Глава 10

Доминик проснулась среди развалин на окраине города.

Ещё раз взвесив всё, что случилось, она поняла, что теперь точно попала в передрягу: идти было некуда; вызволять Пьера — невозможно, да и бессмысленно — она была уверена, что со временем, когда увидят, что из-за него возвращаться она не собирается, его и так отпустят на все четыре стороны! Но Аженти, который остался в дворцовой конюшне, вызывал в ней особую боль… — он был другом, который никогда её не предавал, и сам о себе он позаботиться не мог. Его обязательно нужно было вернуть, но как это сделать, не привлекая внимания, она не знала. А если бы и знала, у неё всё равно не было разрешения на выезд!..

Она потрясла в руках мешочек с монетами. Когда-то казалось, что их много, этих денег, ведь в опустевший кошель можно было сразу положить что-то ещё. А теперь это было всё, что у неё осталось, и достать другой суммы, не появляясь во дворце или хотя бы в султанской конюшне, где лежали седельные сумки, она тоже не могла.

Доминик посидела ещё немного, собираясь с мыслями и понимая, что скоро придётся куда-нибудь идти. Но уходить отсюда не хотелось. Здесь было спокойно — каменные рваные куски от когда-то обжитого дома не вызывали у неё ужаса как символ того, что всё когда-нибудь приходит в негодность. Наоборот, они странным образом напоминали ей о жизни, а не о разрушении; о том, что сами эти развалины видели людей и до сих пор хранят память о них и их прикосновения. Это обнадёживало её саму: это знание, что от каждого на этой земле всё равно остаётся какая-нибудь частичка и этого никому не изменить. Нет такой силы, которая заставила бы землю забыть о каком-либо существе, которое жило на ней, ведь каждое оставляет свой след, как бы мало само оно ни было.

Она поднялась. Дорога снова вела в город, но под чадрой погони можно было не опасаться. А вскоре к ней пришёл и ответ на вопрос, как поступить, — навстречу шагал широкоплечий парень в замызганных штанах и давно не новой рубашке.

— Ух, какой ты! — воскликнула она. — А не отдашь ли мне свою одежду, приятель?

— Что ты лепечешь?! — гаркнул он.

— Ой, такому бравому молодцу нужно достойное облачение!

— Да? — он польщённо подтянулся.

— А вот у меня брат — ну бестолковый! Вот пойдёт скоро в ученики. Может, продашь куртку и штаны? Денег дам — купишь другие, достойные тебя…

Вскоре в её руках оказались старые мужские обноски, и Доминик вернулась на обжитое место у развалин.

Там она измучилась, переодеваясь: широкие штаны затянула у пояса, а растянутую и в нескольких местах протёртую до дыр рубашку пришлось обернуть, как бинтом, чтобы стянуть грудь. Сверху она прикрылась не в размер большой курткой, и, на всякий случай короче подрезав кинжалом волосы, намотала на голову потрёпанную чалму. Снятый мужской костюм она свернула в кулёк и, убедившись, что в таком виде вполне смахивает на молодого проныру-подмастерье, отправилась на базар.

Чадра стала для неё лишней — в руках юноши она вызывала бы много вопросов, и Доминик хотела быстрее от неё избавиться. Но сейчас ей пригодились бы любые деньги, и она зашла в лавку, где недавно, будучи госпожой, выкупила весь товар. Она надеялась, что торговец захочет приобрести что-нибудь недорогое, и не ошиблась: он ещё не получил новый товар, который шёл с караваном из Бахрейна, и торговать ему было почти нечем. Без интереса рассмотрел он предложенную чадру — она была обычной, безо всяких изысков… Но как только он услышал её цену, то не стал даже думать и тут же отсчитал несколько монет — это была практически новая чадра почти даром.

Юноша покинул лавку, а торговец, подняв руки к небу, возблагодарил судьбу за удачную полосу в жизни! Сначала у него скупили весь товар и о нём самом на всём базаре заговорили как об очень уважаемом торговце, а теперь небо дарило ему уже для новой продажи товар, за который можно было получить в несколько раз больше денег!..

Доминик же, не подозревая, сколько радости она доставила ему всего одной вещью, шагала дальше, внимательно осматриваясь по сторонам. Пройдя длинные ряды с едой и специями, травами и лампами, тканями и коврами, она остановилась у рядов с глиняными тарелками, деревянными подставками и плетёными корзинами, оглядываясь в поисках дела, которое оказалось бы ей под силу.

Рассматривая кувшины, юнец привлёк внимание горшечника.

— Эй, любопытный нос! Чего уставился? Или покупай горшок, или проваливай! А то ко мне из-за твоего ободранного вида достойные люди подходить боятся! — захрипел старик: день был уже в разгаре, а у него спозаранку не заладилась торговля.

— Я ничего… Просто у вас вот тут трещинка пошла… — ляпнул тот, вызвав у мастера новую волну негодования, так что он завопил:

— Пошёл, пошёл отсюда, хулиган!

— Да я только помочь хотел! — попытался тот оправдаться. — Глина, наверное, суховата была — песка много…

— Он меня ещё учить будет! Ступай отсюда, пока я этот горшок тебе на голову не одел!

— Простите! Я работу искал, а у вас тут кувшины, красивые такие, — расстроившись, объяснил он. — Вам ученик не нужен?

— Пошёл отсюда, хулиган! — продолжал стучать по столу старик.

Но когда сорванец околачивался у плетеных корзин, гончар передумал и позвал его.

— Так ты что это, подмастерьем хочешь быть?.. — оценивающе уставился он на него. — Как тебя зовут, откуда ты?

— Джохар, из Басры, — осторожно ответил тот, боясь, что сварливый старик опять начнёт кричать.

— Говор у тебя странный, — подозрительно прищурился мастер.

— Денег не было на обучение, вот и лепечу, как получается…

— А почему покинул родной город?

— О, господин… — понизив голос, будто доверяя тайну, уважительно начал рассказ Джохар.

— Господин Саид, — довольно вставил гончар.

— Господин Саид, я сбежал… из дома. Я обещал себе обучиться делу и стать мастером! Разбогатев, я вернусь к своей семье… — сердце стучало сильно, и Доминик удивлялась, почему это замечает только она. В голове горела одна мысль: «Поверит? Поверит?!».

— Что ж… Пожалуй, я могу тебя научить, лучшего гончара тебе здесь не найти… Но у меня есть ряд условий.

Джохар смиренно склонил голову, с тревогой ожидая продолжения.

— Значит так: жить будешь в пристройке, а не в моём доме. Дочь у меня есть молодая — глаза не смей на неё подымать: нам нищеты такой не нужно! Ну, и по хозяйству помогать будешь, когда понадобится, — гордо закончил гончар, с каждой минутой ощущая свою важность: ученик появился!

— Хорошо, господин! А оплату?.. — заикнулся Джохар, чтобы старик не сомневался, что перед ним нахальный юнец.

— Какая оплата, какая оплата?! — захрипел тот. — Это я тебя ещё облагодетельствовал — ведь ты будешь жить в моём доме и есть мою еду, а я с тебя за это денег не беру!

— Конечно, господин! Простите, я слишком глуп! — воскликнул пристыженный Джохар, скрывая улыбку в неуклюжем поклоне.

— Тогда отведу тебя домой — нечего целый день от работы отлынивать! Мне же придётся вернуться на базар. А тебе доверить продажу моих прекрасных кувшинов я не могу, — мастер, покачав головой, ещё раз оглядел бедную одежду ученика.

Оставив Джохара в маленьком заляпанном дворе, он наказал до вечера месить глину и предупредил дочь Фарину, чтобы была осторожна, потому что теперь рядом с ними будет жить подмастерье.

— Мой ученик! — гордо добавил Саид.

— Но отец! Как же мы его прокормим? Он вон какой — худой и наверняка прожорливый! — прошептала Фарина, бросив любопытный взгляд в сторону двора.

— Ничего! Если окажется неспособным — выгоню!

Старик ушёл обратно на базар, а Джохар усердно принялся за работу — нужно было, чтобы мастер остался доволен его стараниями, потому что другой крыши над головой у него теперь не было.

В это время во дворце Заир аль-Хикмет то и дело ждал новостей от мамлюков, которые должны были ещё раз осмотреть окрестности в районе дома Сарики. Избитый Пьер уже очнулся, но не произнёс ни слова, когда визири попытались узнать у него, где ещё могла бы быть Доминик. Приходилось надеяться, что, поплутав по городу, она вернётся к знакомому дому.

В нетерпении Заир спустился к воротам дворца.

— Ну как? — спросил он у стражников на посту. — Никто не приходил, записок не передавал, нет?..

— Нет, и чужих не было! — бойко гаркнули они в ответ, уже дословно заучив его вопросы.

Тот зашёл в конюшню и спросил конюхов, не приходил ли кто-нибудь посмотреть на коней. «Может, она подкупила кого-то из слуг…», — думал он, но ответ его вновь разочаровал.

— Следить за ним в оба! — строго указал он на Аженти. — Когда госпожа придёт его навестить, не сносить головы тому, кто оплошает!

«А если не придёт, то оплошаю я…», — снова насупился он, вспомнив недавний разговор с владыкой:

— Точно ли она за ним вернётся? — спросил Юсуф, сосредоточенно скрестив пальцы и пронзительно глядя на советника.

— Она дорожит им, ведь это подарок давнего друга…

Султану такой ответ не особо понравился, но Заир славился не только мудростью, но и честностью, и ценился владыкой весьма высоко, потому слова его были услышаны. Правда, в этот раз даже сам визирь не был уверен — вдруг Доминик не станет рисковать и действительно покинет город, оставив здесь столь любимого ею коня?.. Но о своих сомнениях он предпочёл умолчать.

Сама же она всё это время как раз пыталась придумать, как вернуть Аженти. Она знала, что именно было ей нужно — где-нибудь достать или купить пропуск на выезд из города, забрать коня из султанской конюшни и, наконец, уехать, напоследок отправив кого-нибудь во дворец с запиской, что она уже покинула Уршалим ал-Кудс. Тогда не будет смысла держать у себя Пьера, если он всё ещё во дворце, и его отпустят… Но не знала она одного — как всё это сделать!

Она размышляла, не находя ответов, и дни её шли весьма однообразно. Джохар почти не разговаривал, занимаясь только глиной; старик Саид, показав, как нужно лепить его горшки, большую часть времени теперь проводил на базаре, продавая изделия; Фарина к обеду готовила еду, а вечером в семье гончара только пили воду под нескончаемые рассказы о том, как прошёл его день. И ответ, как нужно поступить или к кому обратиться, чтобы вырваться из созданных ею же условий, к Доминик пока не приходил.

Ученику Саид аль-Беруни в основном рассказывал о том, что глину нужно любить, тогда она станет мягкой и податливой, чтобы в руках умельца превратиться в искусный кувшин или тарелку. Частенько он журил Джохара за непослушание, но на деле был им весьма доволен: послушный ученик из него не получался, зато работником тот оказался отменным! — даже только что сделанные, необожжённые изделия выглядели весьма прилично, и гончар уже жадно прикидывал, сколько за них можно будет выручить.

В минуты отдыха, — а отдыхал он теперь часто, — он облокачивался на старую софу и закуривал кальян, и с удовольствием рассказывал всё, что слышал на базаре, и историй было так много, что Фарина только открывала рот да качала головой.

Доминик сначала тоже внимала с замиранием сердца — по городу летали слухи, что султан кого-то ищет. Весь базар несколько дней жужжал, как разворошённый улей, но мамлюки за ней всё не приходили, и она успокоилась. И больше старалась не вслушиваться в нескончаемый поток этих историй.

Саид аль-Беруни уже не торопился возвращаться домой — торговля в последние дни шла неплохо, и, даже продав весь товар, он оставался поговорить с соседями-торговцами. Он быстро привык к тому, что у него есть помощник Джохар. И оттого не сразу поверил, когда узнал о своём ученике нечто странное…

— Отец, я должна вам кое-что сказать! — Фарина забежала в комнату, где старый гончар отдыхал, держа в зубах трубку от кальяна.

— Присядь и не торопись, дочь моя: не стоит бередить время, чтобы оно бежало, как поток воды! Говори медленней, и тогда, возможно, дни твои будут счастливей и дольше. А ещё лучше — помолчи. Или воздай молитвы благодарности за этот благословенный день, принёсший нам целых двадцать монет, чего не было с тех самых пор, как я покинул моего учителя, великого Пэпэка ибн Сохреба, очень верно сказавшего: «Делай свою работу так хорошо, чтобы люди остались довольны и благодарны тебе, и тогда ты не будешь обделён богатством!», — медленно произнёс старик.

— Да, отец мой! — выдохнула Фарина и замолчала. Но через пару минут вновь не выдержала. — Дело в том, что твой ученик — никакой не ученик!

— Да? — удивлённо приподнялся Саид и тут же спокойно опустился обратно. — Это всё глупости, девочка: Джохар, конечно, не лучший гончар, но, хвала небесам, я сумею научить его небольшим хитростям, которым великий Пэпэк…

— Нет же! Я последила за ним…

— Что?!

— Простите, мне было так любопытно, я такая глупая!.. Я не удержалась и понаблюдала за ним. То есть, за ней!

— Что это значит? — возмутился тот.

— Ох, отец! Ведь Джохар — это не Джохар, а какая-то женщина! — всплеснула руками Фарина.

— Невероятно, дочь моя! Ты утверждаешь?..

— Да, отец!

— А не ошибаешься ли? — пристально посмотрел ей в глаза Саид, ища признаки безумия.

— Нет, поверьте мне: он ведёт себя как девушка! Утром даже разговаривал с птицей, что сидела на кусте в саду. Я спряталась у окна и слышала, как она произнесла: «Вот бы и у меня были крылья, чтобы смогла улететь, куда хочу!».

— Это сказала птица? — продолжал он всматриваться в лицо дочери.

— Да что же вы, отец! — всплеснула та руками. — Конечно, девушка, Джохар ваш!

— Хватит, неразумная! Иди и успокой свой рассудок! — раздражённо воскликнул Саид аль-Беруни, прогоняя её из комнаты.

Но его собственный покой был нарушен, и вскоре он отбросил кальян и отправился в небольшую пристройку к дому, в которой позволил жить Джохару.

«Сейчас же уговорю его жениться на этой глупой! Мальчишка хоть и не великий гончар, но задатки есть! Лучшей партии для неё и не сыскать — видимо, не зря мне его послали небеса!», — твёрдо решил он. Но для начала он осторожно заглянул в небольшое окошко, чтобы удостовериться в безумии дочери.

Увиденное его потрясло: на разлохмаченной подстилке действительно полулежала девушка, обмахиваясь веером из трав. Она расстегнула куртку, не опасаясь ничьих глаз: Фарина в вечернее время не выходила из своей части дома, старик-гончар упивался тишиной; соседям к ним зайти было не зачем, а гости их и вовсе не посещали.

Саид аль-Беруни бесшумно отошёл от пристройки и задумчиво вернулся к кальяну.

Спозаранку Джохар месил глину. Потом его позвали к столу — утром скромная Фарина выдавала ему пару чёрствых лепёшек, если они оставались с прошлого дня. Но в этот раз её взгляд, то и дело возвращавшийся к нему, был таким любопытным, что подмастерье не выдержал и встал из-за стола.

— Доем во дворе. Заодно посмотрю, сколько ещё глины нужно намесить.

— Ступай, Джохар, тем более, что сегодня такой день!.. — кивнул ему Саид.

— Какой день, господин?

— Нас навестит добрейший Ризван ибн Маариф. Надо будет подарить ему несколько моих новых кувшинов!

Фарина, открыв рот, изумлённо присела. Джохар же, услышав незнакомое имя, спокойно вышел.

Вернулся он в дом ближе к вечеру, когда цельное солнце только начало клониться к горизонту и Фарина позвала его к столу. Обещанные гости были уже здесь, и среди них он с удивлением заметил знакомое лицо — старика Джазила, который когда-то продал чужеземцам юношу. Впрочем, сам Джазил никогда не видел лица Доминик, а если бы и видел, то всё равно не узнал бы чужеземного воина в этом вымазанном в глине юнце, потому подмастерье на этот счёт не особенно волновался.

Беседа началась, когда никто ещё не вкусил блюд, приготовленных Фариной и состоящих из чечевичной похлёбки с лепёшками и тарелки с финиками и айвой. Такое разнообразие еды появлялось в бедной семье гончара редко, но причина столь праздничной трапезы оставалась для Доминик загадкой до тех пор, пока слово не взял имам Ризван.

— А что, дорогой Саид ибн Меджид аль-Беруни, и в вашем доме блеснул луч солнца? Будем праздновать и твою свадьбу? — не стал он ходить вокруг да около, откусывая жестковатую лепёшку и торопясь окончить дело, чтобы быстрее покинуть бедный дом.

— О, уважаемый Ризван, ты говоришь великолепно, как всегда! Да, здесь сидит женщина, которую я хочу назвать своей женой — дом мой пуст: только я и дочь живём в нём, а с новой хозяйкой он обретёт былой свет и уют.

— Где же она, твоя будущая жена?

— Вот, сидит рядом! — Саид указал на подмастерье.

Гости молча посмотрели на хозяина, который, вероятно, был болен, а Доминик похолодела, не понимая, что происходит.

— Дорогой Саид, брат мой! — покачал головой Джазил. — Разве не все мы видим, что этот юноша не может быть ничьей невестой? Скажи, зачем ты разыгрываешь нас?

— Нет, это женщина! Она обманом проникла в мой дом, жила тут и ела за моим столом!

Все воззрились на Ризвана.

— Что скажешь, уважаемый? — произнёс кади Джазил.

Тот задумчиво погладил длинную бороду.

— Думаю, для начала нужно спросить юношу, кто он. Кто ты? — посмотрел он на Джохара.

Тот поднялся и заметил, что выход перекрыт — у двери встали сопровождавшие Джазила с Ризваном молодые арабы.

— Я — Джохар, ученик господина гончара.

— А он утверждает…

— Он ошибается! — твёрдо произнёс юнец.

— Но ты действительно молод, и красота твоя ярка… — задумчиво обошёл его Джазил. — Так как ты можешь доказать, что говоришь правду? Может быть, у тебя есть свидетели?

— Фарина знает, что я ученик!

Та молча потупила взор, а гости продолжали смотреть на Джохара.

Тот вдруг засмеялся:

— Всмотритесь получше, уважаемые! Красота — всего лишь дань моей молодости. Мои руки измотаны работой, я худ — потому что рано встаю и мало ем. Но в моих мышцах есть сила, какой нет у женщин! — он ударил по глиняной тарелке, и она разлетелась на куски. — Добропочтенные старцы, не теряйте своего драгоценного времени, чтобы из-за ошибки моего учителя не оказаться в нелепом положении!

Те одобрительно переглянулись, но старый гончар упрямо добавил:

— Тогда сними с плеч куртку и покажи их. Если ты юноша, тебе нечего опасаться!

— Разумное предложение! — промолвил Ризван. — Ты нам очень понравился, мальчик! Так что не сердись и исполни мою отеческую просьбу: покажи свои мышцы, как просит этот человек, и сними с себя всякое подозрение!

В голову Джохара не приходила идея, что нужно сделать, чтобы выпутаться из такого положения, так что Джазил с Ризваном переглянулись, а Саид аль-Беруни хрипло вскричал:

— Я ведь говорил!

— Скажи правду! Или мы сами её откроем, — Джазил кивнул арабам, и те схватили подмастерье за руки. — Ты — женщина?

Она с досадой кивнула.

— Зачем же ты обманула уважаемого Саида аль-Беруни?!

— Не обманывала! Я шла мимо, когда он продавал кувшины, и он согласился взять меня в ученики!

— Но почему назвалась мужчиной?

— Я этого не говорила! Он сам так решил!

Гончар всплеснул руками, а окружающие зашумели.

— Если ты одеваешь мужской костюм, то уже обманываешь окружающих, давая им неверное представление о том, кто ты на самом деле! — нравоучительно произнёс Джазил.

— Но мы засиделись! — заметил Ризван. — Совершим обряд…

— А с какой стати?! — перебила его Доминик. — У меня есть другая жизнь за порогом этого дома!

Они засмеялись, а гончар воскликнул:

— Достопочтимый Ризван ибн Маариф! Девчонка украла мои секреты, секреты моего учителя Пэпэка ибн Сохреба! Разве не должна она за это заплатить?

— А ведь уважаемый Саид прав!

— Как?! — опешила Доминик. — Ведь он сам взялся учить меня!

— Невежественная женщина! — то, что ты не сказала, кто ты, означает, что обманула его. Тогда ты действительно украла его секреты, которые он не рассказал бы тебе, если бы знал, что ты не мужчина! — ответил Джазил.

— Так я ничего нового и не узнала!

— Велика воля небес, дающих женщинам воображение! — воздел руки к небу Ризван, а гончар схватил с полки кувшин и, потрясая им перед лицами гостей, завопил:

— Да вы посмотрите, какой чудесной работе я выучил обманщицу! Вот, возьмите, уважаемые, возьмите в благодарность за то, что пришли!

Саид торопливо сунул им в руки по амфоре.

— Я говорю правду! — воскликнула Доминик.

— А есть у тебя свидетели, которые смогут подтвердить твои слова? — спросил Джазил, прищурившись.

Она закусила губу.

— Вот и выходит, что лучшее, что ты можешь сделать, — это стать женой уважаемого Саида! Кстати, вон тот горшок — тоже весьма неплох… — довольно указал он на полку и кивнул молодым арабам, чтобы забрали подарки.

— Это невозможно — у меня уже есть жених, — хмуро попробовала она ещё раз.

— Не беспокойся: здесь он тебя искать не будет. Да если бы и искал, то под чадрой не узнает!

— У меня есть семья, и она обязательно найдёт меня.

— Что ж, замечательно, ведь у бедного гончара осталась только дочь, а помощь от родственников ему не помешает! — Джазил вновь сел за стол.

— Тогда я хочу, чтобы нас рассудил султан!

Её взгляд был строг и серьёзен. Но они снова засмеялись.

— Смело! Возможно, тебе придётся заняться и её воспитанием, — хлопнул Ризван гончара по плечу.

— Султан даст вам за меня много денег. Или отрубит головы!

— Да она — сумасшедшая! — стукнул по столу Джазил. — Будь осторожна в словах, иначе тебя постигнет кара!

— Господин!.. — молодой араб что-то шепнул на ухо имаму. Тот сначала уставился на сварливую невесту, а потом поманил Джазиля переговорить в сторонке, кинув гончару:

— Нам нужно посовещаться, уважаемый!

Вскоре они вернулись, придя к какому-то решению.

— Мы наконец-то проведём обряд? — нетерпеливо подпрыгнул Саид.

— Видишь ли, в чём дело, мой дорогой брат! Не всё так просто; остаётся много вопросов: будет ли эта женщина тебе хорошей женой, сможет ли стать хозяйкой…

— Я всё равно сбегу! — зашипела Доминик, но на неё никто не обратил внимания.

— Милостью небес… — не успел заверить их гончар, как его перебил Джазил:

— Да и ты — сумеешь ли её обеспечить … Потому мы решили, что сначала тебе нужно найти мужа для дочери, а уж потом с милостью небес — себе жену!

— А, как? — опешил тот.

— Мы её забираем.

— Но…

— Отдадим в жены тому, кто сможет себе это позволить! — отметил Ризван.

— А…

— А тебе небо воздаст сторицей! — старик, сунув подмышку кувшин, дружелюбно хлопнул незадачливого жениха по плечу и вышел, пропустив вперёд арабов, цепко держащих встревоженную Доминик.

— Теперь мне объясните, какое право вы имеете меня вот так куда-то вести?! — гневно спросила она, безуспешно пытаясь вырваться.

— Мы отдадим тебя в жёны, — монотонно бубнил Ризван.

— Вам-то какая от этого польза?

— Тебя отмоют, причешут, красиво оденут… — продолжал, не отвечая, Ризван.

— И за тебя дадут хорошие деньги! — крякнул Джазил.

— То есть — продадите?! — возмутилась она.

— Почему же продадим! — гневно вскричал Ризван в обиженных чувствах и даже по-отечески сжал ей руку. — Мы подарим тебе прекрасную жизнь у какого-нибудь богатого торговца или важного сановника! И ты должна быть нам благодарна: ведь иначе тебе пришлось бы жить в бедной лачуге. А теперь будешь ходить в красивой одежде и, если научишься себя вести, твой господин подарит тебе много золота…

— Сколько вы за меня хотите?! Я сама вам заплачу!

По улочке разнёсся хриплый смех.

— Если бы у тебя были деньги, то не пряталась бы под личиной подмастерья!.. А теперь замолчи. Уважай старость: не береди нас своими воплями, дай насладиться этим прекрасным миром! — благодушно добавил Ризван.

Доминик с досадой оглянулась, вспомнив про мамлюков, — сейчас их помощь показалась бы ей неоценимой. Но рядом на улице никого не было.

Вскоре её завели в какой-то дом, там заткнули рот и связали руки, сверху накинули чадру и, закрыв лицо, оставив лишь прорези для глаз, снова вывели на улицу. Более она не могла ничего ни спросить, ни сделать, да и мамлюки, пройди они даже на расстоянии вытянутой руки, теперь её и не узнали бы.