И в Зиме живёт Весна, Армант, Илинар

(Слова: северное сияние, снег в конце туннеля)

Мороз Морозович медленно брёл по заснеженному лесу, напевая под нос любимую песенку:

В лесу родилась ёлочка,

И до сих пор растёт,

Никто её не вырубит,

Никто не увезёт.

Поёт метель ей песенку…

Песенка прервалась, потому что в этот момент Мороз увидел знакомую парочку — Снеговика и Снежную бабу, промелькнувшую за деревьями.

Мороз посмотрел им вслед и присел на низенькую, припорошённую снежком, лавочку. На него нахлынули воспоминания.

Вспомнилось, как однажды вьюжным, беззвёздным вечером, когда он подносил ко рту очередную чашку чая, пришло к нему доселе неизвестное чувство — тоска. А потом и ответ: «Эх… как же я одинок. Чайку попить не с кем».

Конечно же, в его волшебной стране живности было с избытком: и зайцы, и белки, и лисы, и волки, и не впадающие в спячку медведи. Не шатуны какие-нибудь, а просто бодрствующие. А уж музыканты какие! Как начнут выводить на балалайках «Светит месяц» — так даже птицы умолкают. Да и птиц тоже немало. Тут тебе и снегири, и синички, и сороки…

Даже табун белоснежных лошадей есть у Мороза, да только… чая-то с ними не попьёшь, беседами не насладишься…

Взять Лукоморье — тоже ведь волшебная страна, а кого там только нет! А всё почему? Потому что тепло! Курорт, да и только. А к нему кто ж поедет?

Вышел он тогда из терема (метель к тому времени уже улеглась), и увидел семейку зайчат. Прыгают, в снежки играют, а двое из снега слепить что-то пытаются.

И пришла ему в голову одна мысль, как говорят в его стране — он увидел снег в конце тоннеля. Сел в сани и поехал прогуляться в мир человеческий.

Нельзя сказать, что до этого он не видел снеговиков — видел, конечно. И как ребятишки их лепили, и как потом украшали. Но вызывала эта лепнина лишь улыбку у Мороза, а тут — повезло! Сразу почуял, взглянув на Снеговика, что не просто так его лепили, не тяп-ляп, а со всем старанием и с душой. И нос-то ровненький, чуть вздёрнутый — видно, самую красивую морковку не пожалели. И глазки-угольки, и улыбка, и даже ручки-прутики есть, а уж ведро-то какое на голове! Не какое-нибудь ржавое и дырявое, а совсем новое — синенькое и с цветочками…

Конечно, воровать нехорошо. Но Мороз заплатил за Снеговичка сказкой. А чем же иначе можно объяснить то, что Снеговик был и пропал? Только сказкой.

— Мама! Мама! Снеговик пропал! Вчера же только слепили!

— Ну-ну… успокойся, мы ещё слепим, а этот… ушёл, когда все спали.

— А куда?

— Он ушёл далеко-далеко…в страну Северного сияния, туда, где царит вечная зима.

— А почему ушёл?

— А потому что скоро весна, и ему не хотелось превратиться в грязную лужу…

Примерно, так всё и было. Но это для людей сказки, а для Мороза и Снеговика — самая настоящая явь. Правда, не сам ушёл — Мороз увёз.

А Мороз, как только привёз его в своё царство, так сразу и ножки сделал, и волшебством своим оживил. Несложно оживить то, во что уже вложен кусочек души — душа-то и есть жизнь. А Снеговик, получив ножки, сразу потопал куда-то. Догнал его Мороз, смотрит, а у того слезы из глаз капают, угольные следы оставляют. И узнал Мороз, что у Снеговика там зазноба осталась! Снежная баба — аккурат в соседнем дворе.

И пришлось Морозу возвращаться. Глянул — и, впрямь, хороша! И носик-морковка, и глазки-бусинки, а на голове не ведро, а самая настоящая соломенная шляпа!

Посадил её в сани Мороз и увёз без зазрения совести, опять же, надеясь на человеческую фантазию.

«Скучно стало Снеговику в стране вечной Зимы, вот, и забрал свою подружку».

И опять, не фантазия получается, а чистая правда.

Только Морозу не стало менее одиноко, разве что, гордиться мог тем, что других избавил от одиночества и весенней погибели. А Снеговик со Снежной бабой, как только увидели друг друга, сразу взялись за ручки-прутики и пошли бродить по лесу. Так с тех пор и гуляют неразлучно.

Мороз тогда ещё больше затосковал. Вроде бы сам волшебник, чудеса может творить разные, а для себя ничего сделать не может.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Судьба не оказалась ещё большей волшебницей.

В то утро открыл он окошко, и не успел даже понюхать душистый морозец, как в окошко влетела сорока. Смотрит Мороз, а на хвосте у неё новость! Да ещё какая!

Живут, дескать, в одной деревне, в такой-то губернии, старичок со старушкой. А с ними внучка живёт. Да не простая, а ими же из снега слепленная. Они её Снегурочкой кличут. И ничем почти эта Снегурочика не отличается от человеческих детишек, разве что беленькая вся и холодная.

Мороз сразу вскочил в сани и помчался по указанному адресу. Приехал, поклонился старичкам — и те ему поклонились. Сразу почуяли, что непростой гость — и холод от него такой же, как от внучки, и аромат свежий, морозный, и инеем лёгким избушка покрылась. А тут и сама Снегурочка в дом вошла. Глянул на неё Мороз — диву дался! Живая! И волшебства никакого не надо. Видно, старики всю душу в неё вложили, пока лепили из снега. Тёплую душу, живую.

Не перечили они, когда узнали — кто он и зачем приехал. Сами даже просить стали увезти внучку — весна не за горами, а край их тёплый, лето жаркое. И дивился Мороз силе любви человеческой, что заставляет забыть о своём.

Наградил он богатыми дарами стариков. На те дары они дом себе богатый построили, зажили безбедно, а потом и пастушка-сироту приютили — надо же было им наследство кому-то оставить?

А Мороз Морозович с того дня напрочь забыл о тоске. Было теперь и с кем чайку попить, и кому сказку рассказать.

Мороз поднялся с лавочки, вздохнул и пошёл к терему. Даже отсюда ощущался аромат яблочного пирога, что пекла к чаю Снегурочка.

Всё, вроде бы, хорошо, да другая мысль печалить стала. Растёт Снегурочка, взрослеет. Конечно, не так быстро, как дети растут в человеческом мире, однако, уже шестнадцатый годок пошёл. Не так уж много времени пройдёт — и превратится в девицу-красавицу. Да и сейчас уже красавица такая, что глаз не оторвать, разве что стареть уже не станет. В волшебных-то странах не стареют. Это лишь Кощея да бабу Ягу непонятно как до старости взрослеть угораздило.

Мороз неслышно вошёл в терем, мысли по-прежнему крутились в голове.

«Ладно, — думал он, — вырастет — отправлю её в Лукоморье. Там одних богатырей аж тридцать три штуки — и все холостые».

Но понимал, что никуда её не отправит, что всё это лишь досада. На себя досада.

«Внученька-а! — мысленно передразнил он себя. — А всё они! Те старик со старухой! «Внученька! Внученька!..» И я за ними стал повторять, как попугай. А какой я дед?! Разве что борода белая. Белая, но не седая же! А какой ей ещё-то быть в такие морозы?»

И чувствует ведь, что в Снегурочке что-то меняется. И смотрит иначе, и на колени не запрыгивает, как раньше. Сказки, правда, по-прежнему просит, только не интересуют её уже сказки про зайчиков и белочек. А любит слушать про Ивана-царевича и Василису Прекрасную, про Золушку и принца…

Мороз поскрёб бороду.

«Сбрить, что ли?..»

— Внуч… Снегурочка! — позвал он. — Готов чаёк-то?

— Готов, Морозушко, готов батюшка! — донёсся из кухни тоненький голосок.

«Ишь, ты… — усмехнулся Мороз, — уже батюшка! Не дедушка. Ну-ну…»

И, приосанясь, вошёл в кухню.