Мааэринн - Его кошка

Луна спряталась за облаком, и дворцовый сад укрыла тьма. Зверь крадучись вошел в ворота, перемахнул живую изгородь, прислушался: Тихо. Пусто. Только ветер срывает осенние листья, да в дальнем пруду плещет хвостом рыбешка — путь свободен. Зверь выскочил на аллею и в тени ветвей пробежал к порталу бокового входа. Там, за крайней колонной остались его сапоги, штаны с туникой и широкий плащ, чтобы скрыться от встречных. Наследник, одиноко блуждающий ночами по городу, — повод для сплетен; наследник, скачущий по лесу в звериной шкуре, — скандал, преступление и святотатство.

Когда правитель просил руки его матери, он мечтал о мире со злобными и опасными соседями, о торговле и политическом союзе. И совсем не заботился, каково будет избалованной принцессе-оборотню среди людей, веками привыкших бояться и ненавидеть двуликих. Тем более не думал он о том, как после смерти матери сладит со своим проклятием его маленький сын.

Что же, сын вырос. И даже научился как-то справляться: он не метался по городским улицам, вселяя ужас, не гонял подданных, не лакал их кровь — просто терпел. Сколько мог.

И лишь изредка, когда зов становился невыносим, сбрасывал одежду вместе с человечьей личиной и уносился в лес. В лесу была воля! Можно рычать, разгоняя лесную мелочь, убить оленя и тут же, разорвав брюхо, насытиться теплой печенью. Можно просто бежать, пока несут лапы, чтобы потом упасть в траву и утонуть в диких шорохах и запахах.

Одним махом зверь вскочил на крыльцо, закогтил лапами ткань развернутого плаща. Он почти начал обращаться, как вдруг створки дверей разошлись, и в проеме возник девичий силуэт.

Зверь отступил за колонну, затаился… свет изнури дворца бил по глазам, превращая незнакомку в неясную тень. Но чутье не дало ему ошибиться. Стоило лишь вдохнуть — и густая волна прокатилась по телу, вздыбила шерсть, отозвалась горячей тяжестью в паху. Это она! Единственная женщина в его мире, желанная. Равная! Принц мог прятаться за гордыней и этикетом, человек мог сомневаться и не верить, зверь не мог — он знал. Не раздумывая, он припал к ступеням и прыгнул.

Ни обернуться, ни испугаться девушка не успела — их тела столкнулись, переплелись и вместе покатились по траве, по прохладным палым листьям, дальше от дверей, от света, в тень вечнозеленых самшитов и азалий.

У самых корней замерли: зверь — сверху, напряженный, сгорающий от страсти; его добыча — ничком распластанная на земле. Длинные девичьи волосы спутались с его гривой. Он уткнулся мордой в ее затылок и потянул носом воздух. Пахнуло молодой листвой, сочными травами, чистой влагой лесного озера… и где-то далеко, на грани чувств — остро и пряно: молодой кошкой, в истоме выгнувшей спину, ее еще неосознанным желанием.

Шерсть на брюхе словно когтями причесали! Зверь лег на девушку, придавил, зарычал низко и утробно. Зубы сами отыскали затылок, и…

Пленница обернулась: бледные губы дрожали, а в огромных, как бездна, глазах плескался ужас.

Не знает? Она — не знает?!

Но это невозможно! Лия, любимая… как же так?!

Зверь выпустил добычу, растеряно отполз в сторону.

Тонкие косточки, нежная кожа, слабое тело человека. Он не может любить такую — раздавит, искусает, разорвет когтями! Даже язык его, коснувшись, обдерет до мяса.

Но зачем же тогда?! Зачем так манит ее запах, зачем ее смех преследует ночами, а одно касание возбуждает до боли и алых сполохов?

— Лев? — девушка приподнялась и села.

Черные глаза, не мигая, уставились на него, и было в них кроме страха что-то еще… сила? Волшебство? Узнавание!

— М-мир? — ее губы дрогнули и разошлись в улыбке: — Миранис!

И вот уже тонкие девичьи пальцы вплетаются в его гриву, а он, прижимаясь все крепче, трется лбом и щеками об ее колени, о чуть разведенные в стороны бедра, блаженно тычется носом в живот… узнала! Она его узнала!..

— Ми-ир, — шепчет она ласково.

Лия! Когтистая лапа разрывает платье на ее груди. Ткань сползает, оголяя молочно-белое тело.

— Ми-ир…

Шершавый язык касается любимого лица, гладит мех, щекочет-вытягивает чувствительные волоски, целует…

— Ми-иррррр… — мягкий шепот превращается в глухое мурлыканье, стекающее дрожью по львиной шкуре. Ведь в его объятиях уже не девушка, а большая сильная кошка.

Луна выплывает из облаков, глаза кошки вспыхивают, как оливины. Она когтит его морду, выворачивается из лап и отскакивает в сторону, прямо на поляну под жидкие лучи ночного светила. Пушистая, белая в серебристых разводах, она похожа на первый снег на осенних листьях. Он любуется своей избранницей, и дух захватывает от страсти, от гордости за ее красоту, от наглого, неудержимого счастья!

Хвастаясь и красуясь, кошка падает на спину, игриво перебирает лапами. А потом вдруг вскакивает и, бросив ему призывный взгляд, уносится в темноту. Он срывается следом, рычит, гонит ее, словно добычу. Подкараулив за деревом, бросается наперерез, но она ускользает, лишь мазнув по усам длинным хвостом и, кажется, смеется над ним.

В дальнем углу сада, диком и темном, густо заросшем тисом и можжевельником, принц-лев настигает, наконец, свою кошку и снова прижимает к земле. Она, утомленная бегом, больше не вырывается, только ластится, выгибая спину, трется всем телом об его брюхо и тихо мурлычет. Он теребит зубами ее шею, целует и покусывает круглые уши, щекочет усами влажный нос. Смолистый древесный дух мешается с запахом ее мускуса, сам воздух становится тяжелее и гуще. Она уже не мурлычет, а урчит громко и призывно, и в ответ на это он с грозным рыком мнет ее, сжимает челюсти на загривке, и овладевает.

Своей женщиной. Своей кошкой! По праву сильного. По праву любящего.

По праву!

Освященному богами…

Она принимает покорно, радостно, благодарно…

Этот уголок темен и пуст, никто их тут не видел. Даже луна, любопытно косящаяся с неба, и то не смогла бы заглянуть сквозь густые ветви. Разве что проницательный дух-хранитель дворца выследил любовников и заботливо подкинул им одежду, подстелил теплый шерстяной плащ. Ну да от него все равно не скрыться.

Где-то там скоро проснется, зашумит большой город, да и во дворце правителя начнется утренняя суета. Но тут, сейчас, были только они: Лия и Миранис. Скоро им тоже возвращаться к делам и обязанностям, к людям: к его отцу, магу-правителю сильному и твердому, как скала; к ее матери, гордой таинственной колдунье, к спесивым братцам-барсам… неизвестно, какой вреднее, старший или младший — усмехнулся про себя Миранис. Что-то бы сказали все они об этой ночи! Но это все потом, позже, чуть-чуть позже.

А пока Мир мог просто лежать и гладить белый пушистый мех, запускать в него пальцы, прижиматься щекой, зарываться носом. Его кошка, счастливая утомленная первой ночью гона, задремала и, кажется, не спешила перекидываться. Но вот она повернулась, приоткрыла сонные глаза и ласково промурлыкала:

— Мирррр…

Из желто-зеленых глаза ее преобразились в черные, бездонно-колдовские. Мех сполз и пропал.

Миранис помог Лие подняться, завернул ее плечи в теплый плащ.

— Пора, любимая. Нас наверняка уже ждут.