа. Ника отправили бы в архив в виде копии сознания, а Лилича ждал трибунал за превышение полномочий: шесть попыток подобрать пилота вместо положенных трех это довольно серьезное нарушение.

Честно говоря, мне не хотелось знать, с какого такого рожна Лиличу так важен оказался именно Ник, да еще настолько, чтобы пытаясь ему помочь, быть готовым пойти под трибунал. Психологи, они все на чем-то повернутые, не важно, армейские или гражданские.

Теперь Бурову придется объяснять адмиралу, почему эскадра осталась без коммодора — уверенный в моей неудаче с СУРом, он вряд ли озаботился заменой мне и одобрением вышестоящего начальства. А самое смешное то, что выбраться из всего этого с наименьшими потерями у него без помощи Лилича не получится. Как всегда, кто-то что-то не учел или не просчитал заранее, а достанется всем и непричастным в моем лице заодно. Ненавижу штабные игры!

Уходя, Лилич сбросил мне на коммуникатор личный файл Ника. Не уверена, что хочу знать, что в нем. Тот, кто стал СУРом, вряд ли имел возможность физически оставаться человеком — травма, болезнь, все что угодно. Какая разница, что именно стало причиной того, что Ник теперь такой.

Как странно, раньше в подобных обстоятельствах я была бы занята анализом прошедшего боя, а сейчас меня волнует, хочет ли узнать о своем прошлом сам Ник…

Я понял, почему даже после тех пилотов, которых я слушался, приходили другие. Теперь я знаю, как это бывает, когда пилот тебе подходит по-настоящему. И ведь об этом мне никто ничего не говорил. Я даже не представлял, что это будет так… фантастически здорово! Тогда я перестал быть Ником, вместо этого появилось какое-то новое «я», состоящее и одновременно не состоящее из меня и ее. Сейчас от того, что было, остались лишь общие ощущения — восторг и боль, удивление и сожаление… все не перечислить. Но тогда я вместе с ощущениями знал и то, откуда они. Сейчас я этого не помню. Но я знаю, что вспомню, когда придет она. Она знает, что мне очень стыдно за то, что я мешал ей, ругался, пытался с ней спорить и доказывать, что я лучше. И, зная это, она вовсе не обижается.

Кира… мне кажется, если она больше не появится, я умру. На самом деле глупая мысль. СУР может умереть только в бою, но там со мной будет Кира, и я не допущу, чтобы с ней что-то случилось…