Глава 7. Извне

Мы можем научить обезьяну говорить,

Но обезьяна никогда не задаст вопрос.

Зима. Холод и снег сковали воды залива. Лед был толстым и прочным, а по нему брела массивная фигура, плотно закутанная в тряпки и шкуры. Снег стоял стеной, которую двигал ветер, а фигура с трудом пробиралась сквозь эту стену. Слева от фигуры попадались бетонные скалы, которые торчали из-подо льда. Эти скалы были когда-то дорогой, которая возвышалась над водами залива. Впереди виднелись очертания острова, к которому и двигалась фигура. Фигура, которой был Святогор, тащила тушу зверя, которая была чуть больше него самого. Святогор остановился и повернул голову вправо. Вдалеке виднелся силуэт большой собаки и человека рядом с ней. Силуэты двигались в сторону Лисьего Носа. Силуэт собаки остановился, а следом за ней остановилась и фигура. Оба силуэта словно бы смотрели на Святогора, который смотрел на них. После нескольких секунд, силуэт человека развернулся и побрел дальше, а силуэт собаки последовал за ним. Святогор глядел на них, пока тех не скрыл из виду снег. «Кто это мог быть?» — думал Святогор. Ему порой уже доводилось видеть собак и возможно, что все это была одна и та же, тогда человек — это ее хозяин? Такой же отшельник, как и Святогор, где же тогда он живет? Почему они, если и пересекаются, то только так — далеко на расстоянии и мимолетно?

Ветер усилился и холод начинал пробирать даже сквозь толщу тряпья и шкур. Святогор возобновил свой путь. Путь лежал на родной остров — домой. Святогору предстояло разделать тушу: слить кровь, снять шкуру, извлечь органы, срезать ценные куски мяса, а все прочее либо выкинуть, либо приспособить в хозяйство. За последний год дом Святогора превратился из дома в берлогу. Человечность Святогора покидала его, делая его более агрессивным, более диким, более похожим на животное. Житейские проблемы более не коробили его, а чувства все больше и больше отмирали и черствели. Жизнь превратилась в монотонный поток существования.

Достигнув своей берлоги, Святогор свалил тушу зверя в подвал. Разделывать окоченевшее тело пока было бесполезно, нужно было ждать, пока хоть немного оттает. Чтобы согреть тушу и согреться самому, Святогор растопил печь, больше походившую на грубый камин из кирпича и гранитных валунов. Тепло печи быстро заполнило подвал, которое пошло вверх, прогревая закупоренные помещения (каждую зиму дом превращался в берлогу).

Когда подвал прогрелся, Святогор смог раздеться. Морозный воздух, которым был полон дом, был изгнан теплом и гаммой кислых запахов костра и пота. Трудно было понять кто пах, даже не пах, а буквально разил вонью, сильнее: Святогор или туша убитого зверя? Святогор вздернул под потолок, над ванной в углу, рядом с печью, тушу зверя головой вниз и вскрыл горло. Кровь тугой струей потекла вниз и через пару часов половина ванны была полна крови. За эти пару часов Святогор сообразил себе нечто вроде чая, из добытых прошлым летом и осенью трав. Эти два часа Святогор провел сидя в драном кресле. Кресло было сделано из костей, связанных сухожилиями и старого матраса. За пару часов помещение прогрелось и все то, что когда-то пахло и воняло, перестав пахнуть и вонять от холода, стало источать удушающее амбре. Но Святогор запаха не замечал. Дом Святогора всегда был полон неприятных запахов. Даже когда подвал превращался в разделочную и вонь была не просто вонью, а концентрированной, Святогор все равно ее не замечал. Уж такова природа любой жизни: если тебя бьют и ты не можешь этому помешать — адаптируйся. Вот и Святогору пришлось адаптироваться. Вот уже тридцать с малым лет Святогора мучала боль, с которой он не мог ничего поделать, пришло время адаптироваться. Но боль Святогора была душевной, а потому и адаптация была душевной. Святогору многое становилось безразличным. Порой боль все же возвращалась, но Святогор затыкал ее и продолжал свое безразличное существование. За последние годы Святогор перестал посещать свое излюбленное место. Он перестал думать о том, чтобы покончить с собой. Перестал размышлять о глупостях, но стал искать, как в какой-то старой сказке: «Сходи туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что».

Допив чай, Святогор принялся за тушу. Кровь он расфасовал по стеклянным банкам, засыпал в них травы, налил в каждую банку какой-то жидкости и, плотно закрыв банки, перетащил все в помещение под полом подвала. Помещение было заполнено разными банками, бутылками, чашами и емкостями. Помещение было небольшим и в нем стоял крепчайший мясной и соленый дух, пополам с сыростью и прелостью. Покончив с банками, Святогор перевесил тушу и принялся ее разделывать. Сперва Святогор отделил шкуру, следом извлек потроха и только потом принялся срезать мясо. Мясо было холодным и твердым, но хорошо поддавалось резке. Периодически Святогор срезал кусочек мяса и съедал его сырым, при этом Святогор бросал взгляд на висящий на стене дорожный знак пешеходного перехода. На знаке давно облупилась и облезла краска, которую теперь заменяла засохшая кровь, но черты того, что на нем было изображено, словно бы въелось в металл. Прошлой осенью Святогор нашел этот металлический диск в руинах мертвого города и притащил домой. Для Святогора этот знак стал чем-то вроде символа или идола, аллюзии на его новый взгляд на мир. Изображенный человечек словно бы был идеалом — то, чем Святогор мечтал быть. Некое совершенство, которое где-то на горизонте. Совершенство, к которому можно стремиться, можно приблизиться, но никогда не достигнуть, никогда не стать. Дорога же была символом этого пути. Путь с неким неясным началом и таким же неясным концом. Путь в бесконечность. Святогор бросал взгляд на символ, в надежде, что он как крест в руках экзорциста, поможет изгнать внутреннего демона. Подвешенная туша и запах крови вытаскивали наружу демона, коим были воспоминания, связанные с барменом в Ломоносовской общине. Это было в конце прошлого лета. Именно это событие и создало безнадежную цель, к которой Святогор мог лишь приблизиться, но не достичь.

Тот день начинался как и любой прочий. Святогор шел в общину для бартера и даже не думал, что дальнейшие события дадут твердую основу его взгляду на жизнь. Как и всегда, перед уходом, Святогор задержался в баре. Пить он стал меньше, а после того и вовсе перестал. В баре бегала девчушка. Вид у нее был, мягко говоря, скверный. Ее мать и отец были братом и сестрой, а их ребенок, по причине кровосмешения, получился уродом. Девочка была лишена пропорций, на спине красовался горб и лицо ее было как у человека страдающего синдромом Дауна. Не смотря на все, девчонка была бодра и весела, но на нее почти никто не обращал внимания. В общине около сотни человек, но добрая треть этой общины были такими как эта девочка и таких вот старались прятать, особенно от членов банды. Но в тот день все пошло не так. Родители девочки ругались, кто-то из них не закрыл дверь и девочка выбежала на улицу. Бог ее знает, как она попала в бар и почему ее не выдворили, но, когда в помещении появилась пара бандитов, все свое внимание они акцентировали на девочке. Когда же до всех дошло, что в баре начинает происходить, всех словно бы парализовало. Бандиты насмехались над девчушкой, они ее больно толкали, они над ней измывались и дразнили, а та даже не понимала, что они делают. Дело начало заходить слишком далеко, но тут вошел испуганный отец и просил, нет, он умолял! Что бы они прекратили. От девчонки отстали, но бандиты переключились на папашу. Пара бандитов и горе отец покинули бар, а повисшую тишину нарушил Святогор. Святогор не хотел этого делать, но словно бы сам черт дернул за язык.

— И что же вы все сидите? — недоуменно произнес Святогор.

— Простите? — раздался такой же недоуменный голос в баре.

— Вас же тут раз в пять или шесть больше! Что же вы ничего не сделали?!

— Умный чтоль? — послышалась из зала издевка.

— Нас больше говоришь? А ты хули расселся?! — грозно кто-то рявкнул.

— Нас может и больше, а ты вот больше и сильнее их! Че ж ты нас упрекаешь, а сам расселся, моралист хренов!

Святогор хотел сказать, что вы, мол, жители этой общины и эти люди члены вашей общины, и то, что это ваша проблема, которую вы должны сами решить! Что же вы, мол, за люди?! Но Святогор не произнес ни слова… Ибо и вправду — какого черта он сам сидел и смотрел?

— Их ведь только тронь, и…

— Хватит! — возразил бармен, перебивая. — Леш, тебе лучше уйти, поверь.

Бармен покинул помещение, а Святогор, чуть подумав, схватил пожитки и тоже ушел, а вслед ему кто-то бросил издевку:

— Тряпка!

Что было дальше, Святогор не знал, а узнать смог лишь через неделю, когда наведался в общину вновь. То, что Святогор увидел, потрясло его. От бара остались лишь обгорелые руины, а рядом, подвешенные за ноги, висели обожженные тела бармена, отца, матери и той девчушки. На спинах были вырезаны слова, которые складывались во фразу: «Если для спасения мира его надо сжечь — я сожгу его. Если для спасения мира я должен сжечь себя — не убоюсь я огня».

Картина была не просто дикой, она была чудовищной!

«Что это?! — думал Святогор. — За что?! Что они сделали такого?!»

А все было просто. Те двое, пытались проучить отца, за которого вступился бармен. Бармену удалось прогнать бандитов, но те вскоре вернулись во главе со своим предводителем, который, не задумываясь, убил и отца, и бармена, а следом мать с ребенком. Просто потому, что девочка была уродом. Родители были моральными уродами, по мнению этого лидера, а бармен как защитник уродов. Все просто. Но до чего же бесчеловечно… Политика главы банды была проста — если ты урод, то живи и работай, но не смей плодить себе подобных. Тогда Святогор и задумался о том, что значит быть человеком и человек ли он? Он мог тогда помочь, но поступил как все. Святогор хотел быть человеком, а был стадным животным. Что же такое быть человеком?! Эта мысль дала ему цель, дала ему идеал — стать человеком. А чуть позже, Святогор нашел и тот самый знак, который висел у него дома, словно крест для христианина. С тех пор чувства Святогора огрубели. Святогор стал думать, сравнивать и искать.

Покончив с разделкой мяса, Святогор принялся его засаливать, на что ушел остаток дня, после чего он принялся развешивать мясо, чтобы оно сушилось. Для сушки Святогор использовал натянутую вдоль стены проловоку. Он цеплял кусок за куском, словно развешивая стираные носки.

— Куда тебе столько еды? — раздался голос в голове.

— Затем, что еда — это счастье, — ответил Святогор.

— Да, но зачем так много, ты ведь всего не съешь?

— Съем или нет — это мое дело, но уж лучше пускай будет.

— Не понимаю, ну зачем?!

— Господи… с кем я разговариваю?

— Сам с собой разумеется!

— Тогда сделай доброе дело — заткнись.

— Увы, но я не затыкаюсь только потому, что ты хочешь этого.

Святогор прекратил развешивать мясо и уперся головой в стену.

— Заткнись… Заткнись… Заткнись! — монотонно повторял Святогор самому себе, стучась лбом об стену.

— Бесполезно, я никуда не денусь, хоть лоб расшиби.

Святогор прекратил биться головой и продолжил:

— Какого черта я вообще отвечаю тебе?!

— Потому, что ты один! Тебе хочется поговорить, но не с кем, а из-за своего отшельничества ты все больше и больше отдаляешься от людей. Сперва раз в неделю, потом раз в две недели, сейчас ты ходишь к ним раз в месяц, а что потом? Ты даже ешь одно мясо…

— Что потом? Что потом?! Суп, блять, с котом! Какого черта?! Какого хера я должен отвечать тебе на вопрос, ответ на который ты и так знаешь!

— Но-но-но…

— Катись ты к черту! — грубо перебил Святогор.

— Они же не люди! Они трусы! Разум? Да какой нахрен разум! Если они живут как стадо! Бояться, не возражают, не думают, тупо существуют! Их убивают, а они…

— Сидят, но и ты сидел.

— Я был дураком, слепым и тупым дураком.

— Ты и сейчас слепой.

— Что?

— А ты думал, что раз прозрел на что-то, то ты прозрел на все? Хренушки! Нельзя прозреть на все сразу. Общая картина — это пазл. Ты можешь разглядеть лишь один кусочек всей картины, прозреть по отношению к ней, но не ко всей картине.

— И что дальше?

— Что? Ну, ты стал видеть больше других. Ну, ты стал умнее других, но как дурак дураку рознь, так и слепец слепцу. Не стоить называть трусом того, кто не видит того, что узрел ты.

— Но они не хотят видеть!

— И ты не хотел! Этот так не работает.

— А как это работает?

— Вспомни, как ты прозрел.

Святогор задумался.

— Ну?

— Я чуть не умер.

— Ты испытал миг осознания, который случился в одной из ситуаций откровения.

— Ладно… Проехали, — меланхолично произнес Святогор.

— Воля твоя.

— Одно только мучает, ведь даже после всех смертей…

— Это не их миг откровения!

— Но ведь!

— У каждого свой миг! А те события — это просто события — энтропия, не более того. Даже то, что всех их ждет вырождение, не изменит их взгляда, не заставит их прозреть. Они просто люди.

— Люди? — Святогор посмотрел на дорожный знак.

— Идеальный человек на то и идеальный. А ты и они — вы просто люди, с пороками, страхами и искушениями. И именно пороки, страхи и искушения заставляют нас быть слепыми, ибо самый простой способ избавиться от искушения — это поддаться ему.

Святогор горько вздохнул.

— Какого черта я спорю с собой?.. Ладно, еще раз — проехали… Спать хочу.

Голос в голове замолк и Святогор, закончив с мясом, направился спать.

***

Святогор шел по льду в сторону Кронштадта. Небо было чистейшим, а впереди виднелась уцелевшая половина Никольского собора. В отличии от Питера, Петергофа и многих других городов области, Кронштадт, что на острове Котлин, почти не пострадал. Однако остров был людским кладбищем, ибо КАД, что соединял остров с большой землей, был разрушен. Суда либо стояли в бывших портах ржавыми остовами дырявого металла, либо покоились на дне залива, либо Бог знает где. Возможно, кто-то бежал, хватая уцелевшее судно и бросая других, обрекая на смерть, как знать. Сейчас же остров, как и форты в заливе, стали обителями зверья, которых Святогор прозвал «Слонами». Эти создания походили на морских тюленей, но с очень длинным хоботом, как у слона и гребнем на спине, как у акулы. Эти слоны облюбовали остров и окрестные форты и Святогор охотился на них при помощи силков. Мясо у этих слонов было восхитительным и потому, пока лед позволял, Святогор на них охотился. Он добрался до Макаровского моста, что рядом с Якорной площадью. Под мостом висела туша Слона, килограммов на сто или сто пятьдесят.

«Ох… — мысленно вздохнул Святогор. — Не хочу я его сегодня тащить… — думал Святогор. — Надо, — отвечал он сам себе».

— Нет… Пошло к черту, — вдруг произнес Святогор вслух. — Завтра потащу, никуда не денется.

Святогор скверно чувствовал себя и потому спорил: тащить или не тащить. Нежелание пересилило и Святогор оставил эту мясную сосульку висеть под мостом. Тронуть, ее не тронут, ибо местные наземные обитатели были те же слоны — большие и неуклюжие. Летающих тварей тут не водится, как минимум зимой — это точно. Так как на улице холод, мясо надежно защищено от порчи.

Одолевавшая Святогора усталость вынудила его найти подходящее укрытие для ночевки. До вечера было еще далеко, но каждую зиму тут все по-разному и единого укрытия просто нет, а потому: пока найдешь, пока соберешь все, что надо для теплой ночи, считай и день пройдет.

Расположился Святогор на Петровской улице, в недрах старой из красного кирпича пятиэтажке, что не далеко от старого Морского завода. Квартирка, в которой устроился Святогор, была забита хламом и было явно, что прежний обитатель пытался от кого-то забаррикадироваться. Мебель, которой было в избытке, Святогор использовал для разведения огня. В поисках более подходящих горючих материалов, Святогор неоднократно натыкался на кости и старые тряпки, а в одном из шкафов был маленький скелет в серых тряпках. Возможно, то был ребенок, вернее, судя по тому, что тряпки больше походили на платье, девочка, лет восьми, может чуть меньше. Святогор не раз в Кронштадте натыкался на такие вот, как он их прозвал — стоячие гробы, в которых покоились останки людей, не сумевших покинуть острова.

На костер пошли комод, столы и стулья из соседних квартир, а для розжига Святогор использовал сухой вьюн и мох, которыми все здание поросло по самую крышу. Кронштадт, в отличие от Питера, почти не пострадал. Да, его явно бомбили, но… Бомбить тут было почти нечего, даже из-за ненависти к прекрасному, как в Питере.

Покончив с приготовлениями ночлега, Святогор закрыл дыры окон и отправился бродить в поисках полезного, что могло бы пригодиться в хозяйстве. Он посетил в первую очередь завод, так как с прошлого раза оставил там найденную лопату. Святогор дошел до Маяка, самого ближнего к Питеру. Маяк лежал в воде, сломанный пополам, но Святогора интересовали суда, которые стояли в пристани рядом. Корабли были ржавыми, с пробитыми корпусами, а некоторые даже лежали на боку, ржавым пиком вздымаясь из-подо льда. На судах часто можно было найти что-нибудь полезное. На одном из судов Святогору удалось найти несколько метров проводов и кабеля в сравнительно отличном состоянии. Полезная вещь. Святогор рыскал до тех пор, пока не стемнело, а закончив, вернулся к ночлегу с найденными вещами.

Устраиваясь для сна, Святогор увидел свет. Тусклый, почти ничего не освещающий зеленоватый свет. Святогор поглядел туда, откуда он берется и увидел шкаф, где нашел скелет девочки. Святогор поднялся и подошел к шкафу. Отперев его, он увидел призрак той самой девочки. Она была безлика, ее очертания были слабыми, а свет чудовищно тусклым. Призрак сидел, обхватив колени и когда Святогор отпер дверцы шкафа, призрак взглянул на него безликой маской. Святогор стоял и глядел на нее золотыми глазами. Какое-то время они смотрели друг на друга, словно два слепых человека — куда-то в пространство. Девочка повела головой в сторону, словно бы указывая несуществующим взглядом на ворох бумажек, а после, ее силуэт померк и истлел. Святогор, подождав, поднял бумажки, на которых был, не ровным детским подчерком, текст. По-видимому, то были записки или что-то вроде, этой девочки, чей скелет лежит сейчас в этом шкафу-гробу и чей призрак сейчас был перед Святогором. Святогор вернулся к лежаку, отложил бумаги, развел огонь, а после улегся и принялся читать записки.

«Записки маленькой девочки»

28 ноября 2045 года.

Папу и братика забрали на войну. Мама очень сильно плакала, а ба и деда все время молчат. Я решила, что начну вести дневник. Деда рассказывал, как ему и другим, когда он учился, как и я, рассказывали в школе о войне, в которой воевал его дедушка. Он говорил, что была одна девочка, я не помню, как ее звали, помню, что она оставила после себя дневник. В Питере сейчас очень плохо, поэтому я и решила вести свой дневник, вот!

3 февраля 2046 года.

Маме совсем плохо. Кто-то позвонил, а мама потом начала плакать. Бабушка и деда спрашивали маму, а мама только сильнее стала плакать. Потом мама сказала, что братик умер. Деда ушел в комнату и закрыл дверь, а бабушка успокаивала маму.

4 февраля 2046 года.

Мама все время сидит у телефона. Деда стал курить, а бабушка смотрит телевизор. По телевизору постоянно кричат, ругаются и шумят.

30 апреля 2046 года.

Сегодня маме позвонили и ей стало плохо, а потом ей вызвали врача и ее забрали. Бабушка плакала, а деда достал бутылку с чем-то коричневым и неприятно пахнущим и стал это пить.

9 мая 2046 года.

На улице никого. Деда ходил в магазин, а потом вернулся. Сказал, что магазины закрыты, а на улице военные. Я сегодня даже в школу не ходила. Никто не ходил.

27 мая 2046 года.

Мама вернулась из больницы. Она выглядела плохо, бабушка кормила ее, но мама почти не ела. В школу приходили военные дяди и забирали мальчиков из старших классов.

1 сентября 2046 года.

Я думала, что потеряла свой дневник! Я нашла его, когда собиралась в школу. Летом маму снова забирали в больницу, а бабушка кричала на деда, чтобы он выкинул бутылки. Потом были каникулы, но я провела их дома. Иногда я выходила в магазин, а иногда получалось погулять, но на улице почти никого не было.

14 сентября 2046 года.

Бабушка упала на лестнице и ее забрали в больницу. Деда сказал, что у нее плохо с сердцем. Сегодня мы с дедушкой ходили в больницу к маме и бабушке, но они лежали не вместе. Бабушка улыбалась, а мама смотрела и как будто не видела нас.

1 ноября 2046 года.

Мы с дедушкой живем одни. Мама и бабушка лежат в больнице. Дедушка говорит, что все хорошо, но каждую ночь он плачет и пьет из своей бутылки.

17 ноября 2046 года.

Сегодня у меня день рождения! В школе меня поздравляли, даже дедушка меня поздравил и подарил большую шоколадку!

1 декабря 2046 года.

Сегодня вернулась мама, а бабушка все еще лежит в больнице, мы с дедой к ней сегодня ходили. Бабушка улыбалась и сказала, что, когда ее выпишут, она испечет пирог, дабы нормально поздравить меня с моим днем рождения.

1 января 2047 года.

Мы праздновали новый год. Ели салаты и пирог, а ночью пускали салюты и было красиво! Мама улыбалась, а бабушка была смешной! Деда рассказывал истории и все смеялись. Хочу, чтобы новый год был всегда! Потому, что мама улыбается, а ба смешная и деда смешной и я смешная.

1 апреля 2047 года.

Даже не знаю, что написать… Каждый день одинаковый, скучный. В школе не осталось больше мальчиков, только девочки, даже учителя. Я решила, что пока спрячу дневник.

27 октября 2047 года.

Я достала свой дневник, потому, что происходит что-то плохое. Летом почти ничего не происходило, а вот сегодня перестал работать телевизор. Дедушка, бабушка и мама беспокоятся и постоянно спорят, а на улице много людей и все кричат.

28 октября 2047 года.

Мне страшно! Сегодня ночью все тряслось и грохало, а небо было оранжевым. Бабушка, деда и мама были сильно напуганы, а на улице все кричали, ругались и шумели. Деда закрыл входную дверь и пододвинул шкаф, а мама ему помогала. Очень и очень страшно.

31 октября 2047 года

Уже несколько дней все трясется и грохочет. Мы плохо спим и едим, не куда не выходим, а деда и ба запрещают выглядывать в окно. Воды и света нет, а на улице постоянно кричат и шумят.

День и ночь стали одинаковыми, я забыла, какой сегодня день… Ночью что-то было, словно на некоторое время встало Солнце, но со стороны залива. Деда сегодня днем вышел на улицу и не вернулся, а бабушке плохо с сердцем.

Бабушка умерла… На улице постоянно темно и идет черный дождь, от которого плохо пахнет… Мне и маме плохо, постоянно тошнит и выпадают волосы. Мы сегодня ели кошку, которую мама поймала на лестнице.

Маму постоянно тошнит и она похожа на скелет. Мне плохо, жжет горло и хочется спать. Кто-то стучал в дверь.

Сегодня к нам ломились люди, мама меня спрятала в шкафу, а сама убежала.

Я не выхожу из шкафа, мне очень плохо. Хочу есть и пить. Хочу новый год. Хочу увидеть улыбающуюся маму и смешных бабушку с дедушкой…

На этом дневник маленькой девочки, который представлял из себя ворох записок, заканчивается.

«Хочу увидеть улыбающуюся маму и смешных бабушку с дедушкой…» — мысленно произнес Святогор.

Святогор лежал на полу, разглядывая листки записок в свете костра и думал. Мечта этой маленькой девочки была такой простой. Все чего она хотела — это увидеть счастливых родственников.

«А о чем мечтаю я? — Думал Святогор. — О чем мечтают люди в общинах? Может и слон, который висит под мостом и позже станет для меня обедом, тоже о чем-то мечтал? После десятков смертей и трудностей, единственной мечтой для людей Ломоносовской стало — объединение с другой общиной на западе. Их и так мало, а треть так и вовсе уроды. Отсутствие выбора определило их общее желание. Хотя стоп, это не мечта. Желание — это цель, а мечта — это идеал! Так, о чем же они могли мечтать? Вот слон — просто животное, о чем оно может мечтать? О сытой, довольной жизни? Более чем! Животное и не задумается о чем-то другом. А люди? Потеряв многое, их желания и потребности формируют их мечты. Лень формирует возвышенные мечты, а труд — приземленные, животные мечты. Чем сильнее голод физический, тем меньше голод духовный и на оборот. Но почему это лишь у человека, почему у животного такого нет? Потому, что животное не задает вопросов? Сколько было животных, которые могли понимать человеческую речь и даже общаться с людьми, и хоть одно из животных задало хоть один вопрос? Нет. Лишь человек обладает такой привилегией. Лишь у человека есть разница между желанием и мечтой…

Святогор не мог заснуть и в надежде развеяться, решил пройтись по улице.

Кронштадт был совершенно пуст и темен. В зимней вечерней тьме город казался еще живым, просто спящим. Тьма и снег скрывали шрамы войны. Порой в окнах мелькали зеленоватые всполохи, словно бы кто-то все еще не спит и просто поглядывает в окно на заснеженную улицу. Морозный воздух был чистым, а небо ясным и лишь редкие облака нарушали звездное сияние. Святогор взглянул в небо, в поисках своей звезды и увидел ее. Маленькая точка неспешно двигалась по небу. Святогор заприметил ее несколько лет назад и была та звезда странной, ибо она то появлялась на небе и ночами являла себя, а бывало, что и исчезала и многие дни не появлялась. Святогор решил, что это просто один из спутников, что все еще висит где-то там на орбите. Порой Святогор задумывался о том, что там, на космических станциях, были люди и какова же их судьба? А Марс? Неужели все именно так, как о нем и говорили слухи, что тамошняя колония вымерла еще в первые годы?

Святогор пристально уставился на звезду и шепотом произнес:

— Хочу быть человеком…

***

Прошел очередной год. Очередная зима близилась к концу, лед в заливе тронулся, а снега начали таять. Святогор шел в Ломоносовскую общину, в которой он уже месяца полтора не появлялся. Шел Святогор привычным путем и видел, как на месте бывшего Пулковского леса простирается черное пепелище прошедшего прошлой осенью пожарища. Пепелище было видно за многие километры даже не вооруженным глазом. От чего случился пожар, никто не знает, но именно после него банда саламандр распалась, их глава исчез, как и Страж этого леса. Ломоносовцы от которых осталось две трети, начали думать об объединении с другой общиной. Потому, когда Святогор пришел в Ломоносов, он не удивился тому, что город пуст. Ломоносовцы медленно, но верно вырождались, а после той осени вопрос относительно будущего общины, стал ребром. В общине были не редки случаи инцестов, а потому этот вопрос поднимался и раньше, а сокращение из-за смертей просто дало толчок к действиям. Вот только есть одно НО. Еще до всего этого, среди некоторых жителей был замечен недуг, который мог передаваться половым путем, приводя к половой немощи у мужчин — импотенции. Таких людей в свое время отгородили или изгнали, но недуг появлялся вновь и вновь. Объединение? Какова вероятность, что в объединенной общине недуг не появится? Горец пророчил людям сто лет, не более, неужели все…

Святогор бродил по брошенным домам, в которых не осталось ни чего, кроме намека на прежнюю жизнь. У некоторых домов были холмики с крестами, а на некоторых домах были надписи, вроде: «Прощай дом родной», «Дом свободный, живите кто хотите», или «Здесь был Леонид И.В.», даже такие «Не входить, опасно» и «Капут жив». Город был пуст и даже взять тут было не чего. Святогор наведался на поля, где местные выращивали овощи и фрукты, но те были сожжены, сожжены нарочно.

— Что ты тут надеешься найти? — произнес голос.

— Причину, для чего я все еще тут, — ответил Святогор.

— Нашел?

— Пока нет.

— Может ну его нафиг? Я про Питер. Махнем куда-нибудь, скажем на юг?

— И что там делать?

— А тут ты чего делаешь? Прибавь ко всему холодные зимы, а чтобы прокормиться, надо горбатиться каждый день.

— Я подумаю.

— Чего тут думать?!

— Я потому когда-то и пришел сюда, чтобы подальше от людей.

— Дурак…

— Знаю.

Святогор вернулся домой, а на следующий день отправился в Свердловскую общину. Там Святогор не показывался всю зиму и что там, в общине, одному Богу известно. Но когда Святогор пришел, то увидел схожую картину — пустой город. Но эту общину не покинули, а истребили, ибо все двери в домах были выбиты, как и окна, и всюду была высохшая слизь.

«Вот тебе и будущее… — подумал Святогор. — Не хочешь сам, найдется, кому выдворить».

В планах на будущее этого мира, человеку места не нашлось. Человек был незваным гостем, которого выдворяли за неприличное поведение и любое возражение встречалось силой.

— Ну, все еще думаешь? — произнес голос.

Тем же вечером, Святогор лежал на крыше, уставившись в небо, печальными золотыми глазами, жуя при этом кусок сырого мяса, страсть к которому у Святогора росла с каждым днем. Несмотря на то, что во время путешествия Святогор охотно ел найденные овощи и фрукты, хоть и понимая, что рискует нарваться на что-то ядовитое, сейчас эту практику он оставил. Из-за того, что всю растительную пищу он получал при обмене от жителей общины и из-за растущей тяге к мясу, нежелание рисковать и пробовать дикую растительность лишь росло.

Святогор всматривался в звезды, разглядывая созвездия, надеясь увидеть там хоть какой-то знак или что-то вроде того. Но небо было безмолвно и лишь падающие звезды, что на миг появлялись в небе яркой полосой, словно случайно брошенное кем-то на ветер. Порой Святогор поглядывал на свою звезду и всякий раз в голове мелькала мысль-мечта: «Хочу быть человеком». Она выскакивала всякий раз, когда Святогор смотрел на звезду. Звезда вдруг засияла ярко, очень и очень ярко и тогда Святогор произнес вслух свои слова:

— Хочу… Хочу быть человеком! Человеком!

Звезда погасла, а вслед за ней угасла и мысль Святогора.

Святогор какое-то время продолжал лежать и глядеть в небо, после все же встал и отправился вниз. Спускаясь по лестнице, до уха Святогора донесся свистящий звук. Он вернулся на крышу и оглядел округу. Вновь раздался свистящий звук и в небе что-то промелькнуло, что-то очень быстро, а затем вновь свист. Святогор взглянул на юг и увидел огромную светящуюся точку, от которой расходились яркие полосы. Некоторые полосы прорезали небо и вслед за ними, с некоторой задержкой, раздавался свист. Яркая точка росла и тускнела. В небе вспыхнула еще одна точка, которая пронеслась по небу огненным шаром и упала куда-то в районе Северного леса, озарив горизонт яркой вспышкой. Последовал грохот и свист, и все вокруг содрогнулось. Святогор с ужасом наблюдал картину, а небо все больше и больше рассекали тончайшие полосы света и гасли.

Когда все прекратилось, Святогор принялся судорожно собирать вещи.

— Ты куда? — взволнованно спросил голос.

— Ты видел? Там что-то упало, в Северный лес!

— И на кой тебе черт это сдалось? А если там что-то опасное?

— С чего ты взял?

— Не знаю, но чувство не хорошее.

— Чувство?.. А черт… Я спорю сам с собой…

Собрав рюкзак, Святогор выскочил из дома и стремглав понесся на север, через мертвый город. Святогор бежал туда, куда могло бы упасть это нечто.

— А если это просто метеорит или как его там?

— И что?

— Не знаю…

— Заткнись, пожалуйста! Заткнись! Я не хочу тебя слушать.

— Ну, а вдруг там что-то опасное? Вдруг?!

— Что?! Что, черт возьми, там может быть опасного? Да и какое тебе дело?

— Я же сказал, что у меня плохое предчувствие.

— А у меня нет и так как ты всего лишь голос в моей голове, то будь добр — заткнись!

Голос умолк, а Святогор бежал не жалея сил.

Святогору на его пути попадались бегущие в страхе звери, а лес был полон следов, которые вели прочь из леса. Святогор приближался к месту падения, ориентируясь по запаху. Чем ближе, тем сильнее становились запахи костра и металла. Зверей и тварей попадалось все меньше и даже хищная живность не обращала на Святогора ни какого внимания, огибая его как очередное препятствие, если тот вставал у них на пути. Когда Святогор вышел на место падения, то обнаружил небольшую воронку кратера, глубиной в несколько метров. На дне кратера, в самом центре, торчал овальный пик. Это не было похоже на камень или что-то вроде, то было совершенно гладким и белого цвета. Кратер слабо курился, как и деревья, что лежали поваленными во все стороны от кратера. Однако пожара тут не было, скорее, просто опалило все вокруг. Осторожно шагая, Святогор неохотно приблизился к краю кратера.

— Ты видишь это?! — беспокойно воскликнул голос. — Уйди, прошу тебя — уйди и не спускайся туда!

— Это не метеорит, это вообще не камень! — ошарашенно ответил Святогор.

— Прошу тебя не спускайся! Кто знает, что там может быть за дрянь?! — взволнованно продолжал голос.

— Не думаю, — возразил Святогор.

— С чего вдруг?!

— Посмотри. Это ведь капсула! Типа бочки или контейнера.

— Бочки? Контейнера? То есть там что-то есть? Что-то опасное?

— Да что ты заладил?! Опасное, не опасное, тьфу! — Святогор сплюнул. — Задолбал!

— Очень тебя…

— Заткнись! И проваливай! — перебил Святогор.

Святогор, невзирая на мольбу голоса, спустился вниз и осторожно приблизился к капсуле. Святогор сгорал от любопытства. Обойдя капсулу, Святогор увидел черный квадрат, вроде окна и приблизился, чтобы заглянуть. Святогор вел себя опрометчиво, как какой-то герой тинэйджер из молодежного фильма ужасов конца двадцатого века. Святогор мог бы испугаться, если бы тут была какая-нибудь тварь, но тут была неизвестность. Приблизившись, Святогор увидел стекло, которое было одной сплошной кашей трещин. Капсулу же покрывали линии, вроде стыков, но не было ни единого отверстия. Святогор прикоснулся к капсуле и отдернул руку испугавшись.

— Что?! Что такое? — беспокойно воскликнул голос.

— Холодная, — ответил Святогор.

— Оставь ее, прошу! Брось ты эту фигню и уходи!

— Отстань.

Святогор попробовал повалить капсулу, но та была надежно вбита в землю и тогда Святогор принялся разгребать землю руками. После получаса разгребания капсула накренилась и обнажила панель, которая настойчиво мигала. Святогор приблизился, чтобы посмотреть. На панели были индикаторы с цифрами. Большими красными буквами мигала надпись: «КРИТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ». А левее надписи была шкала, нечто вроде заряда, которая показывала, что что-то не то закончилось, не то… Что-то там. На индикаторе было: 0,451. Число становилось все меньше и меньше. Святогор не знал, что это значит, но голос в голове судорожно вторил:

— Беги! Беги! Беги!

Святогор ужаснувшись, побежал прочь от капсулы. Покинув кратер, Святогор спрятался за поваленным деревом и ждал. Через какое-то время раздался хлопок и звук вырывающегося пара. Когда все прекратилось, Святогор выбрался из своего укрытия и приблизился к кратеру, который был полон тумана, от которого приятно пахло и холодило. Пар достаточно быстро рассеялся и Святогор увидел, что капсула была раскрыта. Голос в голове все кричал и молил, чтобы Святогор бежал прочь, но Святогор завороженно шел к капсуле, желая заглянуть. Святогор приблизился к капсуле и осторожно заглянул внутрь. Сердце бешено стучало и Святого боялся, что что-то вот-вот выскочит на него и попытается его убить. В голове всплыли размытые кадры древнего фильма ужасов об инопланетном чудище, но Святогор все равно жаждал заглянуть. Голос в голове навевал эти мысли, словно бы пытаясь показать Святогору, что он беспечный дурак, который сует свой нос в любую подозрительную дырку, просто потому, что это дырка!.. Но в капсуле не было ничего опасного, а было тело. Это тело было человеческим.

Святогор мешкал и все думал: «Вытащить или нет?». Голос твердил бросить и убираться подальше, но Святогор отгонял его, как назойливую муху. После раздумий, он все же принял решение — вытащить. Осторожно, словно бы боясь навредить, Святогор извлек тело и уложил на землю. Человек был в странном костюме, который покрывал его с ног до головы и имел вид не то молодого парня, не то молодой девушки. Святогор попробовал проверить пульс и дыхание и понял, что человек этот живой. В голове был хаос мыслей и Святогор не знал, что ему делать. Человек был без сознания и бросить его было бы подлостью, тогда Святогор решил забрать человека с собой. Когда Святогор попытался вытащить человека из кратера, человек открыл на мгновение глаза, взглянул на Святогора невидящим взглядом, а после, шевельнув губами, словно пытаясь что-то сказать, вновь потерял сознание. Святогор ошалело глядел на человека, пребывая в ступоре. Когда трезвость вернулась, Святогор вытащил тело из кратера и положил его себе на плечи, как коромысло. Человек более, вплоть до самого дома Святогора, не приходил в себя, лишь бормотал что-то неразборчивое.

Дома, Святогор уложил человека на свою кровать и стал судорожно соображать, что ему делать? И первое, что ему пришло в голову — это снять костюм. Однако, снять, или вернее стащить, удалось лишь маску, вроде балаклавы, а вот как снять костюм, Святогор не знал. Но после того как он увидел лицо человека, мысль о том, чтобы снять этот дурацкий костюм, просто улетучилась. Человек имел русые, короткие волосы, нос пуговкой, нежные розовые губы и чистейшую кремового цвета кожу. «Ангел…» — невольно подумал Святогор. Человек имел ангельской красоты внешность.

— Кто ты? — завороженно глядя на человека вопросил Святогор.