Глава 3

Чужеземцы шагали в сопровождении конвоя. Руки их были связаны, оружие отобрано, а арабов, идущих рядом, было так много, что рассчитывать на то, что удастся отбиться и сбежать, было невозможно.

Грубые шутки сарацин, ухмылки на одних лицах, строгость и озлобленность, замершая на других… Доминику всё это сейчас казалось каким-то несуществующим, будто теперь, когда его мир перевернулся с ног на голову, всё вокруг внезапно стало неестественным, всё вокруг… И только ничего не изменилось на самом дне его души, там, где лежали важные воспоминания и глубокая боль.

«Последняя память о нём, последняя… — подумал он, вспоминая взгляд давнего друга, Онфруа, когда они прощались, как выяснилось позже — навсегда. И, уловив в себе новую мысль, Пелерин вдруг помрачнел, хотя казалось, что в этой ситуации, когда он должен был находиться уже на грани мрака, это было невозможно. — И я предаю её, его память… — он говорил, что нужно бороться, всегда, а я даже не прошу за себя! Пусть это не тот век, в котором я могу чувствовать счастье, пусть это не та жизнь, которая была в моих мыслях и мечтах, пусть это не мой путь… но ведь я хочу жить! И, значит, он был прав — не должно быть ни шагу, чтобы сдаться, никогда! Сколько бы ни было горя и бед, нужно бороться за каждый миг жизни в этом мире, в любом мире, что тебе дан; несмотря ни на что, нужно уметь жить! И верить в свет впереди…».

Он споткнулся — мамлюк грубо подтолкнул его вперёд, к лестнице, так что он чуть не уткнулся в спину идущего перед ним Эммануила. Ступени вели вниз, в темницы, и, спустившись и завернув налево, они оказались среди клеток, в которых должны были влачить своё существование, пока повелитель не принял бы на их счёт иного решения. Сама же лестница на этом этаже не оканчивалась и уходила дальше, глубоко под землю, где условия для пленных были гораздо хуже. На этом же, одном из первых этажей, содержались те, кто по тем или иным причинам задерживался мамлюками в городе, охраной султана или, с его позволения, городскими судейскими до принятия какого-то другого решения по их ситуации, а иногда и те, кто был взят в плен воинами для получения выкупа. Здесь же теперь оказались и чужеземцы.

Стражники скучно оглядывали их лица и фигуры, но у тех не было ничего интересного, — ничто не давало взглядам зацепиться: ни мало-мальски ценная цепочка, ни подвеска или кольцо… Даже кошели с деньгами лежали сейчас в седельных сумках в конюшне, а их, как и мешок с оставшимися после выкупа монетами, им запрещено было трогать до окончательного решения султана о судьбе чужеземцев!

Разочарованные, стражи грубо вталкивали их в пустые камеры и после через прутья решётки разрезали стягивающие запястья путы. Когда же к темнице подвели Доминика, один из них вдруг схватил его за руку, задерживая. Ему пришлось остановиться.

— Ничего себе! — присвистнул Мустафа, разглядывая на его пальце кольцо. «За такое можно получить весьма хорошие деньги…», — подумал он и многозначительно кивнул другому стражу. Тураб, наклонившись, всмотрелся.

— Да, нерядовое… — подтвердил он и очень тихо добавил. — Думаешь, о нём кто-нибудь знает?

Глаза его жадно загорелись, и Доминик ощутил пробежавший по спине холодок. И картина, которая промелькнула у него в голове, тут же начала воплощаться в реальность: сарацин попытался снять с него перстень! Резким движением Пелерин выдернул из его пальцев свои, но всё, что смог сделать дальше, — это кулаком связанных рук пару раз ударить наглецов. Те на миг растерялись, а к нему уже подоспела подмога — несколько спутников, ещё не запертых в темницах, кинулись на них. Но арабы были вооружены, а руки чужеземцев связаны, так что бунт был погашен быстро и почти без кровопролития — в потасовке пленные получили лишь несколько лёгких ран; у Доминика один рукав был распорот сарацинским копьём, под ним виднелась тонкая красная царапина. И дорогого кольца у него больше не было…

Заперев чужаков в темнице, стражи ушли, и в складках одежды у пояса Мустафы был припрятан перстень. Довольный, он уже представлял, как относит его на базар знакомому торговцу, а потом — делит полученный барыш с двумя напарниками, которые весьма предусмотрительно теперь шагали с двух сторон от него, таким незамысловатым манёвром уничтожая в нём малейшее желание воспользоваться ситуацией самому. Впрочем, один из них, молодой Ирфан, не был уверен в том, что они поступили правильно, но старшие собратья убедили, что всё идёт, как надо, так что он тоже рассчитывал получить свой куш. Правда, прямо сейчас пойти на базар они не могли, и сначала нужно было доложить о случившемся.

Конечно, доклад их, если уж они решили упомянуть о подобном происшествии — о том, что чужеземцы, которых вели в темницу, по дороге устроили драку, но всё благополучно разрешилось, — был бы более к месту, представь они его начальнику стражи Селиму, но сарацины продолжали шагать в поисках другого человека… Нашли они его в его покоях, и их сразу к нему пропустили, будто тот их ждал. Господин, а это был визирь Халиб, выслушал их внимательно. Мелькнула в его лице и особая радость, когда он понял, что зачинщиком ссоры выступил ненавистный юнец. Он даже подумал, что можно было бы наградить стража, который решил обобрать именно его, но когда Мустафа неуверенно тронул пояс, не зная, стоит ли показывать визирю находку, тот отказался от этой мысли — в глазах стража недвусмысленно читалась алчность, а Халибу всё же претила мысль о воровстве ради наживы… Так что, не взглянув на перстень, посеявший смуту в воображении его слуг, он отпустил их и отправился к султану.

У владыки он встретил и Заира аль-Хикмета. По особому выражению его лица он сразу понял, что тот снова пытался склонить владыку к пощаде и прощению. И действительно — мудрый визирь, хоть и понимал, что, скорее всего, чужеземцев отправили в темницу лишь для острастки и, может быть, вскоре отпустят и без его заступничества, посчитал важным ещё раз произнести вслух свои надежды на милосердие. Впрочем, Халиба это нисколько не задело — на этот раз он был уверен в своей победе. Едва сдержав ехидную ухмылку при мысли о том, что теперь ожидает чужеземцев, с небольшим деланым удивлением он произнёс:

— Владыка! Стражи принесли мне странные вести: наглецы, которых ты приказал увести в темницу, осмелились напасть на твоих слуг, и если бы не сноровка наших воинов, не обошлось бы без потерь! Думаю, их немедленно надо казнить, всех, чтобы больше никто и никогда не посмел себя так вести во дворце великого султана!

— Неужели? — с сомнением уточнил Заир: если дело обстояло именно так, было бы сложно убедить владыку, что их стоило бы пощадить…

— Да, особенно отличился тот невежа, юнец, который был столь дерзок и упрям в своей глупости! — с плохо скрытой ненавистью добавил Халиб.

— Что же он сделал?

— Как раз он и напал на стражников, о владыка! — с почти настоящим возмущением воскликнул советник, надеясь, что теперь того казнят первым же. — Видя это, его спутники тоже бросились в драку, и стражи едва уцелели, ведь тех было больше!

— Напал на стражей? — удивлённо повторил султан.

— Глупец, о владыка, я говорил, что он ужасный глупец и невежа!.. Стражи пытались утихомирить его по-доброму, помня твоё великодушие и то, что их судьба тобой ещё не решена, но он не желал ничего слышать и всё норовил выхватить клинок из их рук, чтобы пролить кровь! — смакуя каждое слово, добавил тот.

Юсуф, не отвечая, усмехнулся. «Молодость… — задумался он. — Так упрямо он выказывал свою гордость, проявлял упорное спокойствие в шумном зале, чтобы после сломаться и попытаться напасть на стражников… Какая жалкая проверка!», — скучно подвёл он итог, вспомнив, что отправил чужеземцев в темницу ещё и потому, что слишком ему надоело смотреть, как спокоен юнец! Он хотел бы убедиться в его смелости, увидев её истинную силу перед лицом возможной смерти, но, похоже, попав в темницу, тот сразу же сломался…

— Да, а казался отчаянным смельчаком! — закончил он вслух свои мысленные рассуждения, и Халиб тут же оживился:

— Несомненно, владыка! Так бахвалился своей храбростью, на поверку оказавшейся обманной, что за одно это его стоило бы казнить — чтобы небеса не гневались, видя, какой лжец ходит по этой земле! — с удовольствием ответил он, ещё раз подумав, что всё же стоило бы наградить стража, отменно выполнившего свою работу. — Владыка, прикажешь уже казнить их?

Взор его загорелся, но он сдержался, и губы его, произнеся эти слова, только сжались в тонкую полоску, не позволяя обнаружить кровавую жадность.

— Пожалуй, для начала я хочу ещё раз послушать его. Пусть его приведут! — сказал Юсуф, и на лице Халиба мелькнуло едва заметное разочарование.

— Я отдам приказ! — осторожно скользнув по нему взглядом, поторопился ответить Заир и, выйдя в коридор, подозвал слугу…

Вскоре стражи привели к ним Доминика и, оставив его посредине комнаты, прямо перед повелителем, замерли у двери.

Юношу необходимость снова появиться перед лицом султана, казалось, не взволновала: он выглядел вполне спокойным, но немного задумчивым — он всё размышлял над досадной потерей драгоценного кольца и тем, как можно было бы его вернуть. Но вот когда Юсуф приказал мамлюкам снять с него шлем с полумаской, всё ещё закрывающей верхнюю часть лица, он весьма разнервничался.

— Прошу не делать этого! — поторопился он произнести, и султан, удивлённый первой за всё время его просьбой, резким жестом остановил направившихся к нему слуг. — Сражения исказили моё лицо, и я давно не открываю его. И если меня ждёт казнь, прошу снять эту маску только после моей гибели!

Юсуф, подумав, равнодушно махнул рукой, и Пелерин тут же успокоился, увидев, что мамлюки вернулись к двери. Там как раз вошёл ещё один слуга, и Заир, заметив его, подошёл ближе — тот принёс ему вести, которые он желал сразу же получить. Очевидно, они показались ему необычными — со странным интересом он выслушал всё, что тот произнёс, чтобы потом вновь обратить внимание на Пелерина, который в это время бесстрастно глядел на султана.

— Пожалуй, от плахи вы действительно недалеки, и в этом только ваша вина. К чему, например, вы напали на моих слуг? — посмотрел тот на Доминик. Но он лишь усмехнулся.

— Пытался сбежать.

Халиб нахмурился, а бровь султана приподнялась ещё больше.

— Сбежать? От вооружённых стражников, находясь уже в темнице?

— Мне больше нечего добавить, — ответил Доминик немного сухо, и тот вдруг заметил, что тонкие пальцы его нервно сжаты, будто он на пределе, на грани между своим спокойствием и неизвестной бурей.

Заир аль-Хикмет нахмурился. Он тоже видел, что юнец слишком напряжён, но это его нисколько не удивляло. Заставило его крепко задуматься совсем другое — то чувство, которое снова охватило его самого. Ему опять казалось, что когда-то он уже слышал такой голос, это странное сочетание холодности, неестественной бесстрастности, которой закрыли душу, и юного огня, огня жизни и молодости, который, хоть его и пытаются затушить, всё равно изредка прорывается сквозь это спокойствие. Это было необычно, и это ощущение, которое он не мог контролировать, совсем ему не нравилось!..

— Владыка, я ведь говорил!.. — негромко произнёс, склонившись, Халиб, чуть дрожа от нетерпения. — Невежа, грубиян, стоило бы поучить его манерам! Прикажи казнить его, и этот пример покажет всем, как нельзя себя вести во дворце великого султана!

— Повелитель! Я слышал, что дело обстоит не совсем так… — перебил его сосредоточенный Заир, отвлёкшись от своих непонятных размышлений.

Доминик резко посмотрел на него, будто не ожидая или не желая, чтобы за него вступались, но тот, не заметив его странного взгляда и видя, что султан заинтересовался произнесёнными словами, продолжал:

— Наши слуги, наши верные стражи хотели обобрать пленных. И юноша, хоть и не упоминает об этом, пытался лишь защитить своё имущество. Думаю, это вполне понятное желание, особенно для того, чья участь ещё не решена тобой и чьи походные вещи пока что хранятся в наших конюшнях как то, что вскорости, возможно, будет возвращено своему владельцу, — с намёком добавил он, надеясь всё же, что чужеземцев вскоре отпустят. — Достойно ли мы обошлись с теми, кто пришёл в твой город, веря в твою мудрость и великодушие?

— Не забывай: они напали на владыку! — ожесточился Халиб, потемнев при мысли, что Заир знает о том, что произошло в темнице, но тот не согласился:

— Только четверо, и один из них уже поплатился. Остальные же в этом виновны не были, а теперь, похоже, их пытаются ложно обвинить ещё и в ином проступке.

— Ложно обвинить?.. — с усмешкой повторил Халиб. — Не может такого быть! Да и кто бы мог такое сказать?!

Он знал, что это было невозможно — его люди никому бы не рассказали о подобном своём дельце! «Если только они не бахвалились своей находкой… — тогда мало кто смог бы не заметить такую роскошь в руках простого стража… Нужно было всё же забрать у них кольцо!», — запоздало решил он.

— Это рассказали чужеземцы. Они объяснили, что там произошло.

— И ты готов верить любым словам этих лжецов?! — оскалил зубы Халиб. — Друг мой, тебя одурачили!

— Слуга, которого я туда отправил, донёс, что они все говорят одинаково. Если бы это было выдумкой одного, я не поверил бы его словам, но все они не могут лгать.

— Это правда? — мои люди повели себя, как воры? Что у вас взяли? — холодно спросил владыка, посмотрев на Доминика, но тот бесстрастно развёл руками: «Ничего».

— Я же говорил, это всё ложь! — поторопился вставить Халиб.

— Давайте спросим у стражей, которые были при этом, — сказал Заир, — и узнаем, была ли на самом деле в произошедшем вина этих людей.

— Хорошо, я пошлю за ними! — сквозь зубы процедил тот.

— Не нужно — я уже приказал их привести!

Халиб пронзительно уставился на дверь — слуга впустил в комнату троих сарацин, ожидавших в коридоре, — Мустафу, Тураба и Ирфана, тех самых, что были уже знакомы Доминику. Но юноша взглянул на них вскользь и тут же, отвернувшись, упёрся застывшим взором в пол. Казалось, он почему-то не хотел, чтобы узнали о произошедшем, и Юсуф заметил, что холодность и спокойствие, которые были с ним поначалу, потихоньку стирались из его взгляда, уступая место досаде и какой-то растерянности.

— Ну-ка, расскажите, ничего не утаивая перед лицом владыки, как на вас напали пленные, как хотели отобрать ваше оружие и убить вас! — произнёс Халиб, многозначительно посмотрев на Тураба, и тот, мельком взглянув на напарников, ответил, подняв руки, будто призывая небеса в свидетели:

— О владыка! Мы вели их, как было велено, в темницу. Пленные же внезапно напали на нас, мы едва успели защититься!

— А зачинщиком был — вот этот, — указав на Доминика, быстро добавил Мустафа, заметив едва различимый жест Халиба. Молодой Ирфан молча кивнул, подтверждая, но Заир аль-Хикмет, заметив в его глазах нерешительность, подошёл ближе.

— Так ли было дело? — переспросил он.

— Конечно, господин, всё, как было сказано! — подавив дрожанье в голосе, ответил Ирфан, но тот продолжал пристально смотреть на него, и ему стало ещё неспокойнее.

— А где кольцо?

Теперь напрягся и Доминик, но, стараясь казаться бесстрастным, тоже почти равнодушно посмотрел на стража.

— Какое кольцо? — глаза Ирфана, не осмелившегося опустить перед визирем взор, забегали, а голос стал глухим.

— То самое, из-за которого всё началось.

— Не было никакого кольца, господин! — ответил вместо замешкавшегося юноши Тураб.

— Как же! Уверен, что оно было, иначе в темнице бы ничего подобного не произошло, — произнёс Заир, выжидающе глядя на стражей. Но они молчали.

— Владыка, как я и говорил: твои слуги верны тебе, не было никакой кражи. Было лишь нападение чужеземцев, — подвёл итог Халиб, стремясь быстрее увести отсюда стражников, но Заир аль-Хикмет обратился к Доминику:

— Что у вас взяли?

Тот упрямо качнул головой:

— Ничего.

— Повелитель, ты сам видишь!.. — поклонился ему визирь, и Юсуф согласно усмехнулся. Он сам всё это время думал о том, почему юнец так рьяно пытался убедить, что его не обкрадывали. «Юношеская гордость?.. — размышлял он. — Нежелание признать свой провал, неспособность защитить собственное имущество, себя? Гордыня…».

— Что ж, раз слуги лгут мне, а чужеземец не желает говорить правду, я казню тех, кто мне лжёт, — холодно сказал он.

Стражи помрачнели, а Ирфан вдруг, побледнев, упал на колени:

— Владыка, прошу милости! Одно кольцо, одно кольцо всего лишь взяли…

Лицо Халиба окаменело от злобы, но и лицо Доминика, казалось, застыло тоже…

— Не может быть! — тут же воскликнул Тураб. — Мальчишка, как ты мог!..

— Где кольцо? — спросил Заир, и Мустафа поторопился привлечь внимание к себе:

— Господин, когда я обнаружил у него такой дорогой перстень, я сразу понял, что он его украл, и тогда я забрал его, чтобы вернуть владельцу, так что он у меня!

— А я об этом ничего не знал, владыка! — упал на колени Тураб, и Мустафа тут же последовал его примеру.

— Какое недостойное поведение! Владыка, этого нельзя оставлять просто так, вора нужно наказать… — мрачно сказал Халиб.

Султан кивнул, и он быстро кинул мамлюкам:

— Уведите его!

Молодой Ирфан испуганно посмотрел на Халиба, но последнее, что он увидел, когда его выталкивали из комнаты, было застывшее от злобы лицо визиря.

— Где кольцо? — бесстрастно спросил Юсуф, но этот холодный голос вызывал у знающих его людей скорее ужас, чем спокойствие, и Мустафа, мельком бросив взгляд на советника, поспешил достать злополучный перстень.

— Я спрятал его, собирался сохранить, чтобы вернуть владельцу, когда придёт время… — торопливо повторил он, дрожащими пальцами передавая кольцо.

— Из-за этого предмета вы напали на вооружённых стражей, способных вас тут же убить? — уточнил султан, в упор глядя на Доминика, руки которого были стиснуты так, будто сейчас решалась, в последний раз, его судьба.

Неимоверным усилием скрепя сердце, тот ответил почти спокойно, но почти не дыша:

— Это кольцо — подарок того, кого уже нет на этом свете; это всё, что мне от него осталось. Это — и воспоминания. Я считаю, что имею право перед смертным часом иметь в руках то, что мне дорого в этой жизни, — сквозь зубы процедил он последнюю фразу, сдерживая внутри себя ядовитую боль. — И если уж теперь вы знаете о нём, то можете вернуть мне его.

Султан выпрямил ладонь, на которой лежал перстень. Пелерин смотрел на него, и Юсуф прочёл в его взгляде чёрную горечь, будто прошлое вдруг вихрем поднялось в его душе, подняв за собой застарелую печаль и разочарование, или же, наоборот, словно это настоящее показалось ему настолько жестоким и несправедливым. «Спокойный перед лицом гибели, так яростно он стремился защитить это кольцо… Похоже, оно значит для него много больше, чем он пытается показать», — подумал Юсуф. Но Доминик отвёл глаза от его ладони, и во взоре его, снова пустом и бесстрастном, опять нельзя было прочесть ничего.

Заир аль-Хикмет тоже уставился на перстень, внезапно ощутив какую-то тревогу.

— Необычное украшение, — заметив его интерес, владыка протянул кольцо ему, а не Доминику, и тот с ледяной досадой закусил губу, глядя, как его кольцо переходит в руки визиря.

Заир же всмотрелся в прозрачный небесный камень. Золотая оправа была усыпана кровавыми гранатами, и эта капля неба посреди крови как будто что-то напоминала ему, как будто взывала к старым забытым воспоминаниям, которые он никак не мог определить…

Задумчиво он повертел его в руках и, заметив на внутренней стороне надпись, присмотрелся, чтобы прочесть имя. И, похолодев, резко уставился на Доминика, и в глазах его мелькнул страх, обычно несвойственный ему, как будто он увидел, что тот, кого он принимал за врага и желал уничтожить, или был не против, чтобы его уничтожил кто-то другой, на самом деле оказался человеком, который когда-то был ему дорог!..

— Могу я получить обратно то, что принадлежит мне? — заметив внимание визиря, хмуро спросил у владыки Пелерин, очевидно, не испытывая довольства от того, что Заир его узнал. Впрочем, на лице последнего особой радости сейчас тоже не было…

— Что ж, попросите меня! — усмехнулся Юсуф, но теперь дважды повторять ему не пришлось:

— Прошу об этом! — тут же ответил тот, и злорадная ухмылка растеклась по лицу Халиба, когда он понял, что юнец, наконец, сломался. Но султана это скорее удивило.

— А о своей жизни вы просите? — повторил он, всматриваясь в тёмные глаза, но Доминик промолчал.

— Невежа! — процедил сквозь зубы Халиб, не решаясь всё же произнести это громко, пока повелитель ещё не выказал своего отношения.

— Если отпустите остальных, я готов… — поспешил добавить, опомнившись, Доминик, но советник, заметив, что Юсуф равнодушно пожал плечами, его перебил:

— Все твои воины, все твои спутники умрут, как и ты, не умеющий ценить милосердие и великодушие великого султана!

Мамлюки, заметив жест владыки, подтолкнули Пелерина к выходу, но Заир вдруг поторопился привлечь внимание к себе:

— Повелитель! Юноша слишком молод, чтобы понимать, как нужно ценить жизнь. Стоит ли казнить его за чужие проступки лишь потому, что он не умеет просить?

Визирь выглядел странно беспокойно, даже немного побледнел, и султан заметил, что на лице его появилась испарина… Он не ответил, и Заир склонился к его уху:

— Этот юноша мне знаком. Если бы не он, твой слуга не смог бы так долго служить тебе!

Тот усмехнулся и снова пристально взглянул в тёмные глаза за маской. Но ничего нового не увидел.

— Тогда отчего он ни разу не подал виду, что знаком с тобой? Это решило бы многие его проблемы… — повернулся он к Заиру.

— Позволь мне забрать его? Как иначе я смогу отплатить ему этот долг?

В глазах его была неподдельная тревога, и Юсуф подумал вдруг, что никогда раньше не замечал в нём такого беспокойства…

— Мой советник убедил, что вы невиновны, — сказал он, наконец. — Вы свободны и можете в любой момент покинуть этот дворец.

Заир поспешил поклониться и, взяв перстень, направил Доминика к двери.

— А как же мои спутники? — негромко спросил тот, с тревогой следуя за ним, но он не ответил.

В коридоре было тесно от сарацин, и визирь повёл его туда, где можно было бы поговорить без лишних глаз. Оставив за спиной шум и разговоры, несколько раз свернув в другие коридоры, они, наконец, остановились. Здесь было пусто и тихо, и встревоженный Заир всмотрелся в глаза за маской, теперь нисколько не желая её снять, чтобы увидеть лицо.

— Как ты посмелаприехать сюда? Тебя могли убить в дороге, тебя здесь могли казнить! Да тебя и сейчас ещё могут убить!..

На миг в тёмных глазах мелькнул огонь, когда Доминик услышала, что к ней обратились, как к женщине, — это было слишком рискованно! Но, оглядевшись, она поняла, что рядом действительно никого нет, и немного успокоилась.

— Как ты могла даже не подать виду, что это ты? Что, если б я узнал тебя, только когда твоя голова упала бы с плахи?!

— Ты и сам понимаешь — в таком обличье странствовать проще. А если бы обо мне узнал ты, то могли бы узнать и другие. И будь осторожнее в высказываниях… — многозначительно добавила она.

«А, может, наоборот, лучше было бы, если б она была тут в обычном виде?..», — задумался Заир аль-Хикмет, но, заметив острый взор, тут же понял, что это оказалось бы ошибкой.

— Конечно! — процедил он сквозь зубы. — Я так давно тебя не видел, что забыл, как ты любишь путешествовать…

Она помолчала немного, видя всё ещё укоряющий взгляд, и снова спросила:

— Как освободить моих спутников?

— Я ничего не могу обещать.

В коридоре снова стало тихо.

— Тогда мне тоже лучше вернуться.

— Куда? — не понял он.

— В темницу.

— Безумие!

— Я понимаю… Но пойми и ты: там сейчас мой друг. Так как же, лишь потому, что меня отпустили, я могу уйти и жить своей жизнью, если он тут погибнет?! Он только из-за меня оказался здесь… — она была мрачна, голос был серьёзен и не оставлял надежды, что она способна передумать.

Заир задумался.

— Хорошо! — наконец, произнёс он. — Я отведу тебя в свои покои — там ты сможешь подождать. А я попробую вытащить его!

Они ушли и через некоторое время отдалились так, что уже не слышно было ни слов, ни шагов. Тогда в коридоре, смежном с тем, в котором они разговаривали, приоткрылась дверь одной из комнат. Осторожно выглянув наружу, Халиб убедился, что рядом больше никого нет, и вышел из своего укрытия.

Глаза его горели мрачным пламенем. Но это был гнев уже не на юнца, а на женщину, которая осмелилась обмануть важных сановников, скрыв себя за мужской одеждой. На ту, которая своим прикосновением осквернила стальной клинок… На ту, для которой нужно было найти самое тяжёлое наказание.