Глава 7

Часть третья

Было муторно, но приходилось сидеть и слушать старика Фаала.

Во-первых, старик забрал Морио к себе, не скрывая, что от города получено указание — присмотреть за посланцем Первого. Морио жил у Фаала в доме, ел с его стола, ездил на его миасе, заряжал свою перчатку через его канал. Правда, этой перчаткой он «оплачивал» почти все заказы, сделанные Фаалом для них двоих, и миас заряжал тоже он, поэтому «во-первых» можно было считать за половинку.

Во-вторых, авторитет Фаала в поселке был выше, чем гора, единственная на весь Миллионный. Гору было видно отовсюду. Авторитет Фаала тоже стал заметен с первого взгляда.

Фаал был стар, язвителен и строг. Его густые волосы еще хранили темный цвет, а вот короткая стриженая борода была совсем седой. Усы словно бы убегали друг от друга по верхней губе, поэтому под носом кожа была открытой, а пестрые длинные веревочки из скрученных волос свисали от уголков морщинистых губ, что делало Фаала необычайно похожим на пескаря. Но Морио уже достаточно поворотов пожил в поселке, чтобы понять: сходство с мелкой рыбкой, которую кто угодно может сожрать, на этом заканчивалось.

И еще Фаал любил читать нравоучения! Сегодняшняя его речь была скучна уже тем, что состояла почти целиком из примеров неправильных поступков окружающих.

— …так этот дурень решил, что может на своем миасе на гору въехать! Только младенец не разъяснил ему, что затея это рискованная, да и толка в ней никакого. Если бы он хотя бы миас доработал, чтобы тот по камням мог лазать и не заваливаться, дурнем бы его никто не назвал. А так — полез, на старье. Понятное дело, навернулся еще в предгорье. И миас разбил, и себя покалечил. Одна нога не срасталась, так его в город переправили. Вот только в городе с нами один разговор: «Мы его подлечим, а вы нам что?». Крохоборы…

Фаал отпил из большой керамической кружки и поправил-подкрутил веревочки усов.

— Или вот еще был случай, в соседнем поселке. Один умник решил узнать, что внутри Холмов Малого Колодца. Как ушел к ним с лопатой, так никто его больше не видал. А кому хорошо от того, что он пропал? Матери, может? Или жене? Или, может, Малый Колодец работать будет лучше, если туда любопытный нос сунуть?

Морио оставалось лишь пожать плечами и уткнуться в кружку с коричневатым чаем. В кружке плавали рваные ошметки листьев, узкие бледно-желтые лепестки, трава. Мусор лип к губам, норовил проскочить в рот, застревал так, что невозможно было сделать ни одного полного глотка. Обычно Морио старался сам заваривать чай, который Фаал пил просто бочками, и заодно процеживал. Но сегодня не успел.

Сегодня вообще день не задался. Морио планировал на миасе съездить в холмы за горой, но, поздно заснув накануне, проспал все утро. Когда открыл глаза, выяснилось, что Фаал хозяйничает на первом этаже: уже заварил чай с травяным мусором, уже нажарил кривых сырных лепешек, а еще отдал свой миас соседу — рыбаку Корну, которому нужно было вытащить на берег большую лодку. Все сложилось скверно и определило, что сегодня Морио до холмов за горой не доберется. Бродить ему пешком по полям, самое дальнее — до реки и немного вниз по течению. А река перестала быть ему интересна: плавая и ныряя в ней, он уже выяснил, как именно и в деталях работает тело, лишенное опоры.

Пожевывая сыроватую лепешку, Морио водил языком по зубам, пытаясь отлепить от них то ли лепестки из чая, то ли куски подгоревшей корочки. А Фаал все нудел:

— Кто восхваляет авантюры, тот забывает, что не один живет. Кто рискует ради достижений, тот не думает, стоят ли сомнительные достижения реальной опасности для него, а значит, и для его близких. А если не для близких, то для окружающих. Поступить толково, ничем не рискуя — вот проявление благоразумия! А если все будут напролом бросаться по велению дурной головы, что выйдет?

Морио не ответил.

Обычно Фаал говорил так, что не оставлял возможности отозваться эхом, повторить что-нибудь, что поддержало бы разговор. При всем уважении к старику, при благодарности за приют и за свободу действий отсутствие общего между ними угнетало.

Свободы здесь было больше, чем в городе — это точно. В первый же поворот Фаал все разъяснил: нет, никто не будет шарахаться от Подмастерья, как от болеющего лихой чешуйкой, не будет гнать его в загривок, если кто-то попадет под плюху и понадобится помощь. Вот только здесь под плюхи не попадают. На равнине колея хорошо видна. Достаточно несколько шагов в сторону сделать, и плюха проползает мимо, взрывая землю. Просто надо по сторонам смотреть — вот все и смотрят. Был, конечно, случай, когда подросток какой-то пострадал, так это в другом поселке, за рекой. Да и то кровью из носа отделался. Нет, нет, с тем поселком о посланце Первого договоренности нет. Город прислал тебя сюда, и, прости, парень, выпустить тебя из-под своей ответственности мы никак не можем, особенно пока иных договоренностей нет.

О сути договоренностей Морио догадывался — помнил собрание у Районного, свидетелем которого стал. Городу надо было запихнуть его куда-нибудь подальше от прыгающих плюх, и равнины оказались хорошим вариантом. Но с равнин в свою очередь прозвучал вопрос: мы возьмем беспокойного Подмастерье, проследим за ним, а вы нам что?

А мы вам — мусор. Вы ж хотели городскую органику. Так будет.

Противно, хотя вроде в порядке вещей.

— …помню, был еще случай, с соседом моим, Корном. Мы с ним как-то по молодости на рыбалку пошли. Помощник его заболел, так меня позвали, чтобы с сетью помогал. И попалась нам рыба. Вот сразу видно — ничего хорошего! Красная, колючая, одни плавники да глазища. Я ее хотел веслом подцепить да выбросить, а Корн уперся: давай зажарим и съедим. Невидаль же! Убедил меня, съел я кусочек. Вот только эту убедительность я потом ему припоминал! Несколько поворотов с двух концов меня чистило. А сам он с той рыбины едва не помер. Долго в лихорадке бился и до сих пор, бывает, если поймает похожую, блюет дальше, чем удочку кидает. И ведь Ллил чуть было сиротой не оставил! Вот только ради чего? Ради опыта? Но такую рыбу больше не ловил никто. Так в чем опыт?

Морио пожал плечами.

На первом этаже дома было душно: старик почти не открывал окна, несмотря на тяжелую жару, на скопившиеся кухонные запахи, на то, что из погреба уже давно тянет тухло-кислым, что значило — очередной опыт со сбродившим компотом не удался. Морио не понимал этих экспериментов. Любой Мастер-Творец создал бы нужный напиток через несколько вдохов, а Фаал возился, чего-то выжидал десятками поворотов. Возможно, он просто скучал.

Духота, неприятный разговор и мысли о реке, где можно искупаться и освежиться, пробудили в Морио желание уйти на равнины прямо сейчас. Пешком далеко он, конечно, не уйдет. Но однажды, тоже оставшись без хозяйского миаса, он забрел на холм, у подножья которого залег старый овраг. Черной царапиной на зеленой коже равнин через овраг тянулся след плюхи. Свежей.

Сначала Морио обрадовался: догнать! посмотреть, как ползет! хоть и рискованно, но самому встать под ее ход, чтобы вдумчиво и внимательно изучить все, что происходит в теле!.. Но тут же оказалось, что неясно, в какую сторону догонять. Черная линия появлялась из-за холма, пересекала луг справа налево и уходила прочь. Или наоборот? Как понять, откуда и куда она двигалась?

Морио все равно спустился к оврагу. Прошелся туда-сюда, присматриваясь к вырванной траве, к вывороченной земле. Раскопал в колее крота, вернее, то, что осталось от неудачливого зверька.

Прошедшая здесь плюха была широкой и сильной.

Он принес вывернутую тушку крота в поселок, желая показать жителям, что плюхи становятся опаснее. «Нашел на кого охотиться», — хмыкнул Фаал, когда увидел комок из мяса, шерсти и костей, и выбросил тушку за забор.

Его не поняли. Его вообще плохо понимали, а говорить он толком не мог. Б’твы на равнинах не было, а никакой местный напиток не обладал эффектом освобождения горла. Однажды вечером, когда Фаал по обыкновению сидел во дворе в старом деревянном кресле, слушая звуки поселка, Морио пришло в голову написать, что ему надо. «Мне нужна б’тва», — вывел он на песке первой попавшейся щепкой.

— Да? — усмехнулся Фаал, дернув себя за ус. — А рыбы красной и икры черной тебе не нужно?.. Вот молодежь. Уже на своих двоих давно ходят, а в рот всякую дрянь тащат, словно все еще ползунки-несмышленыши!

Морио хотел заказать напиток сам, в обход старика, но не нашел в терминале даже упоминания о нем. Потом он уже узнал, что приезжающие грузовые миасы привозят заказы не из города, а ездят кругами между поселками, помогая хитро устроенному, но отлаженному обмену. К примеру, нужны тебе новые штаны — выбери тип, ткань, укажи свои размеры, и через несколько поворотов один из кружащих по равнинам грузовиков заберет их из поселка, где стоит большая швейная мастерская, и привезет тебе. Носи и радуйся.

«…А про вещи из города забудь, мы и без них хорошо живем. Если же что-то исключительное надо, то закажи, не запрещено. Но долго ждать придется, парень. Основатель за тобой придет раньше, чем приползет твоя новомодная дрянь. Иди лучше в дом, возьми насос, который тебе Корн оставлял починить, да пойдем к соседу. Чую, рыбу собирается коптить…»

У Фаала почти любое дело сводилось к тому, чтобы или не начинать его, или бросить и пойти поесть. Но обжорой он не был, жиром к старости не заплыл. Хозяйство же свое вел небрежно, ссылаясь на то, что ему, старому холостяку, и так хорошо. Постепенно Морио оставил попытки как-то объясниться с ним, лишь удивлялся: как случилось, что в потомке Мастеров живет желание уклониться от как можно большего количества дел?

Но все-таки нашлось в поселке, с кем поговорить…

— …так он удумал сам на крышу лезть, провода перевешивать. Ему и соседи говорили, что свалится, дурень. Ведь хилый, сам на крыше не удержится, куда еще провода…

Морио вздохнул.

Входная дверь скрипнула, стукнула — и в большую комнату вошла Ллил. Сразу будто стало свежее, а ворчание Фаала отодвинулось и прижалось к деревянным стенам.

Ллил тащила большой пластиковый контейнер. Прежде чем она сказала хоть слово, Морио вскочил из-за стола, уронив табурет, и бросился к ней забрать тяжелую ношу. Взялся за ручку контейнера, как бы невзначай тронув пальцами теплую девичью ладонь. Сердце радостно забилось, когда Ллил бросила на него такой взгляд, словно из костра искорка вылетела.

— Опять вы сидите, болтаете. Опять грузовик пропустили, — выдохнула она и поправила растрепавшиеся светлые кудри, снова одарив Морио блестящим взглядом из-под дрогнувших ресниц. — Еще и духота…

Она деловито прошлась по комнате: забрала со стола пустую миску из-под орехов, где ничего не осталось, кроме коричневой шелухи, поставила ее в металлическую мойку; потянувшись гибким стройным телом, открыла окно над короткой, на три плитки, кухонной панелью, при этом локтем зацепила овальный кувшин на крайней плитке, но придержала его. Морио дернулся, испугавшись, что она обожжется, но вспомнил, что Фаал давно кипятил воду и заваривал чай, кувшин уже успел остыть.

Ллил еще немного покружила по комнате, отправила пару захватанных бутылок в коробку, куда складывали стекло для отправки в поселок по ту сторону горы, собрала мелкий мусор с полок над мойкой. При каждом движении длинное легкое платье скользило по ее ногам, бедрам, натягивалось на спине, подчеркивая стройную девичью фигурку. Морио казалось, что он заряжается энергией прямиком из Малого Колодца.

— Вот вам радость, господин Фаал, и себя держать взаперти, и Морио свежего воздуха не давать! — говорила она так строго, словно бы не девушка обращалась к авторитетному старику, а Воспитатель отчитывал нерадивого ученика.

— А мне, старику, и так хорошо, — отмахнулся Фаал. — Это вам, молодым, простор подавай. Что вам свежий воздух, то мне сквозняки… У кого здоровье крепкое, те ночи напролет по ветерку шатаются, а потом и не чихнут ни разу. А я… Ты чего застыл, как соли кусок? Спишь стоя? Контейнер вниз снеси, там все нужное! — прикрикнул он.

Морио очнулся и поволок контейнер, в котором что-то глухо звякало, в затхлый подвал. Скрываясь в люке, ведущем на скрипучую лестницу, он смущался и косился на Ллил — что она скажет про «ночные шатания по ветерку»? Но Ллил прятала лукавую улыбку, храня их маленький секрет. Хотя на секрет вчерашний вечер и ночь не тянули. Так, всего лишь поговорили немного, устроившись за дворами на стыке двух заборов: в конце стены из вкопанных в землю стальных щитов со стороны Корна и в начале скромной дощатой ограды Фаала.

Ллил часто смеялась. Как она смеялась! Словно звездный свет щекотал кожу.

Смеялась, когда рассказывала, как в детстве отец отправил ее в город, учиться в школу, и как своеобразной платой за обучение стала коллекция чучел речных рыб. Коллекцию Корн собрал для школы, оплатив таким образом обучение дочери на пять оборотов.

Смеялась, когда вспоминала, как ее из-за этого в школе дразнили речным чучелом. Но она, с малолетства способная поднять тяжелое весло, лупила обидчиков чем придется. Вскоре они поняли, что ей — ни огорчения, ни девчоночьих слез, а им — боль и синяки.

Смеялась, когда рассказывала, как на праздничном выпускном представлении, на которое собрался весь район, ей пришлось играть большого кота в тяжелом, неудобном костюме. Согласно истории, такой древней, что никто не мог вспомнить ее автора, однажды сто котов построили огромную лодку и поплыли на ней туда, куда указывали их носы. История была очень смешной, потому что коты вертелись в лодке, носы их указывали каждый вдох в новую сторону, и каждый громче соседа кричал, что им надо плыть туда!.. В конце концов им надоело метаться по озеру, и они принялись выпрыгивать на разноцветные островки, встречающиеся по пути.

Чтобы не создавать на сцене толпу, число котов в представлении сократили до десяти. Ллил была девятым котом, который сходит на голубом острове и смотрит вслед десятому, одному уплывающему на лодке в неизвестность. На свой островок Ллил свалилась, наступив на костюмный хвост.

Тут уже смеялся Морио, никогда не думавший, что историю об уходе Странников от Малой Звезды можно домыслить так образно.

Он смеялся долго, а Ллил, очевидно, решившая, что он потешается над ней, продолжала серьезно:

— Глупейшее было представление. В других районах устраивали грандиозные спектакли о том, как наши народы развивались от существования на разных планетах до жизни на сфере. Я видела такие представления в годы учебы — в них было столько торжества! Такие красивые костюмы! Смотришь на Основателей, а у них высокие сложные прически, глаза подведены, блестки на веках… И сразу видно, что для них голова — самое сильное. Смотришь на Мастеров — у них руки в искрящихся перчатках. Протянут ладонь — с пальцев молнии срываются. И опять же, сразу понятно, что их руки — их мощь...

Морио тогда поулыбался и решил в следующий раз поведать Ллил о том, чему учили на Первом, а на Миллионном уже забыли: историю о третьем народе, которому на представлении надо было бы выдать красивую, привлекающую внимание обувь.

Каким образом это рассказать, он вчера не задумывался. Ему было так хорошо и легко в ее обществе! Горло давило меньше, он даже смог произнести несколько коротких слов. Может быть, завтра вечером они снова будут смотреть на темное небо, смеяться, и Ллил еще какими-нибудь историями поделится с ним и с ночью, наполненной прохладой тихих ветерков…

Разбирать контейнер в подвале Морио не стал: знал, что Фаал заказал что-то для своих прокисших опытов, вот пусть сам все и расставляет. Возвращаясь наверх, он услышал продолжение разговора — видимо, Фаал в его отсутствие донимал поучительными историями дочь соседа. Ллил, в отличие от Морио, спорила со стариком:

— Конечно, рисковать нехорошо, господин Фаал. Но если не рисковать, так можно всю жизнь просидеть в душном доме. Да и то есть опасность, что когда-нибудь вам на голову рухнет потолок.

— Потолок у меня не рухнет, даже если я сотню Подмастерий с кувалдами на втором этаже поселю. Хотя если сотня таких активных, как этот, разбежится по равнинам и будет каждую плюху догонять, то кто-нибудь точно догонит и свернет себе шею. А мы потом с чистой совестью предъявим Основателю оставшихся — целых, сытых… Эх, даже жаль, что только одного прислали. Было бы таких больше, наверняка нашелся бы среди них умник, который понял бы, что плюхи искать, разъезжая по лугам — все равно что ветер шапкой ловить. А этот…

— Ну что вы его ругаете? Он же не для себя старается! Ему-то что? Скоро придут с Первого, его заберут. А мы останемся с плюхами, — посерьезнела Ллил. — Пока есть возможность нормально изучить плюхи, почему ни в одном поселке не нашлось желающих…

— …подставиться? — хмыкнул Фаал. — Ллил, девочка, проще пешком до Библиотеки Мастеров добраться, чем юной девушке что-то разъяснить. Никто твоему посланцу не мешает. Мы ж не городские, чтобы друг у друга под ногами путаться. Вот если наедет на кого плюха — тут же его позовем. Пусть укрепляет что хочет и как хочет. Но если случаев нет? Ну вот нет.

Снаружи послышался шум и нарастающий грохот. По характерному тарахтению и скрежету Морио узнал миас Фаала.

— О! Отец твой вернулся! И транспорт мой вернул, — воскликнул Фаал. — Отлично! Ну, ступай домой, Ллил, а мы тут…

Она вежливо чмокнула старика в щеку, метнула в Морио улыбку, от которой у него полыхнули щеки, и выскочила из дома. В отдалении послышались голоса.

— …а мы тут собираться будем, — закончил Фаал.

И как-то враз помрачнел.

— Собираться? — переспросил Морио.

Затянуто прокашлявшись, Фаал заговорил печально:

— Мы тут посоветовались… Отвезу-ка я тебя на склон горы...

— Отвезете?

Фаал повел головой, то ли кивая, то ли отворачиваясь:

— Когда ты в речных омутах плескался и с камнями нырял, мы все едва не поседели, боясь, что утонешь, и разбирайся потом, кто перед кем и за что виноват. Но я молчал. Когда ты принялся наперегонки с плюхами носиться, мы каждый вечер не знали, вернешься ли. Но я молчал, даже миас свой отдал. А потом ты притащил этого крота. Сам показал, что плюхи усиливаются. И теперь я молчать не намерен.

Морио обомлел. От волнения закололо в пальцах.

— Из поселков на дальних равнинах сказали, что возле горы ни следа плюх не видели. Может, врут, а может, правда. Мне выбирать не из чего… В город завтра пошлю сообщение, чтобы твоим потом передали: ты в безопасности, на склоне напротив Холмов Малого Колодца. А сейчас собирай вещи. Еды дам с запасом, не бойся. А миас не оставлю. Без него ты далеко от горы не уйдешь. Целее будешь.

— Целее буду, — с горечью на языке прошептал Морио, опустившись на стул.

— Именно.

Морио уронил голову на руки.

Да что ему эта целостность! Он позволял себе рисковать, позволял казаться глупым. В колеях от плюх раскапывал червей и муравьев, присматривался к ним, как умел, тренировался укреплять сосуды и экзоскелет. Таскал потом с собой этих червей и муравьев, надеясь подложить их под плюху и посмотреть, что с ними будет. Наездившись безрезультатно, приносил их домой. Однажды Фаал, посмотрев на эту живность и по паре слов Морио поняв, что к чему, предложил просто жахнуть по муравью молотком, а на червя каблуком наступить. Или выдержат, или нет… Поначалу не выдерживали, и Фаал ворчал из-за грязи на полу. Потом велел червей вообще не приносить.

В конце концов Морио накопил сто сорок семь муравьев, которые выдерживали удар кувалдой. Радости было!.. Но позже он сообразил, что опытов с ударами недостаточно, потому что плюха устроена сложнее: там не просто бьет, там скручивает, причем скручивает замысловато. А как скрутить муравья, чтобы было похоже на действие плюхи? Мастер-Строитель скрутил бы, наверное. Однако Фаал на кое-как высказанную просьбу о помощи ответил, что сам ничего с муравьями делать не будет, и посоветовал больше ни к кому не приставать с подобной дурью.

Если бы плюха встретилась хоть раз! Сколько бы он узнал тогда! Или на себе бы ее испытал, или проверил бы укрепленных муравьев… Но в итоге муравьи так и жили в большой банке с песком. Каждый раз, когда Морио брал банку и ставил ее на заднее сиденье миаса, муравьи, казалось, смотрели на него с усталым осуждением — что? опять будешь нас трясти? А Фаал лишь кривился и дергал себя за ус.

Экспериментировать с жителями поселка можно было только мысленно.

Однако накопленный опыт кое-что дал — Морио чувствовал, что не зря ломает голову. Его начальной задачей было укрепление костей и сосудов, снижение риска переломов и нарушения кровоснабжения. Про мышечный тонус и барорецепторы он додумался сам: одно надо было повышать, у вторых ускорять реакцию. Но это, а также корректировку нервной системы, нужно было отдавать на изучение Основателю. Реализовывать за Основателем должен будет очень опытный Мастер-Творец. А по костям и сосудам подключится сам Морио.

И уже выходило, что на одного жителя Миллионного для нормализации его состояния нужны были сразу все трое.

Но двое все не возвращались.

А сейчас и его выпроваживали. Опять сочли за ребенка, за которым глаз да глаз нужен, чтобы не поранился, и опять сбывают с рук, чтобы уйти от ответственности, как только риск немножко возрос.

В принципе, можно было не упрямиться и сказать себе, что он понаблюдал достаточно. Как объясниться с Имай и Двин, он знал: раздобудет б’тву, и ворчание Фаала не станет помехой.

Но все это — уговоры, уговоры… А из-за того, что опять придется убираться, пальцы каменеют, руки наливаются злостью, в затылке будто ртуть.

— …довезу до непогодного домика. Он пустует в эти повороты.

Морио выпрямился:

— До непогодного?

— Да, их несколько на склонах стоит. Там переждать можно, если под дождь попал или ветер поднялся.

Сказали бы честно — пошел ты, парень, подальше.

Рот задергался, непроизвольно поднимая верхнюю губу в оскале. В горле пересохло, и дрожащими от напряжения руками Морио взял свою кружку. Запрокинул ее, жадно глотая остатки чая, лепестки, травяной мусор.

Фаал поднялся, медленно прошаркал до окна и, уставившись сквозь мутное, давно не мытое стекло, продолжал, хотя голос его устало просел:

— Считаешь, я из стариковской вредности тебе все эти истории про рисковых дурней рассказывал? Ты ж когда носом вперед лезешь и говоришь, что о нас думаешь, разве думаешь о нас? Бахнет тебя посильнее, чем тогда в городе — и что? Нам Первый по доброй воле помочь захотел, а какая воля у него будет, если ты, его посланец, на наших землях помрешь? Думаешь, не накажут нас?

— Не накажут, — с трудом прошептал Морио.

— Не, вряд ли спустят… Но даже если так, просто на твоей могиле постоят да уйдут. И не вернутся. Останемся мы тогда с бродячей силой, которая рано или поздно каждого из нас в узел завяжет. Будем поясницы себе кусать перед тем, как наизнанку вывернуться, что твой крот… Тебя уже просили не подставляться, но на месте ты не сидишь, а беготней своей, выходит, подставляешь нас.

В животе задрожало от напряжения, лоб стал горячим и влажным, по виску мазнула капля пота. Морио понял, что не в силах справиться с накатившей злостью и обидой. Плечи поползли вверх, пальцы сжались, едва не раздавив кружку. И чтобы она не лопнула в стиснутых до боли ладонях, Морио выплеснул в нее волну укрепления — резко, безрасчетно, сразу.

Вместе со злостью и обидой выплеснул!

Полегчало.

Опомнился, когда заметил по долгой вибрации в полу, под подошвами, что выплеснул много. Выброс осел в половине стола, в посуде на этой половине, зацепил стул под Морио и впитался в угол комнаты с куском деревянной лестницы на второй этаж.

Фаал ничего не заметил и продолжал бубнить, стоя у окна:

— Мы не дурни и уже смекнули про плюхи: борозды от них шире и глубже, чем было, когда они только появились. К тому же два поворота назад за рекой собаку убило. Грузовые нашли.

— Убило? — выдохнул Морио.

— Да… Хребет сломан, суставы все вывернуты… Напряженно становится, мы все понимаем. Как и ты, ждем Основателя. Уворачиваемся проворнее, чем раньше. А тут еще ты суешься… Ясно, что помочь хочешь. Вот только для твоей помощи время настанет, когда уже все случится, когда уже скрутит. Выходит, конечно, что мы тебе мешаем тем, что уворачиваемся. Но ты должен понять…

Морио понимал. И уже был спокоен. Лишь ноги разогнулись неохотно и тяжело, когда он встал, а руки слишком крепко держались за край стола. Несколько медленных шагов — да, надо подняться к себе, собраться, уйти.

Фаал отошел от окна, пересек комнату и задержался у лестницы.

Уже поставив ногу на первую ступеньку, Морио обернулся к нему. Старик выглядел расстроенным.

— Я к тебе привык, парень, — сказал он тихо. — К тому, что ты стучишь и шумишь. К тому, что дверь хлопает не только тогда, когда от меня в поселке что-то надо…

Душное стариковское одиночество словно прорвалось наружу. Фаал стоял, отведя взгляд, и только усы его подрагивали. Он протянул руку к двери.

Не выдержав, Морио сделал два шага и сбоку, неудобно и неловко, но обнял его. Фаал постоял молча, посопел громко, затем трясущейся ладонью похлопал Морио по плечу:

— Ну, будет… будет… Пойду миас проверю, не набросал ли этот дурень в него тины.

Фаал резко и сильно сдавил его плечо и вышел во двор. Вскоре послышалось знакомое тарахтение и чихание полуразвалившейся машины.

Чувствуя себя вялым, как после глубокого нырка под воду, Морио поднялся на второй этаж, нашел свой рюкзак — его доставили из города отдельно после прибытия в поселок самого Морио. Затолкал поверх запасных пищевых брикетов все, чем успел разжиться: новые штаны, молоток, древняя сенсорная панель с треснувшим экраном, в которой слоями хранились его заметки… Банку с муравьями не трогал до самого последнего момента. Закинув рюкзак на плечо, взял ее и спустился.

Уже на крыльце, послушав шум и ругань, с которыми Фаал за забором разворачивал миас, Морио решительно выдохнул — и вытряхнул содержимое банки на землю. Песок, травинки, муравьи — все полетело вниз, чуть сносимое шутливым порывом ветерка.

Когда придет Имай, он повторит для нее укрепление любой степени на любом муравье. А эти уже насиделись в плену. Свободу, всем свободу!

Через несколько вдохов ни одного муравья не было видно — все разбежались. Лишь ветер тихонько трогал горстку песка, словно бы примеряясь — ничего-о, скоро разровняю, следов не найдете!

Он вышел за ворота. Фаал напряженно сидел за управляющей панелью миаса, который покачивался далековато от земли, почти на высоте роста. Было видно, что водитель и транспорт давненько не встречались.

Морио подошел, забросил рюкзак на заднее сиденье, хотел было предложить самому сесть за управление, но Фаал наконец вскрикнул радостно, заскрипел рычаг — и миас, накренившись, резко упал к земле.

Фаал глянул на руки Морио, которыми тот опирался о борт:

— Перчатку не оставляй тут. Она тебе и в непогодном домике пригодится.

— Пригодится? — удивился Морио и принялся искать по карманам перчатку, которую снял и куда-то засунул при сборах.

— Конечно. Не в пещеру же тебя отправляю жить! — натянуто засмеялся Фаал. — Терминал там стоит, для экстренных случаев. Вот им и будешь пользоваться. Если что понадобится — закажешь, но пометишь, чтобы ко мне доставляли. К горе грузовики не ходят, только вокруг… А я наведываться буду, не сомневайся. Когда твои придут, все равно с меня начнут. Так я тебе сразу сообщение пришлю, на тот же терминал.

Морио кивнул. Жизнь в заброшенном домике на склоне необитаемой горы перестала казаться чем-то страшным.

Фаал уверенно дернул рычаг возле сиденья. Миас взревел оглушительно и вдруг задрал нос, как рыба, стремящаяся выпрыгнуть из воды.

Морио бросил поиски перчатки и, подпрыгнув, уцепился за борт. Надо было отобрать у Фаала место водителя, иначе старенький транспорт вообще никуда не доедет.

Рев стоял невыносимый. Морио перевалился на кресло, дотянулся и хлопнул ладонью по экрану, который из нормального зеленого цвета уже ушел в непослушный фиолетовый, но вспомнил, что на руке нет перчатки.

Выругался про себя.

— Вот зараза рыбья! Что он мне тут понастраивал… Ничего, сейчас выровняю! — крикнул Фаал и стукнул по пульту ребром ладони.

Миас фыркнул и стал заваливаться на бок.

Перчатка! Срочно! Руки цеплялись за складки на куртке, попадали в пустые карманы. Фаал крутился на сиденье, иногда перебивая рычание миаса восклицаниями: «Да что ж за дурень!», неизвестно кого имея в виду.

Морио, тоже дергаясь, краем глаза заметил движение — из ворот соседнего двора высунулась светлая голова Ллил.

Сердце дернулось, рванулось спрятаться. Он застыл и повернулся к ней. Надо было попрощаться, как-то донести до нее, что еще долго они не смогут сидеть и разговаривать под ночным небом…

Высокое дерево за двором Корна вдруг изогнулось, как будто потягивалось спросонок. Потом листья его сорвались с веток, взметнулись тысячью птиц, описали длинную дугу и рухнули во двор. Угол забора из стальных щитов задрожал. Совсем рядом с воротами, из которых девушка вышла два вдоха назад.

— Ллил… — охнул Морио.

— Не переживай, я ей все объясню, — прокричал Фаал сквозь рев миаса, не оборачиваясь и не видя девушки.

А Морио ясно видел, как Ллил шагнула из ворот, как крикнула ему что-то. Он не понял — из-за шума ничего не расслышал.

Угол забора потянуло вверх, потом наклонило. Позади Ллил выгнулся стальной щит ворот, слетела верхняя петля. Щит вырвало из крепления, верхний край его пошел волной.

— Ллил!

Выпрыгнув из миаса, он рванул к ней и замахал левой рукой: «в сторону! в сторону!».

Она шагала к нему с удивлением на лице. Хмурилась, дергала головой, словно спрашивала: «Ты чего? Не слышу». И что-то говорила на ходу.

Морио завопил:

— В сторону!

Плюха накатила сзади. Взметнулось длинное платье, словно кто-то рванул его вверх, потом одернул, и снова рванул…

Морио отпрыгнул влево, споткнулся и упал, ударившись головой о забор Фаала. Ллил дважды перевернуло. Крика не было — только рев проклятого миаса и металлический грохот упавшего на дорогу щита. Но Морио показалось, что он слышит долгий хруст.

Невидимый катящийся шар выронил поломанное тело, размазал кровавый след на песке и двинулся дальше — наискосок через улицу, оставляя широкую продавленную полосу. Миновав улицу и чудом обойдя стороной миас с Фаалом, плюха ушла на равнины, не зацепив больше ни одного дома. Только по траве полз глубокий разрез и стремительно кружились в большой сфере поднятые трава, земля, песок.

Морио потряс гудящей головой и, вскочив, бросился к Ллил. Она лежала тихо и неподвижно. Вывернутые конечности, красно-синяя опухоль вместо лица, одно ребро прорвало кожу и торчит обломком наружу...

Не думая, что делает, Морио вытащил ее руку из-за спины, с хрустом вывернул локоть в правильное положение и стиснул его в ладонях — сейчас укрепит, и больше никогда ничего не сломается у красивой, гибкой умницы Ллил, которая так умеет смеяться…

Укрепил.

Посмотрел на ребро, на залитое кровью платье на груди. Это не сустав, конечно, но можно попробовать вставить и уже потом сцепить накрепко. Но когда он положил руку на рану, понял, что все зря. Ллил мертва и наверняка даже не поняла, что с ней случилось. Она уже не жила, когда плюха ее выронила. Она не будет жить, сколько бы суставов он ни вправил, какие бы кости и сосуды ни укрепил.

Вот он — момент, за которым он гонялся все эти повороты! Вот жертва бродячего гравитационного узла! Вот Подмастерье — тот, у кого только один навык, как раз подходящий — укрепление. Все сошлось!

Но поздно. Он умел делать так, чтобы не разбивалось. А разбитое целым делать не умел. И потому сейчас, когда разрушилась молодая, близкая и ставшая важной ему жизнь, он вскинулся к небу и от отчаяния и бессилия заорал.