часть 2 глава 3

Сорокин видел, как Игоря тащат в машину всего метрах в двенадцати-пятнадцати по фронту, но не спешил сорваться с места, давая возможность проявиться всем злоумышленникам. Геня хладнокровно завел двигатель и, затянув ручной тормоз, одел маску. Он выждал еще секунд десять, после чего, взяв целлофановый пакет, спешно вышел, направляясь в сторону магазина. Со стороны это был самый заурядный покупатель, лавировавший между машинами, сокращая себе путь.

В авто с похитителями Велесова чиркнул стартер и запустили мотор, но тронуться с места они не успели. Как раз в этот момент Сорокин, проходя между машинами, вдруг ускорился и с разворота мощно ударил локтем в стекло водителя. Высадив его начисто, Геня тут же, не давая сопернику опомниться, молниеносно отоварил шофера в челюсть. Все это произошло так внезапно, что никто в салоне не успел даже осознать происходящего. Дернув дверь, Сорокин, уложил набок находящегося в нокауте шофера, одним жестом выключил зажигание и, выдернув ключ, вышвырнул его куда-то в сторону бетонного технического строения.

Секундное замешательство внутри авто похитителей стало проходить. Открылась задняя дверь, но появившаяся в проеме нога в черном туфле получила мощный удар створкой, а хозяин поврежденной конечности отозвался из салона душераздирающим криком.

Несколько зевак, находящихся вблизи этих событий, замерли на месте. Они видели, как тщедушный паренек с целлофановым пакетом в руках вспрыгнул на капот и сразу с него, в прыжке, двумя ногами мощно впечатал парня, выскочившего с переднего пассажирского места и пытавшегося обежать автомобиль, в стоящий рядом микроавтобус.

Тем временем на заднем сидении произошла заминка; там, помимо «пьяного» Велесова, лежавшего на ногах сидевших, оглушительно звучал дуэт визжавшей в истерике девушки и того из парней, что получил повреждение ноги от удара створкой. Последний, остававшийся целым похититель стремился выбраться наружу, но руки, не в пример ногам находящегося в каком-то странном оцепенении Игоря работали, и он всячески мешал ему это сделать. Геня схватил отвлекшегося на Велесова парня за волосы и, коротко ударив противнику в кадык, выволок его в пространство между машинами.

Визжавшая от отчаяния девушка, получив от выбирающегося из салона Велесова увесистую оплеуху, на несколько секунд умолкла. Ее волосы запутались в молнии куртки пробирающегося к выходу Проводника. Игорь, одуревший от ее визга, не стал миндальничать и, рванув полу куртки, вырвал у девушки клок волос. Закрыв лицо руками, она, видя, что удача, нечаянно улыбнувшись им в магазине, вдруг улетучивается, безсильно взвыла, спрятавшись в ладони.

— Ходу! — крикнул выбравшийся наружу Игорь, которому тут же под мышку услужливо поднырнул Геня.

— Что это с тобой? — шипел от усилия Сорокин, волоча товарища к своему авто.

— Потом! — упирался Проводник, вваливаясь в салон и сильно ударившись головой об арку двери. — Бля!!! Все потом! Газу, Геня!

Сорокин чуть не упал, обегая машину спереди. Хлопнули обе двери и взревевший двигатель, распугивая прохожих, понес легкий Ситроен прочь от неприятного места.

Выруливая на шоссе, в зеркало заднего вида наши герои видели, как на выезде со стоянки какая-то Шкода, резко стартовавшая за ними с другой части паркинга, не пропустила серебристое Пежо, и на полном ходу врезалась в него.

— Надо прятаться! Гони на СТО, — продолжая смотреть в зеркало, заключил Велесов. — Воздуха в колесе хватит?

— Должно, — разгоняя машину и восстанавливая дыхание, сопел Сорокин. — Точно, станция — то, что нам надо, она в стороне от дороги. Заодно и колесо заклеят. Что это за хрень, Игорь? Что с тобой там было, кто это такие?!

— Давай, жми, — оглядываясь назад, отмахнулся Проводник, — отдышусь — расскажу…

К дому Ктибора добирались самым длинным, предлагаемым навигатором маршрутом. Чудом не заплутали в дорожной паутине десятков больших и малых деревушек. Везде есть проезды и так же везде — любопытные чехи, вглядывающиеся в салон незнакомой им машины. Это объяснимо, ведь все местные авто и те, что часто приезжают кому-то в гости здесь знали, а вот чужие…, чужие сюда заглядывали редко. В какой-то другой момент, без этого дурацкого фона мнительности, заставляющего везде подозревать слежку и погоню, это не вызывало бы у Сорокина и Велесова раздражения и даже напротив — забавляло бы, но когда все внутри тебя натянуто, как струна!..

На базу добрались только к девяти вечера. Собрались у камина и около полутора часов обсуждали произошедшее. Светлана, или Светлана Васильевна, которую с легкой подачи Марадоны и в статусе будущей мамы теперь мужчины часто называли так, была бледна. Кто знает, ситуация ли, или капризный организм беременной женщины были тому причиной, но после всех обсуждений она, пребывая в глубокой задумчивости, вдруг попросила Велесова встать:

— Где шишка? — аккуратно осматривая голову Игоря, спросила она.

Проводник, подставляя под холодные женские руки макушку, указал на большой, неровный гуз, вздувшийся от удара о дверную арку машины.

— Болит? — ощупывая мягкий шишак, продолжала интересоваться женщина. — Голова не кружится?

— Болит, — не стал скрывать Игорь, но повернулся и сел на место. — Все нормально, Свет. Геня отомстил за все, а я еще и Оле отвалил на орехи…

— А, — рассмеялся Сорокин, — точно! Игорь зацепился замком куртки, запутался у нее в волосах. Она орет, как умалишенная. Он ей леща в ухо — бах! Выдрал клок волос и пополз ко мне. Так что за него и с этой… рассчитались.

— Клок волос? — оживилась Девана. — Где твоя куртка?

— Вон, на двери висит, — кивнул в сторону кухни Игорь.

Светлана подошла и осмотрела молнию куртки:

— Ничего нет, — разочарованно заключила она, — какие у нее сейчас волосы?

— Длинные, до плеч. — Задумчиво потянул уголки губ вниз Проводник. — Такие, …темные, коричневые, с оттенком красного дерева.

Светлана с недоверием посмотрела на Велесова:

— Ты что, не помнишь? — удивилась она.

— Я же описал, — округлил глаза Проводник.

— Игорь, темные, коричневые и с оттенком красного дерева — это все разные цвета! — недовольно заявила Девана. — М-да, жалко, конечно, что ничего нет.

— Ты о волосах? — поинтересовался Игорь. — Я их выдрал из замка, пока сидели на СТО.

— Выбросил? — коротко поинтересовалась Света.

— Не помню, — признался Проводник, — но вроде на полик в машине бросил. Тут не принято бросать мусор где попало.

— Вроде? — настаивала Светлана. — Сходите с Геней и принесите хотя бы один ее волосок. Я ей устрою…

Мужчины вернулись примерно через пять-семь минут. Волос был действительно целый пук. Они, как и говорил Проводник, лежали на полу возле пассажирского сидения. Велесов брезгливо бросил темную прядь на журнальный столик у камина. Девана тут же взяла ее и с удовольствием произнесла:

— С луковицами — отлично!

— Фу, Света, — не выдержал отмалчивающийся до того Марадона, — скажи еще, что неплохо было бы с кровью…

— Это было бы идеально, — аккуратно упаковывая похищенный клок в салфетку, деловито заметила Девана, — а так и луковицы отлично. В волосах нет ДНК, а в луковицах есть.

— ДНК? — насторожился Олег.

— Забудь, — отмахнулась мать его будущего ребенка, — ну все, мурзики! Мыться и спать, а у меня сегодня еще будет работа…

Влад, переживая все произошедшее, был на грани срыва. Только-только обретенная цель их бессрочной командировки самым наглым образом вырвалась у них из рук. Мало того, физически пострадали люди из группы — четверо в машине с Ольгой и еще один сейчас был в больнице с ушибом грудной клетки и переломом ноги. Его зажало в попавшей в аварию Шкоде.

Черт! А ведь они уже праздновали победу, там, возле гипермаркета. Не чувствуя беды, вторая машина не торопились к своим, а когда они подъехали и увидели результаты первоклассной работы какого спеца, находясь в шоке от этого, потеряли драгоценные секунды. Опомнившись, бросились в погоню, лихо, с визгом шин. Кто там смотрел на запрещающие знаки? Не пристегнулись и!.. Как только движок не ввалился в салон? Но, как говорят: «беда не приходит одна». Пострадавший в ДТП член команды, разбитые Пежо какого-то настырного студента и их Шкода и… Плюс к тому, болезненно-сумеречное состояние Ольги.

Вначале Влад мало обращал на нее внимание, ведь битый час объяснялись с полицией, ждали консула, но все это время, как говорили бойцы, Оля, оставаясь в салоне уцелевшей машины, натурально бесновалась. Понятно, когда такое случается с перепившими женщинами, причем с теми, что и в трезвом виде — непроходимые дуры, но чтобы подобное вытворяла умница-Оля!..

Вечером, уже на базе, когда закончились все неприятные звонки и разговоры с руководством, валившийся с ног Влад и двое уцелевших ребят, вынуждены были исполнять роль медбратьев, оказывая помощь тем, кто пострадал от абордажной атаки худого, усатого незнакомца, умыкнувшего у них Велесова. Успокаивало только то, что услышав о том, что группа пострадала, пытаясь захватить Проводника, в конторе этому обрадовались и обещали сообщить о находке искомого объекта куратору, а также успокоить консульство и простить помятую Шкоду.

Новый смотрящий за ведомством позвонил последним, поздно вечером: «Шевелитесь, ребята, — холодно сказал он в конце разговора. — Дипкорпус поможет с приобретением другой машины. Они свяжутся с вами, мы дали им прямой контакт. Это здорово, что вы напоролись на Проводника, рвите из-под себя землю, намекну вам, если раньше он был для нас лишь перспективным направлением, сейчас становится самым злободневным вопросом…»

Спать заинтригованному этими словами Владу в эту ночь почти не пришлось, поэтому он включил телевизор, то и дело, листая новостные программы с Родины, европейские или американские. Тишина! В Беларуси ровным счетом ничего особенного не происходило. Исправно паковали в тюрьмы за красно-белые шнурки, бело-красно-белые носки, ленточки, зонтики. Запад поучал белорусское руководство — так нельзя делать, а те в ответ отплевывались: «Это наше дело. Мы у себя в стране что хотим — то и делаем».

Статус «Госпиталь» их особняк начал терять только к 9 мая. Дольше всех значились больными Стас и Ольга. И если первый хоть как-то уже передвигался по дому с костылем, единственная в их группе девушка, не имея видимых повреждений, за эти дни перенесла что-то вроде тяжелого нервного срыва вперемежку с токсическим отравлением. Влад чувствовал странный, темный фон над Михолап. Недуг накатывал на нее волнами. Трудно было судить, что это такое, но всякий раз, когда Ольгу немного отпускало, она настаивала на том, чтобы ребята не обращались к врачам. «Я сама виновата», — постоянно твердила она, и, не стесняясь, вставала с кровати полностью обнаженной, ожидая, когда парни сменят ей постельное белье.

Нужно сказать, что во время припадков потела она так, что казалось — вот-вот умрет от обезвоживания. Когда же ее снова отпускало, пока ей перестилали, Ольга пила, пила и пила. Конечно, это не самое лучшее сравнение, но Влад, глядя на это, говорил себе: «Черт! Это же человек, девушка, стройная, молодая. Но так пить могут только лошади или коровы».

К 9 мая Ольга стала приходить в норму. Праздничным утром она посидела с ребятами за столом, что-то съела и попила чай. В группе настолько привыкли к тому, что на нее в любой момент снова может, что называется — накатить, что удивились, когда она перешла на диван и стала смотреть ТВ. Влад, обменявшись взглядами с ребятами, тихонько кивнул им на лестницу, ведущую на второй этаж. Дождавшись, когда они уйдут, Кецко взял со стойки оставленный кем-то стакан с попкорном и подсел к Оле.

— Какие новости? — глядя на начинающееся в Минске шествие, посвященное дню Победы, неопределенно спросила девушка.

Влад пожал плечами и потянул уголки губ вниз:

— Все зависит от того, что ты помнишь, а что нет.

— Рыжик, — устало выдохнула Ольга, — мне было очень, очень, …о-очень хреново, но я почти все слышала. Пацаны, пока тебя не было, шептались, что куратор немедленно требует Проводника?

— Есть такое, — закивал Кеца, предлагая девушке попкорн.

— Но ты же понимаешь, что мы его откровенно прое… ли? Мы их и так не чувствуем, а сейчас они вообще залягут на дно, или куда-нибудь переедут.

Кецко пожал плечами:

— Могли и уже…

— Нет, — тут же возразила Ольга, — они пока еще здесь. Я знаю это. Чувствую через ту, что меня держала…

— Держала? — удивился Влад.

— Это …она, — не отрываясь от экрана, заявила девушка. — Не могу сказать, кто именно, но точно «она». Не экстрасенс, не колдунья, но… какая же она сильная!

— Оль, — решил пошутить Кецко, — но ты же выдержала, значит, не такая уж она и…

— Нет такая, Влад. Такая! …Если бы она только захотела, удавила бы меня в первую же ночь. А так, просто проучила, типа: «На, получи! Знай, в другой раз, с кем связалась».

— Так что? — понизил голос Кецко и оглянулся, следя, чтобы никто их не подслушал. — Без шансов?

— Без, — тихо подтвердила Ольга. — Не имеет значения, что хотим мы или те, кто нас сюда послал. Важно лишь то, чего хотят они.

— То есть? — не понял Кеца.

— Если им будет это надо, — тоже опасливо покосилась в сторону лестницы девушка, — если, Влад! — повторила она, — Проводник и его люди найдутся сами. Разве ты не понял? Это в их силах — отыскать нас, или спрятаться, вывести на нас Проводника, или незаметно увести его с хутора. Им откровенно нас…ть на то, где мы будем и как к этому отнесемся — все решают они. Женщина, что придушила меня, ясно дала мне понять, что теперь имеет надо мной полную власть. Так что, Рыжик, на меня лучше не рассчитывай. Ну вот, опять…

Кецко показалось, что сейчас его глазам снова представится неприятное зрелище очередного припадка у девушки.

— На постель? — заботливо приподнялся он.

— Нет, — отвела его руку в сторону Ольга, — смотри… Это где? Откуда?

Влад близоруко прищурился на экран:

— Ютуб, — неуверенно сказал он. — Госканалы этого не показывают.

Какой-то европейский телеканал сводил воедино ролики сотен людей, снимающих праздничные улицы Минска. Главный проспект был наглухо оцеплен. В районе площади Победы все было забито военной техникой и цепочками ОМОНа. Сразу в нескольких точках города собирались небольшие группы протестующих…

— Влад, — тяжко вздохнула Ольга и повторила, — видишь? Опять! Неужели они снова на ОМОН попрут? Вроде уже всех, кого могли, пересажали.

— Овцы сломали стойло, — беспристрастно глядя на это, ответил Кецко. — Хозяева поправят жерди, привезут или изобретут другие, надежнее прежних; отобьют самым бодливым бошки, и опять загонят стадо на место.

— Там ведь наши люди, — обидчиво заметила девушка, — они же ничего плохого не делают. Ну, ходят с флагами и что? Магазины не жгут, милицию не убивают пока.

— Оль, таковы правила игры, — лениво пережевывая попкорн, заметил Влад. — Всегда было и, — тут же уточнил он, — будет так и дальше. Сама подумай, эта игра длится тысячи лет! Кто они такие, чтобы менять правила? Они же не первые такие. Многие, в разное время, хотели что-то изменить, у кого-то даже что-то получалось, но те, кто писал правила этой игры, спокойно пережидали, а потом, раз за разом незаметно адаптировали все под себя, доводя свою игру до степени «идеальная». Чего бы не случалось в нашей истории, стойла для этой игры строили всегда, и также неизменны персонажи этой игры — овцы и пастухи с собаками.

— А вон цирк, — вдруг оживилась девушка. — Рыжик, ты давно был в цирке?

— Давно, — признался Влад, не зная, как реагировать на это внезапное переключение внимания Ольги.

— Афиши! — отчего-то удивлялась та. — В стране творится черте что, а там «Фееричное лошадиное шоу». Интересно, ходит кто-то на это?

— Ты не дочитала. — Увлекаясь попкорном, причмокивал Кецко. — Представления начинаются только с 11 мая. Но я думаю, Оль, что это мало интересно — целый вечер пялиться на бегающих по кругу лошадей…

В этом году Минск не выглядел праздничным. Если говорить откровенно, то праздника не ощущалось даже в трансляции государственного ТВ, не то, что на улицах. Там просто невозможно было сопоставить силы тех, кого разного рода распоряжениями и приказами заставили выбраться на проспекты столицы, чтобы показать ликующую толпу и тех, кого привлекли для обеспечения безопасности. Везде кордоны, колючка, цепочки ОМОНа и вояк — вот такой праздник. И если раньше все, кого привлекали изображать многолюдное шествие, доставали свои телефоны для того, чтобы запечатлеть свое присутствие на этом грандиозном мероприятии, то теперь телефоны доставали только для того, чтобы определить — сколько времени еще следует мучиться.

Нужно сказать, что весна 2021 года выдалась холодной. К одиннадцати часам ни мерзнущие дети, ни отвечающие за них педагоги уже не скрывали своей усталости и раздражения. У всех на уме было только одно — уехать скорее домой, ведь впереди — длинные выходные. От холода дети часто просились в туалет, но в здание цирка, где, судя по афишам, готовилось грандиозное лошадиное представление, не пускали. Приходилось как-то выкручиваться, благо некоторые заведения на проспекте все же работали. Но! Опять же, для того, чтобы провести детей в туалет, надо было обязательно пересечь несколько цепочек ОМОНа, а к этим парням в нынешней Беларуси не хотелось приближаться никому.

Шествие уже шло на спад, когда обычный, майский ветер, крутанувшись над мостом у «Журавинки», вдруг сорвал с билборда огромный бумажный плакат с цирковой рекламой и накрыл холодное тело БТРа вместе с окружавшими его бойцами. В первые секунды у всегда готовых к отражению нападения сотрудников едва не случилась паника, но потом они мужественно взяли себя в руки и даже, в ответ на запрос начальства, нашли в себе силы ответить по рации с юморком: «Шестой, все нормально, на нас упали лошади из цирка». Проходящие мимо дети были удивлены, слыша дикий, нервный гогот этих черных дядек. Малыши и представить себе не могли, что эти люди, которыми пугали в саду и дома, умеют смеяться.

Массовку стали отпускать, но пустеющий на глазах проспект все еще стоял связанным, перетянувшими его войсковыми цепочками. Центр города приказано было держать до особого распоряжения потому, что где-то во дворах двигались несколько неуловимых протестных групп. Этим гражданам Беларуси нельзя было отмечать праздник Победы так, как им хотелось, тем более в центре. Именно поэтому у цирка, на площади Победы в праздник Победы оцепление и должно было стоять до нее, до победы.

Вскоре по рации прошло сообщение о том, что большая группа БЧБ[1] протестующих движется к мосту через Свислочь. Как раз у этого моста на головы бойцов ОМОНа и свалился бумажный плакат, сорванный с билборда. Теперь им было уже не до смеха. Цепочку развернули лицом к мосту и усилили соседями, убрав часть личного состава от цирка. После короткого совещания было решено дать протестной группе перейти реку, а после заблокировать ее с двух сторон, вытеснив на улицу Интернациональную, куда уже перегоняли автозаки.

Тех, кто в этот день набрался смелости сунуть голову в пасть тигра, было не больше тысячи. Перейдя мост, они, видя, что их ждет, перестали скандировать и сжались в плотные ряды. На лицах людей застыл страх. Передние ряды начали сцепку. Незримые чаши весов уравновесили в них страх и смелость. Да, что ни говори, у этих людей, несмотря ни на что, хватило внутренних сил выйти на улицу. Впереди только страх, задержания, истязания, муки, неподъемные штрафы, увечья, сломанные жизни…

Тигр сжимал свои челюсти, поднимая металлические щиты, бряцая ими в притихших от ужаса кварталах. Двойная цепочка двинулась на обреченных людей со стороны цирка и такая же, тройная, появилась в парке Янки Купалы. Они катили, как танк на безоружного пехотинца, но вдруг!.. Жалкая, готовая добровольно отправляться в автозаки толпа протестующих взорвалась криком.

Вначале это казалось каким-то массовым безумием. Бойцы ОМОНа недоуменно переглядывались, пока не поняли, что люди смотрят куда-то повыше их голов. За шумом ликующих людей не было слышно, что в данный момент изрыгала в эфир визжавшая рация. Бойцам задней цепочки пришлось оборачиваться. Из-за плотности рядов, а еще из-за качества забрал то, что происходило выше, у цирка рисовалось им какой-то мистической галлюцинацией — со стороны проспекта, бросая на асфальт щиты и палки, бежали их обезумевшие от страха коллеги. Падая, они подхватывались и бежали снова, поскольку за ними, верхом на лошадях мчались десятки всадников, одетых в цвета и доспехи крылатых польских гусар, тамплиеров и прочих воинов, чьи исторические цвета перекликались с бело-красно-белыми цветами протеста. Они вытекали, словно горная река из открытых транспортных ворот госцирка, наполняя город звуком цокающих копыт, которого здесь не слышали отродясь, поскольку эти здания строили уже после войны. Не завел двигатель ни один БТР, ни один автозак! Выли сиренами и срывались с места только редкие экипажи ГАИ, да машины начальства, уносящиеся куда-то в сторону площади Независимости.

Тот, кому пришла на ум подобная костюмированная идея, был — гений! Силовики обучались диктовать условия только покоренным, задавленным страхом людям. Они не могли противостоять настоящей силе! Да, было видно, как у стены кто-то из бойцов, скорее всего, офицер, выстрелил во всадника из табельного оружия, но через секунду он получил сразу два мощных удара меча по шлему, свалился на землю, и далее уже не было видно, что там происходило.

Видя, а скорее, слыша этот выстрел, толпа за мостом негодующе взревела. Тут же, у стены, один из ОМОНовцев выскочил из цепочки. Это кто-то из проживающих на третьем этаже дома, выплеснул на него сверху целый электрочайник кипятка. Вот чья-то рука и на втором этаже сделала тоже самое. Видя, как разобравшись с оцеплением на проспекте, пара десятков всадников направили своих коней сюда, к мосту, силовики дрогнули и стали пятиться к автозакам. Замечая это, толпа протестующих смело двинулась на них.

Бойцы, что стояли ближе к парапету парка Янки Купалы, видели, как улепетывают к Свислочи их товарищи, двигавшиеся с той стороны. Раздумье длилось недолго. Как только стало понятно, что противостоять надвигающейся импровизированной литовской кавалерии нет никакой возможности, с десяток сотрудников, бросив щиты, перевалились за чугунный парапет, и бросились через парк к реке.

Толпа с гиканьем и ревом рванула с места и закрыла Интернациональную в районе «Журавинки». ОМОН вынужден был вернуться к мосту. Протестующие набросились на незащищенные автозаки, пытаясь их расшатать и перевернуть. Подоспевшая конница окончательно сбросила с людей оцепенение страха. Пока всадники разбивали цепочки силовиков, задымил один автозак, потом другой, появилось открытое пламя. Крайние машины взревели дизелями, сигналили, но ехать не могли, люди пробили им шины…

К 15:00 все кавалерия согнала войска, что стояли у цирка к лодочной станции парка и вынудили ОМОН прыгать в воду. Экстренный выпуск новостей CNN транслировал на весь мир то, как уже с другой стороны проспекта, с моста у парка Горького, бойцы ОМОНа тоже прыгали через перила в Свислочь. Глядя на это, опешившая от происходящего Ольга, тихо спросила у Влада:

— Рыжик, как думаешь, а наш куратор, что торопил с поиском Проводника, он был в курсе всего этого? Ну не просто же так он нас торопил?

— Это только цирк, Оль, — понуро ответил Кецко. — Посмотри сама. Да, соглашусь, это ловко придумано — под видом цирковой программы собрать эту костюмированную, разношерстную конницу, но ведь они только постановщики, ролевики! Хоть их и много, но войск в Минске больше и теперь силовикам вообще развяжут руки. Через пару часов приедут парни со стволами и, как я и говорил, сколотят новые загоны для этих выскочивших из стойла баранов.

Смотри, кругом камеры видеонаблюдения, особенно там, в центре. Три-четыре недели и вся эта кавалерия будет сидеть на нарах, а сроки получат лет по двадцать, а кто-то и вышку! Отгребут даже те, кто кипятком ОМОН поливал, и те, кто автозаки поджигал. Новостные каналы на этих кадрах дважды заработают денег: первый раз сегодня, а потом второй — продав все это нашим спецслужбам. И в этом нет ничего такого, это же просто бизнес. Это их профессия — снимать и передавать материалы людям. В комитете прогонят все записи через программы распознавания лиц и…

— И что «и», Рыжик? — пряча наворачивающиеся слезы, спросила Ольга. — Ну нельзя же семь миллионов посадить?

— Нельзя, — согласился Кецко, — но ведь всех можно и не сажать. Я же говорил, самым бодливым посшибают рога, а остальным… Они же бараны, Оля. Видя, как лупят других, они сами, добровольно побегут в свое старое стойло и никто больше, слышишь, никто не рискнет поднять голову. Мы же проходили все это прошлой осенью.

[1] От словосочетания “Бела-Чырвона-Белы”, цвета истоического флага, ранее распространенного на этой территории.