Глава 9

Часть четвертая

Каждый раз, когда Иса говорит, что у нее есть на примете пара, к которой можно обратиться с просьбой, Эар спешит к ним на встречу. Просьба у него ко всем одна: зайдите на Миллионный, заберите моего паренька. Ответ у них тоже один: конечно, постараемся. А дальше — кто во что горазд: то не зайдут, то зайдут, но забудут поискать, то поищут, но не найдут и вернутся с десятком оправданий. Кто-то уверяет, что оставил для парнишки сообщения в городе. Кто-то твердит, что слух едва не надорвал, стараясь услышать Подмастерье; но тишина — умер, наверное.

Эар знал, что к мертвым тянуться — это не просто тишина. Обманывают. Плохо слушают, недостаточно концентрируются, чтобы выделить его звучание в шуме другой жизни. Но большинство просто не знает, кого искать. Это было объективное оправдание: очень мало осталось помнящих, кто такие Подмастерья, как выглядят в нирном зрении, как звучат в растянутом слухе.

Мэги этого уже не знала. Она подросла, доучилась, получила своего Мастера, ушла на осколки… Конечно, заходила по его просьбе и на Миллионный, но Морио не нащупала. Даже прожила там десяток поворотов, но ее Мастер, Джис, обладательница исключительно вредного характера, потребовала идти дальше. И потом нажаловалась на Мэги их Наблюдателю. Эар долго переживал, что доставил внучке неприятности, но попыток разузнать о Морио не оставлял...

Сто оборотов назад Подмастерий было шестеро.

Сейчас только об одном говорили, что он, вероятно, жив, и то с оговоркой, что о нем давно ничего не слышно. В свое время Боон отправил его с одной из пар на 62-ой. Но вместо того, чтобы на самоназванной Эн-норе сохранить в памяти жителей историю о старом мире, этот активный юноша собрал армию из местных и захватил несколько островов, основав там «Первую империю». Горячее честолюбие, подкрепленное умением управлять огнем, сделало из рядового Подмастерья правителя государства, который держал соседей в страхе. Эар его хорошо помнил — мальчик, когда смеялся, пускал по зубам искры и огонь. А пара, которая сначала привела его на Эн-нору, а потом отправилась вытаскивать его из своеволия, так и пропала без вести.

Трое Подмастерий погибли при пожаре в старом ученическом корпусе. Они не умели управлять огнем, а ни одного Мастера, способного остановить пожар или поднять завалы, не оказалось рядом. Когда разбирались и искали виновных, выяснилось, что систему безопасности, способную потушить огонь при первом язычке пламени, давным-давно разобрали Строители: катастроф на Первом не бывает, значит, можно простаивающие охранные системы разобрать и их блоки пустить на новые аппараты. А то делать надо, а работать не с чем… Кто давал разрешение? Да вы издеваетесь — такое спрашивать! Кто ж теперь помнит?!

С еще одним обошлись, как считал Эар, некрасиво. У него был навык редкий, даже уникальный, но излишне полезный. Парнишка умел наполнять энергией мелкие зарядные устройства, дыша на них. Прежний Вектор дождался бы, когда мальчик закончит обучение, за это время исследовал бы природу его навыка. Потом тщательно подобрал бы парнишке место, возможно, в большом мире, чтобы его навык развивался и развивал бы его самого. Но из-за нехватки Мастеров (а возможно, просто назло старым порядкам) Правящий Совет сорвал его с обучения и поставил на поток: у нас много для тебя, дорогой Подмастерье, устройств, которые ты должен заряжать… Работай. На этом потоке от тоски и однообразия его навык однажды просто вырвался из тела вместе с выдохом — и пропал. Пожалели о потере ценного работника и вернули парнишку на его родной осколок, к семье. До Эара дошли слухи, что он был счастлив избавиться от Первого и его давления, однако с навыком ушла и часть его жизни; говорили, он быстро одряхлел и уже через полсотни оборотов умер от старости.

И оставался Морио. Если оставался, конечно.

После провала Большого Перевода было много злой суеты, и никто не хотел слушать бывшего Проводника, который ко всем приставал: там, на Миллионном, застрял один из наших. Его привела туда пара, которая погибла на 800-ом. Сходите. Заберите!

Отмахивались — не до тебя, старик. Знаешь, сколько еще застрявших? Знаешь, сколько у нас работы?

Донос на Мэги подтолкнул к самостоятельности, и Эар попробовал выйти в большой мир в одиночку. «Не хотите помочь, так я один все сделаю! Сам! Ходил же когда-то…»

И вышел. С пятого угла.

Какой только осколок не хохотал, глядя, как перепуганный Основатель цепляется за тропу, по которой его безжалостно мотало! А ведь он сделал лишь шаг в переход! Молнии били для смеха, поверх головы, особо не приближаясь. Ветер хихикал, отвешивая оплеухи.

Он еле дополз обратно до входа на Первый, но и тут ждала подлость: не хватило сил сконцентрироваться, и выбросило на случайный угол. Пришлось несколько поворотов добираться до своего дома в Шестом Жилом Кольце на ленивых ползучках.

Дурак. Старый дурак… Опять ходи, опять проси.

В Шестое он переселился почти сразу, как Мэги ушла учиться. Переселился в тот район, который достраивали без фундаментов из тиорита и который имел дурную славу из-за ненадежности строений. Фундамент дома Эара плыл трижды.

За минувшие обороты на Первом все изменилось. Жадный ум Боона начал многое возводить руками послушного зятя Шэри. Но Эар видел, что они оба не представляют четко свои цели, что хватаются за случайные идеи, без базы, без системы, не разбирая, что важно, а что не очень.

Например, спустя два оборота после аварии в Большом Переводе Боон вдруг спохватился и устроил церемонию прощания с погибшими, чем разворошил старую боль и вызвал вопросы тех, кто уже отошел от трагедии и настроился на новую жизнь. Но кое-как собрались вокруг шпиля, чтобы отпустить души, чтобы отдать миру свет и силу умерших.

Неизвестно, какое назначение во времена целого мира было у громадного здания-колодца, из фундамента которого вырывался шпиль. Все знали его как склады, лаборатории и архивы. Здесь когда-то трудился Мастер Фирс, сюда Эар приходил заряжать свою «пуговицу». На момент прощальной церемонии нижние уровни занимали Строители, как всегда увлеченные модными разработками, но верхние этажи пустовали. По галереям символом запустения полз густой плющ; лифты с помутневшими кабинами застыли, словно переключатели на старом пульте оператора летучек, который на миг вскочил со своего места… но что-то стряслось, и он не вернется.

Прощаться собрались по традиции, в вечерних сумерках, уходящих из розового в серость. Площадка вокруг шпиля и все галереи были забиты пришедшими. Лампы во всем здании погасили, но света было много. Редко кто держал только одну ритуальную светящуюся колбу; редко из чьих рук в небо, к далекой верхушке шпиля, поднимался только один лучик.

Шэри, прощавшийся за семью Ану, держал перед собой целый поднос с колбами-фонарями, которые, едва он шевелился, били светом ему в глаза. Он щурился и выравнивал поднос подрагивающими руками. В темноте, за решеткой из лучей, Шэри был похож на пленника, не понимающего, как он оказался в заточении — озирается, лицо нервное.

Шпиль, окруженный натянутыми нитями, сшившими вокруг него землю с небом, выглядел тонким и хрупким. «Светлого пути», «светлого», — звучал шепот, тихими волнами катящийся в безветрии; так уставшая за день озерная вода гладит вечером покатый берег.

Эар ожидал, что народа будет больше — ведь не нашлось бы на Первом семьи, на которую не легла тень той беды. Скользнув слухом, он уловил, что родственники Имай и Двин тоже пришли. И неожиданно нащупал родителей своей невестки, пропавшей еще до Перевода. Они стояли на галерее самого верхнего этажа, руки их были пусты.

Сам он держал две колбы, отдавал в небо два света, отпускал две силы — Экре и Гас, который так и не вернулся.

Боон на церемонию прощания не пришел. Очевидно, был в тот вечер занят чем-то более важным...

Позже Боон стал занят всегда. Наспех сформировав первый Совет из старейших жителей, уже через десяток оборотов он захотел обновить его состав. По его требованию Строители перетрясли и пересобрали все диагностические аппараты, все статистические капсулы и выдали установку, способную по крови определять уровень силы Основателя или Мастера. Начались, конечно, возня и соревнования. Старейшие семьи пожелали доказать свое старшинство не только числом поколений в линиях. Однако вышел конфуз — половина их отпрысков оказалась середнячками, порой неспособными даже воду поднять, а среди обычных семей, наоборот, нашлось немало выдающихся детей.

Запахло напряжением.

— Уничтожь эту установку, — попросил Эар Боона, когда тот еще заглядывал по «старой дружбе» и, случалось, обсуждал свои проекты.

— Почему? Она же прекрасно работает!

— Так работает иллюзия и ее наркотик. Те, кто намеряет себе высокие показатели и большие возможности, очень быстро расхотят реализовывать эти возможности. Они просто вскарабкаются по лестнице, которую ты им дашь, и сядут повыше, а свои расчетные силы будут тратить на то, чтобы усидеть там подольше.

— Глупости опять вещаешь! — воскликнул тогда Боон.

Вскоре в новом Правящем Совете собрались те, кто имел высочайшие показатели — и это Боона устраивало. Их семьи переселились в Первое Жилое, стало звучать слово «аристократия», а их дети уже задавали вопросы: «Зачем нам уходить на осколки? Разве мы и наши силы не пригодятся здесь?» Но пока им отвечали: «Надо. Иди работать, набирайся опыта, как все».

Позже измерительную установку забрали себе Воспитатели (вернее, как они назывались теперь — Наблюдатели). Они вообще многое себе забрали, воспользовавшись расслоением народа и брожением умов. После пожара бодренько переместили ученический корпус в здание-колодец у шпиля. Выселенные оттуда Строители разбрелись, и каждый если и занимался чем-то, то лишь своими проектами, не имея больше общих глобальных дел. Да и сам профиль — Строители — больше не имел принципиального значения. Мастера — и Мастера.

Через полсотни оборотов впервые прозвучало: «Ты не выйдешь замуж за этого слабака! Только посмотри на его показатели».

Тогда Боон перестал приходить, но Эару было ясно, что он и сам недоволен сложившимся положением дел.

А потом здание Вектора снесли. Как пережиток прошлого и как архитектурную нелепость. Снесли вместе со ступенями, в свое время приведшими к власти Советника-полукровку. Для собраний Правящего Совета построили небольшой зал и несколько закрытых беседок в яблоневом саду поблизости.

После этого о Бооне слышно было лишь то, что он давно не появлялся у общих знакомых. Но искать его и уделять ему внимание Эару не хотелось. Куда больше, чем желание вмешаться в дело, давно уже чужое, его грызла вина за оставленного на произвол судьбы мальчишку…

Мэги еще раз заходила на Миллионный, но опять вернулась ни с чем — не слышит она его, не получается. Тогда Эар попросил внучку рассказать, как ее учили. Где потерялись знания о Подмастерьях?

Однако как говорить о том, что важно для одного, но не входит в картину мира второго?

Он долго формулировал вопрос.

— Тебе не казалось, что в знаниях, которые тебе дают, чего-то не хватает?

— Казалось, — честно ответила Мэги. — Я никогда не понимала, почему мы называем нашу звезду просто Малая.

Он мысленно дал себе пинка морщинистой пяткой под дряхлый зад. Хорош! Развел трагедию вокруг Подмастерий. Собрался выявлять пробелы в образовании. Он-то, который сам не знает, было ли у их звезды другое, звучное имя!

И ведь никто не знает. Даже его дед, который застал мир целым, никогда не упоминал о другом имени…

Он отстал от внучки, решив разобраться сам. В одиночестве стал смотреть обучающие голограммы, оставшиеся от Экре и Мэги. Надевал на палец вытянутое кольцо-пульт, устраивался полулежа в кресле и гонял туда-сюда на сенсорной стене блоки учебных программ сына и внучки. Пытался сравнивать.

В записях Мэги царил ужасный беспорядок.

Кое-как он отыскал начало — стартовые уроки по истории мира — в блоке, сброшенном к полу, под заголовком «Бах!». Другие блоки вообще были не подписаны, и приходилось раскрывать их на полстены, чтобы понять хотя бы тематику. Попытки систематизировать уроки и подписать заголовки превращали изображение на стене в размытые кляксы, наслаивающиеся друг на друга. Что блок о перенастройке зрения, что карта Первого — не отличишь!

Эару казалось, что он постарел на полсотни оборотов, прежде чем навел хоть какой-то порядок.

В такие времена возле него неотступно сидела Горькушка — собака, которую одна неопытная, но сердобольная пара увела с 699-го осколка, потерявшего в своем наборе млекопитающих. С собакой в переходе случилось то, что случается там с любым животным крупнее блохи: толком не поставили защиту, не прикрыли со всех сторон, ее исказило — и вышло чудовище с огромными задними лапами, на которых она ходила вразвалочку, кокетливо прижимая передние к узкой выпуклой груди, с ушами, лежащими на пятнистой бежевой спине, и с длинным хвостом, от которого надо было уворачиваться, если собака радовалась — на хвосте торчало три острых когтя.

Чудовище привели, а что с ним делать, никто не придумал. Пожурили сердобольную пару, призвали всех думать, прежде чем кого-то жалеть. Напомнили, что перевод крупных форм жизни опасен и труден, что возможен лишь сообща, в несколько пар и только с разрешения Совета. Устроили собрание в только что построенном зале, еще не пропахшем до самой последней щели ароматом цветущих яблонь. Пересмотрели обучающую программу в разделе переводов, внесли коррективы…

Один Мастер заикнулся, что хорошо бы это чудовище исправить, превратить обратно в собаку, но его заикание утонуло в гомоне голосов и мнений по другим вопросам. Пока совещались, собака напугала до обморока особо впечатлительного Мастера, укусила Цепкого Рао, который приходил на все собрания, — и убежала. Ловлю отложили. Потом забыли. Собака бродила неприкаянная, никому не нужная, спала на порогах домов, огрызалась на жителей, гонялась за автоматами садов или скулила вслед летучкам.

Эар нашел ее, взял к себе, назвал Горькушкой. Искаженное тело не причиняло ей страданий, и он не стал обращаться к Мастерам, чтобы ее исправить. Так и жили возле ангара техники по обслуживанию виноградников последний Проводник Первого и последнее млекопитающее 699-го…

Из образовательного курса Мэги он узнал больше, чем ожидал. Оказалось, что Подмастерья — не единственный выброшенный из истории народ. Эти хотя бы мелькали в статьях для старших учеников, пусть и без подробностей. А о Странниках вообще убрали все упоминания.

Зачем?

Странники были народом, близким по духу к Мастерам — любили работать с материей. Собирая мир в целое, именно Странники перемещали части древних планет к Малой звезде, именно они создали связи-дороги между миллионами пирамид и тропки между внутренней и внешней сторонами сферы, именно они замкнули в мировой сфере кольцо из тиорита. А потом попрощались и ушли к Большой звезде на оставшемся от стройки астероиде. Лишь некоторые Странники, из смешанных семей, остались, но ни одного не нашли после разрушения мира. Или, как сейчас говорят, «после Падения Купола».

Сейчас уже нет сферы, пирамиды безжизненны и недоступны, но до сих пор созданные Странниками связи-дороги удерживают осколки вместе, не давая разлететься. Именно этими дорогами теперь ходят жители Первого.

И теперь именно жители Первого вдруг убирают Странников из своей памяти. Из своей благодарности.

Из своего уважения убирают!

Он отправил Боону сообщение:

«Я знаю, что ты не остановился на одной лишь смене названия начала дат. Остановись же сейчас на том, над чем зависла твоя ладонь, готовая утвердить очередное нововведение. Мы уже много потеряли, многое забыли и изрядно ослабели. Когда-то ты говорил о гордости народа. Но чем дальше, тем меньше останется у нас поводов для гордости. Чем мы будем гордиться, если утратим знания о себе, понимание мира и умение жить в равенстве?»

В ответ получил голограмму-приглашение на очередной выпуск из ученического корпуса: «Приходи. Смотри. Гордись». Приглашение-исключение, потому что сейчас на выпуски разрешалось приходить только родственникам выпускников.

Он пошел.

Взявшись за руки, выпускники окружили по традиции черный шпиль. Всего в два кольца, стоящих вплотную к шпилю. И это еще при том, что руки каждого в кругу были широко разведены в стороны.

Мало. Чудовищно мало.

А на шесть девушек — всего по одному юноше. Это уже просто катастрофа — ведь совсем скоро такой выпуск не сможет замкнуть даже одного кольца вокруг шпиля!..

Глубоко возмущенный тем, что увидел, Эар вскинул руку к «пуговице»:

— Сообщение для Советника Боона. «Я пришел и посмотрел. Так мы скоро выродимся». Отправить.

— «Очередь входящих сообщений на стороне получателя переполнена», — певучим голосом сообщил системный помощник.

Эар хрустнул пальцами от злости. До Боона, завалившегося делами всех важностей сразу, теперь добраться можно было только рывком, по головам других, сметя на пути даже деревья.

Но стоило ли уже?..

От Мэги он узнавал о работе в большом мире. По-своему Боон выполнил обещание не бросать без поддержки разумную жизнь на осколках. Работали, даже аристократию упорно выгоняли трудиться. Уже не занимались переносом бактерий и мхов туда, где люди не жили, но заселенные осколки берегли как могли. И будь ты хоть из старейшей семьи с высочайшими показателями, но если сказали для получения опыта выйти против гигантской искаженной крысы и встать в грязь — выходи и вставай.

Хотя то, как могли, как выходили и как вставали, заставило бы схватиться за голову любого, кто учился в прежние времена.

Раньше Основателю было несложно парой глубоких вдохов снять данные, например, о грибных спорах в воздухе. Потом посидеть один-два поворота, опять же подышать, понаблюдать за воздухом — и сделать прогноз. А потом вернуться с отчетом — например: «На 1290-ом критический избыток плесени наступит через три оборота. Угасание подтверждаю».

Но облегченное обучение приносило свои плоды, и сейчас на осколки уходили такие, как Мэги, а она… Она не умела даже собрать звездный свет для трансформации еды. И это при том, что пищевого запаса с собой больше не выдавали!

А еще — дороги якобы стали кривыми. Якобы увеличение случайных выбросов на осколок происходит вовсе не потому, что из обучения убрали уроки концентрации.

Иногда Эар с ужасом задавался вопросом: как новички там вообще выживают? Одного не получают, второго не знают, третьего не умеют, о четвертом даже не догадываются, что оно существует…

Он подготовился к очередному возвращению Мэги. Даже придумал речь, суть которой сводилась к тому, что будь Мэги более образована, из ее работы исчезла бы половина трудностей. Незнание — плохое средство избавиться от проблем, и он может дать ей нужные знания. Не так сильно изменился большой мир, чтобы старый Проводник не сказал бы о нем пару верных слов.

Мэги вернулась с животом.

— Девочка! — объявила она с порога, краснея от боязни и радости одновременно.

Большая гостиная словно бы стала огромным залом, а он, Эар — крошечным, прозрачным и очень хрупким. Он нащупал кресло и осторожно сел. Где-то вдалеке, на краю слуха, пшикали его планы, его придуманные речи.

Но все-таки он был счастлив, впервые за долгое время потерь.

Целый вечер Горькушка танцевала вокруг деда и внучки на своих больших задних лапах, а Эар утратил всякое желание вкладывать в голову Мэги ненужные знания. И от кого девочка, не спрашивал. И что не стоило Мэги беременной по переходам бродить, потому что ребенку лучше не станет, тоже не заикнулся.

Так на несколько оборотов в их скромном доме поселились семейные хлопоты — капризы всех возрастов, крики и смех, бессонные ночи, шипение искаженной собаки, которая вдруг вообразила себя главным охранником маленького существа. Иногда Эар и Мэги даже ночевали в садике под окнами, потому что их не пускали в дом к спящей девочке.

Но неполнота семьи мучила Мэги сильнее, чем беспокоила Эара неполнота образования. Вскоре она вернулась на осколки, прихватив своего Мастера. Эару показалось, что Джис она взяла с собой лишь по привычке. Да и словно бы не работать она ушла, не крыс с тараканами гонять и не наборы проверять, принося никому не нужные отчеты. А дочку отдала в учебный корпус на несколько оборотов раньше, чем было принято.

«Ты, дэдэра, сидишь на самом краю жизни. Ей же нужно общество и место в обществе».

Оно и понятно. Последнее время даже на полукровок внутри Первого смотрели свысока (спасибо, Боон, тебе и твоим анализаторам!). Что уж говорить о ребенке от человека с осколка?

Мэги ушла. Правнучка бегала по галереям ученического корпуса. А Эар вернулся к проблеме Морио и насел на Наблюдателей, подмявших под себя еще и учет уходящих пар.

Можно было грызть себя за то, что не заметил тяжких перемен в Экре. Можно было без счета пинать себя, что упустил, как выросла и повзрослела Мэги. Можно было тешить себя надеждами, что когда правнучка начнет учить что-то посерьезнее стартовых голограмм, он доучит ее сам, поделится с ней силой и знаниями — и тогда берегитесь, все аппараты Боона, по крови назначающее место в жизни! берегитесь, все черные языки, треплющие имя Мэги, лижущие разные сплетни и призывающие раз и навсегда закрыть вход на Первый таким, как она!

Но Морио был самой безжалостной его ночной совестью…

Однажды утром Система Присутствия уведомила: «Основатель Мэги. Вход». Теперь не указывали ни профиль второго уровня, ни угол.

Эар очень ее ждал. Очередная пара, ушедшая с просьбой о Миллионном, не давала о себе знать, и он готов был на отчаянный шаг, на последний — просить внучку, чтобы она пошла туда вместе с ним. Очень рискованно. Шанс дойти двоим Основателям, один из которых старик, был крошечным. Это могло стоить жизни ему самому, рисковала и Мэги. Шанс найти Подмастерье и вернуться втроем — немногим больше.

Но шанс был и не давал покоя.

Мэги пришла под вечер. Унылая, потемневшая, как осколок без жизни на общей карте. Эар присмотрелся — нет, это не свежие новости так на нее давят. Это что-то прошлое сковало ей сердце, ссутулило плечи.

Он отступил с порога:

— Я ждал тебя раньше.

— Меня выбросило на третий угол. Долго искала свободную летучку.

Ее губы подсветились розовым. Врала.

— А потом встретила Йрин. Бедняга! Как она сдала, когда умер ее муж!

А вот это правда.

— И еще я жутко голодная, дэдэра.

И это правда.

Они в молчании пересекли дом, поужинали в круглой столовой, перекинулись несколькими незначительными фразами: «Передай воды, пожалуйста» или «А ведь обещали насыщенный клубничный вкус». Горькушка нагло стащила у Мэги из тарелки кусок искусственного мяса, уволокла его, оставляя на полу след из соуса, и съела у порога без видимого аппетита, напоследок вытерев передние лапы о стену. Напрашивалась на внимание.

— Недавно видел Вайса, — сказал Эар, чтобы нарушить давящую тишину. — Ты его помнишь?

Мэги не ответила, но повела плечом — «помню, и что с того»?

— Он потерял своего Основателя, а новую пару брать отказался. Его просьбу выйти с пути рассмотрели, он осел в Третьем Жилом. Вроде даже доволен.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Он спрашивал о тебе. Просил, чтобы ты заглянула к нему, когда появишься… У него музыкальные проблемы.

— Музыкальные? — она встрепенулась удивленно. — Это у Вайса-то?

— Да. Он погрузился в жизнь без большого мира и пишет даманд в трех частях. Ему надо, чтобы основной темой шла музыка, которая звучит в переходах. А поскольку ее слышит только Основатель, то ему нужна помощь Основателя.

— Одна-ако. Не ожидала от Вайса тяги к творчеству.

— Да, непривычно. Но у него может получиться. Очень уж он воодушевлен.

— Сам почему ему не поможешь? Меня не было вчера, меня не будет завтра. А вы всегда можете встретиться… — Она бросила на него такой взгляд, словно подозрение приблизилось и ткнуло твердым пальцем в грудь. — Или дело не в музыке, а в том, что к Вайсу должна пойти именно я?

Эар одернул себя. Его намерения были поняты неверно, но, похоже, Мэги все видела и слышала через призму тягот и забот, которые занимали все ее существо.

Что же гложет ее так, что даже невинное упоминание о Вайсе воспринялось превратно?

— Чем я помогу ему? Я старый, — сказал Эар примирительно. — Я уже мало что помню о большом мире.

На лицо Мэги легла жалость:

— Я тоже ничем не помогу Вайсу. Если он возьмет основную тему из переходов, выйдет тоскливо. А для даманда тоска — непростительное настроение.

— Тоскливо? Почему?

Мэги долго молчала. Взгляд ее серых глаз, будто созданных из дыма, медленно полз по столовой — так прощальная лента, сорвавшаяся с ветки, развевается на ветерке, трогает другие ветки, скользит между листиками…

— Я много хожу последнее время, в переходах бываю чаще, чем на твердых землях, — сказала Мэги наконец. — Раньше казалось, что привычка к переходам победит их музыку, и я немножко оглохну. Что слышишь сотни раз, то уже не слышишь. Так и было. Захожу — тишина, только молнии трещат, но это другое… А потом… Что-то изменилось, не знаю… У нас там нет тела, но я будто чувствую это именно телом. Я словно кожей вижу.

Она приподняла руки с напряженными пальцами и покачала ими, как бы натягивая неподатливую ленту.

— Дороги — они будто струны. Когда мы ступаем на них, трогаем, они откликаются… Сейчас же словно что-то растаскивает осколки друг от друга, натягивает струны, и они становятся тоньше, откликаются иначе. Вернее…

Эар застыл с поднятой вилкой, ловя каждое слово.

— Не знаю, что думают другие, но я сказала бы, что что-то прощупывает свои силы в растаскивании нашего мира. Что-то выросло, что-то разрушительное. Не знаю…

Голос Мэги становился все тише, глуше, вздохи и паузы — все чаще. Она смотрела мимо Эара, куда-то за пределы столовой, за пределы дома, за пределы Шестого Жилого. Взгляд туманился, плыл, перестраивался, не останавливаясь ни в одном диапазоне.

— Еще я бы сказала, что это что-то потренировалось на отдельных землях, научилось там стирать все в пыль, а теперь присматривается к участку помасштабнее и потя-ягивает, потя-ягивает… Примеряется растащить. Тропы тугие. Едва шагнешь — стонут. И музыку, да-а, я слышу. Снова слышу музыку, как новичок. Но она не такая, как раньше. Может, поэтому я снова ее слышу. Нет еще привычки к этой мелодии, к этой тоске. И вообще, много шума, много блуждающего эха… Иногда какие-то дорожки, какие-то тропки словно что-то выкрикивают горестно. Или вздыхают… Нет. Не знаю, — она моргнула, помахала рукой и замолчала.

Ему показалось, что он слышит все звуки, о которых говорит Мэги, и что еще что-то прорезается сквозь них. Что-то далекое-далекое.

— Тропы — струны, — невольно прошептал Эар. — Дзин-нь… дзин-нь.

Мэги сбросила задумчивость и глянула с недоумением, как будто это он был младше ее на полтысячи оборотов и ляпнул ребяческую глупость.

А и правда, почему дзин-нь, как колокольчики, если струны?

Эар кашлянул и вернулся к еде:

— Почему ты решила, что я хочу свести тебя с Вайсом?

Она отвернулась и ковырнула пальцем глазурь пирожного:

— Вдруг ты достиг того состояния ума, когда захочешь мной руководить для моего же блага?

— Нет. Хотя, для твоего же блага, я советую тебе не уделять много внимания Йрин и поменьше думать о ее муже. Они для тебя не пример судьбы.

Мэги вспыхнула, но промолчала. Поправила выбившиеся из хвоста волосы, поерзала на стуле. В ее движениях читалась не обида, но неловкость от того, что она выдала себя и свои тревоги, в которые не собиралась никого пускать. И, похоже, решила, что своим откровением о тропах-струнах ляпнула что-то не то.

Вскоре она встала и ушла в свои комнаты, не притронувшись к десерту.

Эар дал ей время и, когда за окнами повисла глубокая темнота, прошел через среднюю галерею к внучкиной половине. Приложил руку к панели на стене, дождался легкой вибрации «разрешено» и, сделав шаг через порог, чуть было не вписался лбом в черный диск, висящий у самой двери.

— Осторожно!

Мэги играла в касан.

Оглядевшись, Эар увидел еще три черных диска разметки: один в левом углу почти у потолка, второй — чуть ниже, третий — в правом дальнем углу комнаты. Между дисками бежали бледные нити, обрисовывающие игровое поле-многогранник. Впереди слева пульсировал подсвеченный зеленым центр вписанной в него сферы. В этот центр надо было попасть шаром-битком.

Уровень сложности был для детей, имеющих опыт нескольких партий: всего четыре диска-вершины, световыми подсказками обозначены и ребра многогранника, и центр сферы — все, кроме вектора удара. Дело за малым: сделать такой толчок, чтобы биток остановился точно в зеленой зоне. Усложненные версии исключали световые подсказки, запускали в разметку пять и больше дисков, центров задавалось четыре, и попадать в них надо было в определенной последовательности, биток был почти без веса, а также подключались воздушные течения, на которые приходилось делать поправки.

Мэги примерялась к удару, переступая на месте. Над ее головой висел маленький красный шар-биток.

— Ну, попробуем так, — сказала она и, подпрыгнув, толкнула его кончиками пальцев.

Шарик тяжело покатился по воздуху, замедлился к зеленой сфере, но все-таки пролетел ее насквозь. Эар чуть наклонил голову набок. Шарик медленно проплыл мимо, пересек дверной проем — а там уже заканчивалось поле, держащее его и черные диски на весу. Биток с громким стуком упал на каменный пол.

— Почему играешь на детском уровне? — сказал Эар укоризненно и подобрал шарик. — Зачем даешь себе слабину?

— Не знаю… Запустила как было.

— Может, не попадаешь, потому что это не твой уровень?

— Нет, просто не получается сосредоточиться.

— Где ты витаешь?

— Заботы, дэдэра. Заботы, — вздохнула Мэги. Забрала биток, повела ладонью, и диски с шариком цепочкой юркнули в узкую нишу возле двери.

— Работа или личное?

Она прошлась по пустой комнате, когда-то бывшей гостиной, но давно отведенной для одиночных или парных игр.

— Мне нужно принять сложное решение, — сказала она несмело. — И меня гнетет то, что в принципе его приходится принимать. Слишком много ответственности, и я боюсь ошибиться. Ведь речь идет о жизни… Допустим, нынешние ее условия катастрофичны, и я хочу их поменять. Пересборка условий в месте обитания жизни не дала результатов.

— Мэги, ты не на собрании выступаешь. Мне можно рассказать все без пустых формулировок.

Помолчав и повздыхав, она сказала почти шепотом:

— На осколке моего мужчины почти не осталось воды. Я хочу, чтобы он жил в других условиях. Вернее, я хочу, чтобы он просто жил.

Он повел головой, призывая продолжать.

— Пятнадцать оборотов я потратила, пытаясь восстановить набор на его осколке. Все впустую, — призналась Мэги и дернула ртом, будто пыталась убрать крошку, прилипшую между зубами. — Сдаюсь. Надо увести его оттуда… Ты прав насчет того, что Йрин не пример для меня. Я не буду приводить своего мужа на Первый. Здесь нас ждет слишком много осуждения. Но у моей дочери должен быть отец. Всегда быть. Пусть слабый, пусть человек, пусть далеко. Подрастет — сама будет заходить к нему.

— Его осколок угасает быстро?

— Продержится еще пол-оборота. Но я не могу ждать. Вижу, что за эти пятнадцать оборотов я окончательно надоела Джис и она готова от меня отказаться. Наверняка сейчас составляет очередной донос. Когда ей хватит настойчивости, меня спишут. Тогда приду к тебе и Горькушке, будем все вместе сидеть на краю жизни. Но тогда я уже ничего не смогу сделать, никуда не пойду, никого не заберу…

Эар невольно шагнул к внучке и сдавил пальцы на ее напряженном плече:

— Понимаю.

— Я должна попробовать. Причем именно с Джис. Она довольно сильная. Я посчитала — у нас двоих должно получиться перевести его. Но это такой риск!

«Я тоже хотел предложить дело без гарантий, но ты нашла задачку посложнее».

— А перевести всех с его осколка?

— В трех своих отчетах я просила об этом. Правящий Совет молчит. Может, потеряли, может, не читали. Не знаю… А Наблюдатели сказали, что у меня явный личный интерес и моим прогнозам и расчетам нет доверия. Якобы они все перепроверят.

— Понимаю… Джис знает, что вас будет только двое?

— Еще нет.

Он понимал и эту хитрость, к которой Мэги вынуждал вредный характер ее Мастера.

Понимал все. Но огорчался. Как выходит, что, разделяя с другим его проблемы и беды, их словно удваиваешь, и на плечи каждого ложится полная ноша горестей? Никакого облегчения не приносит это «разделение». Ничего не пополам. Каждому — полный груз.

— Так что мне делать, дэдэра? Что выбрать, чтобы потом не жалеть?

— Ничего. Ты топчешь уже утоптанный песок, Мэги. Зачем тратить силы на решение, когда оно уже принято? Ведь ты знаешь, что сделаешь. Ты взяла на себя ответственность и сделала выбор в тот миг, когда впервые захотела прикоснуться к своему человеку — и прикоснулась. Сейчас ответственность зовет тебя рискнуть, и разве ты не слышишь ее зова? А твой выбор вчера катался на плюще в ученическом корпусе, и разве это не здорово?

— Здорово? — она фыркнула. — Ее Старший Наблюдатель прислала мне сообщение. Там много слов, но ни одно из них не похоже на «здорово».

Эар хотел было отпустить шутку на счет правнучки, но внезапная мысль хлестнула его и дернула в другую сторону:

— Подожди… Среди Наблюдателей выделились старшие?!

— Уже когда мой выпуск стоял вокруг шпиля, это обсуждали, — ответила Мэги спокойно. — Сейчас утвердили. Ты не знаешь об этих переменах, но они ведь разговаривают с тобой только как с родичем своей ученицы. Поэтому ты знаешь про плющ, но не в курсе, что ее Наблюдатель вошла в руководящую элиту.

Эар хотел было нащупать кресло и сесть — ноги не держали. Но комната была пуста.

Проклятая суть Проводника! Не отпускает, заставляет смотреть вдаль. Но когда смотришь далеко вперед, выбирая, куда идти, не замечаешь, что находится рядом, среди чего идешь. Потом спохватываешься, хватаешься за все подряд, но опять что-то потерял, опять что-то упустил.

— Что ж такое… Вроде стараюсь-стараюсь, а все вываливается из рук, падает быстрее, чем ловлю, — вздохнул он, вспоминая показавшиеся вдруг нелепыми попытки достать Морио, доучить Мэги, достучаться до Боона. — Как песок все высыпается…

Мэги повела узкими плечами. Сочувственно и вместе с тем равнодушно скривила длинное лицо — «ну да, бывает». Покосилась на Горькушку, которая просовывала в дверной проем сплюснутую морду, испачканную крошками от пирожного. Попыталась улыбнуться проказнице собаке, потянула уголок рта, но не вышло, что-то не пускало — и сделалась до боли похожа на Экре во времена, когда он уже перестал улыбаться.