Боги… За что?! Он же может! Он же умеет исцелять!
На один миг в душе поднялась такая злость, что у Антона потемнело перед глазами и зубы заскрежетали друг о друга. Но уже в следующий он зашептал заклинание. Не выпендриваясь. Каждое слово старательно проговаривая вслух, будто только сейчас начал заниматься магией, а не посвятил этому искусству большую часть жизни.
И наконец подчиняясь его воле, медленно и словно неохотно, ладонь окутало ровное голубое сияние. А следом пришла боль.
Сначала она была похожа на что-то очень резкое, нестерпимо острое и длилась недолго. Потом наступил короткий промежуток бесчувствия, промелькнувший так быстро, что даже не запомнился, потому что за ним поджидал сущий кошмар из назойливого жжения и щиплющего покалывания, который всё длился, и длился, и длился, пока не перерос в желание разбить голову о стену, лишь бы это прекратилось.
Дальше пошла боль случайная, от прикосновения к прикосновению, по большей части саднящая. Не смертельная, но раздражающая. А за ней — боль намеренная, когда чужие ногти царапали нежную кожу, щипали её и ковыряли ножом.
В этот момент Антон внутренне дрогнул. Почти сорвался. Но каким-то чудом дошёл до конца, когда боль переросла в привычку и стала почти незаметной.
Вырвался. Выжил.
Когда вечность или минуту спустя Антон отнял ладонь от груди, под ней был обычный сосок — розовый комочек кожи без единого следа повреждения.
— Я же говорил, ты красивая, — прошептал он едва слышно, уже зная, что никогда не расскажет о цене, уплаченной за магию.
