Глава 37. Локация 7. Внутренний театр в каждом театре обязателен, а за кулисами каждый актёр — сам себе режиссёр.

На следующее утро первым из своего персонального отсека выбрался Дима. Центральный зал оказался девственно чист. Из чего молодой человек сделал вывод: искусственный Разум каждый раз, когда они засыпают, обнуляет обстановку, приводя окружение к «заводским настройкам». Только непонятно, почему он не сделал этого в первый день, когда Дима устроил на кухне погром? Шифровался?

Хотел было применить к ситуации правило: кто первый встал, того и тапки, но передумал. Раз уж решили по очереди — значит, по очереди. Для русского человека такое социальное упорядочивание, как очередь, — явление святое ещё со времён Союза и передаётся из поколения в поколение с азами воспитания.

Он не стал изгаляться с одеянием. Обычные джинсы, только новые и оттого до безобразия чистые. Чёрная футболка с коротким рукавом без каких-либо принтов и логотипов. Удобные туфли — что-то среднее между домашними тапочками и кроссовками. На руке появился новый аксессуар — часы. Наши. Отечественные. Захотелось хоть в чём-то проявить патриотизм.

Заказав чашку чёрного кофе с коробкой «Рафаэлло» исключительно для наслаждения вкусом и ничего более, он принялся размышлять над сложившимся вчера положением дел. Точнее, взвешивал «за» и «против» сожительства с Танечкой. Уж очень, чертовка, сексуальной получилась. А если ещё точнее: а стоит ли ей вообще помогать?

Дима понимал, что этого делать нельзя ни с одной из сокурсниц. Замутишь с одной — другая затаит обиду. А то и таиться не станет. Прибьёт при случае. Помочь обеим? Но для этого требовалась взаимная договорённость. Девочки между собой просто обязаны будут прийти к консенсусу. Хоть к какому-нибудь. А вот это на данный момент даже в перспективе не просматривалось.

Отсюда профессиональный соблазнитель сделал вывод: пока никаких амурных поползновений. Только деловые. Половую дифференциацию исключить из взаимоотношений как вредоносную. На провокации со стороны Танечки не вестись, закрывшись равнодушием. Пошлые намёки относительно Веры не отпускать. Работа, работа и ещё раз работа. Чтоб ей пусто было.

Появилась Вера. С нарядом, как угадала под него. Брюнетка тоже не стала облачаться в спортивный костюм, как вчера. Вышла в лёгком цветастом платьице типа сарафана с длиной выше колен, но в пределах дозволенного моралью консервативного общества, явно подражая Солнцу Моё. В мягких белых мокасинах без каблука, одетых на короткие белоснежные носочки. Ну прям девочка-припевочка с обложки глянцевого журнала.

Благовидно пристроившись на своём кресле, сначала с удивлением вскинула бровки, заметив, чем Дима занимается. Потом, сообразив, что такого понятия, как вредность еды, для них больше не существует, заказала стакан апельсинового сока, а за закуской присоседилась к конфетам самца, нагло подвинув коробку к себе поближе.

Минут пять сидели молча, словно чужие люди в кафе за соседними столиками. Знать друг друга не знали, и знакомиться желания не было. Просто каждый пьёт своё, а ест общее. Как бы подарок от заведения.

Наконец появилась Танечка. Как и прошлое утро, блондинка находилась не в настроении. На этот раз Дима даже не стал интересоваться причиной, прекрасно понимая, что и этой ночью новоиспечённой красотке не повезло с мужиком. Она молча уселась в кресло. Откинулась на высокую спинку и, закрыв глаза, замерла, всем видом показывая, что не выспалась.

— Танечка, — первой из всех за утро подала голос Вера, обращаясь, судя по тону, к уже бывшей подруге, продолжая при этом демонстративно смаковать сок и смотреть куда-то мимо блондинки. — Сегодня твоя очередь творить реальность в общем зале.

— Не хочу, — буркнула та в ответ, не открывая глаз.

— На нет — суда нет, — закончил короткий приветственный обмен любезностями Дима, вставая из-за стола. — Тогда на учёбу шагом марш. За сегодня как минимум я намерен познакомиться со всеми клипами таланта Пушкина. Личные отношения на время предлагаю заморозить до состояния «коллеги по работе» и не более. Половая дифференциация отменяется, пока не поймём, что с ней делать.

Девочки никак не отреагировали на то, что они уже не девочки. Вера изначально была заземлена в чувствах. Притом настолько глубоко закопалась под землю — экскаватором не выкопаешь. Танечку, похоже, добила очередная бессонная, а вместе с тем бестолковая ночь, вымотавшая ей все нервы, доведя бедную до состояния: «Да пропади ты всё пропадом!»

Загрузившись каждый своими мыслями, троица направилась в учебный портал. Притом пошли без экскурсовода. Дима сознательно не стал его приглашать, чтобы не сбивал с панталыку лишними комментариями ни о чём.

Девочки промолчали. То ли доверились самоназначенному старосте группы, то ли не обратили внимание на отсутствие Саши-лицеиста. Но, вероятней всего, им было глубоко наплевать на учёбу и всё, что с ней связано. Они двигались, как две тёлки на привязи. Куда ведут — туда идут. Им было всё равно, где свою «траву» в мозгах жевать.

Клип с Сашей-потеряшей Дима промотал сразу одной командой, оказавшись в небольшой комнате с письменным столом, креслом и стеллажами книг вдоль стен. Первое предположение — это кабинет отца, Сергея Львовича, а заодно его личная библиотека.

В кресле, забравшись с ногами, примостился маленький Александр, примерно того же возраста, что и в первом клипе. Ну, может быть, чуть постарше. Мальчик с упоением читал. Причём не быстро, а очень сосредоточенно. То и дело притормаживая взглядом, видимо, на каждом новом или непонятном слове, тщательно его запоминая.

Исследователь настроился на эмоции ребёнка. Зашкаливающий интерес, напрочь забивающий все остальные чувства. Вот что маленький Пушкин чувствовал. Кроме того, иногда проскакивало лёгкое недоумение, но оно никак не уменьшало любопытства ребёнка и не останавливало процесс чтения, лишь слегка притормаживая.

Дима подошёл вплотную прямо через стол. Заглянул в текст. Строки были напечатаны столбцами по-французски. Понимание этого языка оставалось включено с последних настроек, поэтому ему не составило труда прочесть небольшой кусок. Встал на колено и заглянул на обложку: Le Bourgeois gentilhomme J. — B. Molière.

Поднялся и, оглядев коллег, тупо уставившихся на него из разных углов, как сычихи, доложил:

— Саша читает Мольера «Мещанин во дворянстве». Причём в оригинале. Чтобы ещё в этом понимал шкет.

— А по мне, так он читает вполне осознанно, — заявила Вера.

— Вряд ли, — не согласился с ней Дима, — он наверняка многих слов ещё не знает из написанного, а уловить смысл социальной комедии тем более не сможет. Пацан, скорее всего, судя по его эмоциональной реакции, чисто визуально запоминает новые слова как отдельные видеообразы. Он не рассматривает порядок букв, из которых оно складывается, а запоминает слово как картинку целиком. Уникальную. И на другие слова-картинки непохожую.

Но тут его размышления прервала вошедшая в комнату гувернантка. Молодая. Лицо простецкое. Одета скромно, но опрятно. Девушка без расшаркиваний прямо с порога принялась отдавать грозные команды на чистейшем французском языке, что сразу указало на её происхождение.

Она, корча из себя большую взрослую тётю, нарочито свысока передала мальчику требование его мамы немедленно покинуть пыльную библиотеку и отправиться погулять и побегать. На что мальчик со взглядом пофигиста заложил разворот книги плоской палочкой. Неспешно закрыл, убирая её на письменный стол, и, изображая послушного воспитанника, пыхтя, сполз на пол.

С серьёзным выражением лица, размахивая ручками, словно маршируя, Саша обошёл стол. Вышел на открытое пространство кабинета, при этом ни разу не взглянув на гувернантку. А затем, повесив ручки плетьми, принялся изображать бегающего рохлю. Мелкого, грузного и абсолютно не дружащего с конечностями.

Бег трусцой с мешающимися руками для утяжеления закончился после третьего круга. Саша, в отличие от старта, быстро финишировал у кресла. Шустро вскарабкался на него с ногами. И, скуксившись якобы от усталости, жалобно засюсюкал на чистейшем французском. Дима синхронно перевёл:

— Мадемуазель Кэти. Будьте так любезны. Передайте моей маме, что Саша бегал-бегал, бегал-бегал и устал. Ему надо непременно отдохнуть.

С этими словами мальчуган потянулся за книгой. Надо отдать должное гувернантке. Та всю эту сценку просмотрела с нескрываемым весельем. А после его слов еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Даже ладошкой рот прикрыла. Но тут клип стал меняться.

— Стоп, — скомандовал Дима, — на две секунды назад и поставить воспроизведение на паузу.

Уплывающий виртуальный мир клипа вновь стабилизировался. Молодой человек решил проверить неожиданно вспыхнувшую догадку. Он быстро пробежался по корешкам книг, стоящих на полках.

— Я почему-то так и предполагал, — задумчиво проговорил он. — В библиотеке нет ни одной книги на русском языке. Почти все на французском. Хотя вон та, — он указал пальцем, — кажется, на немецком, а рядом две — на английском. То есть стопроцентно западноевропейская литература.

— И какое это отношение имеет к зарождению таланта? — равнодушно спросила Вера, тоже осматривая корешки книг.

— Понятия не имею, — сухо ответил ей Дима и зачем-то, махнув рукой, скомандовал: «Начать воспроизведение».

Пространство поплыло, превращаясь в большую комнату или небольшой зал. У дальней стены на импровизированной сцене трое взрослых: двое мужчин и женщина. Великосветская дама, судя по одеянию, выглядела стройной и ухоженной. На первый взгляд, ей было лет тридцать от роду. Притом она прибывала явно в положении. По крайней мере, животик прослеживался вполне отчётливо.

Дима даже по какому-то наитию предположил, что она беременна мальчиком. Но почему сделал такой вывод, сам не понял. Просто промелькнула мысль-догадка, ни на чём не основанная. Женщина отчаянно спорила по-французски с тучным мужчиной лет тридцати пяти.

Дима, даже не задумываясь, беспардонно влез в её эмоции и сразу отметил всю несуразность и наигранность этого спора. Она всем видом категорически отказывалась что-то делать, но в чувствах была на это даже более чем согласна. В ней боролся лёгкий флирт и недопустимость соглашения на что-то пикантное без предварительного и настойчивого уламывания со стороны мужчин.

Ученик Суккубы в очередной раз, переборов свои моральные принципы, поменял источник чужих эмоций, перейдя на тучного мужчину, и чуть не зааплодировал. Тот от души веселился. Но по виду играл роль уже отчаявшегося человека. Причём играл бесподобно. Прямо как профессиональный актёр.

Дима тут же сообразил, что эта парочка разыгрывает сцену скандала исключительно для третьего мужчины лет за пятьдесят. Степенного, важного и, в отличие от спорщиков, одетого в домашний халат. Из чего можно было предположить, что он хозяин этого дома, а заодно и этого мини-театра.

Мужчинка был невысокого роста, субтилен и, несмотря на возраст, имел смазливое и ухоженное личико женского типажа. Хотя красавцем его назвать — язык не поворачивался. Да и, судя по замасленному взгляду, то и дело бросаемому на даму, имел вполне традиционную половую ориентацию.

Дима, естественно, слазил и в его голову. Там было всё, как и предполагалось: азарт от предвкушения получения какого-то ништяка, лёгкое возбуждение на уровне флирта и нетерпёж. Тем не менее он не давил на женщину, а предпочёл, чтобы это делал другой мужчина, каждый раз эмоционально соглашаясь с доводами последнего.

Пока Дима изучал чувственные миры троицы, он вполуха вникал в суть спора, и ему вскоре стала понятна причина размолвки. Господа репетировали сценку из спектакля, видимо, собираясь поставить его на этой домашней сцене. А прозвучавшие «Мольер» и «Тартюф» однозначно указывали, какая именно комедия находилась в разработке этой мини-труппы самодеятельного театра.

Молодой человек не помнил, о чём эта пьеса. Только название и было на слуху. Но тем не менее уловил смысл. В данной сцене женщина, играющая некую Эльмиру, жену Оргона, должна была по сценарию соблазнять Тартюфа, роль которого досталась хозяину дома. Вот в вопросе технологии соблазнения актёры и не могли прийти к консенсусу.

Оргон, муж Эльмиры, настаивал играть, как писано у Мольера, и непременно дать Тартюфу припасть к груди, аппетитно выглядывающей из её декольте. Дама и его, и Мольера слала к чёрту и категорически отказывалась «кормить грудью» папика в роли Тартюфа.

Кроме того, промелькнули и реальные имена спорщиков. Она оказалась Наденька, а он — Серёженька. Причём имена скользнули на русском в сплошном потоке французского. Слушалось это прикольно. Но тут до естествоиспытателя виртуальных миров дошло, как до жирафа: имена соответствуют родителям Саши Пушкина. И он моментально скомандовал: «Стоп!».

Оглянулся, осматривая зал. И оказался прав в своём предположении. За спиной у дальней стены на низенькой скамейке сидел подросший Саша с ещё чуть более старшей по возрасту девочкой. Если маленькому Пушкину здесь было лет шесть, то девочка выглядела на восемь.

Молодой человек вызвал Кона. Саша-лицеист с обиженной мордашкой не появился из пустоты, не желая позориться в качестве дешёвого иллюзиониста, а вошёл в массивную резную дверь, демонстративно аккуратно прикрыв её за собой. И с видом «Ну что тебе ещё от меня нужно?» уставился на вызвавшего его смертного. Дима проигнорировал обиженность ангельской сущности на непонятно что.

— Александр, будьте так любезны, просветите нас, кто есть кто. Только коротко, прошу.

Подросток в лицейском мундире нехотя кивнул и, подойдя к взрослым, лекторским тоном замученного экскурсовода приступил к обобщающей лекции по присутствующим в клипе героям.

— Мама Саши, Надежда Осиповна Пушкина, — указал он непонятно откуда взявшейся у него в руке указкой на миловидную беременную женщину, — урождённая Ганнибал, 1775 года рождения.

— Спасибо, Александр, — бесцеремонно прервал его Дима, подойдя к импровизированной сцене вплотную, понимая, что если ангельскую сущность не остановить, то он будет рассказывать о ней часами. — Это мы и так уже поняли. Я смотрю, она беременная. Роды будут удачные?

— Да, — не стал протестовать за хамское прерывание лекции искусственный Разум, — вскоре на свет появится младший брат Саши — Лёвушка. Будущий любимец семьи Пушкиных.

— Прекрасно, — Дима вновь задушил на корню желание экскурсовода развить боковую ветвь повествования, стараясь на коротком поводке управлять Господством, и, указав на полноватого мужчину, предположил: — А это, как я понимаю, папа — Сергей Львович.

— Верно, — спокойно отреагировал на продолжающего наглеть смертного Кон, — Пушкин Сергей Львович, 1770 года рождения.

— Великолепно, Александр. Я надеюсь, мы впоследствии познакомимся с родителями поближе. Но не сейчас, — на этот раз вежливо, с улыбкой благожелательности пресёк его Дима и, вступив на небольшие по высоте подмостки, подошёл к третьему действующему лицу. — А этот господин кто?

— О-о, — не скрывая восхищения, протянул Кон, — это личность крайне примечательная. Это хозяин дома. Сам князь Николай Борисович Юсупов.

После этих слов ангельский гид ехидно взглянул на Диму и скороговоркой выпалил, будто боялся, что тот его сейчас опять остановит:

— 1750 года рождения.

— Юсупов? — с неким изумлением округлил глаза молодой человек и, уставившись в окна, за которыми виднелся зимний парк, спросил: — Так мы что, в Юсуповском доме в Харитоньевском переулке?

— В Большом Харитоньевском, — поправил его Саша-лицеист. — Официальное название — палаты Волковых-Юсуповых. Иногда называют Юсуповским дворцом.

— А можно про дом послушать? — неожиданно вклинилась Танечка, выглядевшая крайне растерянно. — Я чувствую здесь место силы.

Она зачем-то вытянула руки перед собой, показывая Диме ладони, как будто он что-то должен был понять по этому жесту. Но его опередил Кон.

— Это одно из самых старых строений Москвы гражданского предназначения, дошедшее до вашего времени, — начал ликбез искусственный Разум.

Но Дима его прервал.

— Стоп, — и, обратившись к блондинке, предложил: — Танечка. Давай с этим позже. Мне тоже интересна история этого дома, и мы обязательно специально сходим сюда на экскурсию. Но не сейчас. Пока просто ознакомительно пройдём по клипам.

— Хорошо, — легко согласилась девушка. — Здесь какое-то странное место силы. Непонятное. Можно будет потом вокруг дома походить? — просительно обратилась она к Господству.

— Конечно, — пожал плечиками Саша-лицеист. — Войдёте в клип. Остановите или зациклите, и гуляйте себе хоть по всей Москве сколько будет угодно, — и, ехидно посмотрев на Диму, видимо, предвосхищая его вопрос, добавил: — Даже можете совершить кругосветное путешествие в этом времени.

— Обалдеть, — только и смог выдавить из себя молодой человек, лишний раз убеждаясь в неограниченных возможностях представителей Высших Сил, но тут же, спохватившись, вернул лектора на нужную стезю. — А вот по Николаю Борисовичу можно чуть поподробнее. Только, пожалуйста, без родословной, побочных ответвлений и прочего мусора. Просто хотелось бы понимать, что он собой представлял вот на этот текущий момент. И почему чета Пушкиных к нему столь откровенно подлизывается.

— На данный момент Николаю Борисовичу 54 года. И он является министром Департамента уделов. Без преувеличения — самый богатый человек Российской империи. Но расцвет его карьеры прошёл. В своё время был доверенным человеком императрицы Екатерины Алексеевны и её сына Павла Петровича. По большому счёту, со смертью Павла его карьера вообще должна была бы рухнуть. Все его миллионы экспроприированы. А его, как друга убитого императора, сгноить где-нибудь в глуши.

— И почему же его не грохнули?

— Потому что князь оказался нужным для власть держащих. И Екатерине, и Павлу, и сегодняшнему Александру. Он один из крупнейших в России коллекционеров и меценатов. Его связи в Европе в области изобразительного искусства и ювелирного дела колоссальны. Да и как государственный деятель он был очень примечателен. Одни занимаемые им официальные посты чего значат: главноуправляющий Оружейной палаты и Экспедиции кремлёвских строений Москвы, директор Императорских театров. Здесь следует уточнить, что Николай Борисович питал к театрам, а особенно к их актрисочкам, самые нежные чувства. От одной из них даже имел двух незаконнорождённых...

— Александр, — укоризненно прервал его Дима, — я же просил без родословной и ответвлений, тем более налево.

— Думал, это будет интересно.

— Конечно, интересно. Но потом. Хорошо?

— Как скажете, — поник Саша-подросток, всем видом выказывая обиду, мол, он всё знает, выучил, а его об этом не спрашивают, но тем не менее продолжил: — Был в своё время директором Эрмитажа, возглавлял дворцовые стекольные, фарфоровые и шпалерные заводы. Сенатор. Действующий тайный советник. В будущем, с 1823 года, — член Государственного совета.

Кон замолчал, вопросительно глядя на Диму.

— Неплохо, — подытожил услышанное молодой человек, — Оружейная палата, Эрмитаж. Это за что же его к таким кормушкам допускали?

— А за то, что он и был главным поставщиком корма в эти кормушки. Князь Юсупов мало интересовался политикой. Как открытой, так и тайной. Хотя масонством увлекался в молодости. Было модно. А пять лет назад с лёгкой руки императора Павла даже стал великим командором Ордена Мальтийского и святого Иоанна Иерусалимского с разрешением учредить особое командорство своего имени. Но эта стезя его не прельщала. Главная песня жизни князя — это коллекционирование. Картины, скульптуры, произведения прикладного искусства, раритетные книги, изделия из фарфора. Он был главным посредником между царствующими особами и выдающимися деятелями искусства в Европе. Он знал всех известных деятелей культуры и видных коллекционеров. Они знали его. Поэтому Юсупов для всех венценосных особ Российской империи, а пережил он четырёх, был очень нужным человеком. Вернее, им нужны были его связи.

— Всё более-менее понятно, — прервал разошедшегося лектора Дима. — Спасибо.

И, обернувшись в глубину зала на сидящих детей, уточнил:

— А девочка рядом с Сашей, я понимаю, его сестра Ольга?

— Да, — почему-то со вздохом сожаления ответил лицеист-экскурсовод, — Ольга Сергеевна Пушкина в девичестве. 1797 года рождения. Дети, как вы можете наблюдать, по решению маменьки приобщаются к высокому искусству театра.

— Да уж, — впервые прорезалась Вера, изображая всем своим недовольным видом яростного поборника морали и цензора Роскомнадзора, — приобщаются к ругани родителей.

— Ты не права, Вера, — ехидно ухмыляясь, не согласился с ней Дима, — они не ругаются. То, что Сашины родители делают, — это мини-спектакль для одного зрителя — князя Юсупова. Не знаю, предварительно ли они договаривались или развели экспромт, но эта ругачка не по-настоящему. Особенно, кстати, классно играет Сергей Львович. Прям натурально так.

— Сергей Львович был признанным актёром-любителем в московском бомонде, — тут же поддержал тему Кон, — благодаря чему чета Пушкиных была желанна при любом застолье. Своеобразный светский тамада в Москве. Стишки собственного сочинения, эпиграммы, которые ему более удавались, чем посредственная поэзия. Любую публику развеселит, растормошит. В общем, с ним никогда не было скучно. Эдакий свой в доску боярин-парень.

— Понятно, — остановил в очередной раз разошедшегося лектора Дима. — Кон. У меня один чисто технический вопрос.

Александр-лицеист только одними космическими глазами разрешил: «Задавай».

— А можно у этой троицы звук выключить, а у детей оставить?

— В этом мире я могу всё, — с хитрой улыбкой похвастал Кон, самодовольно разводя руки в стороны. — Мог и не спрашивать. Достаточно правильно сформулировать команду.

Ну, он и сформулировал.

— У взрослых звук выключить. У детей усилить. И запустить клип заново.