Белая комната

— Здравствуй, Грегор. Как настроение? Понравился завтрак?

Она снова пришла — женщина в белом халате. Зачем я ей нужен? Каждый день меня спрашивают о том, как я позавтракал, как пообедал, хорош ли ужин; грустно мне или весело. Она сжимает исписанный блокнот в бледных ладонях… К чему это все? Мне снятся сны о том, как я вырываю блокнот из ее пальцев и читаю строки обо мне, написанные тонким почерком. Но в каждом сновидении смысл записей ускользает прочь. Женщину зовут Алиса; фамилию мне никто никогда не говорил, да и имя тоже — я просто прочел его на карточке, что крепилась к халату. Мне жутко надоел этот каждодневный спектакль… Но я находил в нем какое-то извращенное удовольствие — все время улыбаться и вести беседу, уверять, что все прекрасно. Так было и сегодня. Слова с трудом сходили с языка — будто лениво, неохотно. Это наречие трудно освоить; так много согласных…

— Добрый день. Завтрак был великолепен, как всегда. Настроение… Приподнятое! Думаю, вечер будет интересным.

— Да? Хорошо, Грегор! А почему ты так считаешь?

— Сегодня день математики. Я люблю числа — они меня успокаивают. Кто придет читать мне учебник?

— Профессор Алексеев. Он будет рассказывать тебе об иррациональных числах.

— Безумно интересно. Жду — не дождусь, — произнес я со скукой в голосе.

На самом деле, день математики — это совсем не весело. Меня посвящали в эту науку слишком медленно — словно я какой-то недоразвитый… Иррациональные числа я освоил уже несколько дней назад — во время вечерних размышлений сам их заново открыл. Это же так логично — они необходимы, и существование подобных множеств легко предугадать.

— Что ты сегодня ел на завтрак?

— Яичницу и жареный хлеб. А когда обед? Я проголодался.

— Как всегда, Грегор, ровно в два часа после полудня.

— А сколько сейчас уже?

— Двенадцать двадцать, — проговорила Алиса, бросив взгляд на наручные часы; ее карандаш со скоростью иглы в швейной машинке выводил надписи на листках блокнота.

— Когда мне дадут такие часы? Мне нужно знать время — это очень важно. Я же просил так много раз… И профессор Вилассенен обещал, что мне их подарят на день рождения. День рождения был три дня назад, а я получил пятнашки. Вы что… Боитесь, что я что-то сделаю? Что-то придумаю и сбегу?

— Спасибо за беседу, Грегор, — улыбнулась Алиса, — завтра после завтрака я снова приду поговорить. Было приятно поболтать, не скучай!

Цокая каблуками по плитам пола, она пошла прочь. И так всегда… Я вцепился руками в железные прутья:

— Пожалуйста! Мне очень нужны часы! Ну я же просил, ну что вам стоит!

Она не слушала. Эхо моего голоса гуляло по пустому залу, перебегая из угла в угол. Вскоре и стук шагов затих где-то в темноте далекого коридора. Надо мной яркие лампы… Ненавистный свет, как в… Как в… Я пытаюсь вспомнить слово. Как в больнице! Такая большая комната, а в ней только моя клетка. Я посмотрел в угол своей темницы, где лежала кучка игрушек и всяческих безделушек. Они быстро мне надоели… Кубики, конструктор, калейдоскоп, теперь вот еще и пятнашки. Только книги, которые мне приносили профессора, я заботливо складывал в противоположном углу — там уже образовалась внушительная стопка. Всевозможные энциклопедии, художественная литература, история, учебники — все изучены и зачитаны до дыр. При хорошем настроении я мог за час вдумчиво прочесть около семисот страниц. Я взял из стопки самую верхнюю книгу — учебник по психологии человека. Открыл его и, вздыхая, принялся перечитывать, чтобы хоть как-то скоротать время до обеда.

Вскоре, по всей видимости, пробило два часа. Рабочий в зеркальной маске прикатил на металлической тележке блюдо, укрытое белоснежной тканью. Почему здесь все кипельно-белое? В книгах такое разнообразие цветов — а здесь они жалеют не только часов для меня, но и красок. Я знал, что «кормильцам» запрещено со мной разговаривать — уже пытался. Если повезет — только время подскажет. Он был высок для человека — наверное, метр восемьдесят или восемьдесят пять. Наученный опытом, я просто смотрел на него сверху вниз, ожидая, когда он сорвет ткань. Но я уже чуял суп-пюре из каких-то овощей и не самый свежий хлеб. Так и есть — большая тарелка супа и громадная ложка.

Делать нечего и спорить не о чем. Первая ложка, полная густой массы, отправилась в рот. В принципе, это довольно вкусно, если не принимать во внимание, что суп мне дают чуть ли не через день, с завидным постоянством. В какой-то из книжек я прочитал про сладости — и безумно захотел попробовать. Но, как назло, такого здесь не дают… Остается только мечтать и гадать, какой же у «варенья» вкус.

Вечером он явился. Профессор Алексеев — не такой уж умный человек, каким хочет казаться. Я вяло поздоровался и сел на пол камеры, приняв из рук щуплого старика потрепанный учебник математики. До чего же скучно!

— Профессор…

— Да, Грегор?

— Я уже все знаю про иррациональные числа. Может, почитаете мне что-то другое? Я сформулировал несколько теорем, вот, поглядите…

Профессор с нескрываемым удивлением смотрел на формулы и доказательства, которые я нацарапал на полу маленьким мелком.

— Как ты… Как же это…

— Это элементарно.

Профессор Алексеев посмотрел мне в глаза. Я еще не до конца научился различать эмоции, но, кажется, он испугался. Чего?

— Ты очень сообразительный, Грегор.

— А вы все очень жадные.

В глазах старика зажглось любопытство.

— В самом деле? Почему ты так думаешь? Ты что-то просил, а не получил?

Я всплеснул руками:

— Я хотел на день рождения часы. Как видите, на мне нет часов! А это так… Так… — я с силой хлопнул ладонями по полу. Эхо понеслось к потолку и запрыгало от стены к стене. — Так важно!

Старик пригладил седую шевелюру.

— Зачем же тебе часы? Ты ешь по расписанию, всегда в одно и то же время.

— Как это — зачем? Очень важно знать, в какой точке на линии времени мы находимся в данный момент. А что, если мы попадем в нестабильную зону? Случайно? Спровоцируем временной резонанс — я еще не пришел к выводу, что тогда произойдет! Мне нужны часы, чтобы следить за зонами.

— Ты только что это придумал? — улыбнулся профессор.

Он не понимает. Я просто махнул рукой и отвернулся.

— Ну-ну, Грегор, не обижайся на старого ученого. Будут тебе часы — обещаю!

— Профессор Вилассенен тоже обещал. И не принес. Делает вид, что я ничего не просил. Вы поступите так же.

Старик вздохнул и обернулся, посмотрев куда-то наверх. Туда, где мигал красный огонек камеры наблюдения.

— Мне жаль, Грегор. Нас тщательно обыскивают, прежде чем мы проходим сюда. Просто так ничего не пронесешь… Все посторонние предметы запрещены.

— Вы меня боитесь?

— Я — нет. А вот они, — старик кивнул куда-то в сторону входа, — да. Наверное, я уже сказал лишнего… Мне нечему тебя научить сегодня. Вот, возьми это. Может, пригодится в твоих «исследованиях».

Я обернулся. Алексеев через прутья решетки протягивал мне книгу. Я осторожно взял ее — Ж. Лагранж, «Аналитическая механика».

— Спасибо.

Дверь отворилась, как пасть морского чудовища, обнажив страшный, темный и длинный коридор. Раньше обычного… Вошли двое, в таких же зеркальных масках, как и кормильцы. Я быстро приметил, что один чуть прихрамывал, а второй то и дело, судя по звукам, облизывал губы. С моим слухом это не так уж сложно.

— Профессор, на выход.

Старика зачем-то взяли под руки. Тот не сопротивлялся. Я прижал лицо к решетке:

— Пожалуйста, не забудьте про часы!

Профессор Алексеев обернулся и посмотрел на меня, слегка улыбнувшись. У него было почему-то очень-очень грустное лицо. Что это? Слезы? Куда его ведут? Двери захлопнулись. Я снова наедине с книгами, глупыми игрушками и самим собой.

Следующие несколько дней прошли точно так же, как и вся моя жизнь до этого. Почти вся. Я помнил детство — краски природы и чувство свободы; в голове всплывали далекие образы леса, реки, вкусных фруктов, моих родных… Теперь я уже взрослый, а все эти вещи вижу только во сне. Я счастлив и снова брожу по берегу реки, наблюдая за игрой водяных брызг и плавными движениями рыб… А потом просыпаюсь абсолютно разбитым. Хватаюсь за калейдоскоп, чтобы хоть где-то увидеть яркие, насыщенные краски — лишь бы только не смотреть на белоснежные стены.

Опостылевшее лицо Алисы снова швырнуло в меня противную наглую улыбку.

— Добрый день, Грегор. Как настроение?

— Я не хочу с вами говорить.

— Почему? Тебя кто-то обидел?

— Вы держите меня взаперти, засыпаете дурацкими игрушками и не даете то, что действительно необходимо. Ваши профессора глупы, уроки скучны, а книги устарели. Я до всего додумываюсь сам куда быстрее, чем вы можете мне преподать. И еда невкусная.

— Что-то ты раскапризничался последнее время… — пробормотала Алиса, тщательно записывая мои слова в блокнот.

Я медленно подошел ближе к решетке. Она не заметила. В мгновение ока я просунул руку через прутья и схватил записную книжку — Алиса даже не успела вскрикнуть, только глаза расширились от удивления. Карандаш смотрительницы прочертил по бумаге, оставив недописанным последнее предложение. Я же убежал в самый дальний угол клетки, сжимая мятый блокнот в руке. Теперь-то посмотрим, что они там про меня пишут!

— Грегор, немедленно верни!

— И не подумаю, — пробурчал я.

Первая страница. Настроение в норме, аппетит хороший. Проявляет необычную двигательную активность, не разговаривает; часто смотрит в калейдоскоп. Наблюдаются всплески мыслительной активности — очень много энергии. Потенциально гениален.

Дальше и так плохой почерк Алисы превратился в мешанину завитков и точек, которую совершенно невозможно было прочесть. Следующая страница тоже осталась загадкой. На пятой я смог разобрать, что мне принесли первую книгу. Кипа листков была довольно толстой — они записывали про меня каждую мелочь, вплоть до того, сколько раз за день я ходил в туалет или чесался. Зачем им все это нужно? Аккуратно я переворачивал листок за листком, а шум за спиной становился все громче. Рисунок меня в клетке, списки еды, что давали мне люди в масках, расписание занятий, краткие характеристики профессоров… И кое-что поинтереснее — выжимки из их резюме и собеседований. Значит, они проходят специальный отбор, прежде чем им позволяют со мной работать. Любопытно… С каждым новым листом, с каждой записью отточенного карандаша Алиса фиксировала повышение моего интеллекта. Так и было — день за днем я чувствовал себя умнее, сообразительнее, все больше и больше. Уроков и книг уже не хватало. Я сам выводил все формулы и составлял теоремы с аксиомами еще до того, как очередной ученый придет рассказывать мне эту тему. Я перевернул блокнот и решил начать с конца. Заметки смотрительницы так и сочились подозрением и недовольством — постоянно просит часы, избирательно стал относиться к еде, требует одежду — что-то задумал? Отмечает, что охранникам нужно усилить бдительность, а профессорам — наводящими вопросами выяснить, что я на самом деле затеваю. «С каждым днем его состояние все больше дестабилизируется и выходит за границы нормы. Нужно немедленно что-то предпринять, чтобы процесс не вышел из-под контроля». Обращаются со мной, как с каким-то прибором.

Алиса не унималась. Я вывел девушку из терпения — она визжала и топала ногами, требуя вернуть никчемные записи. Я посмотрел на нее с отвращением — всего лишь блокнот, и она превратилась в жалкое создание, прикрывающее свой страх громкими криками.

— Я тебя насквозь вижу. Боишься, да?

— Охрана! Охрана! — Алиса нажала на небольшую красную кнопку на пульте, который все это время лежал в кармане халата.

В комнату ворвались несколько крупных мужчин с длинными электрожезлами. Одеты как военные — за исключением все тех же масок, чтобы я никого не запомнил и не увидел лица.

— Он украл мои наблюдения!

Головы охранников повернулись ко мне. Я чувствовал, как они буравят взглядами блокнот в моей руке.

— Немедленно верни записи, — на конце жезла заплясала молния.

Я наблюдал за ее танцем и усмехался.

— А иначе что? Пустите в меня ток? Я смотрю, вы настоящие храбрецы — втроем против меня одного в клетке...

— Хватит болтать. Ты слышал — отдай блокнот или получишь разряд.

— Я не собираюсь отдавать ей...

Стражник сделал выпад, и жезл уперся мне в грудь; молния тут же сползла с него и ужалила, словно оса. Ток сотрясал меня, а я не мог ничего поделать с собственным телом. Все мышцы свело судорогой, и, в конце концов, мои руки выпустили записную книжку. Охнув, я упал на пол.

— Будет тебе наукой! — охранник еще раз активировал жезл, и мышцы снова судорожно задергались.

Сквозь туман, застилавший глаза, я видел, как уходила Алиса, грязно ругаясь на каждом шагу.

— Все, хватит с меня! Не могу больше так работать!

Охранники ушли и заперли дверь, оставив меня наедине с болью.