Шаг первый

***Лёша***

Горяченко достаёт меня уже несколько дней. С тех пор, как Амиров разрешил мне не присутствовать на «сеансе групповой терапии». Это выражение Сани Артемьева.

У Амирова просто заведено в конце каждого дня подводить итоги. Это не просто «разбор полётов», он даёт очень дельные советы, если его слушаться, то всё получается, как надо. И ещё он никогда не нудит, что, типа, надо тщательней, или там, старайтесь-напрягайтесь, никакого порожняка, только по делу.

И вот сегодня Олежек допёк меня до черноты в глазах. Он выше меня сантиметров на двадцать и тяжелее примерно на столько же килограммов. И ещё он боксер. Но всё равно катился по полу. Он очень быстро двигается, тут же оказался передо мной и попытался вбить меня в стену. Вмешался Саня и получил по печени. А я ещё раз бросил хохла так, что он приложился затылком. Меня схватили сзади за плечо, я среагировал на автомате — провести приём и добить, в последний момент узнал начальника ЦСП.

Ударил я его уже не в полную силу, но всё равно кулак прошёлся по начальственному лику.

— Простите, пожалуйста. Я не думал, что это Вы.

— Похоже, что Вы вообще мало думаете, курсант.

Лицо его совсем замёрзло, и он ещё больше стал похож на мороженого судака. На шум примчался дежурный офицер. А полкан решил разобраться с нами по полной:

— Капитан, группу собрать в помещении два-два-тринадцать. Немедленно!

— Есть.

Полковник Павлов не уходит, а именно удаляется в направлении своего кабинета.

Дежурный офицер деревенеет лицом и не по уставу кивает перед собой:

— Вперёд, группа. Этаж второй, левое крыло, помещение тринадцать. Шагайте скоро.

***Со стороны***

— Группа, смирно. Штольц — ко мне. Остальные — кругом, три шага вперёд.

Перед курсантами стена, все четверо стоят на вытяжку, вперив взгляды в шершавую крашенную поверхность. Они не видят, что происходит у них за спинами, но отлично всё слышат.

Дежурный офицер стоит в шаге от Лёши.

— Комберку, — произносит он и жестом показывает, что надо снять куртку.

Лёша снимает комберку и отдает её дежурному.

— Тишотку, — жест повторяется.

Курсант раздевается и вопросительно смотрит то на дежурного, то на начальника ЦСП.

— Руки.

Лёша непонимающе глядит на свои руки и поднимает глаза на капитана.

— Протяни руки ко мне.

Лёша протягивает руки, и дежурный надевает на него наручники, затем вздергивает стянутые запястья вверх и набрасывает перемычку на почти замкнутый крюк в притолоке.

Из-за небольшого роста Лёша стоит вытянувшись в струнку. Под обнажённой кожей спины и рук чётко прорисовываются мышцы, под комберами угадываются напряжённые прямые ноги.

Звучит приказ начальника:

— Пятьдесят. Начинайте.

Слышится свист рассекаемого воздуха и хлёсткий удар, Лёшин крик сквозь стиснутые зубы.

Он кусает плечо, потому что не может достать до привычного в таких случаях запястья и больше не кричит. Теперь и здесь останется след.

Раньше обещание физического наказания воспринималось курсантами, как грубоватая и неумная шутка, теперь это было реальностью. Сейчас так наказывали одного из них. Не видно. Слышно.

Удар. Ещё удар. Ещё. Ещё. Ещё. Ещё...

У Лёши вырывается рычащий стон, и полковник произносит:

— Достаточно.

Капитан освобождает Лёшкины руки, отдаёт ему одежду и говорит едва слышно:

— Накинь комберку. Тишотку не надевай. Больно будет.

Звучит голос полковника:

— Артемьев, подойдите сюда. Сопроводите курсанта к начмеду.

*** Искандер***

Сегодня уже в третий раз ездил работать с пасынком Марата. Тяжёлый парень, неконтактный совсем, очень живо отреагировал только на разговор о погибшей жене. Дальше пошло легче. Но, конечно же, трёх сеансов не хватит. Хорошо, что начал отзываться, значит — не безнадёжен.

Когда вернулся в Центр, у КПП меня уже ждал порученец начальника:

— Искандер Шамилович!

— В чём дело?

— Валерий Владимирович приказал провести Вас к нему, когда Вы вернётесь.

Он украдкой оглядывается и говорит тихо и доверительно:

— В Вашей группе ЧП. Курсанты подрались.

Кто и из-за чего? Во время моего отсутствия. Меня выводит из себя эта фамильярность, но дальше он говорит то, что заставляет забыть о его наглости:

— А Штольц ударил полковника.

— Валерий Владимирович, я должен разобраться в ситуации, это моя группа, мои курсанты. Прежде чем действовать, мне нужно оценить происшествие со всех сторон, только тогда я смогу составить своё мнение и сделать выводы.

Павлов смотрит на меня рыбьими глазами:

— Вы слишком мягки, майор Амиров. Поменьше психологии, побольше дисциплины. Они должны чётко знать, что можно, а что нельзя. Впрочем, поступайте, как сочтёте правильным. Я, в свою очередь, оставляю за собой право поступать по своему усмотрению. Сегодня Вы отсутствовали, да-да, с моего ведома, но решение надо было принимать немедленно, и я его принял. Виновные наказаны. По нашим негласным правилам.

Так. Похоже, мои курсанты сегодня получили по полной программе, Штольц — точно. Удача льётся чрез край, быстрей ладони подставляй.

— Разрешите идти.

— Идите.

*** Со стороны***

— Артемьев, выйдите.

Саня встал и шагнул к двери, но остановился.

— В чём дело, курсант?

— Искандер Шамилович...

— Слушаю Вас, Артемьев. Что Вы мнётесь?

Саня резко выдохнул:

— Не трогайте Лёшку, хотя бы сегодня, пожалуйста.

У Искандера круглеют глаза и взлетают брови:

— Что?! Смирно! Кругом! Шагом марш отсюда!!!

— Я прошу Вас, ему и так досталось, незаслуженно.

— Артемьев! Приказа не слышали?! Извольте выполнять!

Саня вываливается из помещения и захлопывает за собой дверь.

— Людоед...

Некоторое время он стоит прямо перед Лёшкиной комнатой.

Внезапно дверь открывается и, стоящий на пороге Амиров, произносит насмешливо:

— Артемьев, Вам не говорили, что подслушивать нехорошо? Или любопытство — не порок?

Саня чертыхается и топает к себе.

Искандер присаживается на узкую Лёшкину койку. Тот лежит на животе, руки спрятаны под подушку, лица не видно, исполосованная спина блестит от заживляющего спрея. У Искандера от жалости щемит в груди. Он гладит Лёшку по волосам.

— Очень больно, маленький?

Лёшка фыркает в подушку, а когда Искандер уже не ждёт ответа, говорит:

— А Вы на себе прочувствуйте, сразу все вопросы отпадут.

— Мне очень жаль, малыш.

— А мне-то как жаль!

Искандер продолжает осторожно гладить его волосы и руки.

— Это надо просто пережить.

Лёша резко разворачивается и садится, морщится, голос звенит от боли и обиды:

— Да не пошли бы Вы, господин майор! Меня высекли, как раба на плантациях. Я в какой стране?! Знаете, как-то совсем не вставляет на личном опыте узнавать, что здесь применяют телесные наказания.

Искандер старается оставаться спокойным. Ему совсем не об этом хочется говорить.

— Здесь свои правила. Это жестоко, но оправдано. У курсантов всего год, чтобы обучиться, а у спецов — чтобы обучить. Никаких нарядов и гауптвахты. Расскажи мне, что произошло?

Но Лёшка не собирается делать этого:

— Теперь-то что за разница?

Похоже, что он и вправду так считает.

— С таким отношением к проблеме, ты скоро снова будешь наказан.

Искандер помнит, что у Лёшки невысокий болевой порог, ему не хочется, что бы его мальчику снова было больно. Ни его желанному телу, ни его смятенной душе.

Лёшку же это предупреждение разозлило:

— Ну, а до этого долгожданного момента, почему бы Вам не оставить меня в покое?!

В голосе кроме злости, горькая насмешка, сарказм. Он не был готов к такому. Последнее время его жизнь состоит из одних потрясений и кажется даже не зеброй, а вороной лошадью — белых полос не осталось. Из раздумий его вывел вопрос:

— Тебе настолько неприятно моё общество?

Опять. Шёл бы в артисты и очаровывал бы публику своим голосом! А Лёшку не надо очаровывать, и так в голове бедлам:

— Да отскочите Вы от меня! Не тянет меня что-то общаться.

— Хорошо, маленький, я оставлю тебя в покое. Тебе что-нибудь нужно?

Лёшкин голос становится странным и обманчиво нежным:

— Нет, папочка. Разве что стакан молока и сказку на ночь.

Искандер понимает, что парень просто издевается над ним. Очень хорошо, а вот теперь:

— Ловлю на слове.

Лёша понимает, что разговор принял нежелательное направление и пытается отыграть:

— Ничего не надо. Я пошутил.

— А я — нет. Тебе молоко с мёдом? — донеслось уже от двери.