Глава 2. Новая эра

Человек человеку волк.

Разум разуму брат.

Однажды, маленькая девочка спросила меня: «А зачем была нужна война?». Я ответил ей: «Незачем…». На что она спросила: «Тогда почему вы ее устроили? Почему просто не ушли?». Этой девочкой была дочь одного из тех, кого я привел в этот мир. Почему? Потому, что мы увязли в болоте коррупции, власти, злых глаз и языков… Потому, что просто взять и уйти мы не могли. Нас держали в клетке закона, экономики и морали, и лишь сломав клетку, мы могли вырваться. Война — это зло, которое мы использовали, чтобы вырваться… Зло, которое отныне должно быть похоронено! Война была инструментом, с помощью которого, мы отняли у оставшихся людей на Земле возможность прийти в наш мир. Ибо тот мир превратился в обитель зла, которое необходимо было запереть. Как объяснить такое? Человек человеку волк… Все мы животные, но лишь до тех пор, пока мы потакаем животным инстинктам. И пока так остается, мы не прекратим воевать. Разум должен быть другому разуму братом и ни как иначе.

Валентин стоял на пляже, вглядываясь в горизонт океана. Горизонт нарушали лишь несколько силуэтов островов, но все остальное занимал океан — гигантский, соленый и еще не пахнущий жизнью океан. Тейя уже изобиловала жизнью, но эта жизнь еще не забила собой каждую щель, каждый угол и каждую точку этого мира. Крепкий запах соли щекотал нос и порой казалось, что океан совершенно пуст. Словно огромный бассейн или ванна.

К Валентину подошел человек и привлек к себе внимание.

— Доброго дня, Валентин Сергеевич, — обратился человек к Валентину.

— И вам того же, — ответил Валентин. — Как успехи? — поинтересовался Валентин.

Человек поравнялся с Валентином и тоже устремил взгляд в горизонт.

— Заканчиваем, пара тысяч осталась, не больше.

— Хорошо.

— Я по делу, а то с Вами не связаться. Вы будете присутствовать?

— Да, я сам доберусь.

— Хорошо, мне передать или Вы?

— Я сам, не беспокойтесь. Закончу созерцание и свяжусь.

— Хорошо, тогда до встречи.

— До встречи.

Человек покинул Валентина, оставив его созерцать горизонт. Человек говорил о том, что вот-вот завершиться прививание «связи». «Связь» — это совместный проект в нескольких научных областях, который должен положить конец всем распрям. Основу этого проекта заложили более 20 лет назад и тогда еще никто не предполагал, что это может дать. Как сказал Дарвин: "Человек произошел от обезьяны". Это неверно. Человек не произошел от обезьяны, но человек и обезьяна произошли от общего предка примата. В какой-то момент эволюции один вид разделился на два и судьба повела одного по пути обезьяны, а другого по пути человека, наделив разумом. Но сколько бы человек не шел по своему пути, он, как обезьяна и общий предок — был, есть и останется животным. Человек — это стайное животное. В человеческой, как и в любой другой стае всегда был вожак, который нес ответственность за всех и принимал решения. Человек не перенимал этого у животных, а принес с собой из звериного прошлого. Пока человек живет по принципу: те — кто управляют и те — кем управляют, человек останется животным не только в биологическом смысле этого слова. Пока мы слышим лишь голос внутреннего животного, голос разума будет лишь шепотом в наших головах. Связь — это громкоговоритель для голоса разума. Связь — это то, что должно создать новую форму правления, где нет единой власти и разобщенности. Связь — это то, что должно связать разумы всех людей в единую сеть. Нет, связь не обезличит. Каждый человек останется личностью, но на подсознательном уровне все будут объединены в единый — коллективный разум, где нет места ни одному из смертных грехов. Каждый человек станет единицей общества, осознанно несущая свою долю ответственности. Никакого безразличия и единоличия. Когда-то на Земле был интернет, который в те дни, когда он появился, по заверению людей, должен был облегчить обмен информацией и ускорить технологический прогресс. Но интернет холоден, бесчувственен и уязвим. Интернет не даст вам почувствовать то, что чувствует другой. Интернет не даст вам увидеть мир именно так, как его видит другой. Всякий человек вносил во всемирную паутину свое и когда в интернет пришли ядовитые, желчные и аморальные… Вместо прогресса мы получили деградацию. Но интернет создал одну вещь — единое мнение. Обмен информацией привел к тому, что все люди начали формировать одно общее мнение и взгляд на жизнь. Связь — это ментальный аналог интернета. Все то, что не давал интернет, а потому и извратил, дает связь. Но безо лжи, без причинения боли и деградации умов из-за яда всей той гнуси, что была оставлена на Земле. Связь, словно блокчейн — совершенно прозрачна и последовательна. Любая попытка обмана и лжи ведет к тому, что человек начнет в глазах других сиять подобно неоновой вывеске с надписью — лжец. Иначе говоря, связь, в данном случае — подобна полиграфу. Вот только вряд ли кто-то станет стремиться ко лжи. Связь лишит тайн, но это не плохо. Всякая тайна — это стыд или ложь. Всякий личный стыд затмил поступок людей, который совершили все без исключения. Этому поступку любой другой поступок нечета. А ложь — в новом мире ей не должно быть места. А раз скрывать нечего, то остается лишь правда и понимание. Если говорить сухо и прямо, то Связь — это как социальная сеть, только общение происходит не на словах, а чувствами и эмоциями. Связь формирует общее видение мира, словно все люди — это единая супер личность, но без яда и желчи. Личность, которая осознает себя и четко видит границы разумного. Личность, которая не требует над собой власти, ибо каждый ее сегмент работает слажено, словно каждый человек — это и трудяга, и руководитель, и лидер в одном лице. Но самое важное, что делает связь — это заставляет человека, прежде чем совершить действие, обязательно подумать. Связь должна помогать в критических ситуациях, когда человек теряет голову. Ситуации, в которых человек совершает действия, которое можно расценить как «безрассудное», «не рациональное», «нелогичное» и тому подобные эпитеты, говорящие об отсутствии разумности действий.

Через час Валентин уже был в городе. За несколько лет город сильно изменился. Печатные машины возвели множество сооружений, роботами и людьми были высажены парки. Человек все меньше и меньше трудился руками и все больше и больше головой. Физический труд возлагался на роботов и машины, а человеку оставались лишь такие ситуации, в которых машины были беспомощны. Кто-то в свое время беспокоился, что такое замещение должно привести к деградации человека. Были и те, кто говорил, что машины могут взбунтовать. Глупости и еще раз глупости… Физический труд не двигатель прогресса, а машина с программой не способна взбунтоваться, точно так же, как электрический чайник или многофункциональная плита. Бунтовать, способен разум, коим пока наделен лишь человек. А с часу на час, весь мир ожидает шаг в будущее, в котором разум должен будет выйти из темницы животного прошлого. Каждый человек в мире добровольно дал разрешение на прививание и вот-вот будет дано разрешение на активацию стимуляции. После стимуляции активные, от действия химического вещества, участки мозга должны будут подключиться к ментальному полю. Иначе именуемого как — Лимб. И всякий человек на Тейе взглянет на мир глазами другого человека.

Валентин стоял в толпе и кого-то высматривал. Толпа гудела, словно пчелиный рой. Толпа росла, машины и роботы, действуя согласно программе, на короткое время впадали в ступор, пытаясь понять, что происходит и что нужно делать им в этой ситуации. Раздался детский возглас и Валентин обернулся. К нему неуклюже бежал ребенок лет двух, с пухлой мордашкой, широкой улыбкой и ясными зелеными глазами. А позади торопящегося к Валентину дитя шла Эльвира, улыбаясь не менее широкой улыбкой и глядя на него такими же ясными, но совершенно черными глазами. Когда дитя добежало до Валентина, он взял его на руки и ласково, по-отцовски, поцеловал дитя в щечку. Дитя стесненно заулыбалось и радостно взвизгнуло. Подошла Эльвира и Валентин, обнимая ее, с той же любовью, поцеловал ее в губы.

— Начинается, — произнес Валентин, обращаясь к Эльвире.

Мир стоял в ожидании и следил за временем. Валентин с ребенком в одной руке и держа Эльвиру другой, стояли в толпе. Никто не выступал и не произносил речей. Сейчас весь мир был в ожидании. Сейчас все в мире были равны. Время текло тугой смолой и каждая минута, подобно тяжелой капле, с грохотом ударяла о нутро сознания. Вот-вот должен хлынуть поток частиц, который невидимой волной накроет всех и каждого, заставляя людей начать не вслушиваться в голос разума, а отчетливо слышать его. Вот, часы наконец-то пробили время и вся Тейя ощутила поток. Сперва дурманящий и клонящий в сон, но после бодрящий и омывающий, словно бриз. Словно второе дыхание, дающее силы. Мир стал ярче и четче. В голове каждого человека пронеслась волна мыслей и чувств. Всякий человек испытал одно общее чувство, волнительное и умиротворяющее. Время словно остановилось и каждый человек, словно бы видел сон, который сменился реальностью, в которой каждый увидел друг в друге — друга, товарища, брата или сестру, любимого и дорогого человека. На глазах всего человечества навернулись слезы, ибо общее чувство, которое возникает, когда ты смотришь на дорогого человека, захватило всех и вся.

Повисла тишина. Каждый обернулся, оглядывая друг друга. Валентин взглянул на дитя в своих руках, а дитя, уже не улыбающееся, но сильно удивленное, смотрело в глаза Валентина. Дитя обернулось, глядя в глаза Эльвиры. Глаза дитя и Эльвиры пересеклись и оба устремились на Валентина. В глазах у всех были слезы, но то были слезами счастья.

***

Со дня активации связи, прошло около трети тойя (той — это тейянский год, 1 той равен 420 голлам. Голл — это тейянские сутки, 1 голл равен 31 часу). За эти дни умственная производительность человечества возросла в разы. Несмотря на то, что теперь людям не требовался контроль действий, работа и ответственность все же разнились и, если кто-то обнаруживал нечто, что выходило за рамки его сферы деятельности, об этом сообщалось и соответствующий человек или люди выдвигался на место, чтобы решать вопрос. Однако сейчас возник вопрос, который выходил за любую сферу деятельности, а потому на место выдвигалась целая делегация людей с высоким индексом ответственности, в которую входил и Валентин. Индекс ответственности — это параметр, который был разработан для того, чтобы облегчить деятельность людей. Всякий человек — это совокупность знаний, практических и физических возможностей, потребностей, желаний и мировоззрения, которые определяют нашу жизненную позицию. Чем выше индекс, тем больше перспектив в жизни и тем более человек сведущ в каких любо кругах и сферах. Ситуация, которая сложилась сейчас, не имела прецедентов и потому была одной из тех, когда требовалось мнение тех, кто имел обширные знания во многих кругах. Делегация, в которую входил Валентин, состояла из биологов, химиков, социологов и космологов. Со спутника «Экскалибур», который находился на орбите Македона (первая планета от Геллы), для изучения северного океана, поступили странные данные, из которых был сделал вывод, что в океане, возможно, обнаружена жизнь. Ковчег «Вита», с делегацией на борту, прибыл на орбиту Македона. Путешествие к первой планете системы заняло всего каких-то пару дней. Такой показатель достигался за счет нового топлива и гравитационного ядра. Гравитационное ядро имело две основные функции — альтернатива центрифуги, для силы притяжения и компенсация огромных перегрузок при перелетах. За эти пару дней, в разговорах было выдвинуто множество гипотез и предположений, касательно того, что же там их ждет.

— Самый главный вопрос в том: как именно нам действовать? — произнес Гюстав Эго.

— Мы даже не знаем, действительно ли это жизнь? — произнес Джарвис Цой.

Джарвис был космологом. Очень высокий, с густой шевелюрой рыжих волос и голубыми глазами.

— Все данные на это указывают, я не берусь утверждать, но продумать план действия, на случай если это — правда, стоит в первую очередь, — ответил Гюстав.

— Что вас беспокоит? — Спросил у Гюстава Валентин.

— Опасность. Инопланетная форма жизни может представлять угрозу и даже контактировать с ней с целью изучения, может быть опасным.

— Соглашусь, ведь мы ничего не знаем и есть риск принести ее с собой, в случае контакта. Если она будет нести угрозу, это не допустимо! — произнесла Абени Мадаки.

Абени была химиком и выглядела как архаичная чернокожая леди.

— Да, но сперва необходимо удостовериться в ее наличии. Удостовериться, что это не просто какая-то аномалия, вызванная обычными органическими соединениями, а именно жизнь! — произнес Джарвис.

— Я против того, чтобы спускаться на поверхность. Предлагаю отправить машины, — вставил Бяо Фань.

Бяо — химик, полный и сильно узкоглазый, так, что даже глаз не видно, с черными волосами на прямой пробор.

— Машины в любом случае будут отправлены, — ответил Валентин.

— Нет, я о том, чтобы отправить их на планету. Человеку не стоит спускаться на поверхность вообще. Мы можем дистанционно провести операцию, с орбиты? — ответил Бяо.

— Думаю да, но будет проблема со связью и вероятно задержки, — произнес Валентин.

— Пусть лучше будут задержки и проблемы со связью, — беспокойно продолжил Бяо.

— Почему вы так боитесь? — спросила Абени.

— Мы сейчас в состоянии кризиса, — начал пояснять Бяо. — У нас многого еще нет и будет не скоро. Как видите, нам даже к соседней планете приходится лететь на ковчеге! Ковчеге! А первые межпланетные корабли стоит ожидать не раньше, чем через шестьдесят голлов. У нас нет права на риски, даже ничтожные. То, что вы приняли у меня за страх — это беспокойство.

— Я вас понял, но это значительно замедлит работу, — произнес Валентин.

— Да, но иначе нельзя! — воскликнул Бяо. — Как я уже сказал — мы ничего не знаем об этой жизни. Мы не имеем права на риск. Да и к тому же! Риск — это не разумная вещь. Мы не в том положении, чтобы выбирать между риском и чем-то, что хуже риска. У нас богатый выбор, не подразумевающий угроз.

— Кстати! А чья это была идея отправить спутник к Македону? — спросил Джарвис.

— Моя, — спокойно ответил Валентин. — Я и раньше интересовался, и предполагал, что эти океаны не так просты.

Ковчег приближался к искусственному спутнику. Когда ковчег и спутник поравнялись и стали двигаться параллельно друг другу, ковчег начал стыковку со спутником. После того, как корабль и спутник стали единым целым, со спутника были сняты данные и подвергнуты анализу. Из полученных данных свидетельствовало то, что на дне океана присутствует простейшая форма жизни. Но данные били косвенными, то есть они указывали на то, что там происходила деятельность, не свойственная неживой природе. Подтвердить наличие жизни было поручено исследовательскому дрону, который был отправлен на дно океана. По требованию Бяо, дрон был отправлен с учетом невозврата.

Спустя несколько часов размышлений, работ и подготовок, а после и ожиданий, дрон достиг цели. Из-за экстремальных условий, толщи океана и статических разрядов в атмосфере, сигнал поступал с помехами и данные сильно искажались. Спустя час работы дрона, были получены данные, которые ни что не могло исказить — нечеткое, но явственное изображение одноклеточной формы жизни. Исходя из имевшихся данных, эта форма жизни существовала за счет геотермальных источников, а сама эта жизнь была основана на углероде. Одноклеточные организмы имели продолговатую форму с ребристой или волнистой поверхностью. Организмы образовывали тесные колонии и жили за счет химических реакций на основе серы и селена. Несколько специалистов выдвинули предположение, что желто-оранжевый цвет океана объясняется продуктами жизнедеятельности организмов.

С Тейей незамедлительно связались и передали данные. По инициативе Бяо было запрошено создание протокола межпланетной безопасности, из которого следовало, что до тех пор, пока нет сто процентных данных о том, что инопланетная форма жизни не представляет для человека угрозы, все работы обязаны вестись исключительно дистанционно, без возможности иной формы жизни войти в любой вид контакта с человеком. В течение одного голла с Тейи был отправлен другой ковчег с машинами, роботами и дронами, для изучения. Ковчег со специалистами отправился в обратный путь. Подтверждение инопланетной формы жизни будоражило. Специалисты активно обсуждали, но Валентина беспокоил иной вопрос. Волнение Валентина привлекло специалистов и обсуждение перешло в расспрос.

— Я задумался о том, что будет, когда мы встретим разумную жизнь? — пояснил Валентин.

— Почему это вопрос? — не понимая спросил Гюстав.

— Мы знаем, что есть такая вещь как разум, но мы не знаем, что это такое на самом деле. Как мы поймем, что встреченная нами жизнь разумна? Быть может та жизнь, что мы обнаружили — разумна, как и мы, но у нее свое представление о разуме и проявляет она его отлично от нас.

— Знаете… — произнес Бяо после некоторого молчания. — Меня больше беспокоит иной вопрос. Если мы встретим разум вроде нас и он окажется агрессивным, то, как мы будем действовать?

— Что вы имеете в виду? — спросила Абени.

— Вот мы встретили агрессивный разум, который решил нас уничтожить, с нашей политикой: нет смерти и да жизни, данный расклад событий не особо в нашу пользу, — пояснил Бяо.

— Бяо, вы безнадежный пессимист, — произнес Гюстав.

— Я насильственный реалист, — возразил Бяо.

— В этом случае мы окажемся в том же положении, что и наши прадеды времен отечественной войны, — произнес Валентин.

— Война? Валентин… — укоряющим голосом произнесла Абени.

— Я к тому, что нас попросту вынудят на подобное, но важно не поступить как потомки тех, кто участвовал в войне.

— Поясните, пожалуйста, — попросил Джарвис.

— Что же, извольте. Как вы думаете, почему у нас нет праздников из прошлого и нет памятников прошлому?

— Еще нет того, что праздновать и помнить, мы ведь создали новое общество, — произнес Гюстав.

— Да, но у наших предков было. Но что все это в сущности?

Повисла тишина.

— Вот пример.

И Валентин начал рассказывать.

— Вот представьте себе следующее: две нации. Одна нация придумывает фашизм, а другая коммунизм. Нация, придумавшая фашизм начинает навязывать войну, а нация придумавшая коммунизм, оказывается в безвыходном положении. Коммунисты сбежать не могу и им остается лишь дать бой. Фашисты стремятся к господству, а коммунисты просто хотят жить. Фашист — это дурак с силой, в то время как коммунист — это умный с силой. Коммунизм побеждает фашизм потому, что иначе нельзя, ибо фашизм — это зло. Война окончена. Дурак теряет силу, а умный приумножает свою. Проходят годы и что мы видим? Дурак, потеряв свою силу и поняв свой поступок, осознает ценность силы и начинает двигаться по пути прогресса. Умный, получив в свои руки силу и испытывая страх перед возможностью повторения, идет по пути силы, наращивая ее, деградируя до животных инстинктов и начиная бахвалиться своей силой. Потомки бывших фашистов оставляют свое прошлое и делают все, чтобы искупить его. Потомки коммунистов, чья деградация начала наращивать обороты, начинают разрушать сами себя. Потомки фашистов делают все, чтобы прошлое не повторилось, в то время как потомки коммунистов начинают паразитировать на своих предках. В прошлом дурак, ныне умный — молчит, а умный став дураком кричит и празднует победу предков. Эта победа была результатом безвыходной ситуации и праздник — это прославление вынужденного поступка. Вывод заключается в том, чтобы не быть дураками. Празднество победы подобно глумлению, где сила смеется над разумом. Есть такая, старая, поговорка: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Я позволю себе создать свою интерпретацию: «Имевший, не ценя — теряет, но урок приобретает. Усвоивший урок — стремится, а не усвоивший — гордится».

— Я не пойму, вы хотите сказать, что праздники и символы — это плохо? — непонимающе спросил Джарвис.

— Не в этом дело, — ответил Валентин. — Бяо боится агрессоров, а я боюсь, вернее обеспокоен, что мы станем агрессорами. Праздник и символ — это не плохо. Плохо, когда праздники и символы порождают культ силы. Праздники и символы — это способ напоминания и закрепления веры, а вера способна ослеплять и заставлять во зле видеть благо. У нас будут праздники и символы, но прославляющие разум. Даже когда мы встретим агрессоров, мы не должны терять голову.

— Но ведь для этого и была придумана связь, разве нет? — произнес Гюстав.

— Да, но как я уже сказал: вера способна ослеплять. Мы не должны создать ложной веры, в которой связь будет не помогать слышать, а помогать глохнуть. Иначе говоря, мы должны взвешивать решения и думать о последствиях.

— Простите, но вы не сказали ничего нового, все это риторика и ваши опасения в этом плане беспочвенны. По сути, вы только дали новое описание того, что не надо делать. Но у всякого человека на этот счет свое описание, по смыслу не отличимое от прочих, того, как нужно поступить и потому ваши опасения попросту не осуществимы. Связь на то и была придумана, чтобы, чуть ли не в буквальном смысле, видеть логику.

— Да. Просто… Простите. Все это странно как-то. В голове все еще есть остаток той жизни, со всеми страхами и переживаниями, словно я боюсь что-то упустить. Словно я выучил новый язык и все еще сбиваюсь на родной.

— Это остаточно, из-за адаптации. Вам и Бяо стоит посетить психолога, — произнес Гюстав.

— И все же! — воскликнул Бяо. — Как мы будем действовать в случае, если агрессоры все же появятся?

— Как? — произнес Джарвис. — Уж точно не как варвары. В нашем распоряжении знания и технологии. Думаю, мы найдем способ. Сейчас мы можем лишь рассуждать и строить догадки, не более того. Дом из кирпича не строят, если не знаешь, как изготовить кирпич.

***

Теменвит становился все больше и больше и уже начинал различаться из космоса. Город напоминал бело-зеленый диск на поверхности планеты. Место для закладки города было выбрано с учетом геологической активности и смены времен тоя. Ковчег «Вита» возвращался с Македона на Тейю. Валентин стоял у иллюминатора и разглядывал город с высоты в сотни километров. Город строили печатные машины, на подобии 3D принтера. Роботы закладывали в машину сырье и она, по заложенной программе, выстраивала дом и все его составляющие. По той же технологии, 3D принтера, роботы строили и самих себя, пополняя свои ряды и наращивая рабочую силу. Сейчас велись разработки материала, который бы заменил прежний материал и был бы совокупностью камня, стекла и металла. Этот материал способен менять свою структуру и дома из этого материала не нуждались бы в паутинах проводов и кабелей для энергоснабжения. Однако пока город представляет собой гибрид растительных и каменных джунглей. Травы, кустарники и деревья растут стремительно, и потому за первые тойи Теменвит стал настоящим произведением искусства. Белые, синие, зеленые, пурпурные и древесные цвета складывались в потрясающую гамму, которая умиротворяла. Возводимые машинами здания порой приходили в движение, от чего облик города преображался. Город существовал за счет почти безграничных источников энергии: свет, ветер и вода.

Когда ковчег приземлился в порту, Валентин, вместе с остальными членами делегации, направились на электромобиле к зданию Института наук, технологий и инноваций. Электромобиль двигался по полимерной дороге сперва мимо полей, потом мимо теплиц, садов и наконец, двигающихся зданий города. Улицы кипели людьми и машинами и всюду поддерживалась чистота и порядок. Валентина мучало необъяснимое беспокойство.

— Что с вами? Вы боитесь? — спросил у Валентина Бяо.

— Что? — переспросил Валентин, отрываясь от размышлений.

— Я ощущаю в Вас страх, с Вами все в порядке? — ответил Бяо.

— С чего Вы взяли, что я именно боюсь?

— Мы все это ощущаем, с вами все в порядке? — произнес Джарвис.

— Я не боюсь, я обеспокоен, — ответил Валентин.

— Чем, не поделитесь? — произнесла Абени.

— Да… Видите ли, я пока и сам не знаю, что меня тревожит.

— Сходите к психологу, к Эрнесту — золото, а не врач! — произнес Гюстав.

— Да… — произнес Валентин, вновь погружаясь в размышления.

Электромобиль подкатил к парадной института и вся делегация направилась во внутрь.

«Забавно… — подумал Валентин, глядя на двери института. — Мы все доценты и профессора, доктора наук… А называем себя почему-то просто — специалистами».

Здание института было обширным и как множество других домов скучным. Местами попадались картины и статуи, но пока все это было в ничтожном меньшинстве. Собственно, сам город был несколько скучен. В городе все было функциональным и хоть сам город был произведением искусства, в самом городе этого искусства было мало. Город был как квартира с евро ремонтом, которую нужно обжить. Здание института делилось на корпуса, в которых трудились люди и машины. За несколько тойев было сделано так много, но в то же время и так мало. Городу было нужно многое, но сейчас, как и в любом начале, всего дать было невозможно. Однако, институт — это гордость, которая демонстрировала неуемную жажду и стремление человека. В старом мире было выражение: «Если заразить всех мировых лидеров неизлечимой болезнью, то лекарство найдут в течение трех суток» (как-то так). Суть выражения в том, что ничего невозможного нет, был бы стимул. Ложь. Человеку нужен не стимул, во всяком случае, не в первую очередь, а возможность. Сними с творца ограничения, дай ему здравый смысл и цель, и лекарство найдут уже через сутки. Институт — это как раз то самое место, где творец не обременен запретами и ограничениями, кроме здравого смысла. Сотни и тысячи идей дающие что-либо и требующие ничтожно малое, были загублены в старом мире, потому, что могли приносить огромную пользу, но не могли приносить таких же огромных денег. В мире без денег, все эти сотни и тысячи идей превратились в миллионы реализованных вещей, с помощью которых, человек начал новую «разумную» жизнь.

Полученные со спутника данные были переданы в институт. Специалисты занялись подробным анализом. Группа других специалистов уже находится на Македоне и сейчас, скорее всего уже, принялась за изучение. Была собрана временная комиссия специалистов, чтобы обсудить: как действовать дальше? На комиссии были поставлены вопросы, из которых вытекло несколько сторонних вопросов и один из вопросов занял голову Валентина. В городе множество машин и роботов, всяких дронов и андроидов, но все они — это инструменты, которые действуют согласно программе и не способны к критическому мышлению и действовать вне программы. Вот блестящий пример: на Македоне спутник нашел жизнь, но сам определить жизнь это или нет, он не сумел. Человеку пришлось прилететь самолично, чтобы это определить, вдобавок ко всему, пришлось отправить людей, для изучения. С одной стороны, машина — это инструмент, ему не нужна мыслительная деятельность. С другой стороны, машина — это инструмент, который не боится того, что опасно для человека и было бы глупо, не наделить машину разумом. Опять же, с одной стороны: машина с разумом — это совершенный инструмент, а с другой стороны: зачем тогда люди? Машинам уже был отдан физический труд, зачем отдавать мыслительный?

«Делема…» — подумал Валентин.

***

Эльвира сидела на скамейке у парка. Мимо проносились электромобили, машины и роботы, а в воздухе жужжали насекомые и летающие дроны. На площадке в парке резвились дети — первое поколение, первые дети, родившиеся на Тейе. Эльвира читала электронную книгу и периодически поглядывала на детей, следя за Полли. К площадке приближался Валентин и когда Эльвира увидела Валентина, она, приятно улыбаясь и убирая книгу, встала и направилась к нему на встречу. С площадки донеслись детские крики: «Папа! Папа!». Валентин поцеловал Эльвиру и, подхватив радостно топочущего ножками дитя, чмокнул в щечку и его.

— Эх ты, Чадо ты мое ненаглядное, — произнес Валентин, обращаясь к ребенку.

Чадо заулыбалось. В свои два тойя чадо было очень смышленым. Связь повышала интеллект и дети развивались гораздо быстрее. В два тойя ребенок интеллектуально был как трех тойный.

— Папа? Тебе плохо? — звонким голосом произнесло Чадо.

— Устал, — ответил Валентин. — Как там говорится? Понедельник начинается в субботу, так?

— Что случилось? — спросила Эльвира.

— Мы нашли жизнь на Македоне, — ответил Валентин.

— Правда?! — воскликнула Эльвира. — Это же потрясающе!

— Да, но жизнь примитивная, колонии одноклеточных экстремофилов.

— В любом случае — это же грандиозно!

— Да… — неуверенно ответил Валентин.

— Что такое? — спросила Эльвира.

— Папа, тебе страшно? — беспокойно спросило Чадо.

— Страшно? Нет, что вы все… Это не страх, а беспокойство.

— Что же тебя тревожит?

— Даже не знаю… Пожалуй, сейчас у меня только прибавилось беспокойств. Мы открыли жизнь, а ведем себя так, словно ботинок из реки выловили.

— Ну, я думаю причина тому в связи. Найти инопланетную жизнь — это здорово, но не удивительно.

Валентин задумался.

— Не переживай, — ласково произнесла Эльвира и поцеловала Валентина.

— А я? А меня? — воскликнуло Чадо.

***

Валентин готовил овощной салат к пюре с мясным рагу. Технологичная кухня могла бы приготовить салат за пару минут, но Валентин любил сам готовить. Готовка доставляла удовольствие. В доме играла музыка. Играл Людовико Эйнауди — Запах дождя. Пианино и скрипка вальсировали, словно один из Земных солнечных дней переходит в дождь. Мелодия подобно ветру гнала влагу дождя, обрушивая ее на бескрайнее поле пшеницы. В сером небе проступали лучи Солнца, а запахи смешивались и, настигнув своего зрителя, окатывали волной. Валентин резал овощи, с полуоткрытыми глазами, вслушиваясь в мелодию и словно в такт ей ловко орудовал острейшим лезвием, словно владея не ножом, а стихией ветра.

В соседней комнате сидело Чадо и читало электронную книгу. Отец позвал на кухню и Чадо, не расставаясь с книгой, направилось к столу. Валентин поставил тарелку с обедом на стол перед Чадо и поставил стакан, чтобы налить сока. Чадо с каждым голлом становилось все взрослее и умнее. Не так давно Чадо справило свое двутойе и в свои два тойя уже могло читать и читало много, несмотря на то, что всего пол тойя назад словарный запас был невероятно скудным и о чтении не могло идти и речи.

— Что читаешь? — спросил Валентин, наливая в стакан апельсиновый сок.

— Уэллса, войну миров, — отозвалось Чадо.

— Вот как? И как тебе? — спросил Валентин, слегка улыбаясь.

— Забавно и странно, — ответило Чадо, делая неясное лицо.

Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

— Что такое? Тебя что-то беспокоит?

Чадо молчало, но потом выдало:

— Пап, а зачем вы устроили войну, а не просто ушли?

Валентин встрепенулся. Этот вопрос был, хоть и не один в один, но по смыслу идентичен тому, что ему задала одна девочка. Валентин отхлебнул сока и, собравшись с мыслями, ответил:

— Представь себе, что тебя посадили на цепь.

Чадо попыталось представить.

— Просто так взять и уйти, не выйдет. Эта цепь незрима и сделана она из морали, законов, порядков, денег и многого другого. Уйти мог один или даже целая сотня человек, но сотня тысяч — это уже иной расклад. Такое количество людей не может незаметно собраться и уйти, не вызвав при этом последствия.

— Ясно, — перебило Чадо. — Чтобы уйти, было нужно оборвать все то, что вас удерживало на Земле, так?

— Именно, — подтвердил Валентин. — Мы сожгли мосты не только для того, чтобы сбежать, но и чтобы не дать возможности всему тому, что осталось на Земле, прийти на Тейю.

— А что если мы поступили как Гитлер? — неожиданно произнесло Чадо.

Валентин испытал страх.

— Откуда ты знаешь это имя? — настороженно спросил Валентин.

— Из книг… — несколько уклончиво ответило Чадо. — Я много читаю. Что-то становиться понятно, а что-то остается не понятным. Но у нас очень богатая библиотека…

— А почему ты думаешь, что мы могли поступить как Гитлер?

— В книге это называлось «арийская раса».

— Вот оно что, — понимающе ответил Валентин.

— Я вижу, что все люди разные и это слово я понимаю иначе, не как идеальная раса в би-о-ло-ги-че-с-ком, — с трудом выговорило Чадо. — В смысле, скорее, как раса избранных, кто решил, что их идея и идеал лучше других.

Волнение и страх Валентина нарастали. Чадо общалось с ним не как ребенок со взрослым, а как подросток или даже взрослый со взрослым.

Чадо почувствовало Валентина и прикусило губу. Валентин ощутил, что Чадо в смятении.

— Пожалуйста, закончи мысль, я хочу понять, что у тебя на уме, — произнес Валентин.

— Я… Очень много читаю и несколько книг заставили подумать. Гитлер, несомненно, плохой человек, но… Я думаю, не он виноват во всем этом. Вернее, он виноват и виноват во многом, но лишь когда стал… — Чадо задумалось. — Чудовищем.

— Поясни, — серьезно глядя на Чадо, произнес Валентин.

— Гитлер тоже желал процветания своего народа, но его методы… Мне пришел в голову вопрос о том, что есть добро, зло и истина? И мой ответ: добра и зла нет, а истина — это причинно-следственный закон. То есть — на все есть причина и следствие. Никто не рождается злым или добрым, ими становятся, а значит и Гитлер не родился таким, а стал, и на то была причина, и не одна. Гитлер был гениальным художником и если бы ему дали стать художником, то он бы не стал тем, кем он в итоге стал. Я думаю, что именно результат экзаменов в академии и повел его по пути разрушения, а все последующее: смерть матери, нищенство, безразличие людей, своего бессилия в то время, положение в стране и эмоционально сильные книги только закрепили его на его пути. Он не был злым, его довели до такого состояния и когда все это в нем накопилось, всего один момент в его жизни стал решающим. Всего один момент в жизни, вместо руки помощи, судьба приставила к его голове оружие и выстрелила, убивая в нем человечность. Пустое тело заполнило зло, которое и начало творить все то, что сделало его именно тем Гитлером, которого все знают.

Валентин силился понять Чадо.

— Если бы Гитлер не наткнулся на такое количество трудностей в жизни, то он бы не стал таким. Я сочувствую этому человеку, ведь он стал злым из-за других. Его жизнь и его человечность уничтожили. Вся его жизнь до контрольного события — это печальная драма. Вместо политики понимания, он наткнулся на политику клейма неугодности. Люди взрастили демона, который, получив контроль над телом, обратился против всех тех, кто его породил. Демон Гитлер — это рукотворное зло, а человек Гитлер — это несчастная личность. А если и мы такие? Что если и нас довели до крайности и наша человечность была убита, а мы, став демоном, прикрываясь благом, стали творить свой идеальный мир — утопию. Мы выбрали тех, кого сочли угодными, а неугодных заклеймили в этой неугодности и как демон Гитлер убирал неугодных со своего пути, мы тоже взяли и убрали с пути всех людей.

Повисла тишина. Валентин был погружен в размышления и тупо смотрел в пространство, пытаясь переварить сказанное — ребенком. Ребенком, которому всего два тойя, ну или около трех лет по Земному. Трех лет! Все сказанное было ей далеко не по возрасту, но по-детски прямолинейно.

— Да, — тихо отозвался Валентин. — Мы отобрали «избранных», но не по достойности, а по ценности. Человек, который знает, как взрастить на другой планете картофель ценнее, чем человек, который умеет только его собирать. Мы не стремились создать, мы стремились спасти. Это важно понимать, ведь нашей целью было не господство расы, а ее спасение. Если урожай поразила болезнь, то необходимо спасать то, что еще ею не поражено. Люди, что остались на Земле были поражены пороками, которые разлагали общество. Спасти их — это значит принести болезнь порока в наш мир и пользы от спасения, попросту бы не было. Гитлер… Да… В какой-то степени, Гитлер, как человек, заслуживает сочувствия. Он боролся и просто потерял себя в своей борьбе, которая уничтожила его человечность. Пожалуй, винить тут нужно не только тех, кто превратил его в того самого Гитлера, винить тут нужно всех и его самого. Люди сделали его таким, а он, не расслышав голоса разума, позволил убить в себе человека, а возникший на бездыханном трупе демон пустился во все тяжкие.

— А мы? Мы пустимся во все тяжкие? — произнесло Чадо.

— Наша человечность дала трещину, но не была убита. Наш человек все еще жив и его борьба увенчалась успехом. Да, мы совершили зло, находясь в безвыходном положении, но если бы мы не сделали это, то человек внутри нас бы погиб и его место занял демон. Та война была нужна, чтобы вырваться, сбежать и отрезать тот мир от нас.

— Знаешь, — тихо произнесло Чадо. — Стругацкие писали: «Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу — дерьмо». Вам ради идеала пришлось совершить подлость.

— Увы… — сокрушенно произнес Валентин.

— Значит, наша жизнь — дерьмо? — странно глядя на Валентина, ждало ответа Чадо.

Валентин задумался.

— Поверь мне — нет, — ответил Валентин. — Это «наша» жизнь — взрослых, дерьмо, ибо этот грех лежит на нас, но не на вас. Мы сделали все, чтобы вам не пришлось поступить или поступать так же. Нам нести эту ношу до самой смерти, а вам жить и творить.

Раздался звонок. Мрачная атмосфера разговора вдруг рассеялась и Валентин, выходя из тягучего состояния, подошел к телефону и ответил на звонок.

— Слушаю, — произнес Валентин. — Кушай, все остыло, — шепотом произнес Валентин, обращаясь к Чадо и прикрывая динамик телефона.

— Валентин, ты занят, я не отвлекаю? — раздался голос в телефоне.

— Завтракаю, что такое? — ответил Валентин.

— У нас тут ЧП, на северном карьере, думаю, тебе будет интересно на это посмотреть. Я уже связался с Джарвисом и Абени, они в пути, вот тебе звоню и… Короче! Ты будешь?

— А что там?

— Поверь, это лучше увидеть самому. Я на всякий случай уже послал за тобой.

Валентин замолчал и задумался.

— Ладно, приеду.

— До встречи.

— До встречи.

Валентин положил телефон.

— Ты надолго? — произнесло Чадо, с набитым ртом.

— Сперва прожуй, — отозвался Валентин. — Не знаю, — задумчиво ответил на вопрос он. — Мама будет дома после двух, а я скорее всего буду вечером. Посидишь дома одна или тебя оставить кому-то?

— Дома, — ответило Чадо, прихлебывая сок. — Книгу дочитаю.

— Хорошо, — ответил Валентин, приободряясь.

Валентин ехал на электромобиле через взлетный полигон. Автомобиль ехал на автопилоте, впрочем, в автомобиле было все и для ручного вождения. Полигон представлял собой гигантский пустырь, на котором располагались ковчеги и будущие корабли, которые еще строились. Сейчас с этого полигона взлетали либо ковчеги, редко, либо, гораздо чаще, корабли, которые: выводили на орбиту спутники, отправляли спутники к другим планетам системы, а также тестируемое оборудование. На полигоне были люди, но они были скорее для контроля и анализа качества всех работ. Через несколько часов электромобиль достиг карьера, на котором работали сотни всевозможных машин, роботов и дронов. Люди так же присутствовали, но сейчас люди занимались иным. Сейчас карьер был сосредоточением любопытства. Валентина встретили и проводили на дно карьера. В карьере добывалась медная руда и уходил карьер на глубину чуть более километра. Валентину и другим экспертам, пока они спускались в карьер, сообщили, что машины наткнулись на странное образование, которое им не удалось идентифицировать. Были вызваны специалисты, которые должны были решить проблему, но, как и машины, не сумели определить природу находки. Для этой цели были вызваны специалисты иного рода. На вопросы «почему именно их вызвали?», ответом было: «сами увидите».

На дне карьера лежало, вернее, торчало из-под земли, частично очищенное от нее, то, что не могло быть естественным образованием. Некий артефакт, который был явно творением чьих-то рук. Машины с дотошностью и осторожностью трудились, пытаясь извлечь артефакт. Когда артефакт был извлечен и продемонстрирован публике, то всем показалось, что он похож на некую неваляшку: две сферы, разного диаметра, соединенные между собой, имеющие по всей площади насечки и рисунки, а также некое подобие лица, на меньшей сфере.

— Это что? Какой-то божок? — произнес Джарвис.

— Очень похоже, но как он тут оказался? — произнесла Абени.

Валентин приблизился, чтобы рассмотреть артефакт. Он заметил, что на артефакте отсутствуют следы коррозии, а рисунки и, по всей видимости, письмена, были нанесены отнюдь не примитивным способом. Рисунки и письмена были словно высечены лазером, ибо грубый инструмент оставляет неровности, шероховатости и зазубренности, а здесь было все гладко и ровно.

— Его надо доставить в институт, посмотреть из чего он и как долго он пролежал здесь.

Артефакт извлекли, упаковали и доставили в институт, закрыв в изолированной камере. Артефакт подвергли анализу и попытались взять пробу, но сделать этого с первых попыток не удалось. Материал, из которого был изготовлен артефакт, имел твердость в сто сорок шесть процентов больше чем ленсдейлит и зрительно походил на металл, цветом как цинк или магний. Углеродный анализ не дал результатов, но анализ слоев земли в карьере дал возможность предположить, что объекту от шестисот семидесяти до миллиона трехсот тойев (от одного до двух миллионов Земных лет) и исходя из того же анализа, ясно, что артефакт упал на Тейю, а не был на ней создан.

Валентин изучал данные, сидя в своем кабинете, у себя дома. Раздался звонок.

— Харченко, слушаю, — произнес Валентин, отвечая на звонок и не отрываясь от чтения.

— Валентин, это я, — произнес Сафаров Гулназар.

Сафаров — ксенолог. Кучерявые черные волосы и роскошная бородка без усов, черные как уголь глаза и изысканного вида профиль.

— Да, что такое?

— Ты где? У меня данные по рисункам на артефакте, куда мне их переслать?

— Я дома, на мою почту шли.

— Хорошо, держи. Что там по составу?

Валентин зашел на почту и открыл присланный материал.

— В основном углерод, но в связке с каким-то металлом, пока не ясно каким, — меланхолично ответил Валентин. — Спектральный анализ бесполезен, а электронный микроскоп дает размытую картину, — вздыхая, закончил Валентин.

— Что с тобой? Устал? — поинтересовался Сафаров.

— Немного, не в этом дело. Чадо сегодня заставило задуматься.

— О чем?

— Мое Чадо умудрилось оправдать Гитлера.

— Что прости? Это как?

— Логической цепочкой. Гитлер не был злым человеком, его таким сделали. А еще спросила, не являемся ли мы такими же?

— Интересно… — произнес Сафаров задумываясь.

— Странно… — произнес Валентин так же задумываясь.

— Ладно, завтра в институте еще поговорим.

— Спокойной ночи.

— И тебе.

Валентин положил телефон и стал разглядывать рисунки, которые ему казались почему-то знакомыми. Что-то в них было, что-то говорящее, но, по крайней мере, пока, все это выглядело одной сплошной тарабарщиной.

В кабинет вошел человек и Валентин, увидев его, испытал безумную гамму эмоций.

Повисла тишина. Человек стоял у двери, в тени, и не шевелился, а Валентин смотрел на него, ожидая от него действий.

— Приятно тут у вас, — нарушил тишину человек. — Ну как успехи?

— Хорошо, — сухо ответил Валентин. — Что-то случилось, от чего вы удостоили меня своим вниманием?

— В общем и целом да… — несколько горестно ответил человек. — У нас возникла проблема.

— У вас?! — удивленно произнес Валентин.

— Представьте себе, — ответил человек. — Мы обнаружили флюктуацию, которая… — человек замолчал на некоторое время, а после продолжил. — У нас проблема с прогнозированием.

— Не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать?

— Флюктуация вносит хаотичность в расчеты. Истинные результаты отличаются от расчетных. Обнаружить флюктуацию на данном моменте не представляется возможным, а потому мы в тупике и я думаю, что вы понимаете: наш тупик — это ваш тупик.

— Это касается моей работы? — не совсем понимая человека, спросил Валентин.

— Да, — коротко ответил человек.

— То есть, вы хотите сказать, что я должен работать в слепую, так?

— Мы уже работаем над этой проблемой, — обнадеживая, произнес человек.

— И как долго мне ждать?

— Неизвестно. Скажу лишь следующее: над проблемой работаем и эта флюктуация нам необходима.

— Это ваше: «нам необходима», что вы хотите этим сказать?

— Ее необходимо развить, обнаружить и изъять. Мы пока не знаем, что она такое, но ее показатели любопытны.

— А мне что предлагаете делать?

— Мне помниться, вы специалист в импровизации? Что же, вы сами выбрали эту работу, а нас интересует лишь полное выполнение поставленных планов.

— В своей работе, я рассчитывал на то, что точно буду знать, что и как следует делать.

— Увы, но эта ситуация из разряда «чрезвычайные», тут надо не бросать дело, а прикладывать любые доступные силы.

За дверью послышался детский голос.

— Что ж, — произнес человек. — Мы постараемся решить проблему, но при любых обстоятельствах, работа должна быть доведена до конца.

— Мне стоит чего-то опасаться?

Человек помедлил.

— С вероятностью в девяноста восемь процентов — нет.

— Девяноста восемь? — несколько взволновано произнес Валентин.