Глава 5. Фёдор Кнышев

То, что Альтаирцы могут чего-то не понимать, для меня было сюрпризом. Но как иначе можно объяснить удивление Александра, вызванное моим приключением на географии? После того, как я рассказал Александру об «истории с географией», когда прошло его удивление вмешательством неизвестных никому «Высших», отец сказал нечто, ещё более поразившее меня.

Оказывается, мне предлагают, ни много ни мало— спасать мир! Ну прямо, как в банальном голливудском фильме-боевике, они уже настолько «затаскали» эту тему, что уже снимают фильмы-пародии на самих себя! А тут мне предлагают делать именно это — да еще на полном серьёзе.

Я, конечно, сразу захотел узнать, о чем отец и Александр так долго вчера разговаривали. Отец спросил:

— Кто будет рассказывать, ты или я?

— Конечно ты, как мы договорились, а я послушаю.

Для меня было сюрпризом, что они на «ты», и когда я спросил, отец сказал, что это со вчерашнего дня.

— Зомбируешь? — спросил я у Александра.

— Твой отец здесь покрепче не только тебя, но и некоторых альтаирцев, так что не переживай! — правда, я не знаю, как это ему удалось.

— Никакого секрета нет, я потом вам обеим расскажу. А пока, Федя, послушай, что творится с разумными расами, пока они только готовятся стать по-настоящему разумными — как мы сейчас.

И отец повторил мне то, что узнал вчера от Александра про историю разумных рас вообще, и Альтаира в частности, и про то, как альтаирцы взяли на себя труд обучать другие расы, разумные, можно сказать, условно или потенциально.

Я спросил: — и что, я уже записан альтаирцами в команду спасателей современной цивилизации человечества?

Александр сказал: — не хватает только твоего личного согласия.

— а не хиловат ли я для такой работищи?

Александр: Сейчас — несомненно, а вот после обучения….

— Опять учиться?

— А ты ведь уже начал. Ты только что слушал сейчас свой первый урок по эволюционной истории разума. Вчера я рассказал все это твоему отцу, ему это показалось очень любопытным. Настолько, что он сразу все запомнил и очень точно рассказал сейчас тебе. Он предвидел, что твой энтузиазм может исчезнуть от одного слова «учиться», поэтому первый пробный, самый неинтересный урок мы провели неожиданно для тебя, прямо сейчас.

— самый НЕИНТЕРЕСНЫЙ?

— Ага. По крайней мере так сказали мне все, кто учился до сих пор. Но твой эмофон мне показал, что урок тебе явно понравился. Так что наши методисты на Альтаире трудились не напрасно.

— А при чем здесь ваши методисты? Рассказал то все мой отец.

— Так именно это и предусматривает программа обучения! А вчера, так получилось, что я, неожиданно для себя, провел с твоим отцом первый урок: — чисто случайно начал, а ему с первых моих слов стало так интересно, что я, по учительской привычке, продолжил урок до конца. А сегодня, рассказав всё это тебе, он окончательно усвоил этот урок сам.

— Пап, так ты тоже будешь учиться?

— Конечно! Я же записался в спасатели мира, и тоже пока мало что умею. Здесь мы с тобой практически на равных!

— Что, и я буду в роли учителя?

Александр ответил:

— Обязательно, и нередко! Мы давно поняли, что нужно не допускать даже малейшей скуки в процессе учебы, это не только замедляет процесс обучения, но и сильно вредит его качеству.

— Так что, учиться спасать мир может быть интересно?

— Бывает, учиться даже интереснее, чем применять знания и спасать, уж поверь моему опыту. Но спасать миры бывает необходимо, даже если это не всегда столь интересно. Вот представь себе, что перед тобой мир, который для тебя столь прост и понятен, будто лежит у тебя на ладони. Только у тебя есть знания, чтобы наверняка судить о том, что мир этот тяжко болен, и что если пройти мимо и не вмешаться, то будет разрушение и гибель многого и многих, но в этом мире никто этого не понимает. Ты сам вылечить весь мир не можешь, но у тебя есть ключик, которым открывается известная одному лишь тебе дверка, за которой томится могучий джинн— созидатель, и ты точно знаешь, что уж он-то этот мир спасти хочет и сможет. Но пока у него нет знаний, он не понимает, чем мир болен и как его надо лечить.

Даже если замок изрядно заржавел и проклятая дверка никак не хочет открываться, джина надо пару часов приманивать какими-нибудь нудными плясками с бубном, а потом еще долго и трудно, много-много дней что-то разжёвывать неучёному, но славному джину, чтоб он наконец понял, что же надо делать, — сможешь ли ты сам считать себя хорошим человеком и уважать, если равнодушно пройдешь мимо и оставишь миру — погибель, а джинну — неведение и беспомощность за дверкой?

— Это ты про что?

— Да все про вас, людей. Когда вчера у меня вышел досадный прокол с первым контактом и учебными программами, я подумал, что мне, видимо, придётся изрядно попотеть, но я все равно не отказался бы от работы. Но когда сразу встретил двух могучих джиннов, которые, услышав лишь намёк на предстоящую работёнку, не то что смазали замок, а, довольно потирая руки, так рубанули дверцу со своей стороны, что её снесло с петель даже раньше, чем я в замок ключ вставить успел… Короче, мне приятно с вами работать. И с человеческой цивилизацией, и с Вами, Кнышевыми.

— да какие же мы джинны — мы обычные, нормальные люди.

— Возвращаю тебе маленький «должок» от отца. Он мне вчера сказал, что у вас, людей, высоко ценится скромность.

— А сегодня будут еще уроки?

— Будут, но чуть позже. А пока мне чрезвычайно интересно послушать свой урок— о недавней истории вашей страны, от твоего отца, который во всем этом участвовал непосредственно. А то сейчас по телевизору несут такую противоречивую чушь и ахинею, что даже мне было трудно толком разобраться. Если я не ошибаюсь, ваша страна в недавнем прошлом сделала очень интересную попытку создания более разумного жизнеустройства, чем общество имитации борьбы за выживание в условиях нарочито созданных социальными паразитами проблем, обычное для конца очередного цикла варварских цивилизаций. Досадно, что вы не смогли обеспечить его длительную устойчивость — вам явно не хватило знаний о развитии, человеке и обществе.

— Александр, ты что, выходит, тоже учишься?

— Постоянно. У бесконечного Космоса мы все лишь ученики. Каждая цивилизация по-своему уникальна, это всегда еще и урок для меня и Альтаира. Вы вдвоем всем нам вчера такой урок преподали — век не забуду! Ну, так как, согласен ли ты упорно потрудиться на благо родной планеты?

— А ты не врешь, что учиться интересно? Вдруг будет, как в школе?

— Очень жаль, что ты не чуешь эмофона, а то мне не пришлось бы ничего объяснять словами. Зато я скажу тебе, чему будет посвящен следующий урок.

— И чему же?

— Как правильно учиться в вашей сегодняшней школе. Это тоже может быть интересно.

— Иди, погуляй пока — вмешался отец — У Александра будет урок новейшей истории Земли, ты же слышал. Думаю, займет это часа полтора. Возвращайся к обеду. Для усвоения знаний нужна свежая голова, а твоим мозгам придется поработать очень интенсивно. И я так понимаю, что твое согласие уже получено!

— Да-да, конечно, я согласен— Но мой голос звучал не столь уверенно, как надо бы. Я все ещё был ошарашен тем, что в ОБЫЧНОЙ ШКОЛЕ тоже может быть ИНТЕРЕСНО.

Я бродил по окрестным улицам, и смотрел на всё окружающее с новой, непривычной ранее точки зрения. Хотя я ещё даже толком не начал обучение, сама мысль о том, что я буду менять этот мир, заставила взглянуть на него широко раскрытыми глазами.

Я уже не был наблюдателем, равнодушно фиксирующим окружающее на плёнку своей памяти, я впервые почувствовал желание проникнуть в смысл, понять сокровенную суть всего, что я вижу, у меня проснулся интерес к тысяче разных вещей, которые раньше представлялись мне незаслуживающими внимания. Бросив взгляд на свой дом, я подумал о его строителях, вообразил себе, как могучий кран, панель за панелью, воздымал этажи, как огоньки электросварки плавили металл и скрепляли арматуру, вообразил даже сосредоточенные лица строителей. Что ими руководило тогда, в Советские годы, как они жили, о чём мечтали?

Потом, проходя мимо винно-водочного магазина, я совсем по-другому посмотрел на опустившихся пьяниц, как всегда толпившихся около него. Их было всего несколько человек, и раньше вид их не вызывал ничего, кроме чувства омерзения. Теперь же я вдруг подумал о многих тысячах таких же магазинчиков, разбросанных по бескрайним просторам нашей страны, и мне они представились хищниками, открытые дверные пасти которых охотятся на обыкновенных людей, чтобы, проглотив и переварив всё человеческое, отхаркнуть назад грязных животных, не похожих на человека даже внешне.

Я прошёл мимо клуба, раньше принадлежавшего тому институту, где работал отец. Ещё полгода назад в зрительном зале там каждый вечер крутили какой-нибудь фильм или ставили любительские спектакли, устраивали новогодние представления для детей, по вечерам в многочисленных комнатках работали разнообразные кружки, звучала музыка и призывно светились окна, за которыми бурлила жизнь и кипело творчество. Именно там состоялся памятный мне гипнотический сеанс. Теперь парадный вход был наглухо заколочен, стёкла во многих окнах отсутствовали, зияющие провалы были кое-как прикрыты старыми досками и грубо обломанными фанерными щитами, с шелушащейся краской, обрывками каких-то старых надписей и рисунков. Картину запустения дополняла выцветшая, покрытая брызгами грязи и пыли краска фасада, и серовато-белые пятна на месте отвалившейся штукатурки, в которых были видны перекрещивающиеся под углом деревянные планочки дранки, прибитые на пересечениях ржавыми гвоздиками. Жизнь теплилась лишь в нескольких комнатках на первом этаже, которые арендовал небольшой магазинчик, торговавший книгами и канцпринадлежностями, весь остальной клуб был брошен на съедение запустению и разрухе. Клуб явно был смертельно ранен, но пока ещё гордо реял его треугольный фронтон, поддерживаемый классической колоннадой, выполненной в греческом стиле.

Я немного побродил вокруг клуба, который был окружен раньше сквером, а теперь— скорее молодым лесом, взглянул на часы, и понял, что уже пора возвращаться.

Когда я вернулся с прогулки, отец заканчивал кухонные хлопоты, а Александр стоял у открытого окна, распустив свою зеленую шевелюру и подставив ее солнечным лучам. Я уже знал, что так он питается. Отец пригласил меня к столу, и мы вместе пообедали.

После обеда мы с отцом переместились в его кабинет— самое большое помещение в нашей двухкомнатной квартире. Вошел Александр, волосы у него уже были русые, и, обращаясь ко мне, спросил:

Расскажи, как ты думаешь, зачем нужно, чтобы дети учились в школе?

— ну чтобы они не гуляли, где хотят, пока их родители на работе.

— а почему, по-твоему, гулять— лучше, чем быть в школе?

— гулять — свобода, а в школе— принудиловка и скука.

— значит, если бы в школе было интересно, то и принуждать ходить не понадобилось бы?

— Конечно. Если бы в школе было хоть чуть поинтереснее, уже легче было бы! А то выдумали то и дело играть на нервах контрольными и оценками, сплошная зубрежка никому не нужной мути, хорошо хоть, палками не бьют, и то, ходят мрачные слухи, что не везде, а маленький шажок в сторону— сразу двойка. Настоящая тюрьма— только решеток и замков не хватает! Да и что толку, что замков нет— выйти-то все равно нельзя!

Я выпалил всё это на одном дыхании, потому что, как мне представлялось, давно уже определился со своим отношением к школе, внутри у меня накипело, я только и ждал подходящего момента, чтобы выплеснуть чувства наружу. Я взглянул на отца, как бы ища у него поддержки, но отец слушал наш диалог со спокойным выражением лица. А я вспоминал череду тоскливых, бесконечных часов своей жизни, потерянных за школьной партой, потом подумал, что завтра понедельник, и опять придется «включать автопилот» и топать в школу… И так еще 4 долгих года, не считая еще и тех двух тоскливых недель, что остались до каникул…

В ответ Александр рассказал, как устроены Альтаирские школы:

— ну что касается принудиловки, поверь, тут ничего не поделаешь. Чуть позже, на уроках эволюции, я объясню, почему. На Альтаире тоже есть школы для наших детей, в которые тоже ходить обязательно. У нас тоже есть деление на младшие, средние и старшие классы, школьный день может длиться даже больше, чем у вас— 6, 8 и 10 часов, но обязательны из них только 3, 5 и 6 часов, на остальные занятия, дополнительные, можно ходить или нет по своему желанию. Только мне в школе было учиться настолько интересно, что я очень редко вспоминал, что это принудиловка, и, наверное, каждый второй день торчал в школе «до упора», иногда даже больше 10 часов— до тех пор, пока меня чуть ли не выгоняли. Я вовсе не был каким-то особенным учеником, большинство учеников поступают также, это у нас считается нормой. А скука учеников считается позором для учителя, и если слишком много детей часто ее испытывают, учителя меняют, наша чувствительность к эмофону здорово помогает нам здесь. Вообще же альтаирская система образования считается одной из лучших в Галактике, иначе мы сами не позволили бы себе учить другие расы.

— Вот, если бы мне было так же интересно в нашей школе!

— Наверное, это покажется тебе очень странным, но достичь этого совсем несложно! Хотя мы избалованы в том, что наша школа делает все, чтобы интерес у каждого ученика специально «подогревать», ведь масштабные задачи, решаемые нашим обществом, требуют от каждого из нас если и не гениальности, то хотя бы очень большого таланта в своем деле. Мы ведь сознательно, с умыслом выбираем такой путь развития цивилизации, ставим перед собой такие задачи, которые требуют максимума от каждого из нас, и соответственно этому, в отличие от вашего теперешнего общества и даже от вашего предыдущего, у нас требуется, ценится и обеспечивается развитие и талант каждого. А база для саморазвития личности в течение всей жизни закладывается по большей части именно в школе. Вот ведь как интересно получается— начинать спасение планеты можно и нужно, в том числе, и со школы. На Альтаире школа рассматривается как один из основных элементов поддержания и развития нашей культуры. Мы говорим, что школа сегодня— это наша культура завтра.

— Ну ты и загнул.

— А ты спроси отца, как учился он. Та система образования была одной из лучших в вашем мире— кстати, по вашим же собственным оценкам. Конечно, до альтаирской ей далеко, но все же…

— Пап, а тебе было интересно учиться?

— Ну я, по крайней мере, не считал это бесполезной тратой времени.

— Я читал твои учебники, они куда интереснее! Но там есть такие трудные места!

Снова вмешался Александр:

— А что произойдет, если ты в школу возьмешь отцовские учебники? Вместо своих?

— Двойку поставят. За поведение. С урока выгонят. Папу пригласят.

— Но ты будешь внутри себя чувствовать, что прав, так? Учителя и директора школ являются выразителями интересов общества, неважно, понимают они это или нет. Можно сказать, что общество их зомбирует.

— И что делать?

— А у тебя самого какая цель, когда ты идешь в школу?

Вопрос застал меня, что называется, «врасплох» — я всегда считал, что мне тут думать совершенно не о чем, всё уже давно решено за меня, и не чувствовал никакого, даже самого малого пространства для своей свободы и выбора. Я задумался, подбирая слова, как бы поточнее это все выразить, и сказал:

— Ну… чтоб неприятностей разных не было, чтоб, скажем, папу не вызвали. Чтоб контрольные писать. Отметки хорошие получать. Принудиловка, рабство, одним словом.

— Ухитрился вспомнить всё, кроме главного! Ты уверен, что знания и умения тебе в жизни совсем-совсем не нужны, вообще никакие? Читать, писать, желательно, без ошибок, быстро и хорошо запоминать, уметь думать, творить, анализировать — да кучу всего разного!

— Интересно, и как может пригодиться в жизни, например, задачка о бассейне с трубами?

— Чуть позже я тебе обязательно расскажу, для чего нужны задачи и задачники, и какая польза от нарисованных бассейнов с сухой водой и бумажными трубами. На Альтаире тоже все это есть, пусть в несколько иной форме. А пока— представь себе, что ты тайный агент будущего разума планеты и твоя задача— найти в школе знания-улики, которые от тебя специально прячут. Устраивают чехарду из дурацких предметов, начиняют учебники всяким бредом, правдоподобным, но не точным, умышленно устраивают скуку и дают длинные и нудные домашние задания, лишь бы не осталось времени самому до всего додуматься. Но знания-улики все же есть только в школе, но их там очень надежно спрятали, чтобы разум твой остался навсегда беспомощным и никогда не стал бы большим и сильным. А чтобы тебя — тайного агента будущего — не прогнали из школы совсем, нужно еще и отметки добывать, и контрольные писать, а иногда даже запоминать и воспроизводить явный бред, прикидываясь полным дураком.

— Что, типа, игру такую выдумать?

— Ну да. Уже не так противно, правда?

— И, кажется, куда более полезно! Но ведь все равно же знаешь, что это игра, самообман, что все это понарошку и неправда!

— Почему же неправда? Разве сейчас, в вашей стране, из общества не уходит разум и оно не глупеет? Разве школьные программы не ухудшаются? Разве мало в учебниках настоящего бреда? Разве школа не перестала обучать должным образом, даже по вашим нетребовательным стандартам? Разве поколения людей не сменяются, и сегодняшние дети никогда не станут взрослыми? Да в этом самообмане оказывается куда больше правды и, уж конечно же, пользы, чем в твоем заявлении, что школа— просто нудная каторга!

— А почему же тогда все в нашем классе школу люто ненавидят и относятся к ней так же, как я?

— То есть, ты сам признаешь, что твое мнение о школе совпадает с мнением большинства учеников?

— Конечно. Это же правда.

— Тогда возьми листок бумаги, и напиши это на нем.

— Что написать-то?

— Что все считают, что учёба в школе— это скучная принудиловка и каторга, и то, что там происходит, мало относится к реальной жизни. И что я— то есть ты— согласен с этим мнением. Правильно сформулировано?

— Ну да

— Написал? Поставь число и подпись.

— Ну, написал. А дальше что?

— Давай листок мне, и будем считать урок законченным.

— Уже?

— А мы все равно в этом направлении не сможем продвинуться более ни на шаг без понимания того, что такое человек. Нам нужно несколько серьезных уроков по эволюции, тогда только мы сможем по-настоящему вернуться к школьным делам.

— Александр, так нечестно. Ты только начал, заинтриговал меня, и тут же прервал урок на самом интересном месте!

— Да я же сделал это нарочно! Точно так же поступали и мои учителя— догадываешься, почему? К тому же у тебя еще целых две недели до школьных каникул, а мы, после столь тяжелых потерь, пережитых нами, привыкли трепетно относиться к каждой секунде жизни каждого разумного существа!

Я задумался. Привычные мне школьные уроки всегда сводились к ответу на какой-то конкретный вопрос, учитель полностью раскрывал заданную тему в течение урока. Но тем самым к концу урока тема «закрывалась», становилась завершенной, и не оставляла никакой пищи для дальнейших размышлений. Александр к концу своего короткого урока оставил незакрытой даже не одну, а несколько тем, и значит, мои мысли теперь будут всё время возвращаться ко всему этому! К тому же теперь, хотел того я или нет, но в опостылевшую школу я пойду завтра уже без обычного, столь противного, ощущения полной бессмысленности и бесполезности, я буду искать знания не только в учебниках, но и между их строк! Я подумал, что если так пойдет и дальше, то учиться спасать мир будет не только трудно, но и действительно интересно. Это мне определенно начинало нравиться, несмотря даже на ожидание трудностей!

А Александр сказал: Если бы мы были в альтаирской школе, обязательная часть на сегодня была бы закончена. Ты можешь выбирать— заняться своими делами или у нас будет урок эволюции.

— А подумать можно?

— Думай, но недолго.

Я снова начал размышлять. Новой информации за выходные у меня было уже столько, что хватило бы, наверное, на несколько школьных дней. Но мое любопытство все ещё было возбуждено до крайности, и я решился. Отдохнув и позволив своим мыслям поблуждать ещё пару минут, я сказал:

— Будет урок эволюции разума.

— Александр похвалил: Ну ты кремень!

— Еще бы! Заинтриговал так, как ни один мой учитель никогда не делал!

— Тогда давай пойдём к тебе в комнату, видишь, отец уже работает с компьютером, не будем ему мешать, продолжим там.

Мы прошли в мою комнатку. Александр сказал:

— Попробуй придумать, как разум можно отличить от мышления животных. Вообрази, что ты неторопливо летишь над лесом на неизвестной планете, любуешься в бинокль на какие-то формы животной жизни, кто-то там копошится в деревьях и траве. И вот под кронами деревьев ты вдруг видишь заросшие руины сооружений явно искусственного происхождения. Как бы ты действовал, чтобы определить, есть ли на планете разумный вид живых существ?

— Ну раз есть руины, должен быть и разум.

— А если подумать? Может, разум тут когда-то и был, да весь вышел? Или так: прилетели, понастроили— и вымерли, одичали или улетели?

— А чего тут думать, кто вокруг руин вертится— значит, интересуется, тот и есть их создатель!

— Замечательный пример дурости мышления. Ты все же явно устал сегодня. По-твоему вполне может получиться, что строители городов и самые разумные существа на Земле — комнатные мухи, клопы и тараканы! Так что же отличает истинный разум?

— Я понемногу начал дуться, забыв, что все мои эмоции для Александра видны, словно под увеличительным стеклом. Но назвался груздем… Пришлось признать поражение.

— Без подсказки я, чувствую, не справлюсь.

— Хорошо, начнем с более простого. Что отличает живое от неживого?

— Ну и вопросы у тебя сегодня! Прямо, как в папиных учебниках. Там ученые до сих пор спорят, вирусы— это существо или вещество?

— Так все же, что сложнее?

— Конечно, существо! Но есть и вещества очень-очень сложные, нам учитель химии говорил.

— Я тебе дам альтаирское определение, попробуй его понять. Жизнью обладает система, способная к творению, хранению, копированию и использованию информации.

Я задумался. И понял, что это определение мне совершенно ни о чем не говорит. Про живое я думал как про что-то копошащееся, размножающееся, суетящееся. А информация представлялась мне в виде книжной полки. Или компкт-диска. Или интернетовской странички. Сколько я не пытался, я не смог увидеть ничего общего!

— А что такое информация? Это что-то непонятное, не вещество, не энергия, но без того и другого не существует!

— Тут, как и в любой настоящей науке, в первооснове есть некоторый замкнутый круг определений. Информация тоже появляется только вместе с жизнью, ведь пока нет системы, способной к работе с информацией, нет и самой информации!

— А мы в школе учили по-другому. Что информация существует сама по себе.

— Здесь альтаирское и земное определение немного отличаются. Наше представляется мне более логичным— если не существует ничего и никого, на что информация могла бы повлиять, то не существует и самой информации. Носитель все еще есть, а информации уже нет. Вирус живой, только если есть среда, в которой он может размножаться, а иначе это обыкновенное химическое вещество, правда, довольно непростое.

— То есть что, нельзя сказать, живой вирус или нет, пока неизвестно, может ли кто-нибудь им заболеть?

— А разве это не логично?

— Но тогда получается, что и яды— живые?

— Нет, потому что при отравлении ими они не размножаются.

— Я замолчал, переваривая новые познания. И тут до меня дошло, что я не понимаю, зачем мне все это надо, и начинаю скучать. Я вспомнил, что Александр говорил про альтаирскую школу, и сказал:

— Я начинаю чувствовать, что твои уроки ничуть не лучше школьных, и не понимаю, к чему мне знать все эти скучные определения.

— Ну что ж, мне будет не совсем просто исправить то, что испортила школа. А урок назывался эволюцией разума еще и потому, что, размышляя над эволюцией вообще, твой разум прямо сейчас получил новые возможности, это ведь была не только абстрактная теория об эволюции, но и конкретная работа по развитию твоего собственного разума! Подумай еще над тем, что деньги в вашем современном мире— это один из видов информации. А все уроки мы на сегодня закончим.

— Ну вот, опять ты кинул приманку и закончил! Не боишься, что так у меня мозги совсем перегреются?

— Вы, люди, поистине удивительные существа, мне непонятно, как вы ухитряетесь веками не замечать того, что находится у вас прямо перед носом? Ну скажи, что делает человек, который по-настоящему хочет стать сильным— лежит на диване и смотрит по ящику, как атлеты поднимают тяжёлые штанги?

— Ну ты загнул! Физкультурой, спортом занимается, в спортивные секции разные ходит, сам штанги и гири поднимает.

— И тебя не удивляет, зачем это он так издевается над собой?

— Какое же это издевательство, если всем известно, что без этого сильным и ловким не стать?

— Тогда объясни мне, когда и почему случилось так, что ты, как и многие другие люди, просто мечтаешь стать дураком?

— Как дураком? — моему удивлению не было предела!

— Человека, который не позаботился о развитии мышц, пренебрежительно именуют у вас слабаком. И как, по-твоему, следует назвать человека, который точно так же не позаботится о своих мозгах?

— Что-то я не пойму, ведь мозги и умение думать— это от природы, сколько дано, столько и будет, и тренируй — не тренируй….

— А ты поговори на эту тему с отцом— это тебе как бы домашнее задание. Он-то как раз отлично понимает, что тут к чему. Странно, что он тебе до сих пор еще не объяснил этого.

Удивленный и несколько обиженный, я решил сразу расправится с «дураком» и ворвался к отцу, который сидел за компьютером и что-то напряженно читал с экрана. Я спросил:

— Пап, а почему Александр говорит, что я мечтаю стать дураком? — Последовавший ответ отца только увеличил мое изумление. Он отвернулся от компьютера и сказал:

— Ну а как же иначе? Ты ведь мечтаешь не ходить в школу, не напрягать мозги, жить только развлечениями. И когда я пытаюсь объяснить тебе, к примеру, устройство мира, в котором мы живем, ты скучаешь и переводишь разговор на другую тему.

— И что, я от этого глупею?

— По меньшей мере, не становишься умнее— и не делаешь ничего другого, чтобы стать.

— А что, разве для этого надо делать что-то особенное?

Отец рассмеялся, и повернулся ко мне, окончательно оторвавшись от экрана.

— Ну Александр, ну молодец! Я все думал, как бы тебе объяснить всё это так, чтоб это не было нудным нравоучением, а он за 10 минут добился того, что ты сам меня спрашиваешь! Я давно уже хочу научить тебя специально тренировать мозги, но ты ведь послушаешь, а в результате всё равно будешь все делать по-своему— и будет только хуже, вместо самостоятельной, осознанной и упорной деятельности для достижения чётко поставленной цели получится одна видимость, иллюзия, обман!

— Так объясни, пап, в чем тут дело?

— А как по-твоему, почему дурак— дурак, а умный— умный?

— Да откуда я знаю? Наверное, от природы так…

— Отчасти тут ты прав. Но прав не больше, чем только на одну десятую часть! Вот вообрази, стоят перед тобой два человека. Один поигрывает могучими мышцами, а другой и стоит-то с трудом, вот-вот упадет. Что ты скажешь этому хилому, если он спросит тебя, как ему стать сильным?

— Так это, тренироваться же нужно!

— А сможет ли он стать сильнее силача?

— А это уже как сложится. Все может быть.

— Но пока не начаты тренировки, никто не сможет в точности сказать, в ком какую силу пробудить можно, так?

— Так.

— А вот сильный— может ли он снова стать слабаком?

— Да запросто! Только побольше лежи себе на диване— и всё само придет, полежи так подольше— не встанешь, мышцы вообще рассосутся!

Отец замолчал, выдержал небольшую паузу, и торжественно произнес:

— А теперь я передам тебе частичку мудрости, которую сам смог постичь не столь давно, и далось мне это немалым трудом. Раньше у меня не было подходящего случая передать тебе всё так, чтобы это запомнилось, впечаталось, вошло в твою жизнь, но Александр мне помог— будто специально подстроил всё так, как надо, хоть мы и не сговаривались. Подойди сюда.

Я подошёл поближе, а отец пристально посмотрел прямо мне в глаза:

— Я хочу открыть тебе тайну. Нужен ли тебе ключ твоего будущего, можно сказать, самый главный ключ твоей судьбы? И, не дожидаясь от меня ответа, сказал— человек совершенствуется в том и только в том, чем он активно и часто пользуется в жизни.

Я ожидал чего-то особенного, а отец сказал мне вроде бы банальность, я так и застыл от удивления. Но когда я чуть подумал, мне открылась поистине бездонная глубина!

— Пап, но тогда получается, что человек может САМ СЕБЯ сделать кем угодно и каким угодно? Если «чем занимаешься— таким и становишься», то значит, — хочешь стать учителем— учи. — Хочешь развить смекалку и иметь умелые руки— слесарничай, мастери. И так далее!

— В общем все именно так, да только есть одно препятствие. Преодолимое, хотя и не без усилий, и преодолеваемое только тогда, когда о нем знаешь. Помнишь, как Александр прозомбировал тебя так, что ты делал совсем не то, что следовало бы, исходя из здравой оценки ситуации?

— Конечно, помню. И что, ведь это уже в прошлом?

— А то, что мы все— зомбированы друг другом. Нам постоянно все внушают, что нужно бы делать, а что— не следует, и мы чаще всего живем как куклы на веревочке, навязанной, а не своей жизнью, и становимся теми, какими нас хотят видеть другие— и даже становимся «чужими» для самих себя! И пока такое происходит, любые действительно самостоятельные усилия просто невозможны. Если хочешь, я тебе расскажу об этом поподробнее.

Я вспомнил о записке с признанием, которую оставил у Александра, и до меня начало кое-что понемногу доходить.

— Пап, так ты не ушел из института, чтобы сохранить себя, против всех?

— Ты прав и не прав одновременно. Чтобы сохранить и по-возможности продолжать развитие интеллекта— да, это точно, а вот идти против всех— в этом ты сильно заблуждаешься. Действовать назло против всех— это тоже быть куклой, только болтаться не на веревочке, которая тянет, а на пружинке, которая отталкивает. А какая разница, тянут тебя веревочки или отталкивают пружинки? В обоих случаях ты не живёшь сам, поскольку твоей жизнью командуют чужие пружинки-веревочки! Я же живу так, по крайней мере всеми силами стремлюсь к этому, как нужно именно мне, очищаясь от всего навязанного извне и не обращая особого внимания на то, что думают/толкуют/советуют все.

— Что, вообще не обращаешь ни на кого внимания?

— Почему же? Отношусь к мыслям и делам «всех», как, например, к погоде на улице. Если у меня важное дело и мне точно нужно куда-то идти, погода не принимается в расчет при принятии принципиального решения— ходить или не ходить, а влияет только на выбор подходящей одежды. Когда дело не столь важно и может немного подождать, а погода на редкость омерзительная— такое дело вполне можно передвинуть, или вообще отдохнуть в этот день. А вот когда решается, какое дело главное, а какое может и подождать— тут никакая такая погода влиять совсем не должна!

— Пап, а ты сам— освободился от «веревочек»?

— Помогло, как ни парадоксально, крушение той системы, к которой мы все были тогда крепкими веревочками привязаны. Я увидел, как встревожились и растерялись многие, когда многие старые веревочки внезапно порвались, как люди-зомби «потеряли почву под ногами» и тут же стали искать и обзаводиться новыми привязями. А вот я, в отличие от большинства, в результате шока при обрыве сразу многих старых веревочек, как будто пробудился сам и перестал быть зомби, и поэтому не спешу обзаводиться новыми.

— Что, и у меня такие «веревочки» тоже есть?

— Да сколько угодно! И у меня наверняка есть те, что еще не обнаружены, а есть еще множество таких, которые обнаружены, но рвать их вовсе не надо, достаточно уметь видеть и контролировать. Далеко не все плохо из того, что связывает человека с обществом и другими людьми, плохо, когда часть этих, даже полезных по своей сути связей, скрыта от сознания, втихую зомбирует, превращая человека в куклу, а мозги— в тряпку. Так что обязательно нужно увидеть по-возможности все такие тайные связи и самому, осознанно принять решение, что сохранить, что подправить, а что— безжалостно порвать. Я хотел бы еще раз повторить тебе ключевую мысль, прости за назойливость— в отличие от животного, человек может строить себя и мир вокруг по своему плану, но для этого нужно прежде всего иметь этот самый СВОЙ план, знать и себя, и окружающий мир, и, конечно, действовать! Собственно, этим человек и отличается от животного.

— И как же искать верёвочки и избавляться от них?

— Про записку все ешё помнишь? Вот одна из твоих «верёвочек», на тебя явно повлияло мнение большинства.

— А при чём тут большинство?

— А что, там правда написана, или маразм? И источник маразма ты же сам там и указал!

— И как мне от этого избавляться?

Здесь Александр уже всё сделал. Игра в агента будущего — очень сильное противоядие. Но это никакое не зомбирование, противодействие сделано на сознательном уровне, ты знаешь и источник, и причины.

— А можно ли самому обнаружить скрытые верёвочки?

— Не волнуйся, Александр мне сказал, что скоро начнёт обучать тебя этому.

— А как же тогда те, кто живет «на веревочках»?

— А что в них есть от настоящих людей? Только одежда, да способность говорить? Ни радости творчества, ни осознанной жизненной цели, одни иллюзии! Их души живут, в общем, во тьме, как животные. В лучшем случае за них думает и решает стая им подобных— примерно так, как за каждого муравья «думает и решает» весь муравейник. Разумные люди из них должны вылупиться, примерно так, как птенец вылупляется из яйца. Я прожил так, «в яйце», почти 30 лет, ты, стараниями Александра, начал вылупляться уже сейчас, у тебя на десятки лет больше времени и все шансы достичь большего!

— А мама?

— Сейчас, при деградации всех сторон жизни, лишь некоторые из людей, буквально считанные единицы, сами способны на «второе рождение», и лишь немногие могут стерпеть семейную жизнь с людьми, подобными мне, в условиях прямого игнорирования большей части зомбирующих программ деградирующего общества. Доверив взрослым людям заботу о потомстве, природа позаботилась и о том, чтобы мы не уклонялась от своих обязанностей, и сделала это с помощью силы инстинкта.

— И как же в таких условиях спасать человеческую цивилизацию?

— А ты спроси у Александра, здесь специалист он. Я, если бы знал, уж точно не сидел бы сложа руки. Но начни с того, что попробуй поискать ответ сам.

Я пошел к себе, переваривать всю новую информацию и делать домашние задания на завтра. Учебный год стремительно приближался к концу, и домашних заданий было немного, в основном мы повторяли и закрепляли уже пройденное. Я несколько раз поймал себя на том, что все ищу в учебниках спрятанные знания— и от этого читать было интереснее, а запоминалось все легче. Повторяя историю, я снова удивился, что люди в средневековье считали Землю плоской. А дальше учебник твердил, что знание о плоской Земле будто бы пришло по наследству из древнего Египта, и ссылался на главу вначале, где была нарисована древнеегипетская карта. Что-то меня насторожило, я пролистал учебник назад и открыл эту древнюю карту, на которой было изображено, довольно точно, Средиземное море с примыкающими к нему частями Африки и Евразии. Я увидел, что меридианы и параллели были искривлены, почти в точности так, как на наших современных картах, правда их «полюс» находился… в Каире. Это было явное несоответствие, по всему получалось, что превосходные геометры и звездочеты— жрецы Древнего Египта, НЕ МОГЛИ НЕ ЗНАТЬ о шарообразности Земли, о чем в точности и свидетельствовала их карта. А расположение полюса выдало и местоположение автора карты— или по крайней мере, местоположение его главной точки отсчета. Эта загадка заинтриговала меня, и я не сразу обратил внимание, как вся остальная информация из этого раздела учебника сразу, без примитивной зубрежки, удобно улеглась в моей голове. У меня даже осталось время, и я прочитал следующий раздел учебника, который нам должна была завтра рассказывать учительница истории, но ничего столь же примечательного в нём не нашёл.