Кода

***Со стороны***

Из больницы возвращались молча. Молчали, пока шли к остановке, в автобусе сели рядом и тоже молчали. Когда выходили из автобуса, Лёша подал ей руку. Саша оперлась на него и положила ладошку на его локоть.

— Ты простил его?

Лёша крепче прижал её ладонь к себе, не позволяя остановиться и не давая уйти. Она послушно пошла с ним рядом.

***Саша***

Когда Искандер сказал, что у меня ничего не выйдет, мне просто захотелось рассмеяться ему в лицо. Но он объяснил почему, и мне стало страшно. Я не хотела, чтобы с Лёшкой произошло нехорошее. Если я могу быть причиной его несчастий, то лучше...

Я собралась и ушла, выбора у меня не было. Вернее, был, но выбирать я не стала.

Всю дорогу домой я тихо выла, хотелось сдохнуть.

В кармане зазвонил мобильный, и я не глядя ответила. Это была сестра. Она живо вытянула из меня причины моего похоронного настроения и, сложив два и два, сказала то, что напрашивалось само собой, но чего я в своем любовном затмении просто не увидела:

— А с чего это ты решила, что он сказал тебе правду? Если этот манипулятор действительно так запал на твоего Лёшку, то не стал бы рисковать им. Никаких блоков он не ставил. Он просто развёл тебя как ребёнка. А ты повелась на эти бредни. Я не узнаю тебя, Санёка! Любовь делает из людей идиотов! Возвращайся и поговори со своим Лёшей.

Я открыла дверь своим ключом: просто забыла его в кармане, не выложила на столик, когда так спешно уходила отсюда час назад.

Тишина. Злость поднялась из мутного омута и забилась в горле. Спят!

Захотелось развернуться и уйти.

Нет! Вы поговорите со мной, поговорите и скажете, зачем так поступили!

Когда я увидела их обоих, мне захотелось кричать от ужаса. Наверное, я и кричала, потому что потом, позже, у меня очень болело горло, и я сипела ещё несколько дней, как старый чайник со свистком.

Я вызвала «скорую», две бригады, потому что не знала кому из них сильнее нужна помощь.

Потом я помню плохо и урывками. Были врачи, что-то говорили, делали, забрали Искандера.

Лёшка проспал до утра. Я напоила его чаем и потребовала всё мне рассказать. Он и рассказал. Всё.

Чтобы уложить взрыхлённые его рассказом мозги на место, мне пришлось выйти прогуляться.

На следующий день Лёшка добавил моему и так травмированному разуму такую торпеду, что осталось срочно пересаживаться с флагмана в челнок Робинзона Крузо. Я сцепила руки в замок, чтобы не ударить его, но зато дала волю эмоциям и голосу.

Мой Лёшка обвинял себя, говорил, что водил Искандера, как пса на поводке, вместо того, чтобы поговорить и всё прояснить раз и навсегда. И никакие мои выступления не могли разуверить его. Он собрался ехать к Искандеру в больницу.

Нас не пускали несколько дней. А когда пустили...

***Лёша***

Я не имею права удерживать её возле себя. Я и так испортил ей жизнь. Псих и неудачник.

Несостоявшийся офицер, несостоявшийся супруг, несостоявшийся самоубийца.

Она меня любит, за что?

Да нет, фигня, просто жалеет. А мне не надо жалости. Помечтал и хватит.

Она даже съездила со мной к Искандеру. Спросила, простил ли я его.

Эх, Санечка, если б всё так просто. Я рассказал тебе, но ты не всё поняла. Этого не расскажешь, не объяснишь. Я попытался, но ты решила, что я просто виню себя во всём. Нет, Санёша, не так.

Он не знал, что ты своими крепкими ладошками и звенящим голосом попросту выбила меня из вечной темноты.

Он сказал, что сам был не в себе, хотел, чтобы у меня не оставалось выбора, только с ним и никак по-другому. Больная идея, но я понял.

Простил ли я его? Не знаю.

Всё изменилось, когда ты сказала, что ждёшь от меня ребёнка.

В нашем маленьком городке все и всё на виду. Наша история стала известна и обрастала невероятными и жуткими подробностями.

Пришлось убираться отсюда в спешном порядке. Я не мог позволить им разглядывать и обсуждать тебя. Тебе было больно, когда ты замечала такое же внимание ко мне.

Искандер был один, как перст. Он поехал с нами. И началась новая сумасшедшая жизнь.

Мы все трое приняли её по умолчанию.

***Искандер***

Жизнь прекрасна и удивительна.

Чтобы прийти к этому пониманию, надо было сделать огромное количество больших ошибок, а потом пытаться долго, настойчиво и тщательно исправлять их, так до конца и не исправив.

Моя вина велика и неоспорима, я виноват перед ними обоими. Но я жив, и значит, у меня есть время для того, чтобы попытаться загладить её. Совершённого не изменить и не отменить, но попробовать оберечь их от последствий и от грядущих неприятностей можно. Я должен хотя бы попытаться.

По большому счёту мы все были друг перед другом виноваты. И чувство вины связывало нас ещё долго. Мы простили друг друга со временем, и проросли друг другом со временем. Наша жизнь не стала от этого простой и лёгкой, но в ней появилось то, что связывает людей по-настоящему и навсегда.

Мы любили и обижали друг друга, просили прощения и прощали, не понимали, но старались понять. Мы искали утешения, утешали и утешались. Мы выстроили дом. Мы посадили сад. Мы продолжились в своих детях.

***Через пять лет***

Невысокий мужчина в военной полевой форме шёл по монастырскому двору. У старой ели заметил большую игрушечную машину и поднял её. Из-за спины послышался серьёзный детский басок:

— Поставь мою масшину на земъю. Это дра майиньких масшина. У тебя масшина дра бойших, а у меня дра майиньких.

Он оглянулся и выполнил требование своего четырёхлетнего сына:

— Всё, поставил. Зови Егорку, к маме поедем.

Крепенький мальчишечка повернулся, чтобы позвать брата, но тут же остановился и серьёзно поинтересовался:

— А Искардер поедет?

Лёша усмехнулся: ну надо же, соскучился, и уже серьёзно ответил:

— А Искандер в машине нас ждет.

Они попрощались с крёстным и уселись в машину, где их ждал крупный седой мужчина. На коленях у него лежал роскошный розовый букет.

Мальчишата встали с сиденья и рассматривали нежное душистое облако:

— Искардер, ты маме цветы везёшь?

Мужчина улыбнулся и посмотрел на мальчика в зеркальце заднего вида:

— Да, Алекса, маме. Сегодня мы маму поздравлять будем.

Мальчики задумались, что-то прикидывая и сопоставляя в своих познаниях.

Наконец выводы были сделаны, и вопросы и заявления посыпались градом, только успевай отвечать.

— У неё деньрожденья, что йи?

— День рождения. Только не у неё, а у другой девочки. У Камилы.

— А я не знаю Камиру. Это чужая девочка?

— Нет, уже наша. Камила — ваша с Егоркой сестрёнка.

— Она, что йи, у мамы родирась?

— Да, у мамы, у нас.

— Йадно. Мы с Егоркой защитять её будем.

— Да, мы же её братья. Правда, Аекса?

— Да, мы же майчики. Мы воины.

Дорогой близнецов укачало. Они крепко спали на заднем сиденье. У взрослых теперь тоже было время поговорить. Искандер посмотрел на Лёшу и спросил:

— Ты счастлив, маленький?

Лёша помолчал немного, потом, не отрывая взгляда от дороги, произнёс:

— А ты, полковник?

— Да, я счастлив. У меня есть ты, Саша, ваши близнецы, а теперь ещё дочка. Я безмерно счастлив.

Искандер задумчиво улыбался.

Вечером, после всех поездок, когда дети уже спали, на веранде был накрыт стол. И если бы кто-то мог слышать, о чём говорят люди, сидящие за столом, то услышал бы следующее:

— Сашенька, как тебе живётся? Я не разу не спрашивал тебя. Тебе хорошо?

— Мне спокойно, Лёшик. С тех пор, как я решила, что мы сможем жить так, как мы живем, я успокоилась, и мне хорошо. Знаешь, я тогда очень испугалась, что мне останется лишь вспоминать ваши голоса. А ещё у меня есть дети. У нас есть наши дети. А тебе как, Лёшенька?

— Нормально. У меня в плюсах — ты и дети, а в минусах — Искандер и ты. Поэтому нормально.

— Врёшь ты всё, майор. Всё у тебя в плюсах. И я, и дети, и служба, и Искандер.

На веранду вышел большой седой мужчина:

— Вы обо мне говорите? Как не стыдно мыть кости военному пенсионеру?

Женщина за столом улыбнулась и пододвинула ему чашку:

— Обо всех мы говорим, присоединяйся, пока чайник горячий.