Глава 5. Добавкозависимость

Четвёртый день капитан мучился, соблюдая свою клятву. Он чувствовал, что нарушить её будет очень плохо для его престижа и репутации всех землян. Но аппетит с каждым днем снижался, еда стала уже вызывать тошноту, хотя местные выставляли исключительно свежие и вкусные яства. Даже чистейшая местная вода тоже казалась какой-то не такой. Другие, приправляя комплексными добавками, с удовольствием поедали «экологичные» блюда и пили туземные напитки.

Лайни, глядя на панорамы деревень с богатыми дворами, красивой природой вокруг и без суеты, всё больше хотела спуститься и немного пожить там, где она бы вспомнила один из последних уголков старинного сельского быта и старинного сельского хозяйства: её родной дом.

Гиоргиос вовсю занимался с монахами, пытаясь понять очень заинтересовавший его оригинальный стиль мышления, а заодно приобщая их к земной математике и логике. Утром четвёртого дня он подошёл к капитану, состояние которого уже приближалось к похмельному:

— Странно! У меня начало порою появляться ощущение, что я не столько обучаю местных, сколько мы наводим мосты между нашей и их терминологией и совершенно разными способами рассуждений. А структуры… во всяком случае, многомерными пространствами и топологией они владеют, правда, представляя всё это совсем по-другому. Оказываются, их так называемые Великие Мастера-алхимики, рудознатцы и что-то типа наших металлургов представляют внутреннюю структуру веществ в многомерном пространстве, так что для них алгебраическая топология — весьма прикладная дисциплина.

— А что это за Великие Мастера? — перебарывая недостойное капитана ощущение: «Начхать мне на всё! Оставьте меня наедине с моим бодуном!», спросил капитан.

— У них ведь цеховая структура, и, как мне показалось, старший подмастерье благородных цехов образован не хуже наших магистров. А среди мастеров есть ещё обладающие правами знати. Сколько я понял, их сан передаётся по наследству. Но не от отца к сыну, а от мастера к его лучшему ученику. А те, кто мог бы по способностям стать Великим мастером, но не нашёл себе учителя, спиваются или уходят в монастыри и становятся хранителями секретов мастеров.

— Жестокая система, — уныло прокомментировал капитан.

— У них вообще общество не сладенькое. Если ты нарушил свои обязанности, у тебя нет прав, как пояснили мне монахи. А если ты ещё и опозорился, то тебе лучше не жить: ты уже не человек.

Преодолев мимолётный приступ головной боли, пробившей постепенно усиливавшуюся тупость в голове, капитан уныло прокомментировал:

— Глядя на многих ничтожеств и подонков у нас, я невольно начинаю с этим соглашаться. Но я ведь понимаю, что это не выход: ведь права человека неотъемлемы и не подлежат обсуждению, иначе общество скатится в пропасть.

И тут попросил встречу с землянами Настоятель.

Пришлось всем срочно одеваться в скафандры и выйти для разговора с владыкой Тунгом.

— Всё готово для проверки действия ваших болезней на наших людей. Я прошу ваших мужчин-воинов пройти с благородным Трусом Анторингом, капитаном и баронским сыном, к собранным в подземелье монастыря позорным рабам и деклассированным. Захватите с собой лекарства и вакцины, которые вы подготовили для нас.

— А почему это женщины не должны в этом участвовать? У нас равноправие! — воскликнула Эльва Шарашши.

— А я уж точно должна в этом участвовать как врач! — воскликнула Лейла.

— Врачу лучше бы остаться. Ведь в обмен на ваши болезни земляне, к несчастью, наверняка получат наши, тем более, побывав в обществе столь низких, порочных и грязных людей, — возразил Настоятель.

— А потом, если наши люди заболеют, я ведь всё равно буду их лечить! — отрезала врач.

— Ну ладно, ты, дочь моя, врач, мужчины — воины, и им позорно уходить от опасности, но зачем же женщины? Разве у вас женщины тоже воины?

— У нас полное равноправие, и в последнее время в армии женщин больше, чем мужчин, — гордо сказала Деви Рани.

— Несчастный народ! — почему-то вздохнул Настоятель, и все хотели было идти, но тут Лейла вдруг вновь весьма воинственно вступила в разговор.

— Я требую отложить этот бесчеловечный эксперимент на неделю! Мы подготовим ещё лекарств и пришлём их с челноком.

— Дочь моя наивная и заблуждающаяся, — грустно улыбнулся владыко Тунг. — Сейчас вы готовите лекарства умозрительно, а после этого «бесчеловечия», как вы его обозвали, вы сможете их сделать намного лучше. А кроме того, есть ещё одна важнейшая причина, по которой не стоит откладывать, но я должен сказать её лично вашему вождю, который что-то вяло и уныло наблюдает за нашим разговором.

— У меня нет секретов от команды! — собравшись, гордо выпрямился Юмжагийн.

— Ну хорошо. Ваши пищевые добавки — наркотики, вызывающие сильнейшее привыкание. Вот капитан и выглядит таким унылым, хотя еду мы вам поставляем самую лучшую и богатую всем, что для жизни нужно, без всяких добавок, — пояснил Настоятель.

— Неправда! Пищевые добавки сертифицированы и они не могут быть наркотиками! — запротестовала Тарра Гастон. — Они просто содержат все необходимые микроэлементы и витамины. Я готова доказать это, тоже отказавшись от добавок. Я клянусь есть лишь вашу пищу и пить лишь ваши напитки, пока я здесь.

— Отлично! Капитан Юн, принимаешь ли ты клятву Таррассы Гастон?

— Принимаю, — сказал Юмжагийн, которым вновь овладел приступ пофигизма.

Да заодно он-то чувствовал, что в словах Настоятеля очень много правды.

Клятву принял также капитан Анторинг, и утвердил её Настоятель.

— Великолепно! Теперь я поясняю. С каждым днём состояние вашего вождя, а теперь ещё и отважной Таррассы, будет ухудшаться. Может быть, они и выдержат, но восстановятся не раньше, чем через девять месяцев. Нарушить клятву — позор и для вас, и для нас. А после общения с подонками мы сразу же пришлём вам наших врача и целительницу высшей квалификации, которые добровольно согласились лечить вас от наших, да, впрочем, и от ваших болезней и понимают, на что они идут.

— Я тоже даю клятву есть вашу еду без всяких добавок, но я заодно отказываюсь от услуг ваших врача и целительницы, — гордо сказала Эльва.

Её клятва тоже была утверждена, но Настоятель отбросил обещание не пользоваться услугами местных лекарей, прибавив:

— Было много желающих вас лечить, пришлось бросать жребий. Так что я просто добавлю ещё двоих.

***

Через неделю, когда обвинение Настоятеля оказалось подтверждено анализами, проделанными на корабле, и опытом ещё двух членов экипажа, на Землю послали очередной отчёт, упомянув о коварстве пищевых добавок. На Земле, когда информация утекла, разразился скандал. Фирма «Гербалиф Галактика», уже несколько десятков лет являвшаяся поставщиком пищевых добавок для армии и флота, и, как следствие, захватившая половину всего рынка пищевых добавок Империи землян, яростно отбивалась, доказывая, что свойства её продуктов не подходят под формальное определение наркотика. Это действительно оказалось так, и определение пришлось модифицировать. Всю разборку лоббировали конкуренты и фармацевты. Фармацевты получили на некоторое время богатейший рынок лекарств от гербалиф-зависимости, значительную часть которого составляли гарантированные госзакупки для армии, флота и лиц с ограниченными возможностями. Конечно же, лекарстводелы постарались продлить золотые деньки, быстро приведя свои препараты в такое состояние, что они временно подавляли зависимость, но затем требовался повторный курс (давно известный принцип коммерческой медицины: «Не лечить, а подлечивать»). Да и другие фирмы пищевых добавок выиграли, поскольку на Земле практически все продукты были действительно безвкусными, зато весьма привлекательными на вид. Вот в армии и флоте все пищевые добавки были запрещены, что ещё уменьшило количество желающих служить, и правительство уже начало втайне рассчитывать на будущие поставки продуктов и солдат с Родины.

***

В большом и сухом подземелье монастыря было собрано примерно семьдесят человек. По стенам горели факелы. На полу были разложены охапки соломы для ночлега несчастных объектов варварского эксперимента. Стояли корыта с едой, впрочем, сытной: рис, мясо и даже зелень и фрукты. На полу были также лохани с водой и с вином, судя по всему, самым дешёвым. Словом, чувствовалось, что местные доктора Менгеле не допустят, чтобы их жертвы подохли от голода или плохих условий заточения.

Самую большую часть из несчастных составляли типы, явно привезенные с каторги или галер. Клеймо у них было вытатуировано чёрной тушью. Некоторые были оскоплены. Увидев оскоплённого могучего мужчину со следами от кандалов на руках и язвами от ожогов, явно следами пыток, на теле, Эльва содрогнулась от омерзения, вызванного таким варварством.

— Правильно, — неожиданно согласился Анторинг. — Это действительно омерзительный тип. Содержал харчевню в укромном месте на горной дороге. Одурманивал путников, убивал и делал из мяса пампушки. Особенно любил мясо детей. И трусом оказался. Гражданину полагается дать выбрать себе наказание из двух предложенных. Он, вместо того, чтобы быть сожжённым на костре, оставаясь гражданином, предпочёл быть деклассированным до позорного раба, оскоплённым и сосланным на галеры навечно. Так он держится за свою жалкую жизнь. Но на галеры он попасть не успел.

Эльву замутило. Но она сдержалась.

— И другие здесь такие же?

— Да. Здесь все — подонки общества.

— А почему эти женщины, что кутаются в охапки соломы, голые?

— Это одни из самых презренных. Позорные блудницы. Другим женщинам, даже рабыням из публичного дома и шлюхам, к ним нельзя приближаться ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Столь же презренны лишь ростовщики. Экземпляр сидит здесь.

И Анторинг показал на старикашку с клеймом на лице, который был одет богаче остальных.

— Он дал взаймы несовершеннолетнему, тем самым нарушив закон. Раньше его поймали на том, что он давал взаймы под проценты и деклассировали до ростовщика. А он оказался настолько жаден, что и в этом состоянии провинился. Но с такими в случае малейшего нарушения разговор короткий. Его бы утопили в нужнике, который потом завалили бы землёй как опоганенный, но ему повезло прожить ещё немного.

Такая откровенная тирада шокировала всех: ремесло банкира здесь — удел самых презренных! Но ведь деньги и в Империи старков ходят, как же они без кредитов и процентов живут? И почему банкиры не откупятся от своей вины? И кто такие позорные блудницы? Словом, был полный шок.

Вернулись в «преддверие ада», где стояли лежанки и были столы с едой. Там поджидали несколько старых монахов и монахинь и охранники.

— Поклонитесь монахам и воинам. Это добровольцы. Они согласились рисковать своей жизнью ради чести и жизней других.

Осознание того, что здесь и охранники, и врачи тоже будут подвергать себя такой же опасности, а не наблюдать из уютного уголка за мучениями других, несколько примирило землян с происходящим.

— Как здесь не ценят человеческую жизнь! — тихонько сказала Эльва Ларсу, с которым в эти ночи вошла в отношения.

Но эти слова услышал монах-переводчик и передал капитану Трусу, который на самом деле был отнюдь не трус.

— ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ жизнь у нас ценят. Но, если ты наплевал на законы и честь, ты уже не человек, а существо в человеческом обличье. Если бы я не остался здесь с солдатами и с докторами, а сбежал бы сейчас, я тоже был бы бесчестным существом, а не благородным гражданином. У нас говорят: «В жизни есть всего два главных события: рождение и смерть. От человека зависит лишь второе». Достойно пройти и закончить жизнь важнее, чем родиться!

Отповедь баронского сына подвела черту. Земляне поняли, что от них тоже ждут поведения в соответствии с законами доблести и чести, сняли скафандры и начали обходить узников. Лейла попыталась было раздавать лекарства, но местные врачи строго запретили ей это делать.

— Мы сами будем лечить, в том числе и вашими лекарствами. Мало ли какие у них могут быть побочные действия.

Посмотрев материалы о врачебном эксперименте, экипаж ужаснулся. Но надо было продолжать пытаться установить мирные отношения. Сейчас, после такого послания, которое ушло на Землю четыре дня назад, возвратиться было бы позорище и, может быть, даже подсудное дело. А маленький жёлтенький спокойненький Кхноп добавил этот репортаж к своей базе кадров, показывающих насилия и жестокости на Родине. Он тоже не был намерен посылать такие репортажи, но после возвращения такая подборочка давала возможность в любой удобный момент времени инициировать пропагандистскую кампанию, оправдывающую любые меры против Родины.

В поместье землян ждали два лекаря и две целительницы. Лекари оказались монахами лет примерно тридцати. Один из них был на деревянной ноге, другой без пальцев, кроме среднего, на левой руке. Но в целом это были симпатичные и крепкие мужчины, отнюдь не истомлённые «умерщвлением плоти» и не наевшие себе брюхо.

— У нас в монахи обычно идут мальчики, покалечившиеся в детстве. Тем самым они находят себе место в жизни и остаются полезными и нужными всем, — пояснил одноногий брат Ксор.

— Ну я понимаю, что ты, Ксор, полезен. А чем же полезны обычные монахи?

— А кто учит детей? Кто молится за всех? Кто утешает скорбящих? Кто утишает страсти, когда граждане собираются на суд или на поединок? — удивился монах.

Целительницы тоже были монашками, но в зелёных рясах. Одна из них, хромоногая, была лет двадцати на вид. Другая — под тридцать. И та, и другая выглядели вовсе не засушенными старыми девами, но и не блудницами под монашескими рясами.

— В монашки идут больные или покалечившиеся девочки, или просто дурнушки, которым наверняка не удастся выйти замуж, — сказала та, что постарше, сестра Исто.

— Исто, но ведь ты отнюдь не дурнушка и не калека, значит, ты, наверно, в детстве сильно болела? — спросил Ларс, которому понравилась Исто.

— Нет. Я из мелких дворян. Я была невестой парня, которого убили на войне. После возвращения из похода мы должны были пожениться. В своём селе я была травницей и целительницей. Мне уже было почти двадцать лет, для того, чтобы выйти замуж, возраст стал староват, и я предпочла честно уйти в монастырь.

На землян пахнуло совсем другой жизнью. Выходить замуж в двадцать лет стало на Земле почти немыслимо: зачем портить себе карьеру? Если уж заключать официальный брак, то лет в тридцать.

Земляне хотели было пообедать, и только в этот момент поняли, что ведь всё равно придется контактировать с местными врачами не через скафандры, и что это тоже добровольцы, идущие на смертельно опасную работу. На самом деле землянам стало легче. Скафандры были сняты, и они впервые поели местной еды, не пропущенной через излучения биофильтра. Почти не прикоснулся к пище лишь капитан, да две «героини» тоже на глазах теряли аппетит. А другие расхваливали местные кушанья, сдобренные продукцией фирмы Гербалиф.

На минуту Юмжагийн взял себя в руки и отдал приказ развернуть общее защитное поле вокруг особняка. После чего он отправился в одну из комнат. До сих пор земляне все вместе ютились в большой зале, используя две маленькие комнаты рядом, продезинфицированные лучами, лишь для секса. А в трёхэтажном особняке было комнат двадцать.

Беспалый брат Стор и хромоножка Аэтин взялись за капитана. Двое других — за давших опрометчивый обет женщин. Временами они советовались друг с другом. Их речь была настолько пересыпана терминами и профессиональным слэнгом, что капитан и другие ничего не понимали.

Стор напоил капитана каким-то душистым травяным напитком и велел ему раздеться, расслабиться и лечь на ложе. Словом, на первый взгляд процедура осмотра было обычной. Но Стор с Аэтин очень долго вглядывались в глаза капитана, затем посмотрели его рот и язык, затем начали прикасаться к разным точкам на теле, обмениваясь репликами, из которых капитан понимал лишь: «Брат… Сестра…» Никакими приборами, даже стетоскопом, не пользовалось, хотя порою лекари приникали ухом к разным местам капитана, и пару раз даже к его мужским органам. Затем всё тело капитана обмыли тряпочкой тоже с раствором трав, умастили душистым маслом, и Стор стал делать массаж, а после него Аэтин нечто типа точечного массажа. В результате капитану вдруг зверски захотелось есть и пить. Он поднялся, набросил на себя полотенце, выскочил в прихожую, где стояли еда и питье. За ним помчалась Аэтин и массировала его, подкладывая кусочки, видимо, наилучшие для утоления голода. Капитан начал чувствовать естественный вкус и аромат еды, но вдруг аппетит и силы его покинули, и он, пряча глаза от стыда и опираясь на плечо брата Стора, вернулся в свою комнату.

— Не так быстро, благородный Юн, — улыбнувшись, сказал Стор. — Неделю придется просто приводить тебя в себя. А потом ещё неизвестно сколько выводить остатки этой гадости, чтобы желание её принимать не возвратилось никогда.

Ещё полчаса разных процедур, и боль с туманом в голове стала проходить. И вдруг капитан почувствовал страшный позыв облегчиться. Ему даже пришлось, помирая от стыда, воспользоваться горшком, содержимое которого немедленно изучили, после чего унесли сосуд и вернулись с влажным душистым полотнищем для омовения. Целители были довольны: им удалось заставить отравленный организм вновь выполнять свои функции.

А затем брат Стор удалился, совершенно измученный. Такое целение оказалось очень эффективным, но исключительно трудным для врача и целительницы. Аэтин осталась, выпила укрепляющего напитка и продолжала нечто типа воздействий на активные точки. От её рук распространялось то приятное тепло, то вдруг резкое покалывание, сменявшееся блаженным зудом. Волосы и тело Аэтин пахли чистыми травами. Капитан начал оживать и вдруг улыбнулся. Аэтин, не помня себя от радости, поцеловала его. Капитан ей ответил, и вновь почувствовал себя мужчиной. Юмжагийну стал страшно и стыдно. Он вспоминал наглых охотниц на Земле, которые провоцировали мужчин, потом беспощадно брали их и потом шли в суд с «посткоитальным отзывом согласия на коитус», обвиняя в домогательствах, а то и в изнасиловании. На корабле эта юридическая формула была запрещена уставом, и вообще многие понятия были более естественными, поскольку иначе в полёте просто не выживешь. Да заодно подписка с обязательством не делать детей и не использовать секс в качестве инструмента воздействия обязывала обе стороны, и жениться тоже во время полета не было принято. Но здесь была не Земля, а Родина.

Целительница улыбнулась, отвела руки капитана и сказала:

— Мы наедине, так что ты ничего позорного не совершил, капитан.

Неожиданно она сняла рясу, и капитан ожидал, что она, как земные женщины, начнет с ним бесстыдно заниматься эгоистическим и грубым сексом. А она просто стала использовать для воздействия не только пальцы, но и груди, и всё тело. Но в итоге капитан обнаружил, что он слился с монашкой. Это был не животный секс, а обмен энергиями и нежность. Если бы капитан не был заражён образом гетеры, он бы влюбился по уши. А сейчас порою у него перед глазами вставала Алтиросса с её манящей улыбкой или огненными движениями в танце.

— Какой же ты несчастный! — вдруг промолвила Аэтин. — Ты и любви не знал в жизни, и даже душевных отношений с женщиной, а сейчас я чувствую в тебе роковую страсть. Если ты не справишься с нею, она тебя погубит.

— Нет, милая Аэтин! Я с тобою в первый раз понял разницу между сексом и любовью. И я… — капитан хотел сказать «люблю», но вдруг понял неуместность откровенной лжи, хоть и во спасение, — по-моему, влюбляюсь в тебя.

Через несколько часов, когда наши голубки проснулись в объятиях друг друга, Аэтин, прильнув к капитану и не забывая активизировать его жизненные точки, вдруг попросила:

— Милый Юн, посмотри ко мне в глаза.

Капитан посмотрел в любящие (это теперь было видно сразу) глаза молодой женщины и вдруг почувствовал, в какую чистую душу он смотрит, и какую грязь она видит в его душе. Он отвёл глаза.

— Милый, сколько же в твоей душе грязи и яда накопилось! Да и здесь тебе подбавили такого яда, что лишь самый сильный мужчина может его перебороть, — ласково сказала Аэтин.

И капитан почувствовал, что лечит она не только своими способностями целительницы, но и своей искренней любовью к тому, кого она решила спасти даже ценой собственной жизни.

— А что с тобой сделают за твою любовь ко мне? Ты же монашка, — в один из следующих разговоров наконец-то задал капитан вопрос, которого он в душе очень боялся: ведь этот мир безжалостен.

— Наложат лёгкую епитимью, а если бы ты был наш гражданин и пожелал бы взять ответственность за меня, продали бы тебе в наложницы, если бы я сама согласилась. Полюбить того, кого целишь — естественный грех. А часто это и необходимо для успеха целительства.

Целую неделю капитан постепенно приходил в себя. Ему передали приказ вр. и. о. капитана Русских:

«Приказываю капитану Юмжагийну Бэйгуулю сосредоточиться на важнейшей для нашего экипажа и наших целей задаче: выздоровлении и исцелении от этого коварного наркотика. С этой целью запрещаю ему заниматься делами до того, как врачи явно ему разрешат. Другим членам экипажа, кроме врача Лейлы Фаридин, не контактировать с ним по делам и по профессиональным вопросам и не мешать местной целительнице сестре Аэтин в её важнейшем деле».

Капитан представил себе, как ехидно улыбался Давид, сочиняя этот приказ. Но в душе он понимал, что Давид прав.