Глава 13

В детстве над ним издевались: пухлый коротышка, ни талии, ни плечей. Сарделька, одним словом.

Ладно бы только внешность, но картину дополнял заметный даже нечуткому уху, дефект речи. Некоторые звуки выговаривались с трудом или заменялись на "га". Из-за постоянного "гаканья" в школе к Нацумэ прицепилось обидное прозвище — Гусёнок. Как раз тогда по телевизору показывали мультипликационный сериал "Приключения Гусёнка", и не было такого дня, чтобы на перемене кто-то из одноклассников еле слышно за спиной не спел песенку из этого мультика:

"… Гусёнок с большим задом,

Посмешище всего леса

Га-га, крути попой, га-га..."

Не смотря на то, что в конце истории гусёнок победит волка и станет героем леса, Нацумэ ненавидел и песню, и мультфильм. Его считали мягким и вежливым ребёнком, не умеющим за себя постоять, поэтому со временем злые шутки превратились в тычки и подзатыльники.

Эх, если бы ему тогда помог отец, входящий в пятёрку самых влиятельных людей города. Но отец был слишком занят и предпочитал не замечать проблем сына.

Однажды после уроков одноклассники раздели Нацумэ и пытались утопить его вещи в унитазе школьного туалета. Во время процесса, сопровождавшегося улюлюканием и смехом, в туалет нагрянула уборщица и растолкала мальчишек шваброй. Нацумэ чётко запомнил момент, когда он стоял голый и скорчившийся в углу и наблюдал, как по лицу одного из заводил, словно метлой прошлись мокрые оранжевые мочала, оставляющие грязный след. Этот страшный, не предвещающий ничего хорошего взгляд на грязном лице, он не забыл до сих пор.

Мальчишки убежали. Вещи хоть и в плачевном состоянии, удалось вернуть.

Тогда Нацумэ вернулся домой зарёванный, мокрый и попытался рассказать о происшествии встретившему его на пороге дома отцу.

— На смей жаловаться, будь мужчиной, Хироси, — отец бросил на сына красноречивай взгляд, заставивший мальчика замолчать, — умей сам за себя постоять.

Каждое слово было произнесено резким тоном, будто удары хлыстом, отчего Нацумэ всё сильнее вдавливал голову в плечи. Потом отец поморщился, видимо учуял запах, витающий вокруг сына, и позвал мать. Одежду отстирать не удалось.

Когда на следующий день Хироси пошёл в школу в новом костюме, мучители догадались, что никто за него заступаться не собирается, отчего издевательства стали более изощрёнными. Мальчика превратили в боксёрскую грушу. Некоторые школьники оттачивали понравившиеся в боевиках удары, особенно хулиган Така. Он рос в неполной семье с матерью алкоголичкой, которая по слухам, поколачивала сына. Така, в свою очередь, срывал злость на Нацумэ.

Был ещё один мучитель — отличник и заводила, которого Нацумэ особенно боялся. Тот бил, потому что получал от этого удовольствие. Мальчика звали Масао Накамура, и Нацумэ, пока ещё не сильно разбирающийся в людях, интуитивно знал: с Масао что-то не так. Какой-то нездоровый блеск в умном, проницательном взгляде. Не было того остервенения, злости, как у Таки, а интерес и даже возбуждение. Пока остальные держали Нацумэ, Масао мучил, изучая болезненные точки, смотрел на свою жертву как на муху, которой отрывает лапки и крылышки. Он умел причинять боль не оставляя синяков.

Однажды на перемене к Нацумэ подошёл Така, и сказал, что вся их компания решила оставить Нацумэ в покое.

Только с одним условием: Нацумэ должен прилюдно плюнуть в лицо той самой стерве — уборщице, которая гоняла мальчишек в туалете. Шваброй по лицу получил именно Така.

Нацумэ сделал так как они сказали. Он подошёл пожилой женщине сзади, когда та протирала пол в коридоре на втором этаже.

— Здравствуйте, — сказал Нацумэ.

Уборщица, тяжело дыша, с трудом разогнула спину и повернулась. На её лице проскользнуло узнавание, женщина улыбнулась:

— А это ты...

И тут Нацумэ плюнул ей в лицо.

Последнее, что он помнил, её оторопевшие глаза, как он разворачивается и бежит со всех ног под гогот своих одноклассников.

— Я же за тебя заступилась! — раздалось позади.

Одноклассники обещание не сдержали. В тот вечер, после школы Нацумэ особенно досталось.

Вернувшись домой, он сказал что больше в школу не пойдёт. Отец как раз собирался на деловую встречу и завязывал перед зеркалом галстук, прям как сейчас Нацумэ по утрам. Именно поэтому он превратил одевание перед зеркалом в ритуал, мечтая быть похожим на отца, олицетворяющего для него божество, недоступное, холодное, но справедливое.

— Слабак, — сказал отец, так и не повернувшись к сыну. Потом он взял, висящий на спинке стула пиджак от Армани, небрежно накинул на плечо, и собирался уже выйти из дома, как в комнату вошла мать:

— Тамио...

Она упрашивала отца перевести сына на домашнее обучение. Нацумэ до сих пор помнит её умоляющий голос, эту причёску в форме буквы V, только волосы блестящие, чёрные. Самая красивая и самая лучшая женщина, которую он когда либо знал.

Отец всё-таки разрешил оставить школу.

С тех пор прошло много лет.

После каждодневных занятий в спортзале, Нацумэ превратился в сбитого крепыша, с развитой трапециевидной мышцей и всячески подчёркивал это одеждой. Что касается, речи, с ним занимались самые лучшие учителя, ставящие дикцию артистам Ракуго. Дефект до конца исправить не удалось, Нацумэ всё равно, иногда "гакал", но близкие люди, как и он сам, предпочитали этого не замечать, а новые люди обычно принимали это за манеру речи или какой-нибудь местный диалект.

В двадцать лет Нацумэ начал работать у отца. Сначала ему давали небольшие поручения, которые безукоризненно выполнялись. Через год Нацумэ занял руководящую должность на одной из дочерних компаний Юмэхаси.

Когда же ему исполнилось двадцать пять лет, отец решил постепенно отходить от дел и стал готовить сына к управлению всем холдингом. Года два подряд он следил за успехами Нацумэ, давал наставления, а потом и вовсе ушёл на покой. И сейчас каждый вечер любуется закатом с бокалом вина на веранде своей резиденции в Хаконэ. Иногда связывается с матерью, но сам на звонки не отвечает. Как был недоступным божеством, так и остался.

— Ну и что случилось с гусёнком? — словно вызывая из глубокого сна, раздался далёкий скрипучий голос.

— Гусёнок невинный

Брыкаясь в мутной воде, не заметил

Как волком стал,— сонно ответил Нацумэ и понял, что опять может контролировать свои мысли.

Он ощутил под собой мягкую прохладную кожу кресла, ноги в тонких серых носках и летних брюках приятно растянулись на большом мягком валике, набитым скорее всего, пенопластовыми шариками. Слабость постепенно отпускала тело и разум.

Семейный психолог, слушающий Нацумэ с самого детства сидел напротив в таком же чёрном кожаном кресле, сложив сухие, похожие на птичьи, руки на коленях. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь белые шторы падал на его интеллигентное, худое лицо. Когда-то тёмно-карие, выцветшие со временем серо-жёлтые глаза, внимательно смотрели на Нацумэ.

— Что ты чувствуешь сейчас Хироси? После того, как ты стал сильным, победившим своих монстров, появляется ли иногда тот напуганный обиженный мальчик, каким ты был?

— Да, появляется, — ответил Нацумэ после минутной паузы. Ему нужно было время, чтобы скрыть истинные чувства от проницательного старика. Врать Нацумэ не хотел, но и всей правды говорить тоже не собирался.

— Что ты при этом чувствуешь?

— Мне хочется его обнять, защитить, дать дельные советы. Я принимаю его, таким как есть и не хочу вычёркивать из своей памяти.

— Это замечательно, Хироси, — психолог говорил тоном наставника с учеником, так сложилось с их самой первой встречи, когда Нацумэ было десять лет, — а что на счёт чувства мести? В каждом человеке где-то внутри сидит желание восстановить справедливость. Поменять минус на плюс, воздать долги. Вернуть обратно когда-то забранное мучителем счастье. Каждый пытается уравновесить своё чувство справедливости по-своему. Как справляешься с этим ты?

Нацумэ улыбнулся. Немного снисходительно, но не по отношению к старику, которого уважал, скорее это касалось его мучителей из детства.

— Вы сами всё знаете. Когда мне было двадцать, и я только начинал управлять делами отца, больше ни о чём другом думать не мог, как о том, как уничтожу, растопчу каждого из них, по очереди. И помню, как яростно грушу в спортзале бил.

— А сейчас?

Нацумэ опять улыбнулся.

— Посмотрите на меня, сенсей. Кто сейчас я, а то они. Если вас укусит за палец муравей, вы будете на него обижаться? Мстить?

— Ты делаешь успехи, — спокойно сказал психолог, — я хотел бы развить эту тему, однако наше время на сегодня подошло к концу. Продолжим разговор на следующей неделе.

Выходя из кабинета, Нацумэ охватило беспокойство. Поверил ли ему сенсей? Скорее всего нет. Они слишком давно вместе. И не надо было Нацумэ слишком бойко и жизнерадостно рассказывать о своих ощущениях. Это глупое сравнение с муравьём… Кажется от сенсея он его и услышал когда-то.

Нет, Нацумэ никого не забыл и ничего не простил. Все эти годы он следил за жизнью бывших мучителей и расправлялся с ними по очереди, не гнушаясь даже самых грязных способов.

Один из злостных мучителей, Така, наказал себя сам. Кое-как окончив среднюю школу, он связался с нехорошей компанией, что и следовало ожидать. Его первый и неудачный грабеж закончился тем, что запозднившийся с работы служащий мелкой фирмы лежал в коме в госпитале Красный Крест.

Полиции на составило большого труда найти Таку по отпечаткам пальцев на окровавленной бейсбольной бите, выброшенной неподалёку.

"Как был агрессивным кретином, так и остался", — подумал Нацумэ о Таке, выходя на улицу. Он постоянно справлялся о здоровье и качестве жизни Таки в тюрьме у специально нанятого для этого человека. И конечно же, Нацумэ приплачивал для того, чтоб каждый день его мучителя из детства был наполнен страданием.

С остальными его одноклассниками расправится было не слишком сложно, кого-то Нацумэ вогнал в долги, кого-то разорил. Не своими руками, конечно. Остался только Масао, слишком умный для дешёвых приёмов, на которые повелись остальные. Тем более, Масао за эти годы стал крупной птицей. Как раз, приближались выборы, и на каждом заборе висели плакаты с фотографиями кандидатов в мэры города, на площадях велась активная агитация с раздачей салфеток или мелких подарков на которых красовались честные, исполненные преданностью народу портреты политиков и их девизы, типа "Поднимем наш город вместе!"

В их число входил и Масао. Он был не в первых рядах, и мэром города ему стать всё равно не светило, хоть и давало много возможностей, плюс узнавание в массах. Нацумэ увидел в этом возможность нанести удар именно сейчас, когда политик у всех на виду.

На улице было солнечно, но свежо после утреннего дождя. Юдзи стоял у машины и курил, в ожидании своего хозяина. Нацумэ посмотрел на его напряжённое лицо, заострившиеся во время вдоха табачного дыма, скулы:

— Тебе пора бросать курить, Юдзи. Совсем уже высох.

Юдзи смял окурок в компактной серебряной пепельнице, закрыл её и спрятал в карман. Когда Нацумэ приблизился, Юдзи заботливо открыл перед ним дверь на заднем сидении машины.

— Как лучше? Муравей ползущий по ветке или муха попавшаяся в сети паука? — спросил Нацумэ, когда они уже сидели в машине.

— А что с муравьём потом случилось? — невозмутимо спросил Юдзи.

— Он завязнет в древесной смоле.

— Про муравья интересней.

— Спасибо, Юдзи.

Мечтая о теплых утренних лучах,

Ползёт бедняга, не ведая, что встретит рассвет

В смоле, цвета мёда