Sinatra - Добрый сентябрь

Какой добрый нынче сентябрь… Нездешнее, заплутавшее солнце кутает тайгу в яркую карнавальную органзу. Не в парчу — парча тяжелая, а в невесомую легкую ткань — лучи и паутинки. На темной, со стальным отливом реке яркие листья, как колонии неведомых переселенцев, все вниз, вниз по течению — маленькие лодки осени. А небо все равно напоминает о зиме — такая голубизна бывает в лютый мороз. Индейское лето — так это называется где-то там. У нас зовут по-другому, мягко и тепло — бабье.

Гулять по железнодорожным путям — раздражающее занятие. Расстояние между шпалами разное и все время приходится менять шаг. У тебя это получается трогательно: то семенишь, чуть наступая на шпалы, то убегаешь от меня, по-детски перепрыгивая через две. Я-то даже рад этой нелепой прогулке. Сосредоточившись на длине следующего шага, я могу не смотреть на тебя.

Скалы, выходящие к железной дороге, затянуты крупной зеленой сеткой — скалы в авоське. «Авоська» по чьему-то замыслу должна сдерживать осыпающуюся породу, защитить поезда, но слышно, как камни с глухими грохотом скачут вниз и разбиваются в мелкую крошку. И с сердцем у меня та же история.

Сворачиваем к реке. Ты наклоняешься к воде, рисуешь пальцами по поверхности, рыжий свитер на темном фоне как еще один листок. На мгновение пугаюсь — вдруг соскользнешь и вместе с ними уйдешь вниз по течению? Мы и так далеки невероятно.

Развожу костерок — хоть и тепло, но с огнем всегда уютнее. Опять же, за делом можно чуть отвлечься. Но ты же не даешь перевести дыхание — приходишь к моему огню, как к своему, тихо садишься. Мы почти все время молчим: ты умеешь это лучше всех, а я сдерживаюсь, чтобы не сказать непоправимого.

Разливаешь из термоса чай, достаешь сыр, лаваш.

— А нож?

— Ножа нет.

— Мужчины ломают хлеб руками, — улыбаешься ты.

Как бы я хотел сейчас что-нибудь сломать… Жарко. Ты стягиваешь свитер через голову, одним длинным движением выскальзывая из него. Колдуешь над скатертью. Глаза, предатели, ни на что не хотят смотреть — вижу только горошины позвоночника под тонкой майкой, как они перекатываются в такт движению рук. Волосы закрывают лицо, но так даже лучше, лучше бы совсем тебя не видеть. Или видеть — всю.

Ты протягиваешь мне чашку — тонкие запястья, хрупкие «лучики», перевитые травинками вен. Иногда невыносимо за тебя — ветер налетит, унесет, отберет. Хочу сграбастать тебя в охапку, теплую, вобрать в себя, никому не показывать. Принимаю чашку.

Ты следишь за течением реки, глаза темные, как вода. Солнце за лето излизало твои плечи, кожа золотистая, с пушком, как у персика. Майка не скрывает нежные незагорелые участки кожи. Тайные местечки, недоступные даже солнцу, куда уж мне… Пробежаться бы губами по этим полоскам, по ключицам твоим, задержаться в ямке между ними. Остаться там. Нет, дальше, ниже, в теплое женское… Дрязняще пахнущие девчоночьи грудки, неожиданно налитые для такой маленькой… До хруста сжимаю пальцы, с трудом отворачиваюсь. Мурашки внизу живота и в ладонях. Надо переключиться. Поболтать, люди так делают.

— О чем думаешь?

— Так, ни о чем… такое забавное слово «масхитин»… Мас-хи-тин… Столько в нем всего: вос-хи-тительно, маска, махаон, хитин, узорчатый восточный халат…

Вот о чем ты думаешь… но лучше так, пусть тебя это не коснется, вдвоем нам точно не выбраться. Ты высоко закидываешь подбородок, словно высматривая в небе этот масхитиновый бред. Шея невыносимая просто, тонким стебельком — стремительно вверх. Маленький, как у птицы, кадык, чуть вздрагивает… Хочу прикрыть его, как зяблика, ладонью и слушать это слабое биение…

Я отворачиваюсь. Невыносимо.

— Ты легкомысленная.

Глаза твои прикрыты, осеннее солнце запуталось в рыжеватых ресницах. Улыбаешься:

— Разве это плохо? Легкие мысли, как перышки…

Ты легкомысленная, ветреная, но в то же время глубокая и серьезная до странности. Твои мысли необычны, как зверьки-экзоты, ты думаешь о вещах, которые не приходят в голову обычным людям. Но при этом ты не видишь и не чувствуешь самого очевидного, того, что вот уже полгода мается рядом с тобой. Не видишь меня. Или не хочешь видеть. Мне сорок лет, а я молчу, как подросток. Я не вижу выхода. Ты — милая, жестокая, трепещущая, жадная, нежная… Не моя. Мой добрый друг со студенческой поры — счастливец, не замечающий своего счастья. Ты до сих пор целуешь его при каждой встрече, даже если просто выходил в магазин за хлебом, а он спокойно тыкается ртом в край твоих губ.

Вот и сегодня. Мы приехали к вам на дачу, захватить теплые золотые деньки. Компания веселилась, потом сели играть в покер. Ты хотела погулять, посмотреть на осень, но Сашка выпил и был увлечен игрой. Не пойти за тобой, когда ты так смотришь… И я, конечно, пошел, сам себя ругая последними словами.

Тихо как…Плавность, текучесть, дрема во всем. Не во мне. Не помню уже, когда был безмятежен. Ты любишь играть словами, я тоже научился. Безмятежен — это без мятежа в душе. А внутри меня все трепещет. Еще одно глупое слово. Кто бы мог подумать — тремоло в мужике метр девяносто. Вошла в меня, отыскала самое жаркое место и там остаешься. И все болит вокруг тебя.

Крепко обхватываю себя за плечи руками, как будто только так можно сдержаться. Сдерживаюсь, как могу — живого места нет, я весь словно в отметинах от крепко сжатых пальцев. Не тронуть. Не заговорить. Глупый, счастливый Сашка…

Мы смотрим на уплывающие в зиму листья, мы совсем рядом. Так рядом, что я слышу твой теплый травный дух — не парфюма, а как будто ромашки, раздавленных ягод, листьев, нагретых солнцем. Древняя бабья сила в тебе, манкая, жесткая — пленных не берет, разит наповал. И бабье лето — твое время, твое царство.

Земля качается. Слова кипят во мне, выталкиваясь на поверхность из самой моей глубины и, наконец, побеждают — прорывают плотину. Говорю как будто не тебе — реке перед нами, в нагретый воздух, в чуткий мир вокруг. Говорю о том, что знаю, да, ты не догадывалась, и я не должен об этом говорить, но как быть, если… Ведь мы стремительно не молодеем, жизнь уходит водой сквозь пальцы и каждый день без тебя — это какая-то ошибка… Рассказываю, как невозможно спать по ночам, какой лишней кажется половина кровати, как трудно без тебя раздеться и некуда деваться … О том, что хочу засыпать с тобой и просыпаться — с тобой, на одной подушке…

Твое лицо вдруг совсем рядом:

— Не хочу на одной подушке… вдруг ты услышишь мои мысли… догадаешься, наконец…

Не верю. Заставляешь поверить — влажными милыми глазами, руками жадными, мягкими губами. Находя, узнавая меня, трогая и сжимая, поглаживая и …

Падаем в «люблю», в двойное предательство. Но о нем мы будем думать завтра, послезавтра, всю жизнь, а сейчас — только мы, твои тайные места становятся явными для меня, пальцы нарушают все запреты, руки скользят по твоим излучинам, перекатам, добираясь до горячей тесноты вниз по течению. Как сладко падать…

Беспощадное бабье лето, подоткнув юбки, широкой индейской поступью шагает по сопкам. Какой добрый нынче сентябрь…