Следующий уровень

А что Захар? Ребёнок растёт, развивается. Без сложностей, конечно, не обходимся. Вот никак Заки с Грегори не может помириться. С мальчишкой Плюша! Ходим такие, даже убиваем порой кого-нибудь, все нас знают, а мы друг другу как неродные! Вот мы с Плюшем контачим на уровне взглядов, общего ощущения, а пацаны наши друг друга знать не хотят! Вообще до бреда доходит — Неждан, скажи Плюшу, чтоб он сказал Грегу, что он мне шиллинг торчит, тьфу! Мы с Плюшем посмотрели друг другу в глаза — не можем мы говорить в тайне от пацанов — пробиваемся только телепатией, которой не бывает. Только на уровне, который они пока понять не могут: «что вы говорили, я понял с пятого на десятое…». Задались мы целью, чтоб не было для них таких уровней, и они могли бы говорить без нас. Я и Плюш с пацанами — одно, но им не всё пока доступно и боятся они друг друга. Придумали мы, как развивать наших мальчишек. Сам уже жаловался, что без Русского тупею. А Плюш выдал — никакого Русского — секретный и демонский язык, только для SC, для высшего состава. Считаешь себя высшим, вот и старайся! Ведь мало понимать, нужно говорить, чтобы понимали хотя бы казачата. Вот ржут уроды! Но потихоньку уже понимают — доходит даже юмор Плюша. Хотя он у него несмешной и молчаливый и, вообще, больной. Но в этом случае пошёл на пользу — он предложил новый метод обучения языку, или просто вспомнил. Частушки, русский рэп, но в упрощённом варианте. Чтоб слова повторялись, так проще ребятам. И мы орём, отбивая ладоши. — Ой, мама, — уууу! Ох, мама, ёёёё! Мамочка, пей и пойдём домой — пойдё-ё-ём домо-о-ой!!!

И близняшки нежно, — у-е-е-е!

***

Хотите серьёзно и без эмоций? А сами когда-нибудь что-нибудь пробовали всерьёз и без эмоций? Те же кзачата, соотечественники, блин, просто думают, что говорят по-русски, нефига не понять — проще пояснять им по-английски, как они ошибаются! Но Черныш сказал, что надо по-русски. И хрен бы на его унылую романтическую харю — главное, чтоб мальчишки наши между собой заговорили, признали друг друга!

А Черныш — то ещё сокровище. Ему бы при жизни в голову не пришло рассказывать нам такое, но он же не один! Черныш, фашист-филолог, и его Весельчак Гари тоже едины, но в идее быть сильным — значит не быть слабым, слабость — порок. Весельчака Создатель и впрямь наделил необычным чувством юмора. Этот остряк пьяного кэбмэна, ударившего его маму, охреначил по тупой башке доской, привязал оглушённого мужика его же ремнём за руки к колесу его же кэба, а под хвост его же лошади запихал пук тлеющей ничейной соломы. Мужик к собственному неудовольствию и веселью окружающих быстро пришёл в себя, но, судя по воплям, радости ему это не принесло. Кэбмэны, вообще, не любители быстрой езды.

Эту забавную шалость Гари на суде особо в укор не ставили, но ему не следовало топить хозяина трактира в пивной бочке, он там прислуживал. Служил до самого ареста — разливал пиво посетителям из той самой бочки, когда его пришли брать за совсем уже полную чушь. Снова связался с хамом, тот гад просто обязан был одарить Гарри парой пенни, раз уж бросил ему под ноги швартовый! Ну, нет, так — нет, пацан ловко поставил жлобу подножку, и когда тот грохнулся мордой об пирс, привязал хама за ноги к кнехту, а за руки к швартовочному канату. И шхуна-то была с виду маленькая, и гад попался толстый, кто ж знал, что скоро отлив?

Подобных правдивых историй Весельчак знал великое множество, а Черныш добавил к ним классику в тему — произведения из «вообще, ещё ненаписанных». Этот фашист английским детям рассказывал только русские сказки. Вернее, всякие, но обязательно по-русски, чтоб пацаны друг другу переводили. Особенно понравился мальчишкам пиратский Мальчиш Кибальчиш. Только у Черныша старший братец завербовался в колониальные войска и попал в плен, и был продан в рабство. А храбрый Мальчиш ушёл в пираты, стал атаманом, захватывал и грабил буржуинские корабли, даже фрегаты топил, как котят, напал на остров, поубивал солдат и плантаторов и, конечно, освободил брата. Редкая лажа, но пацаны тащатся.

Однако справедливости для, наговаривать на фашиста не буду — он не от лени избегал классику, не простоты ради. Если уж в ком-то из нерусских великих он был уверен, смело использовал. Иная классика в его подаче производила редкое впечатление, что, в общем-то, совсем неудивительно — на то и гении, чтоб пленять умы с сердцами. Вот никак же ему было без Свифта нашего Джонатана не обойтись! Он, хоть и успел родиться и вырасти, но, кажется, ещё не написал своё Скромное предложение, а фашист-филолог уже выдал его как реальный проект, который вскоре воплотят на Родине. Ребята, просто исходя из свифтианских резонов, совсем не заметили сатиры, со многим даже согласились, но в целом отнеслись к идее массово кушать деток бедняков скорее отрицательно. Разве что по праздникам, но, с их точки зрения, праздники, вообще, придумали бездельники, а их и простыми сухарями кормить не за что.

Мальчата от Черныша заболели! Нам-то здорово было поначалу — задремлешь, пока Захар умнику в рот смотрит, как крольчонок. А тут как-то проснулся от его начальственной сентенции, — … в … на …чтоб тебе…твою… маму!

Парусный аврал, он старший (младший), Джош упорол косяка — пиратские будни. Но в таком исполнении! Вот честно — даже сэр Грегори поморщился.

***

И мы, благодаря офицерам вышли на новый уровень образования. С ними наш номер получился слегка наоборот — они нас спасали. В них Плюш поверил — развязали их, дали продышаться, и он сказал, — пошли!

Мы выпали за борт. Едва выныриваю, по воде — плюх, плюх, плюх. Что за херня: А меня за шиворот хвать, — stay, don’t worry.

Ну, падла, поднырнув, выкручиваю спасающую руку и и по голени его лягнул, что сам же и прострелил при первой нашей встрече. Дядька лишь зубами хрустнул, и он же не один, — be happy, boy, don’t worry.

Блин, столько спасителей не по Захаркинам силам, суки сами бы не утопли — во Плюш хирурга обездвижил и держит, умничка, а Грег орёт по-русски, — долго нас спасать собираемся?

Ребята посыпались за нами — Джимушка первый. У нас принято в лодку из воды подниматься, типа так быстрее. А Джим посмотрел на нас и решил вообще без лодки обойтись, ещё один спасатель, чтоб его! Вот мне в Атлантическом океане заняться больше нечем — только отгонять бешеного подростка от британских офицеров!

Кое-как навёл порядок, хотя Заки не доволен — не уберёг я его личико, попал под раздачу. Вот и выгребаю от парня по заслугам, мирно отекая на палубе.

В общем, Захар сказал Грегу «привет». Тот подумал и ответил: «Ты как?»

— Хреново.

— А я ещё хреновее.

— Да??? Ну, ты наглый!

— Чё? Это я наглый???

В тот первый их разговор на драку не было сил… Ой, а это кто? Перед нами, улыбаясь, в свободных позах встали отекать мокрые свежеспасённые офицеры.

— Майор Кроутон, к вашим услугам.

— Лейтенант Гилмор, к вашим услугам.

— Лейтенант О’Рейли, хирург, к вашим услугам.

— Эта… мужики… идите к Командру, ага? — лепечу в их непонимающие лица. — Вестовой, сюда! Этих представить Командору. А с нас пока Боу хватает.

— Ай-ай, сэр, — кричит мальчишка и удирает — ему ж от моего имени придётся покомандовать, вот малому счастье!

Мужики ушли, ребята вернулись к прерванному диалогу. Но, правда, тогда сил на драку не было совершенно. Зато как только оклемались, Заки деловито взял рычаги на себя и пошёл за п… э… удовольствием. А я не возражал — во-первых, рожа Захара, во-вторых, ребята начали разговаривать. Ну и договорились, конечно — наши мальчики не умеют врать, мы их этому не учили.

***

У них появилось множество общих интереснейших тем. По приказу Командора, конечно, куда ж без этого интригана? Он отправил британских офицеров учить мальчишек писать угольком на переборке кормовой надстройки и читать по слогам. Джентльмены оказались тайными грамотеями и графоманами — в море просто приходилось читать, чтоб не спиться и не сойти с ума. Обсуждать прочитанное было неприлично — не пристало офицеру читать что-либо, кроме лоций и приказов. Вот и читали они втихаря, писали сами себе длиннейшие письма о прочитанном и отправляли их в Англию в каждом порту. Чтобы, вернувшись раньше писем, получать, как послания с того света, читать и оживлять впечатления. А раз вернуться из этого рейса им не светило и стесняться стало некого, мужики предались грамотности публично и с остервенением. Здорово им было изводить своих мучителей, но за дело и для их же пользы.

Да нормальные оказались мужики с понятной мотивацией, с ними и бухнуть не зазорно было бы в прошлой жизни. И спасать детей кинулись, и учить не отказались. А Родину предавать им никто не предлагал! У нас ведь даже пиратство строго по желанию. Так что себя им по большому счёту и упрекнуть было не в чем, а королевским судьям Бог судья. Их, убогих, судьба обделила доступом к хорошему образованию, не дано им было посещать пиратские факультативы. Это ж морякам только казалось, что они учат ребят. У нашей системы образования базовым стал принцип, обучая, обучаться. Пусть даже и не догадываясь об этом…

Ну, поначалу внимания не обратили, некогда было — как все военные во все времена и во всех странах, они мальчишек учили Родину любить. Не просто ж так буковки писать? И писать ребятам быстро надоедало, но слушать — никогда. Чопорные, замкнутые англичане, освободившись от страха оценки, стали прямо неудержимы. Рассказывали в основном из истории, начиная с Вильгельма завоевателя. «А в кипящих котлах прежних боен и смут столько пищи для маленьких наших мозгов!» Не забывая предателей и трусов, поведали мальчишкам о корсарах, флотоводцах, генералах и вожаках, бунтарях и карателях. Ни кого не жалея, всё же не торопились с оценками, сами честно признавались, что не отличают иных палачей от героев. Лично я узнавал вместе с Захаром много для нас нового. И по-новому мне открылся клятый протопиндостан — маленькая страна, многократно изнасилованная ещё с детства. Страна — изгой, отщепенец, дурацкий остров, с которого не убежишь, как…

Как наш дурацкий корабль! И понятной стала английская жизнь без просвета и надежды, так будь проклята надежда! И офицеры эти стали понятны. Раскованны, ироничны, искренни… ага, дай мы им возможность исполнить приказ, они, лишь слегка поморщившись, расстреляли бы нас в океане — что ж, ребятки, ничего не поделаешь, просто нынче ваш черёд. Только очередь-то была их, и они не то, чтобы смирились, не такие это люди. Признали проигрыш, приняли реальность, в которой они мертвецы. У них ни при каких условиях уже не было возврата к жизни английского офицера, а иной жизни они для себя не представляли. Единственное, что держало их на этом свете, — патриотизм. Офицеры, как и наши деды, просто пытались сделать из пацанят хоть в чём-то англичан, полезных Родине, и отличались от дедов только тем, что на месте наших стариков они, выбирая между бунтом и смертью, выбрали бы смерть. А так мы всё упростили, выбрав за них и фактически уничтожив. Мы им ничего не оставили — ни имён, ни званий, ни семей, лишили прежде всего всякой надежды. Они и не цеплялись за это барахло, ни о чём не сожалели, но «у кого что болит, тот о том и говорит». Они говорили об Англии. И пацаны оценили, что взрослые мужики в загробную свою жизнь взяли только Родину. Ребята с открытыми ртами внимали их откровениям, только мы с Плюшем всё больше хмурились.

По-хорошему все они уже должны были пузыриться и булькать вскрытыми глотками. Прямо при нас наших ненаглядных пиратов учили протопиндостан любить! Бедняга Билли, вообще, сдох по-глупому, не успев даже толком понять из-за чего, но то, что убило Бонса, Эдди… Оно спокойно дремало в подсознании, а на возмущённое сознание ему было насрать. И не в одних инстинктах дело, если б слова или действия офицеров несли пусть даже непрямую, но реальную угрозу нашим мальчишкам, они бы тоже ничего толком не успели. А я бы с умной рожей сам себе объяснял, нахрена снова вот такое вытворил. Молча и сам себе, потому что все, как всегда, постеснялись бы спросить, нахрена я снова…

А с другой стороны мы и не собирались настраивать мальчишек против Родины, считали, что с этим их Родина вполне справляется и без нас. Ан ошиблись, но даже в этом помогать Англии мы не хотели… да подло это — лишать наших маленьких негодяев последнего прибежища. А совсем серьёзно, я уже говорил что, например, для Захара моего Англия, как мама, всё равно всегда будет лучше всех. Иначе он просто не будет считать себя англичанином, да и человеком, в общем-то. Ребята попали — перестали быть простыми малолетними уголовниками — мужики делали ребят патриотами, да просто людьми, пусть даже английскими. И мы нарочно тыкали деток в это носиками — считали это необходимым. Ведь считать, что англичанин — это тот, кто выше всех не англичан, может любой пьяный английский дебил, и для этого ему никто не нужен. А хоть на миг почувствовать себя солдатом, бунтарём, палачом и предателем Родины не каждому дано, и для мальчишек невозможно держать это в себе.

Уже ставшая привычной встреча на мостике, обычное начало разговора:

— Давай сегодня без драки? — поздоровался Захар.

— Ну, живи пока, — качнул башней Грег, — чего приполз? Твоему демону жалко вестовых гонять?

— Люблю солнце, — просто ответил мой мальчуган.

— Ага, — разделил его чувства Грегори, любуясь игрой солнечных зайчиков в волнах. Помолчали, с романтическим восторгом любуясь Атлантикой. Там на Востоке, слева от солнца, их общий дом, покинутая Англия.

— Пойдём, что ли, — проговорил Захар, — пора учить морпехов Родину любить.

Грегори кивнул, улыбнувшись, — погребли на «Забияку».

***

А нас нет — притаились и ждём, что получится у парней. Сидим себе тихонечко, смотрим — всё ж пока нормально. Ну, подрались мальчики, а как им иначе дружить? Они это ценят, наша деликатность для них почти обычна, хотя у Зака прорывается свербёж — он бы со мной не деликатничал. Но он же ребёнок! Дети обожают игры — маленький стервец просто заюзал призрачный софт! Гоняет, когда спит, на общих вычислительных ресурсах в Вайссити и в Контру. Но пострелять и покататься на машине я ему разрешаю лишь по заслугам на Мортал-арене. Мы эту арену вместе с ним постоянно дорабатываем под свою специфику. Как Захар наладил диалог с Грегом, я и Плюш избегаем переходить к прямому управлению юнитами. Ребята дерутся и учатся сами, потом несут новый опыт на виртуальное рассмотрение, хотя виртуальным его можно назвать лишь из-за отсутствия реальных травм, а так мы постарались максимально приблизить его к реальности по всем параметрам, в первую очередь по ощущениям. Захарка порой и не чает проснуться живым.

Моя жизнь стала действительно призрачной. Большее её время провожу в трансе, в энергосберегающем режиме — воспринимаю мир только через Захара. Как бортовой компьютер пишу картинку, звуки, ощущения, эмоции, мысли. Во время его сна разгоняюсь на полную мощность, воссоздаю окружающий мир, воспроизвожу спарринги, игровые ситуации в разных вариантах и сочетаниях. Вообще, работы валом — совсем нескучно. Захар с Грегори при содействии Йона, Боу и казаков учат морпехов «Родину любить». Пиратскую теорию отщепенцы флота его величества усвоили быстро, их даже топить не пришлось. Натурально учат, практически — примерно по той же программе, по которой учили французских моряков любить труд. Внесли, конечно, поправки, для нас сейчас главное не выбраковка или отбор, а личные отношения. Важно, в основном, отношение к нам морпехов, мы-то их и так уже любим. Каждое утро морпехов выгоняют на палубу шлюпа. Выходит к ним Захарушка или Грегори и задаёт простой вопрос, — с кого бы из вас мне нынче начать, бараны?

Избивает и издевается. Аж прочим не смешно — но сделать ничего не могут, рядом такие же мальчики со строгими улыбками. Ждут своей очереди, без очереди не лезут.

Вот вы только не смейтесь — морская пехота короля почти не умеет драться — их по уставам от этого отучают. Один Йон как молния — молния Захара, он прям как Зевс. Часто вежливо просит Йонушку, — пожалуйста, избей вот этого дядю.

На которого Заки тонким пальчиком указал. И гигант не в силах отказать ребёнку. А Грега он просто любит, но не слушается. Ну, не может он слушаться сразу двоих — он же не шизик! И не нужно думать плохого — без членовредительства. Нам Руда это дело на вид поставил, что за нанесённые побои будем платить — шиллинг за синяк, гинею за вывих. Ему тоже некогда и надо зарабатывать. Да и ладно — сэкономим на родных рожах. Штрафнята ж на «Забияке» так — для антуражу с атмосферой, учителя-то — казачки. Они морпехам забивают в головы простую мысль — нет и быть не может смертельного оружия. Человек, оружие сам по себе, способен превратить в оружие всё, что ему в руки попадёт. Для криминального элемента сразу двух эпох это было общим местом, естественным, а солдатикам пришлось естество своё преодолевать при общем дружеском, заинтересованном участии. Ребятам же с ними идти на дело, там лохи не нужны, лучше уж их сразу прямо тут поубивать. Из этих соображений следовал второй казацкий и пиратский вывод — не нужно готовиться к бою, не нужно его ждать, не бывает боёв прошлых и будущих, вся жизнь — просто один непрерывный бой насмерть и до смерти. Так проще жить — бой уже идёт, всё, бояться больше нечего. Штрафники, мальчишки, для которых это уже стало основой мировоззрения, этак снисходительно просвещали взрослых мужиков!

Солдатики нехитрую сию философию воспринимали без особых затруднений, но с офицерами пришлось поработать. Даже с Боу, хотя он, вообще-то, умница. Но догматик, как все кадровые офицеры. В логике ему не откажешь — регулярные войска побеждают нерегулярные потому, что воюют по науке, если мы не будем воевать по науке, обязательно проиграем. И чему их наука учит? Максимальной концентрации силы в момент её приложения — бей один только раз, только насмерть. Вот чтоб такой удар нанести, государству необходимо быстро нахватать народу тупо поздоровее и побольше, и под командой их благородий в единообразном порядке гнать на убой — бабы ещё нарожают. А индивидуально готовить солдат, просто учить их думать, слишком дорого, долго и вообще бессмысленно — боевая сила от качеств солдат зависит линейно, а от количества возрастает в квадрате за счёт координации. И не нужны никакие отношения с солдатами, вместо них приказы и дисциплина. И плевать, что они думают — им по уставу, вообще, не положено думать.

Так что нам по малолетству и малочисленности регулярными никак не стать, и остаётся лишь подрасти, расплодиться, и не думать ни о каких боях, пока нас доблестная королевская морская пехота не спасёт. С ним никто даже не пытался спорить, ведь он прав. Отправили лейтенанта на «Бродягу» готовить регулярных солдат из французских уголовников. Ему в помощь регулярно отпускали морпехов. Это дело придумал Грег — он рассказал, что Плюшевый служил в халулайцах. [на ДВ сленговое название спецназа ТОФ, диверсанты.] Сам он даже после смерти постеснялся нарушить подписку о неразглашении. Тоже спецура, не хуже стройбата. Вот их первую неделю службы вообще не трогали, всё охотно объясняли и рассказывали. Плюш и спросил опытного солдата, как они в самоходы лазят. Парень показал ему забор с колючей проволокой между гаражом и тылом столовки. Проволока была натянута как следует, только нижняя струна чуть провисла, и образовалась прореха шириной сантиметров в тридцать над двухметровым ограждением. Плюш сначала, вообще, не поверил бойцу. А через месяц уже понять не мог — чему там удивляться? Нефига сложного, гораздо труднее было добраться до той прорехи. А нашим морпехам всего-то дела — фальшборт перемахнуть, никто ж не удерживает. И мы совсем не удивились, когда с «Бродяги» своим ходом добрались до «Забияки» первые французы в поисках разнообразия и отдыха от регулярной армии Боу.

***

Хотя одному французу всё-таки удалось нас удивить! Командор притащил к нам на «Д’Артаньяна» француза, типа, мало нам жабоедов! Вообще, приволок он Серёгу, околоточного Атлантики. А тот с собой того франка припёр, настолько ценного, что аж только из-за него Командор лично велел шлюпку спустить, ха! Да нам самим ради этакого сокровища вдруг пришлось закладывать маневр — на рангоут лезть паруса разворачивать — вообще умора! Так интересно стало, что за гусь — просто жуть, это его и спасло, сразу не утопили. Он, вообще, помалкивал поначалу, стеснялся. Я и Плюш даже взяли прямое управление, пристали к Стуже с расспросами.

Как же этот жабоед смог настолько заинтересовать Командора? Оказалось, что запросто — попросился на приём! Орал из трюма, чтоб позвали самого главного. Пацаны люк открыли посмотреть, что с ним делают, но ничего интересного не разглядели. Его даже никто не бил, хотя это вообще понятно — чертяка попался здоровенный. Подумали, что может быть что-то важное, раз человек в такой ситуации сам на себя внимание обращает. Ребята наши вовсе не звери, сбросили ему трап, проводили культурно, сразу предупредив, что много времени ему главный не уделит и придётся подождать, такой у нас занятой Командор. А он и взаправду был очень занят — штопал французские шкурки и косточки поломанные складывал, медик ведь. Вот Руда умаялся, вышел морем подышать, ребята у него испросили для французского амбала аудиенции. Командор нехотя дал ему минуту. Потратив секунд тридцать на выслушивание, ему велел заткнуться, пацанам позвать Стужу и Люта для перевода, и вернулся к уже покалеченным. Так Стужа с тем франком больше почти не расставался, даже по-французски начал понимать. Ну, когда его Лют послал к чертям морским, у него и без перевода своих дел было завались.

И на что купился наш российский околоточный? На простой вопрос — как вы это сделали? То есть француза в пиратском трюме больше всего интересовало, почему наша каторжная развалина, повернув круче к ветру, увеличила ход! Ни, что с ним будет, ни, как и насколько быстро это проделают… загадочная французская прогрессивная душа! Повезло ему с пиратами, точнее с нами, ещё точнее со Стужей — души у них оказались родственными. Только и франки не ценят своего счастья, порой его просто не узнают. Когда Стужа охотно поведал, как их развели, у него остался лишь один в жизни вопрос и одно только дело — узнать, кто это придумал и … тихо плакать в отчаяньи. Типа за этакие шутки ему бы очень хотелось конечности мошенникам вручную повыдёргивать, так прям в душу насрать! Но мошенники мало того, что насрали в душу, ещё и размазали — оказались детьми! Стужа смутился, принялся утешать, что он с Лютом такие деточки, Лют переводил… вот они его сами одними зубами легко на фарш пустят, пусть сука французская только дёрнется! И никто лично его ввиду не имел, просто вообще жить хочется, а поимели их так по-дурацки вынужденно, времени на что-то серьёзное не было. Зато теперь у них есть, благодаря их случайной встрече, возможность всерьёз побороться с ветрами. Так что Жером (ну, тот самый) может с лёгкой душой идти баиньки, то есть спокойно прыгать обратно в трюм, а то им некогда уже.

Жером в трюм не захотел и продолжил выдвигать претензии. Мол, как же ничего личного, раз они после их встречи не собираются так больше ни с кем шутить? Нафиг им вообще, таким остроумным, бороться с ветрами? Ах, они беспокоятся за своих детей! Чтоб злые люди не обидели! А ветра Атлантики, папа их океан, ребёнка не обидят! И в бешеные шторма он, здоровенный моряк, будет сидеть в трюме, пока на реи мальчишки лезут?!!! Типа, c него хватит трюмной блевотины и насчёт фарша он не против, где тут мясорубка?

Стуже уже надоело нытьё франка, но порыв моряка его задел за душу и он посчитал необходимым пояснить, что, во-первых, на реи полезут не только мальчишки, во-вторых, мальчишки уже кое-чему научились, в-третьих, у пацанов есть он, великий трюкач Стужа, а у него в репертуаре достаточно фокусов посерьёзней давешнего. Но Жером всё равно не успокоился и почему-то опять прыгать в трюм не захотел, пожелал на фокусы Стужи посмотреть, дескать, он знает в них толк — облазил всю Средиземку, ходил в Индию, а сколько раз прыгал через Атлантику уже и не помнит.

Стужа, как потом сам признавался, себе не льстил, чётко понимал, что если у него и получилось что-то по наитию, это ни о чём не говорит — он же всю жизнь только читал про корабли, да модельки клеил, судомоделизмом занимался. А Жером всю жизнь занимался судоприменением. Причём деды наши служили в королевском флоте, где начать думать — прямой путь к измене и бунту, что и случилось, в общем. А француз ходил только с барыгами, и для него перестать думать было прямой дорогой к рыбкам. И каждый раз ему ничего не полагалось, и никто не принимал за него решений, наоборот, ему платили за то, что он умел выпутываться из самых разных конкретных обстоятельств. Только платили мало, а без своей доли в судне и грузе нечего было и думать стать капитаном, не смотря на все его знания и опыт. Вот и погнался он за призраком удачи…

И как, ни странно, сумел догнать! Уж в нашей-то прогрессивной компании его таланты засверкали… гм, со временем. А тогда Стужа просто перевёл разговор в конкретную плоскость — что он думает о парусном вооружении «Бродяги»? Жером ответил, что при детях думать вот об этом ему морское воспитание не позволяет… Поговорили, посмеялись, так весело у них и пошли серьёзные дела. Такое создавалось впечатление, что они не решения ищут, а в ехидных издёвках друг над другом совершенствуются. Причём понятных только им, что их совершенно не беспокоило — ведь решения они таки находили и воплощали также, почти шутя, — с русской лихостью, английской иронией и французским блеском, переходящих в наглый выпендрёж. Сначала они облазили все суда отряда с инспекцией, смотрели, что можно сделать сразу и наименьшими усилиями.

Последним в их списке, конечно, значился наш штрафной «Д’Артаньян», и не потому, что наш и штрафной, а, наоборот, из-за его французского происхождения. Жером им командовал до первой нашей радостной встречи, и к моменту второй, тоже негрустной, штрафники несильно сумели его изуродовать. В смысле, Жерома не изуродовали за его слова о нашем корабле. Вернее, о нашей — мы уже обангличанились. Ведь наш корабль действительно она — лапочка, наша надежда и мечта, пот и слёзы, истеричный ор и посвист боцманских дудок, зубовный скрежет под линьками и кровавые мозоли от такелажа. — Аврал, на реи, подонки!

Просто мальчата грустят о мамах и корабль свой зовут мамой. И трепетно относятся к ней — не ленятся, об линьки шкуру сдирают. Уже без моряков — сами стали моряками. Медитация такая — говорю Плюшу, — десять…

Ложусь на палубу, задрав рубаху на спине, и думаю о хорошем… ду-ма-ю о хо-ро-шем… по-то-му что за-слу-у-у-ужил…

Но Стужа даже нас удивил и озадачил. Он своё ментовское выражение лица как-то умудрился протащить с того свету — никогда не понять, серьёзно он, или прикалывается. А тут вдруг просто и ясно, без полунамёка на хохму спросил, сколько нашим мальчишкам нужно времени жизни? Вот сколько бы нам хотелось своим пацанам времени хоть для чего? До приватьера или капера? До первого шторма? До последнего сухаря и глотка воды? Всё, больше поводов задавать нам общие вопросы мы не давали. Жером стал первым помощником капитана, или просто капитаном — французские моряки не забыли своего шкипера. С его воцарением работы значительно прибавилось, он лично приводил свой корабль в порядок. Вот как дорвался бродяга до неограниченной пиратской власти, видать, что всю жизнь об этом мечтал. Матросы на него неприязненно поглядывали, да и пацаны были от него не в восторге.

***

И совершенно напрасно, умница очень помог нам встретить первую настоящую беду. Душевнейший дядька, даже в Бога верит. Сам в этом убедился, когда услышал, как он, перекрикивая грохот бури, орал на распев что-то по-латыни. Эскадра влезла в шторм. Намудрили командиры с курсом, типа решили убраться с торной дороги. А где нет никого, там и жизни нет никому — потрепало нас! Ну, это я выживший так запросто говорю «потрепало», а когда трепало и выжить не надеялся. Знаете, что такое штормовой парус? Лично твоя роба на тебе и на мачте, пока ты пытаешься что-то сделать с этой тряпкой по команде шкипера. А когда слез радостно узнаёшь, что сделал всё не так, и мне снова нужно туда. И весело лезешь обратно, ведь на палубе слегка мокро — мачты ложатся на воду и волны смывают нас с палубы. Я зубами вцепился в ворот Плюша — не отдам! А Джим держал Захара за ноги.

«Чтобы стоять, я должен держаться…» просто должен, просто держаться и держать своих… даже зубами — я понял, почему наши деды сточили передние зубы. Эта сказка длилась и длилась, и не кончалась, дядя Грегори отволок меня в каюту. Я, слегка отлежавшись, из неё выполз и даже доложился, что прибыл в распоряжение. Он спокойно указал мне на рею, надо поправить, пока не сорвало.

— Ай-ай, сэр, — проорал на бегу. Хватаю измученного Жеку за шкварник — бедное дитя!

— Где Джим? — перекрикиваю ветер.

— На бизани с казачатами! — орёт воодушевлённый Жека.

А мы на фок ползём — надо реи укрепить, в хорошую ж погоду ума не хватило!

Как это закончилось, я не запомнил, чьи-то тёплые большие руки меня забрали, даже баюкали! И меня не стало — мне стало так хорошо в этих больших ладошах! Кто это был я так и не узнал, взрослые… наши пленные… наши игрушки боролись со штормом с нами, ради нас. И мы все были в их ласковых руках — нам бы самим не вывезти ту бурю.

«Вместо тепла глыба стекла.

День догорает в ночь.

Из календаря вырвали день…»

Вырвали кусок жизни прям из тела — с ошмётками и кровью! Но тебе уже не больно. Мы с Захаром как с дуба рухнули. И мы не хотим лезть к людям — просто отстаньте! Нам страшно и плохо! Нам никого не надо!!!

Меня не трогали, вообще не подходили — я лежал, обхватив коленки, скорчившись на палубе. Об меня запинались — я не реагировал. Меня обзывали — я не слышал. Меня презирали… но именно Грег не дал меня убить, выкинуть за борт. Он не дал пацанам исполнить приказ Командора — "балласт и падаль за борт". Хотя приказ был вообще и лично меня касался лишь на общих основаниях — никому никаких предпочтений. Но Грегори сказал, что пусть только рыпнуться, перетопит их вместе с этим сраным Командором. А я даже не скулил — меня накрыло — слишком много натворил для детской психики. Но однажды вырвалось, — воды!

И тут же к пересохшим губам приложили горлышко фляги. Я ощутил чью-то мягкую ладонь под затылком. Ой, да я ж на ручках, как маленький — Йонушка укачивает Захара, что-то мурлыча по-своему. Ага, пусть мальчишка поспит, в его жизни так мало ласки.

Полностью очнулся только в строю — обычная команда Плюша, наказание и ритуал у нас такой.

— Смертники, кортики вон, левый рукав наголо, смешаем кровь! … Девочки, идите рыбок посчитайте, ага?

— Ага. Только вы не задерживайтесь. — Пропели близняшки, на них наше изуверство не распространяется.

— Мы быстро. Итак, никто не ссыт? Тут никого не держат! — возвысил голос Грегори.

Мальчишки, вынув лезвия, угрюмо зыркнули исподлобья.

***

А вечером Грегори, любуясь закатом, нас с Захаром расшевелил окончательно. Грегори Захара пожалел, это не Плюшевый за меня, а он с обнажённым кортиком выступил за него вопреки Командору. И Грег стеснительно начал рассказывать. Он же Зака сначала убить хотел, вообще. У него же братик — прячет его от Захара, но чтоб тот был рядом — у дяди Грегори. Они оказывается кузены, даже тётушка у них была — тётя Поли. И было б у них всё как в книжке, кабы Сбитого звали не Грегори а Томом, и Фред тётеньку не зарезал бы нахрен. Такой приличный, вежливый, очень способный мальчик, блин! Пел в приходском хоре, почти все псалмы знал — ещё бы, их тётя в строгости воспитывала, приучала к молитве. Но как-то раз Фреду показалось, что он видел её голышом через окошко в бакалейной лавке по соседству и пожаловался тётеньке. Она очень расстроилась, сказала, что бедного ребёнка искушает лукавый и велела молиться. Каждый день по три часа. Парень исступлённо исполнял обет, а Грег посмеивался, говоря, что пока тот бубнит на карачках, тётушка у бакалейщика никак не выберет чего бы ей хотелось к чаю сожрать. И впрямь она по странному совпадению ходила в лавку, когда пацан принимался за молитву. Увы, всякому рвению приходит конец, и Грег почти убедил кузена, что от его молитв лукавого уже кровавой слизью несёт и тошнит, и лучше бы им сходить прогуляться. Но тёмный дух не отступился, ведь когда они сдуру впёрлись в бакалейную лавку, коржиков им захотелось, нечистый снова навёл на парней морок — явил им картину блуда тёти с бакалейщиком. Грег с хохотом схватился за живот, Фред с рёвом за ножик, он прям на прилавке валялся, ну и… сильно удивлялся, когда уяснил, что жмуры настоящие. Грег перестал ржать, обозвал Фреда психованным дебилом и принялся распоряжаться. Он считал, что неплохо оставить всё как есть и уйти потихоньку, только набрать денег и сладких коржиков, типа это ограбление было. Фреди возразил, что тётю жалко и перед полицией будет неудобно, если её вот так увидят. Тела надо разрезать, особенно тому козлу вон то отпилить, закопать в навозе и потихоньку уйти, захватив денег, сладких коржиков, инжиру и орехов ещё. Грегори честно хотел отговорить брата от этой глупости, но тот уже приступил, пришлось помогать. Набрал Грег полные карманы миндалю, фиников и курочил кассу, когда вломилась полиция — сосед, сука такая, в окошко лавки заглянул, заподозрив по воплям неладное.

Хотя на лицо было голое недоразумение, кузенам вменили зверское убийство с целью ограбления.

К чему это я? Да у Фреда погоняло — Прилизаный, тот самый мальчик, ещё живой всему вопреки. Договорились наши ребята, блин! Я бы растерялся от переживаний, но, серьёзно, некогда.