Гибель и побег Захара/ Сэр Джеймс, боцман

Изуверский план руководства в целом удалось воплотить, хотя, если честно, только так, в общем, он и был реализуем, ибо главными его идеями были «там видно будет» и «поживём — не умрём». На нюансах лучше было не акцентироваться, но куда ж от них? И Захарушке не поручишь, жаль мальца…

Потому лупили меня тогда! Я аж сам поверил, что смерть пришла. Мне только и надо-то было Била Конягу обложить. Парни просто подождали, пока меня чуть не убьют, и жестоко покарали за содеянное.

Билли с дружками явно на лидерство не претендовали, но ради утверждения абсолютной власти парни решили давить даже лишь возможную конкуренцию в этом вопросе. Наглядно демонстрируя безоглядную решимость, били насмерть.

Я это дело, уже валяясь на палубе, в полубеспамятстве наблюдал, знатный вышел кошмарик. Простенькая операция, по мнению Черныша. Всё получилось ну очень убедительно и полезно, правда, для Захарушкиного здоровья не очень, но это подразумевалось с самого начала.

И лежать пришлось не в кучке, а под кучкой мертвецов. Поваляться пришлось изрядно, Заки от таких дел слегка рехнулся. Так, что когда всю нашу полудохлую компанию стали поднимать на палубу, Захар проигнорировал и петлю на ногах, и прелесть путешествия вниз головой.

А перетаскивание тушки на бак волоком, мордашкой по палубе, воспринял даже с некоторым облегчением. Дотащили до фальшборта и снова привал. Ждали доктора, а дождались Джима.

— Сэр, Вы сегодня за доктора? — раздался знакомый матросский басок.

— Да, будь они неладны, эти дохлые…

— Дохлые преступники, сэр?

— Теперь их судит Бог, Сэнди. Для нас они уже не преступники.

— А если ещё живые, сэр? Вы за доктора, сэр, Вам и устанавливать факт их смерти. А мы простые моряки, неучёные…

— Но выкинуть этих за борт у вас мозгов хватит?

— А как же факт смерти, сэр?

— Океан установит его не хуже меня. Заканчивайте тут, Сэнди, не затягивайте. А я пойду доложить, какие вы молодцы, — раздражённо командует Джим и топает подальше от столь неприятного места.

— Ишь молокосос гонористый, а службы не знает. Это буду исполнять, а это ему не по нутру, кто-нибудь за него пусть делает! Тьфу! — басит в сердцах старый Сэнди.

— И что, благородие свалило, теперь нам пацанят кортиками того?

— Ты оглох? Что сопляк приказал? В море их выбросить.

— Что ж, давай их вязать, Сэнди.

Тресь. Хрясь.

— Ну как, балабол, прояснело у тебя в голове, иль ещё дать?

— Уф, Сэнди, чего в морду-то сразу? За борт их? Да с радостью!

— Вот и займись, а я на твою радость полюбуюсь.

Матросик попался работящий, исполнительный. Новатор, блин. Приподняв, прислонял нас к фальшборту, чтоб ручонки наружу свисали. Ловко так за ноги хвать и в добрый путь. Быстро справился. Нас и было-то не больше десятка.

Спасибо старому Сэнди за такую услугу, век ему буду благодарен, пусть даже оказывал он её мертвецу из-за собственной лени. Весь план имел столько разных “если”, что, по сути, сводился к тупому везению. Своей безалаберностью Сэнди шансы мне, как минимум, удвоил и спас жизнь.

Без мешка на голове я смог сориентироваться, оценить скорость корабля. Мне не пришлось развязывать верёвки, поэтому, нырнув, не терял время и дыхание, а уверенно рассчитав курс, поплыл к цели.

Цель — верёвка под кормовой надстройкой. Откуда бы ей там взяться, и откуда мне про неё знать? Ну, ничего я не знаю, конечно, но обосновано на неё надеюсь. Руда с Лютом придумали этот финт. Достать кусок линя нужной длины с их авторитетом несложно.

Они допущены к уборке офицерского сортира. Сам сортир — помещение в кормовой надстройке с дырой в палубе нужной величины. Вот Руда с Лютом должны были, пока я под трупами валялся, верёвку держать, а Плюшевый через ту дыру вылезти наружу, навязать на специальный рым на корме беседку и вылезти обратно. Про рым рассказал Стужа, типа, ищите, должен быть. Вроде, полагается иметь такой для разворота и буксировки судна шлюпками.

Вообще, очень уж обоснованной мою надежду назвать трудно, но мне после событий последних дней стали как-то фиолетовы шансы и вероятности. Ну и правильно, везение бывает только сумасшедшим, иначе это не везение. Поэтому-то по-настоящему везёт только психам. А кто ещё способен всерьёз что-то планировать, надеясь только на удачу?

Кому надеяться больше не на что. Короче, повезло мне. Беседка оказалась на месте. Беседка — это просто две петли под задницу, и ещё одна под спину. Чтоб я мог в ней сидеть до ночи. Здесь меня могли обнаружить, только засунув голову в дыру нужника. Или с другого судна. Но конвойный шлюп шёл впереди, а встречи в Атлантике нечасты.

Однако было совсем нескучно. Нормально качало, верёвки врезались в мякоть и тёрли, хотелось пить, хотя до воды было всего полметра. А когда усилилось волнение, дистанция временами сильно сокращалась, порой переходя в минус. Вдобавок нужником постоянно пользовались, и при неблагоприятном для меня ветре…

А учитывая стремление моряков ходить в полный ветер, он благоприятным для меня быть не мог. Чувствовал себя как ёршик в унитазе — обосрут, сполоснут, потрут об борт. Ещё и наслушался всякого. Оказалось что, люди на толчке любят поговорить о наболевшем. Избавляются от не нужного во всех смыслах. Комната разрядки, понимаешь.

Вдобавок Закари очухался. Поверил поганец, что взаправду живой и, конечно, сразу принялся жизнь критиковать. Понятно, виноватым во всём оказался только я, дух тёмный и грязный. Или демон? Погубитель и истязатель славного, доброго, ни в чём невиноватого Захарушки.

Скоротали времечко. Как стемнело, меня сверху из сортира окликнули ломким баритоном. Они и по вечерам там надраивали. Теперь-то я понимаю тяжесть их доли. Но почему-то мне их не жалко. Ну, ни капельки. Парни сбросили мне линь, я за него подвязался и сообщил в сортир, что руководство может меня подтягивать.

Подтянули, втащили через дырку внутрь. Не думал, что Заки-дристун в таком авторитете у легендарного Длинного Джека и Пола Головни. А они обниматься лезут к мокрому, обосраному, едва стоящему на ногах подростку!

— У нас получилось, братец!

— Руда, ты так радуешься, будто не верил, — еле ворочая языком, пытаюсь поддержать беседу.

— Я не мог поверить в подобный бред, извини… Ой, тебе ж трудно говорить!

— А ты, Лют? — куражусь, как пьяный от своей маленькой победы.

— Я тоже. Ведь мы не психи, как ты, — извиняется Лют.

— Зато ты верил… или тебе было пофиг?

— Не знаю, Руда. Что теперь? — выхаркиваю из себя слова.

— Теперь мы тебя потихоньку мимо вахтенных проведём в такелажку. Хотя бы ползти сможешь?

— Смогу, Руда.

— У тебя две задачи: главная — подготовка боцмана к вербовке, основная — люк в трюм из такелажки.

— Дык, его ж нету!

— А ты сделай. Вот тебе инструмент, — Лют протягивает мой ножик, — прячь и пошли помолясь.

***

Мир не без добрых людей даже в Атлантике, даже на корабле дураков. К кому ж податься сиротинушке?

— Добрый вечер, сэр боцман, сэр. Я тут немножко умер, сэр. Не откажетесь спасти мою шкурку ещё раз, сэр? — вежливо обратился Захар к боцману, когда бедняга заглянул в такелажку проведать свою заначку. Пинту рому, спрятанную в канатной бухте.

Боцман подобрал с палубы челюсть, развернулся и ушёл. Отсутствовал пятнадцать, признаться не самых лучших, минут в жизни Зака. Вернулся с водой, сухарями, куском солонины и старым камзолом.

— Чтоб укрываться, тут бывает прохладно. До каторги собираешься прятаться?

— Хоть до Южного полюса, сэр боцман, сэр.

— Ты — ловкач, может быть, ещё побываешь там. Живи пока здесь, потом что-нибудь придумаем, — рожает стариковскую мудрость дядя Яша. — Как выжил-то?

— Чудом, сэр боцман, сэр, — учтиво отвечает Зак, пережёвывая сухарь.

— Действительно, по-другому никак. Эх, жаль, сказать никому нельзя!

— Кому это, сэр боцман, сэр? — Зак аж полсухаря с перепугу проглотил.

— Джиму, недоофицерику нашему, это ж он тебя в последний путь провожал. Только ему на вас даже посмотреть было неприятно. Ну и морда у тебя, юнга! Утопленник и есть! — усмехнулся старик, будто сам красавчик, горилла сизерожая, — Сэнди, старый лодырь, тоже вас не разглядывал. А с Эдди какой спрос? Хотя ему тоже влетело.

— За что же?

— За тебя. Капитан с Дасти отчего-то тебя долго дожидались, да так и не дождались. Устроили скандал, подумали, что ты из трюма не вылез. — Боцмана аж распирает ехидством. — Ну, разобрались наконец… потом. Джима Кэп чуть за борт не выкинул, чтоб в него пострелять, как в тебя, видать, хотел. Только Боу ему как-то не дал Джима обижать. Чего-то такое он Кэпу сказал, что тот подобрел дюже, аж ласковый стал. Только каторжан мордует тростью и команде линьками достаётся ни за что и постоянно. Все хлебнули за твои поминки, сорванец. Вот бы порадовались, узнай, что живой ты!

— Чего ж ты, Джеймс, тянешь? Решил поиздеваться? — спросил Захар угрюмо, не уловив юмору.

— Ага, не только ты шутки любишь. Когда с рейса вернёмся, я этих придурков так ославлю! Да меня за твою историю до конца жизни во всех тавернах бесплатно будут поить — моряк мечтательно закатил смешливые свои глазёнки.

— И долго жить собрался, сэр Джеймс, с таким пассажиром-то? — пацан сухо-официально обломал ему фантазию.

— Сказал же, придумаем что-нибудь. Доедай и спрячься за канатами, отдыхай. А я рому хлебну и пойду, служба ж у меня. — Раздражённо перешёл на служебный тон старый моряк.

Ну-ну, послужи пока, служака-юморист. Придумывать он что-то собрался, ага. Не догадывается даже, что детки уже всё придумали, и что их замысел сработает с неотвратимостью детонации ВВ. Время на мягкую вербовку у нас есть. У меня дня три на подготовку визита Пушка.

Что делаю? Перепиливаю потихоньку доски палубы под люк и английский учу. Меня Зак натаскивает, обучаясь основам русского. Очень эффективно, когда учитель и ученик в одной голове. Круглосуточно. Урок не прогуляешь и на уроке в тетрадке не порисуешь.

Днём, пока за общим шумом не слышно, пилим палубу, или прячемся. Ночью немножко разминаемся. Прививаю Заку привычку к преодолению боли и усталости, ещё к ножику привыкаем, не всё ему дубиной махать.

Скулежу было! Не могу, грит, и всё. Давай тогда я, — отвечаю. Он, типа, — ну-ну. А я его тушку принудил ещё к полусотне отжиманий. Бедняга решил, что сдохнет так скоро.

Прям уверен был, пока сам топиться не собрался — я ж нашу голову побрил, вши в конец достали. Нормально получилось, правда, порезался слегка без зеркала. Мальчик испытал стыд и настоящую боль. Как облегчить боль? Смейся, Зак!

А как же боцман? Дозревает. Ему, бедняге, в компании стариков неинтересно, а тут молодые, не опухшие, уши без дела валяются. Приносит пожрать и свежие новости. Кэп всё никак успокоиться не может. Траур по Заку затягивается. Боцманюга от души веселится.

В общем, “жить стало лучше, жить стало веселее”. Как чудесно спится на канатах! Не верите? Поспите с месячишку в гамаке в протухшем трюме, убедитесь.

Ещё и дело сдвинулось. Как и планировали, на третий день. Проснулся я раньше Захара, умотал малыша ночью до нервного вздрагивания. Лежу с закрытыми глазами. То ли грёзы, то ли мысли, у Зака перенял привычку.

Тут Джеймс притопал, присел рядом на канаты, вздохнул и свою чёрную клешню на мою порезанную голову положил. Смотрю на него сквозь ресницы, а у самого кол поперёк грудной клетки от его несчастного и одинокого образа.

— Дядя Яша, ты чего? — вырвалось по-русски, а он мне: “Why?”

Не "what", а "why"! Закари не бужу, нахватался немного. Спрашиваю на дрянном английском, мол, ты меня понял, что ли? Жуткое зрелище. Жуткое и душераздирающее. Здоровенный, седой, с изуродованной харей мужик плачет, закрывая лицо почерневшими клешнями и плечами трясётся. Не лезу, не мешаю.

Вроде, отпустило его. Подышал, забормотал что-то. Разобрал только "слышта". Ага, сейчас англичане так поморов зовут. А я ему. — Асэй? Тут его чуть по новой не скрутило.

Спрашивает, почему я слова коверкаю, нормально же говорил? Отвечаю, что убогий, накатывает на меня, поэтому и судья пожалел.

Дядя Яша пригорюнился, рассказывать начал, убогому-то можно. Ходил он в Архангельск. Глянулась ему там одна вдовушка, малец у неё… был, как Захарушка. Ну, любовь — подарки, встречи, расставания. Понесла она от него. А когда на другую навигацию пришли, не нашёл никого — оспа.

Посидели, помолчали. Спрашивает, а как сейчас, на тебя часто накатывает? Отвечаю, что бывает.

— А по-московитски хорошо говоришь?

— Хорошо.

— Давай говорить. Мне и наука, и как будто с ними, — начал боцман, да как осёкся, посопел и продолжил уже в сердцах, — эх, дети ж вы ещё, … так её и сяк, а вас убивают, и вы убиваете…! Ты всё, что я сказал, разумеешь?

— Всё, отче, ведь я каторжанин. Дети, говоришь? Может, ты думаешь, что Жёлтого без крови можно было отшить?

— Стервец он был, ад ему потеплее. Ещё в таверне… ну, "У Конюха", королевское серебро пропивали перед морем-то. Тебе понятно?

— Поньятно-о-о.

— Не дразнись. Жёлтый спьяну грозился вас всех огулять. Его за нехороший случай вообще хотели списать — плакался, что ему пришлось выбирать. Или сюда, или под забор, а там таких "режьют ножьикам". Так?

— Так, дядя Яша. У тебя хорошо получается.

— Как э… soul отдыхаю. Душой? Ещё лучше. Ну вот. Шкипер Джон, ты его видел, по доброте своей объяснил Жёлтому, что за деточки в трюме. Тот поскучнел, но, видать, пакостных мыслей не оставил. А тут ты смазливый, как девке дай Бог. Не совладать ему было с его натурой. — Покачал моряк седой головой. — Даже если б он живой остался и всё про тебя понял, другого б стал нагибать. Продали б? Ух, раскраснелся! Сдох он, и думать ни о чём не надо. Только понимай, что ты его ещё за всех вас зарезал.

Помолчали. Хорошо в море молчится, как будто волны несказанное говорят.

— Нас убивать везут, дядя Яша. — Перехожу к делу.

— Куда?! — удивился моряк.

Нашёл, блин, у кого спросить! Я ему штурман, что ли?!

— Не знаю, но что убивать — это точно. Вас тоже.

— А кто?! — родил просвещённый мореплаватель второй умный вопрос подряд.

— Ты, дядя Яша, не обижайся. Мои друзья знают, что я здесь прячусь. Мой друг по-московитски попросит у тебя позволения меня навестить, так ты ему разреши. Поговоришь с ним об этом. — Задушевно уговариваю дедушку.

— Поганец! “Дядя Яша”! Зови меня “господин боцман”. А то накажу… как-нибудь, — запыхтел старик и, перейдя на английский, грустно продолжил. — Прям заговор. Ладно. Сейчас я тебе пожрать принесу. А ты пока… Срать с фальшборта умеешь? Хотя, чего это я?

Грузно ступая, уходит.

— Неждан, а как мы пацанам передадим, что к боцману надо подойти и что ему сказать?

— Доброе утро, Заки. Они всё слышали. Стали слушать, как только боцман сюда притопал, а топает он — будь здоров. Пойдём к фальшборту, нам же целый день терпеть.

Успели как раз к приходу дяди Яши. Овсянка с солониной — мням!

— Наелся? Спрячься и спи до вечера. Ночью ещё поговорим.

— Ай-ай, сэр боцман, сэр, — браво отвечает сытый Захар.

— Голодный, так “дядя Яша”, а как нажрался, сразу “сэр боцман” стал. Тьфу, подлиза, — ворчит дядя Яша, уходя, выдав пендаль.

***

Закари заныкался под канатами, закутался в камзол и быстро уснул. Нас разбудили знакомые голоса. Прикольно сочетаются хриплый рёв и подростковый дискант.

— Тут твой дружок, только спрятался и спит. Я его сейчас позову.

— Не надо, сэр Джеймс, пусть поспит. Давайте пока вдвоём поговорим.

— Хм. Непонятные вы ребята. Под утро Зак мне про друга сказал. Я уж решил, что он выдумывает, или на авось надеется. Утром ты подходишь. Чудеса! Его полудохлого за борт выбросили, он как-то не утоп, на борт забрался. Прячется тут от смерти. Иди, обними друга! Нет. Спит? Ну и хрен с ним, без него поговорим!

— Сэр Джеймс, полудохлым я его сам делал, ни капли не сомневаясь, что он сможет выплыть и пробраться сюда. Мы с ним так и договаривались. Что от смерти прячется, тоже фигня, нас всех обрекли на гибель. Тем более что он умеет прятаться. Если бы он не захотел, вы бы его не обнаружили. Но нам очень нужно с вами поговорить, — приступил к беседе Пушок, спокойно располагаясь на канатной бухте.

— Вот и Зак говорил, что вас убивать везут, — включился в диалог боцман, неуверенно присаживаясь напротив.

Классическая схема делового разговора — глаза в глаза, полностью на виду друг у друга. Третий там лишний, моё место в зрительном зале.

— Сэр Джеймс, вы в этом рейсе ничего странного не замечаете? — вкрадчиво интересуется Пушок.

— Обычная служба, вроде. — Пожал дядя Яша плечами.

— А! Вы уже ходили в подобные рейсы! — полувопросительно обрадовался Пуш.

— Нет, впервые. Да мне всё равно, я пенсию выслужил. Это мой последний рейс.

— Везёт вам. Вернётесь домой к семье, — искренне так завидует юный каторжанин.

— Некуда мне возвращаться, — а в интонации: “и нечему тут завидовать”.

— Гм. А в вашей команде кто-нибудь ходил в такие рейсы? — как бы из-за неловкости Пушок переводит разговор “на другое”.

— Нет, ребята не говорили, — сухо принял дядя Яша невысказанные извинения.

— Ребята у вас немолодые, — сочувствует юнец ветерану.

— Ну да. Все, как я, женатые на море, — резковато ответил боцман, а вторым смыслом: “а вот тут, сопляк, можешь позавидовать”.

— Вы служите с давних пор, знаете много моряков. Вам доводилось слышать о подобных рейсах? — с радостью ”завидует” сопляк.

— Конечно. Я знаю много парней, служивших на каторжниках. Только они всё по-другому описывали. Совсем по-другому. Главное, они ничего не говорили про убийц. Я всю жизнь считал, что убийц вешают, ан ошибся, — дядя Яша охотно пустился в воспоминания, под восторженным взглядом Пушка.

— А что вы можете сказать о нашем судне? — робким тоном пионера на встрече с ветераном спросил наш вербовщик.

— Ничего хорошего. У нас в команде есть матрос младше этого судна. Его недавно из старого бомбардира в транспорт переделали. Квартирмейстер Адамс рассказывал, он служил на нём оберфейерверкером, — ухмыльнулся боцман, довольный почтительностью и искренним интересом.

— А офицеры? Как вы думаете, это у них первый такой рейс? — получил дядя Яша первую плюху. Тон и взгляд Пушка стали намного жёстче.

— Гм. Для Кэпа, Дасти и штурмана точно не первый. Я специально не подслушивал, да они и не таятся. Вспоминают какие-то истории и смеются, — немного растерявшись, ответил боцман.

— А вы говорите, что всё как обычно! Для корабля и команды это первый такой поход… и такие рейсы уже были, но никто о них ничего не знает, — не давая дяде Яше собраться, Пушок влепил ему всерьёз.

— Ты хочешь сказать, что из таких походов никто не возвращался? — совсем растерялся боцман.

— Да, сэр Джеймс, никто, кроме офицеров. Это корабль дураков, — чеканя слова, уже избивает ветерана юный каторжанин.

Дядя Яша неестественно веселится в психологическом нокдауне:

— Ха-ха-ха! Это когда было, да и было ли вообще? В наше время…

— В наше просвещённое время власти стесняются вешать детей. — Цедит пацан сквозь зубы. — Раньше не стеснялись, а нынче как-то неловко. Что им прикажете делать с малолетними убийцами? Например, с Заком или со мной?

Пушок уже снисходительно отвешивает боцману пинки презрения:

— Вот и возродили добрую традицию. Потихоньку. Команду тоже в дураки записали, чтоб вы потом в тавернах всякие ужасы не рассказывали… подобрали корабль и команду, чтоб не жалко, на один только рейс… туда без обратно…

— Мда. Дожил, старый я дурак, малец мне на пальцах очевидное объясняет! А я ещё смеялся! И шкипер у нас, и квартирмейстер, ещё капрал этот был. Думал, что начальство рехнулось, столько денег без толку платить, а они б… и не собирались, ё.......! — растерянность дяди Яши перешла в ярость унижения. — Что думаете делать?

— Спасаться, — Пушок снова почтителен.

— Ну и спасайтесь, охламоны! Я тебе зачем? — дядя Яша в яростной контратаке лупит воздух.

— Ещё кое с кем посчитаться, — уже не так почтительно спокойно добавил Пушок.

— Бунт решили затеять?! Да вам, малолеткам, из трюма не вылезти. А кто вылезет, тем хана. Посчитаться им! Уж, не с нами ли, умник? — боцман веселится, празднуя “победу”.

— Зак как-то вылез и обратно залез, — спокойно напомнил Пушок, — не сам, ему помогали.

— Помогали, тоже мне! Ну, спрятал мальца ради хохмы, дальше что? — чувствует какую-то подначку дядя Яша, но не улавливает смысла.

— Спасибо вам за спасение Зака от всех нас! — с чувством благодарит его Пушок.

— Хм, да чего там… стой, от кого это, от вас? — всполошился боцман.

— Ну, Заки ловок, конечно, но такой финт даже ему в одиночку было ни за что не провернуть. Мы ему помогали, в нашей команде есть ребята и половчее Зака. Но без вас ничего бы не вышло, спасибо вам, — Пушок со всем респектом переходит к самой вербовке.

— Так с кем вы такие шустрые собрались сводить счёты? — почти всё о нас поняв, деловым тоном интересуется боцман.

— Для офицеров это не первый такой рейс. Они уже водили корабли дураков и сейчас сознательно везут нас, всех нас, сэр Джеймс, на убой, — клокоча в глотке не наигранной яростью рычит Пушок.

— Злишься? Хотя, за что нам их любить? Ну, угробим мы мразей, что дальше? — как бы безразличным тоном продолжает диалог дядя Яша. Ух, неслучайно он сказал “нам” и “мы”.

— Захватим суда, сэр Джеймс, и удерём в колонии. Там нас не найдут, — запросто так просветил его юный отморозок. Даже улыбнулся.

— Шустрые вы, говоришь? Хм, мои ребята тоже ничего, хоть и немолоды. Вы уже придумали план? Ну, конечно, мог бы и не спрашивать. Только дорога через океан — это вам не людей резать. Много вас таких? Ну да, так ты мне и сказал. Что с остальными мальчишками думаете делать? За борт? А если нет, где припасов на всех наберём? — Джеймс деловит и серьёзен. Он сделал выбор, причём не только за себя.

— Про других ребят… скольких вместе с Заком выбросили? Вот и ещё выбросим, пока не добьёмся послушания. Куда-то мы скоро должны зайти? Там мы с послушными мальчиками награбим всяких припасов для похода, — по-деловому сухо излагает Пушок.

— Немножко попиратствовать, да? — с молодым блеском в глазах восклицает Джеймс. — Хех, ну излагай, как вы всё это думаете провернуть, да не нужна ли какая помощь.