Лохматый скотч-терьер

ЛОХМАТЫЙ СКОТЧ-ТЕРЬЕР

рассказ

**********

Жили-были дед и баба,

Ели кашу с молоком… из этих самых пресованных, которые овсяными хлопьями называются и кашу из которых я никогда не ел и есть не буду. Я ведь не лошадь и не собака. Лучше умру, если что.

Но это — к слову, в порядке откровений, и дать понять читателю, что речь в рассказе идёт не обо мне, хотя я уже немолод и не без старческих причуд.

А они, дед и баба, в общем, безбедно жили в старой «хрущёвке», в квартире типа «распашонка».

По утрам солнце было в одной комнате, в той, которая окном выходила на север, а ближе к вечеру оно растекалось по другой комнате, которая ещё и с балконом была.

И так они скучно жили, что к ним никто, кроме солнца, не заглядывал.

Даже внуки и те, не говоря уже о детях, давно отпочковались и ушли в свободное «загранплавание», плюнув на Россию и на всё, что в ней осталось.

Их можно было понять.

Даже в какой-то Финляндии, которая, взятая вместе с прибалтийскими странами, меньше той области, из которой они удрали, им платили больше, и зарплата у них была в евриках и баксах, а не то, что у нас — в рублях.

Ну и что с того, что он теперь вроде бы недеревянный. Как раньше, так и теперь в нём нуждаются только нищие. А чуть кто жирку поднабрал, он уже в ихней валюте счёт заводит тут и там. Благо у нас теперь рублёвая демократия торжествует, и в случае чего, власть гарантирует беспрепятственное бегство капитала вместе с теми, кому он принадлежит. А вот с рублём, как бы кто за задницу не брал, дальше таможни не убежишь.

Наш человек тоже хочет жить на импортный манер, уж так уж устроен наш креативный и кретинный соотечественник, и они, их внуки и дети, были счастливы тем, что под «шумок» развала СССР, им удалось удрать из России.

Ждать, что кто-то из них вернётся обратно, было бессмысленно. Дед и баба понимали, что отпочковавшиеся отпрыски и дорогу назад забыли, да и выросли они из старой «распашонки», как и из коротких штанишек.

О детях они почти никогда не говорили, чтобы не злить друг друга, и вопреки сказочной шутке— прибаутке, с которой я начал рассказ, жили они дружно.

Баба была культурной на язык и не обзывала деда, даже если он того заслуживал. А когда он начинал говорить на повышенных тонах, пытаясь что-то донести до её сознания, она не то, чтобы мимо ушей пропускала его наставления, а согласно, как это делает умная собака, слушая хозяина, кивала головой и всегда оставалась при своем мнении.

И вот тут, я думаю, будет уместно привести несколько стихотворных строчек из моего другого произведения «Аттическая соль земли». К человекам они не имеют никакого отношения, но как наши повадки схожи...

Если кто-то скажет вдруг,

Что его лобастый друг

Слушает нравоученья,

Млея от благоговенья,

То, бесспорно, это — враки!

Нет еще такой собаки!

У собак совсем не так,

Как то есть у несобак.

Достоверно всем известно,

Что собака — бессловесна,

Но достаточно умна.

И когда молчит она,

То при этом норовит

Сохранить умнейший вид

На своей нахальной роже.

А вы лезете из кожи...

Но наклоном головы

Подает она вам знаки:

"Безусловно, вы правы!

И напрасно злитесь вы.

Для нее, как для собаки,

Воспитательный процесс

Представляет интерес"...

Человек как никакое другое разумное существо похож на собаку. Потому собака для человека стала лучшим другом. А уж женщины, так те вообще душа в душу живут со своими домашними любимцами.

И вот однажды, с кем-то переговорив по телефону, супруга взяла большую двухведёрную корзину, с которой дед в молодости ходил за грибами, и направилась к выходу.

Пора ещё была негрибная, и старик подумал: а не поехала ли у старухи «крыша?» Всё-таки уже возраст, и в таком возрасте всё может быть.

Совсем недавно хоронили мадам Тетчер, а она, по медицинским понятиям, умерла ещё двадцать лет назад.

Если бог кого-то хочет наказать, то он лишает его разума, и, возможно, это был как раз тот случай. Ведь тоже самое и с Рейганом случилось.

Но старуха была вне политики, и даже, при всей любви к телевизору, новости никогда не смотрела, и в лицо, может быть, и знала только Путина, и то только потому, что он не сходит с телевизионных экранов, и когда она переключала программы — обязательно натыкалась на его свежий взгляд на неё самаю и на все остальное в России.

— Ты куда отлучаешься с корзиной? — заволновался дед.

И услышал в ответ:

— Надоела мне эта пустая квартера. Иду за кутёнком!

— Ты совсем сдурела! — — завозмущался он, полагая, что его диагноз очень даже близок к истине. — Ты хоть соображаешь, сколько нам лет? На кого собачку-то оставим?

— У нас — хорошие гены, — решительно возразила супруга. — Вон ты пьёшь беспробудно, и с тобой ничего не случается. Нас на одну собачью жизнь ещё хватит.

— Ну-ну, давай поэкспериметируем, — проворчал старик и пошёл на кухню снЯть стресс с помощью очередной стопки.

Недолго пребывал он в унынии.

Через пару часов жена вернулась с прелестным щенком, который из корзины очень настороженно смотрел на каждого из них.

Дед потянулся рукой в корзину, норовя досать пёсика из неё, но тот хапнул его за руку, и довольно-таки чувствительно, даже кровь стала сочиться.

— Я отвезу его обртно! — воскликнула старуха. — Что это за собака такая, чтобы ещё в щенячьем возрасте кусалась?

— Он кусается потому, что ничего не боится, и верит только в свои зубы, — сказал старик.

— Опрокинь корзину, и он сам из неё выскочит.

— Дурное дело — нехитрое. Так можно напугать младенца. Надо с ним подружиться.

И уже обращаясь к кутёнку, он сказал:

— Ну, что мальчик, попробовал человеческой плоти? — Он протянул к носу щенка укушенную им руку. — Чуешь, как это дурно? Ты никода и ни при каких обстоятельствах не должен бояться моих рук. Ты всегда должен доверять им, в них — твоё спасение от многих и многих собачьих бед, не забывай, что ты живёшь в цивилизованном мире, где каждый норовит пнуть другого, а лучше — укусить. И тебе, с твоими собачьими повадками, надо вписаться в него. Усёк? Так, может, ты пойдёщь ко мне на руки?

К удивлению хозяйки, щенок спокойно перебрался на обе протянутые к нему руки.

Бабка, конечно, видела, как внутренне торжествовал дед, пытаясь донести до её сознания, что воспитывая внуков, она никаких полезных навыков в плане воспитания щенков не приобрела.

Но это была его обычная оскорбительная манера общения с ней, от которой она на протяжении всей их совместной семейной жизни пыталась отучить его, но все её усилия в этом плане были тщетными. Хуже того, чем дальше они уходили в предназначенный им возраст, тем чаще дед напоминал ей, что умеет дружить чуть ли не с каждой собакой, но только не с ней, и хоть существами они были человеческими, но порой отношения у них складывались, как у собаки с кошкой, которые живут в одной квартире и поэтому вынуждены терпеть друг друга, прилагая к этому нечеловеческие усилия.

Щенок, оказавшись на полу, первым делом помочился и внимательно посмотрел на деда.

— Думаешь я буду ругаться? — сказал тот. — Ошибаешься, голубчик. Сукины дети очень чистоплотные животные, и ты скоро сам поймёшь, когда мы с тобой будем выходить на улицу, что такое хорошо, что такое плохо, и где тебе следует поднимать лапу, а где можно и так пройти, даже ничего не пометив.

Доброжелательность в словах нового хозяина, не проскользнула мимо сознания кутёнка. Сев на попу, он задней правой лапой стал энергично начёсывать себя.

— Эмоции! — сказала бабка. — Так они выражают свои положительные эмоции.

— Бред, — сказал дед. — У него блохи.

— Да какие же у него блохи! Ты такую речь произнёс, что собаке, не почесавшись, трудно вникнуть в её смысл.

— Когда они чем-то озадачены, они действительно чешутся, но чешут за ухом. Впрочем, как и мы, ведь большинство из нас, самых благородных, от собак произошло. А этот грудь под мышкой расчёсывает и ещё ушами прядёт. Звони чёртовой заводчицы. У него не только блохи, но и ушной дерматит и глисты.

— Эко ты наворочал...

Но старик перебил её:

— Раз есть блохи, значит, есть и всё остальное. Не от хорошей жизни всё это у собачек есть, а от плохого содержания. Звони!

Она позвонила и через минуту сказала ему:

— У них такая экология. Вот и весь её ответ.

— Почему эта деревенская дура сразу не сказала, что у них такая экология, мы-то с какой стати от этой ихней экологии должны страдать? Щенок, по сути дела, находился в крайне запущенном состоянии и в двух шагах от смерти.

— Я отвезу его обратно.

— Отвезти его, всё равно что обречь на погибель в этой ихней деревенской экологии, и ещё неизвестно, в какую экологию он попадет от них, если кто-то ещё купит его.

— Так что ты предлагаешь?

— Я не предлагаю, а уже говорю тебе: иди в аптеку, купи таблетки от глистов, преднизалон и детский крем с сибирскими маслами. По пути зайди в собачий магазин и купи капли от вурдулачек с учётом его возраста и веса. Вот этот нехитрый набор позволит нам избавить его от празитов наружных и внутренних. А если тебе встретится эта деревенская баба, плюнь ей в рожу и скажи ей, что она — гнида с навозной кучи, что экология у неё и в квартире такая же, как на навозной куче возле свинарника.

— Я не скандальная натура.

— А ты и не скандаль. Ты только скажи ей слово в слово, то что я тебе сказал, с чувством, с толком, с выражением.

— Выражаться я не буду.

— Ну, там определишься по ситуации.

— Я пошла...

И она задержалась около дверей.

— Но прежде чем уйти, я хотела бы знать, как мы его назовём?

— А тут и голову не над чем ломать. Его благородное имя зашифровано в названии самой породы. Скотч-терьер тебе ничего не подсказывает?

— Скотланд ярд!

— О, боже мой! Вот до чего женщину довели романы Агаты! Разве я тебе не говорил, чтобы ты отвезла их в мичуринское братство и там отдала олопаченным огородникам печки растоплять?

— Я лучше снесу их букинистам-старьёвщикам, барыш хоть какой-то буду иметь. Нам вот теперь нужны лекарства и мази. И на одного мясоеда в нашем бюджете стало больше.

— В практичности ума тебе не откажешь. Ну, вспомни, какие романы ты читала в юности, пока мир ещё не увлекался юбочными детективами?..

— Вот видишь, как глубоко ты задумалась.

— Давно это было… Читала французские романы о проститутках, замужних и бесхозных.

— Ты уже совсем рядом с его кличкой. А ещё какие французские романы ты читала, в которых ещё не было проституток замужних и бесхозных?.. Как туго ты стала соображать!

— Память у меня уже не девичья.

— Ещё ты читала рыцарские романы!

— Не путай меня с собой. Вот их-то я как раз и не читала. Но я поняла, к чему ты клонишь. Был такой писатель Вальтер Скотт. Сразу бы так и сказал. Ну, что ж, пусть будет Вальтер. Я пошла… да вот ещё что. Леченье-леченьем, а кормить кутёнка надо. От болезней вылечишь, а от истощения умрёт.

— У нас он не отощает. Крупы есть. Молоко есть. А вот мясо, которое у нас в холодильнике, ему пока не подходит. Так что ты уж мяско купи ему такое, какое мы сами не едим.

— Я слышала, что собак кормят всякими мясными отбросами, только где их покупать — не знаю.

— Мясные отбросы называются обрезью, но и они нам не подходит. Слабый он очень. Измучен блохами, дерматитом ушным, и глисты из него, считай, все соки жизненные высосали. От этой сосущей и кусающей мерзости мы избавим его в два-три лня. С дерматитом — сложнее, но, думаю, за пару недель я и с ним справлюсь. А уж питание — полностью на тебе, и ты на нём не экономь, как на мне.

— С чего ты взял, что я на тебе экономлю?

— Без амбиций, пожалуйста. Пока он слаб, кроме всего прочего, корми его телятинкой. Ну а я попрежнему буду жевать деревянную говядину.

— Да ты ж не возражал никогда.

— Я и сейчас не возражаю. Кстати, собаки жевать не умеют, так что, приготавливая ему еду, помни об этом всегда.

— Ты так говоришь, как будто бы всю жизнь был щенячьим диетологом.

— Книжки мы читаем разные, и ты у телевизора дремлешь, а я в интернете в это время гуляю. А там чего только не наберёшься! Помойка со всеми интеллектульными человеческими отбросами.

— Ну, ладно, я пошла. Читай разные книжки и вытирай за ним. Он уже все углы обнюхал и в двух местах напурил.

— Раз углы кончились — пора кончать дебаты, иди!

**********

Уже к концу второй неделм щенок преобразился.

С той мерзостью, с которой его старуха привезла в дом, он навсегда распростился.

Шерсть у него стала шелковистой и лоснилась, как и положено это на здоровой и хорошо ухоженной собаке.

— Ну, вот, — сказал дед, — без всяких докторов видно, что он совершенно здоров, и настроение у него — боевое. Пора купить ему полную большую сумку игрушек. И тебе будет весело, и ему будет на чём свои зубки поразмять.

«Дельный совет», — подумала старуха и в тот же день приволокла домой всё самое ценное, на что только были способны китайские игрушечных дел мастера.

Пёсик охотно гонялся за всем, что каталось, ползало с скакало по полу, и только на большого русского медведя косо посматривал и обегал его стороной.

Так прошёл день.

А на следующий день дед сказал бабе:

— А ты включи мишку.

И бабка включила большого русского медведя, почему-то рыжего, на всю мощь.

Иедведь раздвинул плечи, встал на все четыре лапы, вместо му-му издал могучий рык и двинулся на щенка.

Вальтер не шелохнулся.

Медведь приближался к нему. Щенок смотрел, не мигая, на неизвестного ему зверя, превосодящего его в три-четыре раза в размерах, и когда расстояние между ними сократилось до метра, пёсик неожидпнно прыгнул прямо на морду плюшевого зверя.

Зверь-то оказался внутри пустой, набитый паралоном, он тут же упал, а Вальтер, вцепившись ему в ухо, стал тререпать его на полу, изрыгая ужасные рыки.

— Ну, урод! — воскликнула хозяйка. — Загубит мишку! А цена этой игрушки сравнима с моей пенсией.

Она схватила пёсика на руки и бросила на диван.

Он, как только почувствовал под собой пружины, безмолвно взметнулся вверх и вцепился ей в руку чуть ниже локтя.

Тут же сообразив, что излишне увлёкся, он соскочил на пол.

Хозяин хохотал.

Хозяйка растерянно смотрела на кровоточащую руку.

— Мне ведь теперь сорок уколов надо делать в попу, — пробормотала она.

— Да, — посочувствовал он ей. — Такого лечения ни одна задница не выдержит. Но твои страхи преждевременны. Щенки не являются разносчиками бешенства.

— Но я же могу кровью истечь.

Дед осмотрел руку.

— Вены целы, пострадало только мясо. Так что кровью ты не истечешь, и впредь не обзывайся.

— Да это у меня само собой вырвалось. Откуда он знает это слово?

— Не забывай, где ты его взяла. Там плохая экология, по их же мнению. И научись с уважение относиться не только к собаке, но и ко мне. Хотя, конечно, у него высокоразвитое чувство собственного достоинства, не то что у меня, так себе. Так что мной ты можешь по-прежнему помыкать. Я как не умел кусаться, так до сих пор и не научился. А с пёсиком, учитывая его харктер, я отменяю ваши совместные прогулки ровно на год.

— С какой стати?

— А с такой. Он не должен быть агрессивным к людями, и должен уметь постоять за себя. Кстати, как раз последнее, он уже умеет делать. Если сомневаешься, посмотри на свою руку: лечить её надо месяц, не меньше. Это он только с виду мал, а зубки у него — крупнее, чем у дога. Если догу они вообще ни к чему, то этот должен смочь вытащить из норы зверя больше и сильнее себя. О, мир животных страстей! Зачем только люди вклинились в него...

***************************

К концу третьей недели пёсик выглядил вполне исправным.

— Ну вот, — сказал дед. — Покончили мы с их экологией. Никогда и никому я не желал зла, но этой стерве, которая в такой мерзости содержит собак, я пожелал бы оказаться в собачьей шкуре, и в ней, и в её экологии пребывать до конца своих дней. Ты видишь, как у него шерстка стала лосниться? Шерсть в первую очередь говорит о его полном благополучии.

— Будем тримминговать! — бодро воскликнула хозяйка.

— Чего-чего будем делать? — переспросил дед.

— Шерсть из него будем выщипывать. Из этой породы полагается шерсть выдергивать.

— Это кто ж тебе такое сказал?

— Подруга моя старая. У неё как раз такая порода, и она его триммингует. Вот и я уже купила все причиндалы для этого дела, какие она мне посоветовала.

— Так вот оказывается, — сказал дед щенку, — почему ты оказался у меня в доме. Не потому, что этой старой даме тут тошно без собаки стало, а потому что ей подруга посоветовала. Ишь как эти две старые дуры меня вокруг пальца обвели. Но ты не переживай. Пока в доме я — хозяин, а ты запомни, именно я в этом доме хозяин, по-собачьим понятиям, — вожак стаи, так вот, пока я вожак, издеваться над тобой я никому не позволю. Покажи-ка нам причиндалы, которые ты купила для выдёргивания шерсти из этого несчастного.

………………

— Иди, Вальтер, понюхай… Видишь, сколько металла, и весь никилированный. Ужас один! И ещё нож тупой. Тоже, наверное, больших денег стоит.

Дед сгрёб в кучу «причиндалы» и выбросил в окно.

— А если кому-нибудь на голову? — заволновалась старуха.

— Почему-то ты не подумала о моей голове, когда покупала все эти штучки, и о нём не подумала. Выходит, кто-то, кому они могли бы шлёпнуться на голову, тебе дороже нас обоих.

— Но там такая расчёска! Нержавейка. Не пресовка, а фрезерной обработки. Почти ручная работа, и цена соответственно запредельная.

— Расчёсывать его надо каждый день, а лучше два раза в день, но не металлическими расчёсками, а пластиковыми, гибкими и без острых зубчиков. Ну, в точности такими, какими я расчёсываю усы и бороду. Так что по здравому уму тебе вообще не следовало бы тратиться на тримминговые причиндалы. Конечно, я погорячился. Каюсь. Надо было их подариь твоей подруге, которая так увлечена триммингом. Пусть эта одинокая баба в часы тягостного безделья триммингует свою задницу.

— Да она после этого уже никогда не пришла бы ко мне на чай.

— И хорошо. Раз она дружит с плохой экологией, то наверняка является разносчиком блох и всего прочего… жутко даже вспоминать, с чем ты, по её наущению, принесла щенка в дом. Запомни, шубка собаке предназначена самой нашей природой, это только в Арике они голенькие, и в таком виде на солнце не вылезают, а ведут ночной образ жизни.

— Вот ты всё упрекаешь, упрекаешь меня и поучаешь, но я не верю твоим упрёкам. Вот скажи мне, положа руку на сердце: если бы ты поехал за ним, взял бы ты его?

— Даже если бы всю их экологию сразу рассмотрел и понял бы, как он плох, взял бы, если бы он мне понравился. А он мне понравился с первого взгляда, а теперь, после того, как он тебя покусал, ещё больше нравится.

— Как ты любишь укусить беззащитную женщину, которая снисходительно к тебе относитсяю

— Я не кусачий, — сказал дед бабе. — Это ты зря брякнула. У меня уже и зубов передних, резцов, если на собачий манер сказать, нет.

— Не прибедняйся, — ответила баба. — У тебя язык кусачий. А слово так же ранит, а, может быть, ещё и хуже, чем резцы. Только ты этих, моих ран, не замечаешь. Вот я и взяла пёсика.

— Жаловаться ему на меня будешь?

— Бесполезно. Он уже признал тебя своим вожаком. Гулять с ним буду. Ничто так не лечит израненную душу, как прогулки с любимым питомцем в обществе собачников.

— А вот с этим ты поспешила, — сказал дед. — Никто так не портит щенков, как душевно раненные альтруистки, и пока, пока он не окрепнет умом и духом, с ним я буду гулять. У взрослых собак есть табу на щенков, и это облегчает мою задачу. С первой линькой он поменяет шерсть и щенячьи запахи на запахи взрослого кобеля. У меня есть два месяца, чтобы вписаться в собачью жизнь нашего двора и его окрестностей. В общем, везде там, где ты в будущем, куда бы не забрела с ним, можешь не опасаться быть покусанной чужими кобелями.

— А суками?

— Вообще-то суки должны быть не опасны для кобеля, если они в здравом уме. Хотя, замечу тебе, кобель никогда не кусит суку, а суки часто грешат этим, и как последние стервы, укусив, сразу убегают. Так что даже в этих случаях они для тебя опасности не предсталяют.

********

*

Была середина апреля, и стояла отвратительная погода. Дул промозглый холодный ветер где-то с температурой близкой к нулю.

Земля ещё не успела оттаять и снег вместе с водой лежал на газонах, а на дорогах машины и люди, машины колёсами, а люди ногами, месили лёд с грязью и водой.

Дед смотрел в окно с высоты четвёртого этажа на всё это природное безобразие, которое в наших краях весной не бывает редкостью, и сожалел о том, что даже на высоком газоне двора нет сухого и свободного от луж и мокрого снега местечка, где бы хозяйка могла выгулять их питомца.

А они уже собирались на прогулку.

— По такой погоде, — сказал дед, — лучше надеть ему тёплый ошейник.

— Он не любит его. Я уже нацепила «удавку».

— В «удавке» он точно не вспотеет даже в ледяной воде, — проворчал дед и не стал спорить. — Ты дорогу выбирай посуше. Да не таскай его по ледяной грязи. Помни, что он — не доберман и не дог, у него короткие лапки, и вся эта распутица, стоит тебе только вляпаться в неё, будет на его брюшке и яичках. А и то, и другое ещё может пригодится ему. В общем, постарайся не застудить пёсика. Далеко от дома не ходи и с поводка не спускай, чтобы он сам не выкупался в ближайшей луже.

— Ты восемь лет в такую погоду говоришь одно и тоже, а мне уже твои напутствия оскомину набили. Вари суп грибной, а мы, скажи, Вальтер, и сами с усами.

……………

Уже через минуту, довольные собой и друг другом, они прошли внизу мимо окон.

Старуха небрежно махнула деду рукой, даже не глянув в его сторону, а её спутник о хозяине уже вообще забыл и, радуясь прогулке, слегка подёргивал пушистым хвостом, который, как и полагалось ему по породе, всегда стоял торчком.

Проводив их взглядом, дед взялся за кастрюли.

В молодые годы он был заядлым грибником и ещё тогда приучил супругу к грибному супу, который лучше него никто не умел готовить ни тогда, ни теперь. Назвался груздем — полезай в кузов, и он вынужден нести поварское бремя через всю супружескую жизнь.

Своих грибов у них давно уже не было. Ноги у деда стали старые, неходкие. За грибами теперь ходила старуха в ближайший магазин.

Пятьдесят грамм сухого грибного ассорти стоило куда дороже, если бы он сам на такси съездил за свежими грибами в лес. Да старость — не радость, да и пора ещё не грибная. Но сморчки-строчки уже скоро пойдут, как только зацветёт берёза.

А пока в холодной воде он вымачивал чужой сбор.

Чёрти что эти предприниматели, явно далёкие от грибов и леса, ссыпали в яркую упаковку, и теперь это чёрти что, размокшее в воде, всем своим чёрным мусором утверждало: если хочешь жить, вылей содержимое кастрюли в унитаз.

Старик так и сделал.

Но обед надо было варить, и он готовил его на скорую руку и из того, что под руку подвернулось, и при этом напевал странные слова:

«Марфуша всё хлопочет!

Марфуша замуж хочет!

И будет верною она женой...»

И вот погашены горелки, а едоки ещё не вернулись.

Но пора им было быть дома.

И тогда старик позвонил старухе:

— Ты где застряла?

— Возле ивы, — услышал он жалостливый голос.

Ива стояла на стыке трех домов, повёрнутых друг к другу торцами, и по воле городских архитекторов, между ними был кусок ничьей земли. На нём вечерами собирались собачники с мелкими собаками, и здесь они никому не мешали и здесь до них никому не было дела.

Старик подумал, что его бабка замерзла, раз так у неё голос подсел, и крикнул в телефон:

— Иди домой, пора обедать!

— Я потеряла Вальтера.

— Как потеряла!?

— Он убежал с какой-то рыжей «девочкой».

— Давно?

— В двенадцать тридцать пять.

— А сейчас — час десять. Что же ты до сих пор молчала?

— Я надеялась, что он вернётся.

— Недоумок!

И старик выдал отборный мат.

Он, этот отборный мат, и раньше, в разные годы, появлялся у него на языке, но никогда не соскакивал с языка.

Но на этот раз сорвалося.

— За восемь лет ты не освоила его повадки!

Он схлопнул телефон и пошёл на поиски собаки.

Часа два потребовалось ему, чтобы обойти знакомые дворы, и опросить встречных собачников. Никто приметную рыже-чёрную пару не видел.

*

Измученный, он вернулся домой. Старуха ждала его у подъезда...

Он не обронил ни слова.

Молча поднялись к себе.

Унылым молчанием наполнилась квартира.

Есть обоим расхотелось.

Наконец старуха не выдержала тягостной тишины, сказала:

— Ну, какой же я недоумок? Собаки убегают от кого угодно. Загляни в статистику.

— А ты уже успела заглянуть?..

В ответ последовало угрюмое молчание.

— По статистике только одна десятая из беглых десяти возврашается к своим хозяевам, — сказал старик, — и искать его надо в ближайших дворах, пока силы будут, до рассвета, как минимум. Он — не доберман, для которого сто километров — не круг. С его короткими лапами далеко уйти он не смог. И надо понимать, что если его никто не подобрал, по такой погоде ему не выжить.

— Он не даётся в руки чужим людям.

— Моё воспитание, а теперь вот оно ему может жизни стоить...

………….

Утром, ещё рассвет не забрезжил, тарик вернулся домой.

Он сел в своё кресло и приказал жене:

— Подай мне элексир счастья!

Та принесла на подносе графин с водкой и бутылку с тыквенным соком, который врачи рекомендовали ему для нормализации деятельности ослабленных годами и пятничными выпивками почек.

Он заглотил пару стопок, игнорировав запивон, и выдохнул из себя:

— Всё! Я пас. Ноги отказали. Еле поднялся на свой этаж, и вот теперь встать на них не могу.

— Это стресс, — сказала таруха.

— Я и без тебя знаю, что это, — рассердился он. — И вообще я считаю поиски бессмысленными.

— Но ведь по статистики одна из десяти находится...

Старик перебил её:

— Статистика эта — для сухой, пусть и морозной погоды. А на улице — лёд и снег с ледяной водой. В такой воде человек погибает за восемь-двенадцать минут. А с учётом его размеров, его коротких лап, он весь мокрый… был.

И старик заплакал:

— Надо же такого пёсика сгубить..

И уронил голову на свою грудь.

Ах, эти безличные предложения… Но не повернулся у деда язык вслух упрекнуть старуху, раз такая безрадостная статистика по собачьим ротозейкам.

Но она поняла упрёк и приняла.

— Я буду искать его! — заявила она твёрдо. — Я буду искать его, пока сама не убежусь, что его уже нет в живых. Поспрашиваю у дворников, у собачников, у мусорщиков. Не мог он исчезнуть бесследно. Если и погиб, то кто-то должен был убрать его труп со дора. А ты кончай паниковать и нюни распускать. Выпей ещё пару стопок, встрепенись и садись к компьютеру. Распечатай мне, к моему возвращению, сотню цветных объявлений с его портретом.

— Ты подожди хотя бы до рассвета.

— Буду ли — не буду ли я ждать, а рассветёт, как и положено. У солнца свой грфик.

— Ты не понимаешь ситуации, — сказал он ей вслед, уже после того, как захлопнулась за ней дверь. — Разве восемь лет я не внушал тебе, что нельзя в распутицу, в грязь и дождь, таскать его по нашим дорогам, отпускать на вольный выпас, и это никак не отложилось у тебя в голове. Была бы погода хорошей, тут бы и сомнений не было, нашли бы мы его.

Вздохнул старик, безнадёжно махнул рукой и сел к компьютеру печатать объявления.

*****

Прошло пять дней в неустанных поисках.

И вот в пятницу, возвратясь вечером домой с высунутым языком и отдышавшись малость, сказала бабка деду:

— Ни живого, ни мёртвого я его не нашла, а раз мёртвого нет, значит, он живой, и кому-то понравился.

— Ну что ж, это уже результат. Лишь бы в хорошие руки попал.

— Сволочи чужой собаке сострадать не станут.

— И это верно, — согласился дед. — Пусть теперь узнает, что такое собачья жизнь.

— Ты думаешь, ему там плохо живётся?

— Я вообще ничего такого не думаю. Я знаю одно: в гостях хорошо, а дома — лучше. Вот об этом он сейчас наверняка думает, если ты близка к истине.

— Надо дать объявление на радио и телевизор. Мои бумажные мало, кто читает.

— Дай, но только помни, что местное радио мало, кто слушает. У нас его так вообще нет. А местный телеканал включают только для того, чтобы сверить часы или узнать, сколько градусов за окном.

— Так ты против?

— Я — за. Надо подать объявления во всё, что говорит и показывает, и ещё в городе у нас есть две бесплатные газеты. Они живут рекламой, и их рассовывают по всем почтовым ящикам в каждом доме. Хошь-не хошь, а заглянешь, прежде чем выбросить.

— Ты представляешь, сколько это будет стоить?

— Не представляю. Сейчас речь не об этом.

*

В полдень зазвонил телефон.

Старик приложил его к уху и, в ответ на традиционное «алло», услышал приглушённый мужской голос:

— Это ваше объявление только что по радио прозвучало?

— Может быть, и наше. Только я не слышал его. О чём оно?

— Потерялся лохматый чёрный скотч-терьер...

— Да-да! — радостно перебил его старик. — Это наше объявление!

— Ваш беглый сукин сын — у меня в машине.

— Ну, старуха! — закричал дед бабке. — Радио сработало! Вальтер нашёлся! Мужчина, привозите беглеца. Вот наш адрес...

— Не так быстро, — услышал он в ответ. — Я не могу выйти с вами на прямой контакт. Я офицер, гаишник. У меня будут неприятности, если начальсво узнает, что я взял у вас деньги. Всё должно быть шито-крыто, а за собачку, как вы сами понимаете, надо платить.

— Конечно, понимаем. Вознаграждение вам гарантировано.

— Пять тысяч вы готовы отдать?

— Ну, какой разговор! Пять так пять. Где вы его хоть нашли?

— На дороге. Я дежурил ночью, а он переходил дорогу. Смотрю, хозяев нет ни слева, ни справа. Да и вообще уже никого на улице не было. Вот я его и подобрал. Думаю, до чего добродит, или под машину попадет или замёрзнет в такую распутицу...

— Вы благородный человек! И не терзайтесь сомнением, привозите пёсика, получайте свои пять тысяч, и всё будет шито-крыто. Я никогда в жизни никого не обманывал, а теперь уже слишком стар, чтобы против совести пойти.

— Возле вашего дома есть магазин?

— Целых два, и слева, и справа, а чуть поодаль — кинотеатр.

— Кинотеатр лучше всего подойдёт. В это время он совершенно пустой, и в файе никого нет. Подходите к кинотеатру.

— Через семь-десять минут мы будем там. Вот мои особые приметы: старый, с поповской бородой, не крашенной — седой, длинный и сухой, но более упитан, чем наш главный санитарный врач, и в руке у меня будет поводок...

— Так вы — поп?

— Да нет, что вы! Не пугайтесь. Я беспартийный атеист и к властным структурам никакого отношения не имею.

— Пошли за беглецом, — сказал дед бабке, закончив разговор. — Хоть посмотришь, как теперь театр изнутри выглядит.

На улице, глянув на спутницу искоса, он заметил:

— Слишком у тебя приподнятое настроение.

— Да уж, не хуже твоего, — огрызнулась она.

— И напрасно оно у тебя не хуже моего. Самое страшное в человеке — предательство, и только человек способен на предательство. Собаки этого не знают, и потому так преданы хозяевам, и от хозяев ждут того же. Он не понимает, что убежал сам. Он думает, что ты его бросила, и может тебя покусать. Так что ты не кидайся к нему с радостными воплями, он наверняка истолкует их на свой манер. Подожди, пока я возьму его на поводок.

*

Около кинотеатра старик распахнул телефон, но, при самом тщателном просмотре, номера звонившего не нашёл.

— Странно, — посетовал он старухе, — его телефона нет, а я хотел сообщить ему, что мы прибыли на место встречи.

— Агент национальной безопасности?

— Представился гаишником.

— Теперь у всех, у кого рыльце в пушку, номера засекречены.

— Из тебя юмор так и прёт, — проворчал дед, — и это не к добру.

— Не волнуйся. Вон та машина, которая остановилась с противоположной тороны дороги, нас провожала от самого дома, и никой собаки в ней нет… Да ты особо не присматривайся к ней, а то ещё пристрелят.

— Тебе бы только в соавторстве с Агатой юбочные детективы писать! — начал было возмущаться дед, но в это время зазвонил телефон.

— Вы на месте? — услышал он знакомый голос.

— Да-да, мы здесь!

— Деньги с вами?

— Ну, как договорились.

— Идите в фойе кинотеатра… Не менжуйтесь! Строго выполняйте мои указания.

Через минуту старик сообщил своему невидимому поводырю:

— Мы в фойе.

В ответ прозвучало:

— Справа от вас банкомат. Видите его?

— Видеть-то его я вижу, только я им никогда не пользовался. Я ведь даже не знаю, как деньги выглядят, у меня всеми финансами старуха командует.

— Ничего хитрого. Подойдите и наберите число, которое я вам продиктую.

— Пошли, — сказал дед бабке, — число набирать, которое он мне продиктует...

— Набрали?

— Набрал. Жена говорит, что это банковский счёт.

— Так оно и есть. Прочитайте его вслух...

— Всё првильно. А теперь пусть жена покажет вам, куда нужно сунуть пять тысяч.

……………

— Что-то мы не очень вас понимаем? И жена вместо денег, показывает фигу, и оба мы думаем, что вы — мошенник, только не знаем, куда фигу сунуть так, чтобы и ты увидел эту нехитрую фигуру из трёх пальцев.

— Да что ж вы за хозяева такие! Сердца у вас нет. Мало того, что потеряли пёсика, так теперь обратно не хотите его взять. Деньги вам дороже милого живого существа! Я отвезу его в лечебницу из чистого сострадания к нему...

— Старик грубо перебил его:

— Заткнись! Если ты ещё мне позвонишь, я переключу тебя на прокуратуру.

И связь оборвалась.

Вышли они из фойе, пребывая в растерянности.

— Может ты погорячился?

— Даже мошеннику, чтобы заработать пять тысяч, потрудиться надо, и будь у него Вальтер, он давно бы отдал его без всяких хитростей.

— Вот видишь, а ты говорил: радио никто не слушает. Мошенник, а откликнулся на чужую беду.

Зато старик никак не прокомментировал её слова, а про себя, в своём уме, отложил: его старуха ещё не утратила чувство юмора.

*

Они понуро брели домой, когда за углом кинотеатра внимание деда привлекла небольшая группа иностранцев, сбившаяся около фонарного столба с красочным объявлением, распечатанным им самим на принтере с шестью цветными чернильницами.

— Ещё не сорвали, — сказала старуха.

— Собаку жалеют. Есть ещё у людей сердце, — буркнул он и подошёл к экскурсантам.

Они в это время пытались разобраться в смысле наклеенной на столбе бумаги.

Говорили по-английски.

— Дадзыбао! — звучал уверенный баритон, перекрывая остальные голоса. — Как бы это по-русски будет?

— Листовка! — подсказал кто-то из их группы на ломанном русском. — «Путин гоу хоум!»

Они все дружно засмеялись, кроме одной женщины, которая была явно выраженной нашей крашенной блондинкой.

И она энергично запротестовала на хорошем английском:

— Нет, нет! Это никакая неполитическая провокация! Никакого «Путин уходи!» Это баннер Болотной площади! А наша площадь даже названия не имеет, и за «Путин уходи!», стоит только кому-то кукарекнуть...

Она взметнула вверх руки и четырьми скрещенными пальчиками с ярко красными ноготками обозначила над головой «небо в клеточку».

— В нашем городе, — продолжала она просвящать чужаков, — губернатор уважает права президента, и это не прокламация, а всего лишь собачье объявление. Какая-то дура, мало того, что собаку потеряла, так ещё тут, на самом видном месте, приляпала своё объявление. Вот оно и смущает умы наших дорогих гостей не тем, чем надо...

— Перевести? — спросил старик у старухи.

Она брезгливо поморщилась.

— Ну ладно, и так всё понятно, — согласился он, и они молча продолжили путь.

*

Вслед за звуковыми СМИ, их объявление дали газеты с разницей в один день. Обе они выходили раз в неделю, были бесплатными, то есть, как я уже писал, жили за счёт рекламы, и разносчики разносили их во все дома и квартиры города. Вероятность того, что кто-то не заметит на последних страницах этих газет их цветное объявление почти не существовала.

И действительно, последовало несколько звонков. Старуха оперативно отреагировала. Но, два-три раза прокатившись на такси в разные концы города, сказала деду:

— При таких разъездах денег и на похороны не останется. В городе этих чёрных, бездомных и лохматых оказывается так много. Может быть, и наш среди них, только люди совсем не разбираются в породах собак.

Звонили в основном пожилые женшины, и с ними она вела переговоры.

И дед сказал ей:

— Ты напомни им собачку Карандаша, Манюню, и уж тут-то они не ошибутся.

Надобность в разъездах сразу отпала, и телефонные разговоры обрывались, едва успев начаться.

А вскоре им уже никто не звонил.

Но напряжение не спадало.

Дни за днями проходили в неустанных поисках.

Старуха по утрам и вечерам обходила дальние дворы, а днём и близлежащие просматривала, и наконец старик пожалел её.

— Ты изводишь себя, — сказал он. — Надо остановиться, пока ещё ходить можешь. Расскажи мне, где ты хоть ищешь его?

— Везде, — последовал ответ. — Ведь если он окажется на свободе в чужом районе, он пойдёт искать дом и может появиться где угодно. Я ведь и на огороды съездила, совсем недавно вышла к гаражам, что у нас за Словянским рынком. Мне сказали, за ними собаки бездомные живут. Вот я и подумала: а эта рыжая «девочка» не оттуда ли, не увела ли она туда Вальтера? Но мужики там, по месту, посоветовали мне за гаражи не ходить, если я ещё жить хочу, а вашего пёсика, в один голос заявили они, если он забрёл туда, тутошние кобели разорвали и съели. Ну, как ты думаешь, хочу я жить или не хочу? Радости от такой жизни — никакой, уверяю тебя. Но страшно быть разорванной собаками. Неужели они до такой степени могут одичать, чтобы друг дружку жрать, как ты думаешь?

— Так же, как и они. Если люди собак едят, то почему бы собакам не съесть какого-нибудь заплутавшего пса. А вот эта рыженькая, на которую ты всё грешишь, так никому на глаза и не попадалась?

— Никто её не видел ни до того, ни после. Я всех собачников опросила в округе. Приблудная она. Получается вроде бы кто-то как нарочно к нам её подослал.

— И говоришь, она увела Вальтера в сторону кинотеатра?

— Да, через садик. У них все заборы — с дырками, а мне в эти дырки не пролезть и через забор уже не перелезть. Пока я садик обегала, их и след простыл.

— А появилась она с той же стороны, насколько мне помнится.

— Да, так же через эти дырки.

— Принеси-ка мне мой любимый графин. Тут надо поразмышлять малость. Есть у меня догадка, сейчас я её тебе выскажу, только осмыслить надо хорошенько.

И вот после осмысления старик сказал:

— Я думаю, эта рыженькая — собачка огородника, и живёт у него на огороде. Он приехал зачем-то домой. Выпустил её из машины погулять, даже не подозревая, что она — течная, а сам занялся своими делами. Собачка, видимо, хорошо знает регион, и раз «загуляла» — пошла искать себе мальчика. Губа у неё — не дура, красавца в кавалеры выбрала и с ним вернулась назад.

— Ты хочешь сказать, что теперь надо искать его на огородах?

— Он нужен был суке, но не хозяину. Хозяин забрал свою собачку и уехал, а Вальтер остался на свободе в районе улицы с одноименным названием. Она за кинотеатром идёт, перпендикулярно ему, и если там его никто не подобрал, то предоставленный сам себе, он или погиб, или до сих пор бродит в поисках своего дома по всему городу...

— Сволочь хозяин той суки. В такую-то распутицу, какой она была в тот день, бросить скотчика на призвол судьбы.

— Ну, что ты хочешь от огородника! Ничто так не оболванивает человека, как лопата. Если есть сомнения на этот счёт, посмотри на Зюганова. Его — о выборах, а он — про мёд. Его — о планах партии, а он — про цветочки. Его — про счастливое будущее, а он — про свои сорок соток бесплатной садово-огородной земли. И, чтоб подслатить пилюлю, в конце интервью говорит:

— Приходите таракане, я вас мёдом угощу.

— Плохо он говорит.

— Среди них язык хорошо подвешен только у Медведева. Краснобай от бога. Говорит, не спотыкаясь, и всё время об одном и том же, только на разные лады. Как Зюганов. И повесь их на один сук — никто не перетянет. Но ты не отвлекайся на них. Они уже своё нашли. А я сузил территорию твоих поисков до дворов одной конкретной улицы, чтобы ты особо не изматывалась.

— Но ты сам только что сказал: если там его никто не подобрал, то предоставленный сам себе, он или погиб, или до сих пор бродит в поисках своего дома по всему городу, и иди опять, не зная куда, и ищи опять, не зная где.

— Да, я это сказал, но это непроизвольно сорвалось у меня с языка. Надежда умирает последней. Мы оба это держим в уме, и если она лежит в основе твоих поисков, то у меня она где-то там, подсознанием, дремлет, и лишняя стопка разбудила её.

— Так в чём же заключается твоё осмысление?

— В новой моей версии. Она объясняет, как Вальтер окзался на чужой территории, и почему никто до сих пор не видел в нашем районе рыжую обольстительницу. Без всякой собачьей мистики, и, по-собаьи, получается всё очень просто.

— Ты хочешь сказать, что на этой свободе и газет не читают, и не смотрят, и не слушают всего того, что из эфира на нас выплёскивают по вечерам?

— Нет, я хочу сказать: возможно, ты права, и тот, кто подобрал пёсика, не стремится вернуть его законным владельцам. Напоминай им о себе и утром, и вечером. Собака — не тумбочка, дома в угол не задвинешь. С ним надо выходить во двор. И пусть там, во всех дворах, все бабки и дедки, и дети знают, кого ты ищешь. Выпиваю стопку и сажусь печатать новую партию объявлений с его цветными фотографиями. Раздавай их направо и налево, расклей их по всей Свободе, слева и справа от неё… и если ты права, а теперь и я, то мы вернём его себе.

**************

Версия деда была далека от истины. Он и сам в этом не сомневался, но надо было вывести старуху из того заблуждения, в котором она пребывала. Ведь если следовать логике, по которой еадежда умирает последней, то в их случае кто-то должен был умереть раньше этой самой, в реальности не имеющей никакого смысла, надежды.

Сам он уже смирился с гибелью беглеца.

Старуха каждодневными поисками за три недели, прошедших со дня исчезновения их общего любимца, измотала себя в конец, и на глаз было видно: экстерьер у неё стал не хуже, чем у любой бездомной собаки, хоть сейчас могла бы на подиуме демонстрировать нательное бельё.

Но время тощих демонстранток прошло после того, как у них от недоедания стали ноги заплетаться. Этот профессиональный их шаг стал последним шагом в трагической судьбе некоторых из них, и тощих заменили более упитанными сверстницами.

А так, издали весь облик старухи теперь ничем не отличался от двадцатилетней хорошо сложенной девушки. И поступь лёгкая, и гибкий стан могли сбить с толку любого непосвященного.

Даже дед, почёсывая за ухом, иногда думал: И откуда такая осанка? Где мои семнадцать мгновений весны в любви и цвете?..

И, конечно, он не хотел, чтобы, старуха опередила надежду и умерла раньше положенного срока не на подиуме, а где-то в грязном городском дворе.

Ищи её потом по моргам.

Кажется, хитрость ему удалась, она приняла предложенный им план к действию.

Врал, выходит, он очень даже убедительно, как теперь, при нашем круглосуточном плюрализме, врут конкурирующие друг с другом политики.

«На кого насмотришься, от того и наберёшься, — заметил он себе. — А на обозначенной мной территории она потихоньку выпустит пар, не слишком утомляя себя.

И за здоровье своей бабки он выпил лишнюю стопку.

*

Правдивая версия старику даже в голову не могла придти, потому что он не знал того, с чем пришлось столкнуться вырвавшемуся на свободу беглецу...

Пёс так увлёкся игрой с новой подругой, что даже не заметил, как оказался вместе с ней на краю тротуара, рядом с широкой дорогой, по которой в обе стороны на большой скорости неслись вонючие машины, и одна из них, самая большая, слегка повернувшись к ним плоской мордой, стала медленно наезжать на них.

Вальтер отступил назад.

Автобус остановился, из него вышло несколько человек, и когда люди проходили мимо, за их ногами он успел заметить, как рыжая незнакомка заскочила в машину.

Он никогда не ездил в автобусе, так же, как и его хозяин. Но машин не боялся, полагая, что любая кривоногая уродина более невинна самой некусачей собаки.

В автобусе схлопнулись двери, и грязно-желтый механический монстр, медленно набирая скорость, стал выруливать на проезжую часть дороги, а Вальтер растерянно смотрел ему вслед, пытаясь осознать исчезновение рыжей подруги.

Но это было выше его понимания. Он ещё ничего такого никогда не видел и не верил своим глазам.

Он осмотрелся раз… другой… Нет подруги.

Это место с приметным стеклянным зданием он знал и знал отсюда дорогу домой.

Хоть нечасто, но здесь он бывал с хозяином.

«Дышим пылью и газом, — говорил тот ему, — только для того, чтобы ты запомнил дорогу и в случае чего мог бы сам придти домой.»

Он запомнил и смог бы… Но случился как раз непредвиденный случай...

Он на другой стороне улицы увидел большую белую собаку и сразу узнал этого пса.

Собака не любит доверять своим глазам, но здесь не могло быть ошибки. Здесь всё было очевидно без всяких собачьих церемоний.

Он не любил этого пса самой лютой собачьей нелюбовью только за то, что тот иногда заходил в его двор. И он давно бы потрепал непрошенного гостя, но его собственные хозяева каждый раз брали его на поводок и уводили в сторону. Приходилось ограничиваться одним только лаем. А как хотелось показать чужаку, какие у него зубки.

В одно мгновение он забыл и дорогу домой, и свою хозяйку, след к которой ещё хранил их запахи, и они были настолько свежими, что он без труда мог вернуться к ней.

Но он двинулся в другую сторону.

Немного припав к земле, он на полусогнутых стал переходить дорогу, не спуская глаз с белого кобеля.

Машины резко остановились, и он услышал громкий ропот клаксонов и грязную брань водителей.

Он даже не глянул в их сторону.

Чужак заметил его, и потому, как Вальтер приближался к нему, сообразил, что у того на уме. Несколько мгновений ушло на размышления. Очевидно, он прикидывал в уме свои силы и возможности «коротышки». Сравнение почему-то получилось в пользу противника, и белый пёс, поджав хвост, потрусил в сторону от дороги, в глубь дворов.

Вальтер прибавил шагу...

……………………

Когда его хозяйка вышла к кинотеатру, след воинственного беглеца уже простыл.

Она тут же решила, что он вернулся к иве, и сама пошла назад.

Позже она много раз повторяла старику идиому про «простывший след» и при этом приговаривала: Прямо как сквозь землю провалились, мистика какая-то.

Откуда ей было знать, что пути рыжей суки и чёрного калера разошлись на автобусной остановке. Четырёхлапая пассажирка любила покататься, а лохматый скот-терьер горел желанием наконец-то, пока он на свободе, выяснить отношения с белым изгоем, или, как ещё собачники с родословными называют дворняг, — ублюдком.

Про людей тоже говорят так, когда они — ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца.

«Но не собаки ублюдки, — объяснял ему хозяин каждый раз при встрече с дворнягами суть этого слова на свой манер. — Ублюдки те, кто воспроизводит их и бросает на помойки умирать.»

Постепенно Вальтер это понял и пересстал агрессивно относиться к бродячим псам.

Но на этого он имел зуб.

Собаки, как и люди, готовы биться за свою трриторию до последнего, и если людей может хоть в какой-то степени примирить какой-нибудь саммит с достигнутым на нём каким-нибудь консенсусом, вроде: плохой мир — лучше хорошей ссоры, то собаки компромисса не признают.

Этот, полагал Вальтер, перешёл все границы, хотя даже у бродячих собак должен быть и есть свой ореол обитания.

Собаки, как и люди, порой не в состоянии осмыслить того, что, в общем-то, лежит на поверхности их сознания, будь оно в рабочем состоянии. Откуда было знать избалованному барчуку, что путь белого изгоя от помойки к помойке лежит через его двор...

………………….

Они то бежали, то шли. Белая собака была быстрее на ноги, и сохраняла между ними безопасную для себя дистанцию.

Но расстояние было достаточным, чтобы преследователь по запахам мог оценить беглеца.

Когда собаки обнюхивают друг друга, то во время этой собачьей церемонии определяют возраст, пол и настрой противника. Пёс не был настроен на борьбу, Вальтер это отлично чувствовал, и в нем самом агрессивность стала убывать.

Он расслабился, и теперь у него было время осмотреться.

На глаз, и по запахам он понял, что оказался в незнакомых ему дворах.

Кстати, собаки носом видит лучше, чем глазами, хотя глаз у них, особенно на близких расстояних, более зоркий, чем у человека.

Он уже подумывал повернуть назад. Свежие запахи и следы, оставленные ими в мокром снегу на пути их следования, не дали бы сбиться с дороги.

Но тут его недруг исчез за углом длинного полуразрушенного здания.

Это были те самые гаражи, о которых старуха рассказывала деду.

В своё время здесь начали строить гаражный комплекс. Большую часть работ уже выполнили, когда нужда в нём отпала.

Путинский автопром требует много места для стоянок машин, сотней-другой бетонных будок невозможно удовлетворить его запросы, и строительство заморозили. Под стоянки машин отдали городские дворы со всеми вытекающими отсюда спортивными результатами.

А здесь теперь пахло собаками.

Вальтера захлестнуло любопытство.

Некоторые думают, что оно свойственно только детям и женщинам, и ошибаются. Собаки тоже очень любопытные существа, и не зря их ставят в один ряд с детьми пятилетнего возраста. Прекрасный детский возраст, тот самый, когда истина глаголет устами младенца. И хорошо, что наши четвероногие друзья не умеют говорить, в противном случае нашими друзьями им никогда бы не быть.

А вот сами меж собой они дружат гораздо хуже. Собачьи запахи, позы и звериные рыки раздражают одних четвероногих, приводят в ужас других и возвышают третьих.

Здеь пахло смертью.

Едва он уловил запах смерти, как к нему из-за угла здания выбежало несколько разномастных и разнокалиберных собак.

Злобно оскалившись и тихо рыча, они остановились в метрах десяти от него, всем своим видом выказывая самые недобрые намерения.

Стая разом на свою жертву не набрасывается.

Сначала должен вожак насытиться, а потом, что останется, жрут остальные.

И вожак у них был. Крупноголовый метис, ужасная помесь добермана с боксёром.

Сурово глядя на Вальтера, он сделал один… другой шаг в его сторону и остановился.

Вальтер не дрогнул и, не мигая, с той же ненавистью, какая была в глазах соперника, смотрел на него.

………………

Восемь лет назад, осенью, в год своего рождения, он сидел на пожухлой траве, когда впервые в своей жизни увидел овчарку. Сколько ему было месяцев, теперь трудно вспомнить, но он был ещё щенком.

Его хозяин попросил владельца овчарки не подходить к ним.

— Мы только начали улицу осваивать, он ещё незнаком с окружающим миром, и вы можете так щенка напугать, что он потом, всю жизнь, будет бояться собственной тени.

Тот не внял просьбе.

Он прошёл совсем рядом и, когда овчарка поравнялась с ними, легким, едва заметным движение руки дал ей команду на атаку.

Собака охотно сделала безлобный экивок в сторону Вальтера, но он не шелохнулся и глазом не моргнул. Милиционер подтянул пса к себе, который оказался умнее своего хозяина, и ушёл, как оплёванный, хотя никто ему и слова не сказал: ни Вальтер, ни его хозяин.

А меж собой они обсудили этот эпизод.

— Молодец, — сказал старик своему питомцу. — Этот милицейский урод надеялся, что ты драпанёшь, и он посмеётся над тобой, а ты посмеялся над ними обоими. С тебя вырастет настоящий боец...

………

Метис, шагнув в сторону Вальтера, тоже надеялся, что тот бросится в бега, и тогда он настигнет его, придавит к земле и начнёт рвать… Это тактика больших и сильных собак. Они осваивают её в играх ещё в молодые годы.

На испуг взять не удалось, и тогда метис пошёл в лобовую атаку.

Оскалясь, подхлёстывая себя грозным рыком, он медленно наступал на противника.

У Вальтера были мгновения, чтобы избрать свою тактику. Он понимал, что схватка смертельная. Победа — жизнь, уступил — смерть.

…………………

Тот легавый мерзавец через два года опять натравил на Вальтера своего кобеля.

Овчар, весело подбрасывая зад, бросился к ним, конечно, не думая зажрать маленького сородича чёрти какой порды, но потрепать намеревался всерьёз, раз хозяин того хочет.

— Собака! — тихо сказал дед своему питомцу.

Вальтер встал, как вкопанный, упёрся в землю лапами и, не мигая, смотрел на бегущего к нему врага.

В полуторе метров кобель как бы немного стушевался. Вальтеру хватило этого мгновения. Он взвился вверх и мощными зубами впился в морду растерявшегося противника.

Тот не ожидал такой прыти от маленького пёсика да ещё с головы до пят покрытого густой шерстью. От боли и страха он взвыл, запрыгал и замотал головой...

Но не так-то просто было сбросить скотч-терьера, у которого крепкие крупные зубы не меньше, чем у напавшего на него служебного пса, и сильные челюсти ничуть не слабее, чем у овчарки, и который уже стал настоящим бойцом.

Старик отозвал своего питомца.

Недоумевающий недруг, жалостливо поскуливая, вернулся к своему хозяину.

Увидев окровавленную морду, милиционер гневно закричал на весь двор:

— Да я пристрелю этого урода!

Так же, на весь двор, старик ответил ему:

— Ты сначала себя пристрели! Одной сволочью в нашей милиции станет меньше.

И они ушли в подъезд, и уже в подъезде дед сказал своему воспитаннику:

— Жалко собаку. А что делать, если хороший пёс дураку достался. Впрочем, умные в милиции не работают, и тебе с хозяином повезло.

…………..

Метис был меньше и слабее овчарки и телом, и духом. Вальтер это видел по его глазам, а в запахах изгоя преобладал запах страха. Всё-таки он был дворнягой, и голос предков в нём был заглушен человеческой бранью и лаем других собак.

У него самого были другие запахи, и соперник уже понял, что перед ним боец, а не трусливая дворняжка.

И психическая атака не прошла. Идти лоб в лоб, когда противники встают на задние лапы и, ещё не пуская в ход зубы, пытаются повалить друг друга, он не решился. На последнем шаге не выдержал сурового взгляда и слегка свернул, чтобы всё-таки обежать врага и напасть сзади.

Но желание обезопасить себя от острых клыков оказалось для него роковым. Он подставил шею для нападения.

Вальтер взметнулся вверх и в мгновение ока оказался на его холке.

И голос предков зазвучал в нём во всю мощь...

…………………………..

В России не держали норных собак.

Европейские просторы нашей родины, ещё не изуродованные колхозниками и огородниками, больше всего подходили для охоты с борзыми и гончими. Существовал культ этих собак. Их обменивали на крепостных и дарили в качетве взятки. А как охотились с ними, вы можете прочитать у Льва Николаевича Толстого в его романе «Война и мир». Я не рекомендую читать весь роман. Что вы! Я знаю только одного человека, который прочитал столь эпическое произведение от корки и до корки, и то это был милиционер. Я предлагаю прочитать отрывок, где Лев Николаевич описывает барскую охоту.

Лично мне из того фрагмента запомнилось только восклицание егеря: «Эх, барин!»

Англия покороче и поуже России, и там много лис. Скакать и ехать далеко за ними не надо, да и особо там не разбежишься, когда на всех полях и даже лисьих норах приколочены таблички с одним и тем же текстом: «Прайвит пропати».

Там у ниж, в Анлии, собаки на лис охотятся совсем не так, как в нашей сказке.

Загнала свора собак лису в нору, а та им выставила из норы хвост...

Те наши, детство которых прошло в России, эту сказку знают.

Английская реальность для английских лис более сурова, и английская лиса не так глупа, как в упомянутой мной сказке.

Почуяв преследователя, она не будет выставлять из норы свой хвост. Наоборот, она забивается вглубь норы и хвост, как самую беззащитную часть своего тела, прячет за себя.

Ни одна наша деревеская собака в чью-либо нору не полезет, уже хотя бы потому, что не сможет обратно выбраться, и в ней не заложена необходимая для таких случаев программа. У наших отсутствует задний ход. У них нет пластики скотч-терьера. Он способен, если надо, вытянуться в одну линию, выставив передний лапы и отбросив задние, и при этом сможет двигаться и даже вести смертельную схватку с хозяином норы.

Это ведь всё романтика, когда красиво обставляют такой род охоты.

Любая охота сама по себе — убийство, а норная — самое жестокое убийство. И не только дикого зверя. В бескомпромиссной схватке, когда ни бежать, ни дется некуда, может погибнуть и собака.

Зверь в норе всегда сильнее скотчика. Надо обладать беспредельной храбростью, чтобы в узком пространстве, в темноте норы, ориентируясь по враждебным запахам, ползти к злобно рычащему зверю.

Сотни лет отбирали нужных для такой охоты собак, и скотч-терьер в этом плане оказался самым удачным. Из поколения в поколение шёл отбор низкорослых, сильных собак с короткими лапами, крупными зубами и могучими челюстями.

Это были четвероногие бойцы, не знающие страха и компромисса. Именно эти качества Вальтер унаследовал от своих предков.

И сейчас, вонзив зубы в шею врага, ближе к уху, где у того должна быть ярёмная вена, он изо всех сил сжимал челюсти и понимал, что надо крепко держать врага, пока тот, истекая кровью, не обессилит. Так делали его предки в звериных норах.

Собака знает цену своим зубам.

Второй раз, с разницей в шесть лет, он пустил их в ход против себе подобных.

Метис, как норовистая лошадь, встал на дыбы и тряхнул головой.

Острые зубы ещё глубже вонзились в шею, причиняя мучительную боль.

Он заметался, запрыгал, но боль только усиливалась, а противник по-прежнему впивался зубами в шею, и кровь, его собственная, уже попала ему в рот. И тогда, обезумив от боли, он пустился в бега вместе с Вальтером на холке.

Сил хватило ненадолго. Метров через пятьдесят он стал спотыкаться и вскоре упал ничком в мокрый снег...

Вальтер равнодушно посмотрел на поверженного врага и развернулся назад, в сторону трусившей за ними собачьей своры.

Преследователи остановились.

Что он подумал о них, трудно предположить, но не к ним он пошёл, а в город.

……………….

Вечерело и подмораживало. Тяжёлый снег с ледяной водой стал более вязким и, как путами, связывал ему лапы.

А тут ещё пошёл дождь со снегом. Как он не отряхивал свою шубку, она вскоре намокла, и ему стало совсем холодно.

Больше всего мёрзли лапы.

Он не знал, как далеко ещё надо идти, чтобы выбраться на знакомую территорию, а лапы, особенно задние, отказывались слушаться, в ледяной воде со снегом их стало сводить.

И тогда он сел в лядяную жижу, чтобы не много передохнуть. Но снова подняться уже не смог.

Мимо проходили люди, никто из них не обращал на него внимания. Да какое дело им было до собаки, если нам нет никакого дела друг до друга.

Собаки умирают молча. И он уже смирился со своей судьбой, когда услышал тревожный женский голос:

— Да ты же замерзаешь!

Он приоткрыл глаза и снова закрыл.

Он уже был ко вему безразличен.

Женщина взяла конец цепочки и потянула «удавку» вверх, тихо приговаривая:

— Вставай, малыш, вставай! Это какая же пьяная сволочь тебя потеряла в такую-то погоду?! Вставай! Доверься мне! Ещё немного, и мы будем в тепле.

*****

— Сегодня ровно месяц, как он ушёл в люди.

— Всё ещё веришь, что он живой?

— Верю, и потому прекращаю поиски. Утренний обход я уже отменила. Вот в обед последний раз обойду дворы Свободы и окончательно смирюсь с его потерей. На обед-то хоть что у нас будет?

— Суп лапша с макаронами.

— Макароны китайские?

— Спалетти.

— Спагетти.

— Да-да, спагетти. Это у меня — футбол в голове вместо макарон, ещё от вчерашнего проигрыша Зенита не отошёл.

— В твоём-то возрате… Ты хоть одного старика видел на трибунах стадионов? Футбол — болезнь молодых, а когда они стареют, эта футбольная их болезнь проходит, и они обращают взоры на бога, и вместо стадионов начинают ходить в церковь.

— Ты так говоршь, потому что не ходишь ни туда и ни туда. А нет более верующих людей, чем болельщики на трибунах, и надеются они не только на бога, но и на легионеров. Не верится им, что их вера и наши денешки зря пропадают, оттого и страсти там кипят нешуточные. А я верю в то, во что не верится им, и смотрю так просто, от нечего делать, чтобы время убить. Конфликтую я с ним, и только потому, что оно скоро убъёт меня.

— Не огорчайся понапрасну. Ход врёмен нельзя остановить. Но уж если мы пережили такую потерю, то ещё поживём.

Старуха приободрила своего деда и пошла по дворам с полной уверенностью, что и на этот раз прогулка будет безрезультатной, как и все предыдущие. Но надо было завершить поиски так, чтобы совесть потом ни в чём не упрекала. Чего уж тут напоминать про надежду, которая умирает последней и, пока человек жив, умереть не может.

В этот год почему-то не было традиционных для наших мест черёмуховых холодов. Май стоял по-летнену жаркий и без дождей.

Её впервые обеспокоила мысль, которая раньше никогда не приходила ей в голову: а как же бездомные обходятся без воды?

Нагретый солнцем асфальт и сухие газоны… Без питья и крыша может поехать. И жажда мучительнее и убивает быстрее, чем голод.

Естественно, она вспомнила Вальтера. Если прав дед, то, может быть, и хорошо, что он умер, не пройдя через все мучения собачьего ада, на которые обречены изгои.

Возле очередного столба с её объявлением она остановилась, чтобы ещё раз глянуть на фотографию своего любимца.

В это время к ней подошла женщина.

— Не звонят? — поинтересовалаь незнакомка.

Старуха рада была собеседнице, сочувствующей ей, и охотно ответила:

— Давно уже не звонят. Видать, мои объявления всем примелькались.

— Одни думают, что вы уже нашли свою собачку, другие полагают, что по прошествии столько времени бессмысленно искать беглеца.

— Я уже и сама так думаю, как другие полагают.

— А у меня на этот счёт есть кой-какие подозрения. Вот в этом доме, напротив, недели две, а может быть больше, появилась взрослая собачка. Размером с большого кота, чёрная, пород я не знаю, да и хозяйка выводит её гулять рано утром и поздно вечером, когда ещё темно. И это меня насторожило. Зачем ей таиться, если для этого нет причин. Я два раза пыталась к ней подойти, определиться с пёсиком, но она уводит его домой очень быстро, и оба раза я не успела. Но вчера вечером узнала номер её квартиры и хотела уже звонить вам, да вы сами пришли. Переговорите с ней по домофону. Вы знаете свою собачку, вам и справки наводить. Четырнадцатая квартира.

— Четырнадцатого апреля он убежал на свободу. Странное совпадение. И улица Свобода.

— Но почему же — странное? Может быть, счастливое. Удачи вам.

И незнакомка ушла.

Некоторое время таруха пребывала в растерянности. За месяц поисков она много собак посмотрела, и съездила, и сходила, и людям досаждала, а сама каждый раз испытывала болезненное разочарование. И вот в очередной раз её подталкивает надежда, веры в которую уже почти не осталось.

Но, чтоб потом не казнить себя, надо...

И она нажала кнопку домофона.

— Извините за беспокойство, — сказала она, услышав женский голос. — Я ищу свою собачку, и поиски привели меня к вам.

Прозвучал резкий ответ:

— У меня нет вашей собаки!

— Вы догадываетесь, кто вас потревожил?

— Ещё бы, я читала ваши объявления. Но даже, если у меня ваш пёсик, я не отдам его вам. Надо быть совсем без головы, чтобы потерять собаку, и ваш дед наверняка был в стельку пьян.

— Наш дед, конечно, не дурак выпить, но выпивши он никогда не гулял с собакой. В тот день он суп варил, а с ним гуляла я. Он убежал за «девочкой» через дырки в заборах, и пока я обходила заборы, их и след простыл.

— Ну даже если так, я вам всё равно его не отдам. Я нашла его. Он уже замерзал. Я спасла его, выходила! Привыкла к нему! Вы что, не знаете, что без хозяина собака на улице считается бродячей, ничьей? Я подобрала ничью собаку, и ни один суд у меня его не отбёрёт.

— Давайте разберёмся. Может быть, это совсем не мой пёсик, как это было много раз до этого. Какого числа вы его нашли?

— Четырнадцатого апреля вечером, уже темно было.

— Это его день рождения. И чёрт меня попутал спустить его с поводка. Хотела, чтобы он в свой день рождения жизни порадовался, а вышло наоборот.

— Если бы я увидела его часом позже, он наверняка был бы уже мёртв. А вы теперь говорите: отдайте!

— Нет, я этого не говорю пока. А какой на нём был ошейник?

— Была «удавка».

— Всё совпадает.

— Ничего не совпадает. Такие ошейники в каждом собачьем магазине есть. А четырнадцатого — выходной, а в выходные только пьяные собачники собак выгуливают, и любой из них мог потерять чёрного пёсика размером с большого кота.

— В логике вам не откажешь. У меня такое впечатление, что вы заранее подготовились к нашей беседе.

— Конечно!

— Да-да, я вспомнила: вы читали мои объявления. Но у него есть особая примета. На правой лопатке — небольшая гематома, с лесной орех, прощупывается хорошо.

— Подождите!..

Через несколько секунд торжествующе прозвучал голос:

— Никаких особых примет!

— Я хотела бы в этом убедиться сама.

— Нет проблем, мы сейчас выйдем.

Старуха увидела чёрную собачку, совсем не похожую на Вальтера. Это было что-то вроде гладко постриженного пуделя, с кисточками на лапах и конце хвоста.

Пёсик не проявил к ней никакого интереса. Холодно глянув на неё, он встал рядом с приведшей его женщиной, даже не пытаясь уйти с поводка.

— Нет, — вздохнула старуха, — это не наш пёс. Наш был красавец, а этот, извините меня… ну да ладно, хорошо, что он вам понравился.

— Это я его так постригла для конспирации. А на самом деле он — настоящий скотч-терьер. Приглядитесь к нему внимательно.

Старуха пригляделась, похлопала глазами и предложила даме:

— Давайте покажем его нашему деду, уж он-то сразу определится. Не отказывайтесь. Чем-то он смущает мой ум. И если это наш эгоист, то зачем он вам. Ему восемь лет и один месяц. Собаки этой породы живут десять-двенадцать лет. Так что уж пусть со стариками доживает свой век. А вы женщина молодая, и вам ещё не поздно взять в дом щенка, и вместе с ним заново прожить своё детство в ускоренном темпе. Щенки очень быстро взрослеют, впрочем, как и теперешние дети. А вы ещё и теперешними человеческими детьми можете обзавестись. Какие ваши годы.

……………………………….

Запел проволочный телефон. Старик не шелохнулся, но на телефон глянул. Включен автоответчик. И когда тот отработал, старик услышал голос супруги:

— Везём к тебе собачку на экспертизу. Ты должен распознать: свой он или чужой.

— Только мне этого не хватало! — взвыл дед, и с охами, крёхами поднявшись с кресла, потрусил к телефону — отругать супругу за такую её инициативу.

Но связь уже оборвалась.

— Ну вот! — завозмущался он перед безмолвным аппаратом. — Сказала последний раз, а когда у неё этот последний раз будет!? Но втянуть себя в эти бессмысленные поиски ч не позволю...

Не успел он как следует завестись — открылась дверь в прихожей.

Он вышел в неё и увидел свою старуху вместе с молодой женщиной. Перед ними сидела собачка странного, почти несобачьего облика.

— И зачем же вы этого привели? — сердито спросил он у женщин.

Пес, услышав его голос, слегка вильнул хвостом и облизал, видимо, пересохшие губы. На улице было жарко.

Эти движения не ускользнули от внимания деда. Вальтер тоже так реагировал на него, когда был чем-то озабочен или что-то ему было надо.

А старуха затараторила:

— Всё совпадает, и время, и порода, стрижка только другая да нет гематомы.

— Потому они и породистые, чтобы всё в них совпадало, — сказала с большим достоинством миловидная женщина, словно не о собаках, а о себе говорила.

Дед нагнулся, погладил пёсика по спине.

— Гематома могла и рассосаться. Шоковая терапия. В нём мало что от нашего есть. И шубка не та, и килограммы другие. Но ушки наши. Он к нам пришёл с экземой ушей, — пояснил он гостье, — вот они и не стоят, как положено им стоять у здорового скотч-терьера, хотя я его тогда же буквально дней за десять от этой заразы избавил.

Он отцепил поводок, ушел в комнату и крикнул оттуда:

— Вальтер!

Пёс влетел в комнату и сверкгул счастливыми глазами.

Как быстро меняется у собак настроение, и теперь он был готов потешить хозяина.

— Бой с тенью! — сказал старик.

Вальтер мгновенно взлетел на диван и закружился на нём в дикой пляске и со страшным рёвом, пытаясь изловчиться и схватить невидимого соперника за горло.

Хозяйка на эту сцену смотрела с умилением, а в глазах гостьи был испуг.

— Я бы, — прошептала она, — случись у нас такое, — стала бы делать ему успокоительные уколы от бешенства.

— Вы же медик, — сказала старуха. — От вас пахнет поликлинникой. Почему же вы мне сразу не сказали, что гематома может рассосаться?

— На всякий случай, — последовал лаконичный ответ.

— Эх, женщины!.. — с упреком заметил старик и ничего больше не сказал им.

Он сел на диван рядом с Вальтером и погладил его.

Пёс никак не отреагировал на ласку.

— Нордический характер, — пояснил хозяин безымянной незнакомке. — А школа — моя. Какие уж тут могут быть сомнения.

……………………………..

За обедом старик, выпив стопку, как он сказал «за возвращение блудного сукиного сына», заметил старухе:

— Дух бродяжий действует на мозги, как алкоголь. Не думаю, что урок пошёл ему впрок. Будь бдительной, не расслабляйся. Мне вот по этому случаю пришёл на ум Виктор Гюго. Матрос у него вовремя не взял на поводок пушку, и она во время шторма забегала по палубе, страшный вред творя и норовя разбить корабль вдребезги. Тот же матрос не растерялся, вступил в единоборство с корабельным орудием, заарканил его и укротил.

На корабле был какой-то высокий чиновник. Он тут же прикрепил к груди матроса орден. «За храбрость», — сказал он. И, уже обращаясь к своей охране, дал ей команду: «Расстрелять!»… Догадываешься, за что расстреляли храброго орденоносца?

— Век ему свободы не видать! — воскликнула старуха.

— Это что же, выходит, и его, как и меня, ты всю оставшуюся жизнь будешь держать на коротком поводке? — возмутился дед.

— А как вас удержать при себе? Может быть, ты знаешь другой способ?

— Да, голос природы в нас бывает сильнее голоса разума, — согласился старик со старухой.

**********************************************

*