Глава X. Подворотня

Суббота. Едва проснувшись, Лена мигом собралась и ускакала. Снова к нему. К этому жуткому человеку. Я одна. И это давит на меня. Воспоминания об Ирине и Ленином незнакомце пугают. Мне срочно нужен витамин радости. Звоню Наде. Надо же! Мы больше месяца не виделись. Пора собираться в гости. Макса к счастью там нет. Накануне он говорил, что хочет поработать над результатами прерванной экспедиции, чтоб не терять времени. Когда Катю переведут из отделения интенсивной терапии в общее, он снова уедет. Родители Нади на даче. Поэтому дома мы одни и можем говорить о чем угодно без стеснений.

Только сейчас понимаю, как мне не хватало подруги. Ее оптимизма, обаяния и этого ощущения тепла, которое рождается рядом с ней. Первым делом я поделилась обеспокоенностью сестрой. Рассказала Наде о том, как Лена в последнее время изолировалась от меня, как живет и дышит только своим «принцем», и какое страшное впечатление произвел он на меня при встрече на лестничном пролёте. Что-то не вяжется. Не могу поверить, что он ее любит. Слишком хладнокровен, спокоен, отстранен. Но Лене не объяснить. Она видит лишь то, что хочет видеть. Я боюсь, что ей причинят боль. Надю встревожил мой рассказ. Но подруга принялась меня успокаивать. Говорит, сейчас Лену не вразумить. Она должна сама пройти через это. И еще, что хватит мне ее так опекать, не маленькая уже. Ошибки — это часть взросления.

Понемногу прихожу в себя. Беспокойство, хоть и не прошло, но приглушилось. Становится легче. Перехожу на другую тему. Рассказываю ей про Катю.

— Да, я слышала от папы. Это большое несчастье. Бедняжка.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Ну, так. Постольку поскольку она подруга брата.

— Подруга?

— Подруга. Не подружка, — многозначительно подчеркивает она. Нет, от нее ничего не скроешь. — Он тебе нравится?

— Надь, позволь, я оставлю это при себе.

— Ладно-ладно! Секретики.

— Никакие не секретики. Просто тут не о чем рассказывать.

— Хорошо.

Надя встает и уходит в другую комнату. Слышу тихое гудение включающегося компьютера.

— Иди сюда, покажу кое-что, — доносится из комнаты.

Захожу.

— Смотри, — показывает она в монитор, — это Катино выступление. Она как-то приглашала нас. Здесь фотографии и немного видео. Правда, она чудесная?

Верно. Фотографии показывают мне вдохновленную, грациозную и бесспорно талантливую Екатерину Румянцеву, исполнительницу роли Джульетты. Эта балетная постановка проходила совсем недавно в нашем городском театре. Я даже припоминаю афиши. Подумать только! Теперь я лично знакома с той самой девушкой с плаката.

Мы смотрим фотографии и видео. Надя комментирует их по ходу. Временами мой глаз резко цепляется за закулисные сюжеты, где Макс и Катя радостно обнимаются. Из всего этого я понимаю, как прекрасна Катя, и как они близки. Вряд ли она просто подруга. Меня все больше одолевает чувство досады.

Тут у Нади звонит телефон.

— Да? Макс! — радостно кричит, я аж подпрыгнула. — Что? Через 20 минут будешь?

Она положила трубку.

— Макс сейчас подойдет. За какими-то своими приборами, не поняла, какими, не разбираюсь в них.

Услышав его имя, я подскочила как ужаленная.

— Мне пора!

— Как? С чего вдруг? — спохватилась Надя, — из-за Макса что ли?

— Нет, — увиливаю я, — просто поздно уже.

— Вот и оставайся у меня. Куда ты на ночь глядя?

— Нет-нет, я, правда, лучше пойду, — и скоропалительно убегаю.

С мыслью о том, что могу вот-вот столкнуться с Максом, сворачиваю с привычного маршрута в неизвестный переулок. Тороплюсь. Задыхаюсь от быстрой ходьбы. И ухожу непонятно куда. Понимаю, что заблудилась. И что хуже, полная темнота, зловещая и настораживающая. Сколько ни оглядывайся, сколько ни всматривайся, ничего не видно, ни единого ориентира. Становится жутко. Страх незаметно подкрадывается с тылу и заползает под кожу, обволакивает руки и ноги, все цепенеет.

Решаю вернуться обратно. Но только мелькнула мысль о моей глупости, как слышу движение позади. Я насторожилась. Вальяжно шаркая, ко мне кто-то приближается. Сердце замирает. Страшно так, что не пошевелиться. Собираю все мужество, делаю над собой усилие, разворачиваюсь и быстро иду назад. Но, случается худшее. Человек, изрядно источающий перегар, наглость и враждебность, обгоняет и преграждает мне путь, упершись рукой в стену. В темноте я почти не могу разглядеть его, слабый свет едва выхватывает хищный оскал, влажный блеск глаз, беспорядок в одежде. Он пьян и агрессивно настроен. Резко дергаюсь в сторону в попытке обойти его. Безуспешно. Меня хватают и грубым движением отбрасывают к стене, а затем наваливаются всей массой отвратительного, вонючего тела. У меня земля ушла из-под ног. Паника. Ужас. И они все нарастают. Я чувствую, как к горлу приставлено лезвие ножа, а по ноге мерзко ползет его рука.

— Только пискни, — прохрипело чудовище на ухо, обдав меня резкой вонью своей пасти.

Я почти обездвижена. Но инстинкт самосохранения не дает просто так сдаться.

— Не трогай меня! Пусти! — кричу и упираюсь.

А что толку! Он лишь раззадорился.

— Ууу, какая бойкая! Может, личико чуток подправим? — гадко ухмыляется он, поднося лезвие к моей щеке. Еще сильнее вдавив меня в стену, угрожающе хрипит, — не рыпайся, киса, хуже будет.

Его горячее зловонное дыхание обжигает ухо и шею. Облизывает свои губы. Съеживаюсь. Зажмуриваюсь. Он противно перебирает пальцами по ноге, поднимаясь все выше, сжимая мои бедра. Какого черта на мне сегодня юбка! Зачем я вообще пошла сюда! Дура! Дура! Дура! Меня сейчас стошнит от ужаса, отвращения и безысходности. Хочу вопить, реветь, биться и звать на помощь. Но холодное острое лезвие все там же, утыкается в горло. Я приготовилась к худшему, когда его ладонь, сломив последнее сопротивление, грубо раздвинула колени.

— Ах ты, урод! — выкрик из темноты.

Тиски ослабевают, насильник отвлекся, оглядываясь. И тут же повалился, снесенный ударом кулака по челюсти. Сплёвывая и матерясь, он поднимается на четвереньки, но его настигает еще один мощный удар, отправляющий в беспамятство.

— Быстрее! — командует кто-то, схватив меня за руку и таща куда-то.

Меня мутит. Перед глазами все плывет. Ничего не соображаю. Наверно, я в состоянии шока, и у меня затуманен рассудок, потому что в голосе человека слышится Макс. В последнее время я слишком часто о нем думаю, и он мне повсюду мерещится. Мы выбегаем на освещенную улицу, останавливаемся. Мой спаситель оборачивается.

— Твою мать! Лаврентьева! Ты? Да какого лешего тебя в тот переулок понесло!

Не верю своим глазам. И правда, Макс.

— Я? — ошалело бормочу — ни… ничего. А ты откуда взялся?

— Тебя, дуру, спасал, — раздраженно отвечает он. То ли серьезно, то ли снова острит в своей манере, уже не пойму. — Главную улицу перекопали всю, ремонтируют теплотрассу, пришлось свернуть и здесь обходить. Услышал крик оттуда, — махнул рукой в адский темный переулок, — решил проверить. Подхожу, смотрю, а там какой-то урод девушку зажал. Я и вмазал ему. А тут ты, оказывается. Что ты там забыла?

— Заблудилась, — буркнула в ответ, сгорая от стыда.

Пыталась от него сбежать, в итоге чуть не пропала, если бы не он.

— Ты что, у нас была?

— Да.

— И на ночь глядя решила домой идти?

Молча киваю.

— Тебе что, жить надоело? Забыла разве, ты должна стать тем самым великим врачом, который мне жизнь спасет, — говорит он уже мягче и чуточку шутливо.

Я успокаиваюсь.

— Спасибо. За мной должок.

Он улыбнулся, покачивая головой из стороны в сторону.

— Ну, даешь, — растягивает он, смотря на меня пристально и ласково.

Я теряюсь. И снова пытаюсь от него сбежать.

— Мне пора. Спасибо еще раз. Пока.

— Что? Я те дам, "пока"!

Ловкой, сильной рукой меня сгребают в охапку, будто растерянного, потрепанного уличного котенка, и тащат домой. Я и слова сказать не успела. Пытаюсь отпираться, бессвязно мямля слова протеста. Но меня будто не слышат и продолжают вести домой, настойчиво опекая.

Я боюсь. Не его. Родилось чувство, похожее на предвкушение дня рождения или заветного кануна нового года в детстве, когда веришь в исполнение мечты. Боюсь скоротечности этого мига. Вот сейчас сказка кончится, рыцарь рассеется, а я снова останусь одна, застряв где-то на полпути между убежденной одиночкой и мечтой о любви. Вперед идти будет некуда и не к кому, а назад даже оглядываться противно.

Но упираться тоже бессмысленно и бесполезно. Даже остановись я как вкопанная, он, не задумываясь, понесет меня дальше. Только вряд ли романтично на руках, а скорее нелепо и унизительно через плечо, чтобы дать мне понять, как глупо сейчас спорить в моем положении. У него свои методы убеждения. Он не привык церемониться. Даже зная его совсем поверхностно, в этой черте я не сомневаюсь. Скорее интуитивно, чем по опыту. Проверять не хочется. В итоге, замолчав, иду буквально под конвоем, показывая дорогу. Сама же украдкой ухватываю черточку за черточкой его лица, и прячу в памяти, будто ценнейшее сокровище.

Мелькают улицы, редкие ночные прохожие, машины жгут глаза светом фар. И вот в тусклом мерцании одинокого уличного фонаря видится мой подъезд. Мы пришли. Он поворачивается ко мне, наконец, выпуская мой локоть из своей заботливой, цепкой хватки.

— Что ж, надеюсь, по подъездам у вас маньяки не шастают. А то ведь до порога провожать придется, — шутливо подмигивает мне он с, как мне показалось, ноткой надежды на приглашение. Наверное, все же показалось.

— Нет, до сих пор не попадались.

Совершенно бесконтрольно захотелось броситься ему на шею, уткнуться в грудь и прижаться. И чтобы он крепко обнял, согрел, успокоил тревогу. Чтобы провел по волосам, коснулся лица и …

— Ладно. Береги себя, будущий великий врач. Тебе еще жизни спасать, — подбадривающе кивает он, и мне достается лишь дружеское похлопывание по плечу.

На том и разошлись.